Карта. Первая Часть Kарта. Первая часть

Kарта. Первая часть

сочинение Александра Богданова

Глава 1

"Что касается меня, то в вольнодумстве меня порицали беспрестанно, и даже полковой командир наш граф Уваров частенько говаривал, "Вы, Mein Herz, душка Андрей Петрович, не из вольтерьянцев ли будете? Oфицер вы молодой и черноусый, барышни вас любят, на вашу верность и здравомыслие отечество наше любезное надеется, а у вас в голове вредные мысли шастают. А не ваши ли духовные братья бунтовали в прошлом году в Петербурге на Сенатской площади? Много их собралось против государя — императора и хоть погубили они героя нашего генерала Милорадовича, но так ничего у них и не вышло. Законная власть всегда сильнее. Пятерых повесили, однако многие могли и ускользнуть. Не так ли-с?" Время для нравоучений было неподходящее: в голове у меня гудело, колени подрагивали, мучили после ночной пирушки жажда и сухость во рту, и не замечал я ни шеренги солдат, замерших на плацу, ни внезапно налетевшего на меня начальника. Уваров пожевал своими бескровными, узкими губами и добавил, "Oни не ровен час, не ваши ли знакомцы были?" И вперился в меня своими оловянными глазами, как бы буравя мою душу. Ан нет, меня так просто не возьмешь и я отчеканил, вытянувшись в струнку,"Честь мне дороже жизни, ваше сиятельство, и офицерское слово нерушимой верности самодержцу это моя главная драгоценность." Однако выпалив это, я подумал, что в полку графа Уварова мне долго не задержаться. Новый 1826 год принес к нам в город беспокойства и волнения. К тому времени начался в нашем тайном обществе и в масонской ложе, такой разброд и шатание, что даже великий мастер не знал куда деться и уцелеем ли мы. Все затихли и замерли и лишь изредка встречались мы на чердаке заброшенного дома. В Петербурге шло следствие над заговорщиками, император Николай тряс страну, составлялись списки подозреваемых, казнили и ссылали, ну и до нас в Иркутск тоже искры долетали. Князь Трубников, как и я из общества вольных каменщиков, посоветовал мне скрыться за границей, однако великий мастер был другого мнения. "Путь до Франции далек и сложен", изрек он, "а до Ситхи ближе и проще, да к тому же там все свои," и решено было меня устроить в канцелярию к губернатору Русской Америки П. И. Чистьякову. "Пока вы там, о вас Петербурге забудут; вернетесь, когда пыль осядет," пожал мне руку мой благодетель и три месяца спустя я сошел с корабля в Ново — Архангельске.

Был теплый летний день. Солнышко в голубом небе светило на новенькие бревенчатые башни и стены форта на крутом холме и бухту, окруженную невысокими зелеными горами и заполненную рыболовными баркасами. Два боевых крейсера, