Для удобства земного читателя все величины переведены в метрическую систему. Социальные, культурные и биологические термины переданы смысловыми аналогами, насколько это возможно.

Часть первая

— 1. Посадка проходит почти нормально

Перегрузка была такая, что я потерял сознание. Не знаю, сколько единиц. В тот момент, сами понимаете, я не мог смотреть на акселерометр, да и позже было недосуг копаться в приборных логах. По ощущениям — сплющило намного хуже, чем на тренажёрах. Почему — вопрос. Катапульта циклера, скорее всего, выдала свою штатную пятикратную — механика точная наука, — а вот бустеры сведения с орбиты могли выкинуть что-нибудь непредсказуемое. Металловодород-литиевый сплав — капризная штука, особенно после килодней хранения. Там накапливаются всякие квантовые дефекты, приводящие к неравномерной деметаллизации... ладно, не буду притворятся, что я сам понимаю все эти страшные слова. А может, никакой избыточной перегрузки и не было. Последние полгектодня меня слишком усердно накачивали синтетическими антителами, микоцидами, вирофагами и прочей дрянью, необходимой для выживания в биосфере Келака. Как результат, все анализы были в норме — а иначе меня сняли бы с миссии, — но я чувствовал себя примерно как подросток при первом в жизни похмелье. Измученный организм мог среагировать отключкой даже на шести-семикратную перегрузку. Но оставим эти пустые домыслы.

Первое, что я ощутил, как только пришёл в себя — бешеное вращение по всем трём осям. Нет, было ожидаемо, что бустеры отработают не идеально симметрично, но чтобы настолько? Одни эти кувырки выворачивали нутро наизнанку, да вдобавок аппарат оказался неидеально отцентрован, и всё в нём нестерпимо болталось, колотилось, вибрировало. К счастью, вскоре сквозь грохот и дребезг стал доходить успокоительный гул двигателей ориентации. Автоматика работала и пыталась стабилизировать аппарат. Осознав это, я решился открыть глаза.

Всё было как в искристом тумане, но туман рассеивался, зрение приходило в норму. Глаза сфокусировались на ближайшем предмете — бинокуляре перископа; он мелко вибрировал и каждую пару секунд бросал в глаза вспышку белого сияния. Из-за вращения объектив периодически наводился на Светило, а может, на местное солнце или освещённую часть планеты. Что бы это ни было, оно слепило глаза и не давало рассмотреть приборы, а вдобавок голова дико болела, желудок скручивала тошнота, мозг захлёстывала паника — короче, я не сразу сообразил, что перископ можно закрыть, и даже когда сообразил, пару секунд не мог отыскать регулировочный верньер диафрагмы. К тому моменту вращение настолько замедлилось, что я начал его чувствовать (если вас не крутили в центрифуге, вы меня не поймёте). Болтанка и дребезг прекратились, и я наконец услышал голос в шлемофоне. Меня вызывали с циклера. Почему-то работал только правый наушник.

— Спокойное море, приём... Спокойное море, как слышите, приём... — доносился сквозь помехи невозмутимый басок Гларца. Только такого непробиваемого флегматика, конечно, могли назначить диспетчером на мою посадку. Я выплюнул прокушенную почти насквозь капу и нашарил тумблер на подлокотнике ложемента. Рука тряслась.

— Серая жемчужина, я Спокойное море, принимаю вас, — мой голос неузнаваемо отдался в наушнике. — Я жив, — зачем-то сообщил очевидное. — Сам себе не верю, но жив, и самочувствие относительно в норме. Приём, — я перещёлкнул тумблер назад.

— Спокойное море, получаю вашу телеметрию, — пробубнил Гларц. — Отход штатный, вы на расчётной предпосадочной. До конца связи две минуты, циклер на готовности отстрела первого импульсора. Передаю контроль планетарной диспетчерской, позывной "Высокий горизонт", протоколированная связь через спутник Н-536, Настер пять три шесть, как принято, приём.

— Серая жемчужина, принято, Настер пять три шесть, — повторил я.

Итак, уже меньше двух минут — и моя родина, мой дом, мой циклер, уйдёт и оставит меня одного в совершенно чужом мире. Разгонные импульсоры вспыхнут термоядерной плазмой во всех диапазонах спектра на всю систему, лишив меня связи с людьми, которых я знал и любил. Пусть не навсегда, но... Что ещё я мог сказать?

— Пока, Гларц. Удачной Сделки. Конец связи, приём.

— Удачной миссии, Лотмер, удачной Сделки. Конец связи.

Шлемофон замолчал, и я остро ощутил своё одиночество, свою замкнутость в тесной кабине аппарата, мчавшегося над чужой планетой. Надо отвлечься. И вообще надо работать. Я придвинул к себе планшет, закреплённый в шарнирном держателе. Рука всё ещё подрагивала. Вытащил световое перо и поставил все необходимые галочки в циклограмме посадки. Глянул на схему траектории. Всё в порядке: бустеры вывели меня на переходный эллипс с перицентром в верхней атмосфере Келака, минимально отклоняющийся от расчётного. Полтора витка, и я заторможусь достаточно для посадки. Я повернул верньер диафрагмы и двинул тубус перископа на себя, прижал так, что бленда упёрлась в стекло гермошлема.

Спускаемый аппарат всё ещё медленно вращался вокруг вектора движения. Передо мной проплывало то чёрное небо с привычным, никогда не меняющимся размытым овалом Светила, то лимб Келака в ореоле атмосферы, а затем ровная поверхность планеты, вся в облачном узоре неописуемой сложности, сквозь который синел и сверкал растянутым на полпланеты отражением Светила океан. И снова лимб, опрокинутый планетой вверх, небом вниз, и атмосфера — нежно-голубой ореол с переходом в синий, густо-фиолетовый, исчерна-ульфировый и, наконец, космически чёрный. Снова пустое небо — я уже нигде не видел двойного тора моего циклера, — и опять Светило и лимб. На облачно-океаническом фоне планеты чернела точка. Она не уплывала назад вместе с облаками, а обгоняла меня — спутник на орбите ниже моей, а может, флард-баржа; невозможно было оценить на глаз расстояние и размер.

— Спокойное море, вызывает Высокий горизонт, — раздался в наушнике женский голос с немного шепелявым келакским произношением. — Как слышите? Я не получаю вашу телеметрию. Приём.

— Высокий горизонт, слышу вас, — отозвался я с облегчением. А то уже начал беспокоиться, что планета не выходит на связь. Оторвался от бинокуляра. — У меня всё в норме, телеметрия сейчас будет.

Ну да, я тупо забыл подключиться к этому спутнику Н-536. Голосовая связь шла в открытом эфире, но телеметрические данные по каким-то допотопным правилам чуть ли не времён Напряжения считались секретными. Их требовалось мало того что шифровать, но и передавать узконаправленной антенной через спутник-ретранслятор. К счастью, бортовой компьютер брал на себя всю работу по наведению. Мне оставалось только выбрать нужный пункт меню и ввести пароль.

— Спокойное море, есть телеметрия, — откликнулась келакчанка. Её голос повеселел. — По приборам норма, но у вас плохой посадочный эллипс, идёте в центр океана. Как поняли, приём.

— Высокий горизонт, вас понял, делаю коррекцию. — Я не удержался от плоской шутки: — Просто очень хотелось выкупаться, извините.

Диспетчерша вежливо хихикнула. Ну надо же — я снова был способен шутить! Всё ещё мутило, голова раскалывалась, но в целом было терпимо. Я включил световое перо и потыкал в планшет, выводя карту Келака в равнопрямоугольной проекции. Синий участок синусоиды показывал пройденную часть траектории, оранжевый — оставшуюся до посадки. Автопилот вывел меня на орбиту с высоким наклонением, около 45 градусов. Я сделал уже полвитка вокруг планеты, прошёл перицентр, оставался ещё виток.

— Спокойное море, я Высокий горизонт, — снова подала голос диспетчерша. — На солнце субкорональная вспышка в три балла. Будьте готовы к сбоям связи и мезосферной турбулентности.

— Высокий горизонт, вас понял, спасибо.

Три балла — не страшно в плане радиации, но в верхних слоях атмосферы поднимется буря, и это добавит случайности моей траектории. Вытянутый эллипс прогнозного района посадки действительно лежал в океане южного полушария, километрах в тысяче от материка. Очевидно, автопилот решил, что этот район самый безопасный (действительно, садиться на воду безопаснее, чем на сушу), но не учёл, что океан недавно колонизованной планеты отнюдь не кишит спасательными судами. Мне не улыбалось много часов болтаться на волнах в ожидании помощи. Я, знаете ли, циклит. Я никогда не видел воды в объёме больше плавательного бассейна. В самой идее океана для меня есть нечто кошмарное и противоестественное.

Я перетащил пером центр посадочного эллипса на северо-восток, к побережью единственного материка Келака. По боковому полю побежали строчки лога автопилота: "Принята команда на коррекцию траектории... Курс вычислен... Зажигание двигателей коррекции..." Зашумело, возникла небольшая тяга и сильнее вдавила меня в кресло: аппарат притормаживал.

— Высокий горизонт, коррекция сделана, приём.

— Спокойное море, принято. Вы входите в мезосферу, ожидайте перерыва связи.

Перед глазами всё чаще простреливали вспышки: это субкорональная буря добралась до планеты, и высокоэнергичные частицы солнечного ветра прошивали мой мозг, возбуждая по дороге зрительные нервы. Знакомое явление. При выходах из циклера в межзвёздном пространстве бывало и хуже. Я снова прижался к бинокуляру. Аппарат больше не вращался, перископ смотрел на планету. Подо мной плыла её вечнодневная сторона, постоянно обращённая к Ноне. Судя по карте, я находился вблизи центра подсолнечного полушария. Внизу раскинулась облачная равнина гигантского циклона. Рыхлая масса облаков, залитая резким, как у прожектора, золотистым светом красного карлика, завихрялась концентрическими грядами, и даже невооружённым глазом я видел, как они текут, клубятся, меняют очертания. Скорость ветра была, пожалуй, под сотню метров в секунду. Тёмно-лиловые ущелья между грядами непрерывно озарялись ульфировато-белыми сполохами, то и дело проблескивали искровые дуги. На курсе планетологии мне рассказывали про это метео-электрическое явление, но название напрочь вылетело из головы. На самом краю поля зрения над облаками чернел ровный конус вулкана, а западнее внутри плотно сбитого облачного вала темнела идеально круглая, налитая сизой мглой полынья: глаз суперциклона. Всё-таки в самой идее атмосферы — подумалось мне — тоже есть нечто противоестественное и кошмарное.

Струи воздуха перед объективом трепетали и искажали вид — я летел уже в сравнительно плотных слоях мезосферы. Перед глазами потемнело: перископ автоматически убрался под обтекатель. Эфир уже трещал помехами, и я отключил приём.

Начинался самый рискованный период посадки. Абсолютно неуправляемый, лишённый связи спускаемый аппарат тормозил в гиперзвуковом потоке плазмы, защищённый только раскалённым добела тепловым щитом. Связи не было, перископ ничего не показывал, а на карте синяя линия больше не поглощала оранжевую. Не потому, конечно, что движение остановилось — просто перестали поступать навигационные сигналы, так что даже компьютер не знал, где мы сейчас находимся.

Самое время расслабиться и отдохнуть.

Корабль снова дрожал и громыхал, виски по-прежнему ломило. Я нашарил аптечку, принял синюю пилюлю и постарался думать о приятном. Вот, например, у Высокого Горизонта приятный голос. Может, она симпатичная? В открытом эфире не пофлиртуешь, но после посадки-то — почему бы не продолжить знакомство?

О Всеблагая Чета, о чём я думаю, когда могу погибнуть в любую секунду? Одно хорошо — всё произойдёт так быстро, что и боли почувствовать не успею, не то чтобы осознать... Нет, нет, не думать об этом... Лучше буду гадать, как выглядит келакская диспетчерша, какая у неё униформа, что носит под униформой... У них тропический климат... одежда, наверное, очень лёгкая...

Грохнуло и тряхнуло как-то особенно резко. Отстрел теплового щита. Ну, теперь худшее позади. Сейчас и связь вернётся. Ага — карта заработала. Синяя линия на карте скакнула сразу на полвитка вперёд, от оранжевого участка осталось совсем немного. Я снова был над противосолнечным полушарием, и по высоте — в верхней стратосфере. Опять тряхнуло, вдавило в кресло, мощно и глухо заревели двигатели — аппарат тормозил главной тягой.

Я включил приём, но эфир всё ещё забивали помехи. Прильнул к окуляру. Перископ показывал бледно-зелёную, цвета медной патины, равнину, исчерченную бурыми меандрами рек и протоков. По берегам их окаймляла зелень более тёмного, бархатистого оттенка. Сквозь этот узор как будто просвечивал другой, полустёртый, какие-то извивы блёклой белёсой прозелени — сухие русла? Какая-то дельта? Тёмная полоса воды на миг сверкнула, как фотовспышка, белым отблеском реактивного факела моего аппарата. Наверное, снизу на меня невозможно смотреть. Поодаль сиял огненно-пурпурным отражением закатного Светила крупный водоём, но это не мог быть океан — я шёл над северной частью континента вдали от побережья. В это озеро или внутреннее море вдавался на тонком перешейке полуостров узнаваемой лапчатой формы. А, теперь понятно. Это Море Революции и полуостров Неистовых Героев, а подо мной — дельта Освобождённой реки. Территория осознанцев. После мира и признания независимости космическое сообщество признало и их нестерпимо пафосную топонимику.

— Спокойное море, я Высокий горизонт, подтвердите связь, — снова зазвучал знакомый, такой милый, уже почти любимый голос в наушнике.

— Высокий горизонт, я Спокойное море, рад вас слышать снова, приём.

— Спокойное море, вы идёте на посадку в горы. Откорректируйтесь километров на сто вперёд.

— Вас понял, Высокий горизонт. — Я увеличил масштаб карты и пригляделся к посадочному эллипсу.

Он заметно уменьшился в размере — точность расчёта курса возросла, — но и вправду оказался совсем не там, где я указал автопилоту. Не у берега материка, а гораздо северо-восточнее, на самом водоразделе высокогорного хребта Ахолоц. Аппарат затормозился об атмосферу сильнее, чем предполагалось. Видимо, врезался щитом в турбулентную волну плотности, поднятую магнитной бурей от солнечной вспышки. В горах садиться нельзя, это почти гарантированная авария. Я взял световое перо и попытался передвинуть точку посадки вперёд, но автопилот не принял команду: "Выработан резерв двигателей коррекции".

Ох, вот это нехорошо.

Ситуация нештатная.

Не аварийная, конечно, но придётся делать коррекцию главной тягой.

Значит так. Чтобы перелететь через Ахолоц на территорию Консорциата, я должен ускориться. Это значит — развернуть аппарат по тангажу и дать тягу вперёд, а потом опять развернуться для посадки на струе главной тяги. Видите ли, главные двигатели не вращаются в гондолах, как двигатели коррекции. Чтобы их развернуть, нужно развернуть весь аппарат — очень быстро, очень точно, в уже плотном слое атмосферы и на сверхзвуке. И автопилот таких изысканных манёвров не совершает. Фигуры высшего пилотажа — только вручную.

У меня этот фокус ни разу не получился даже на тренажёре. Очень хорошо помню этот момент. Я тогда решил, что провалил конкурс на гаранта Сделки, страшно расстроился, но потом оказалось, что другие конкурсанты разбивались ещё быстрее меня. Короче, по части пилотирования я оказался лучшим из худших.

123 ... 141516

↓ Содержание ↓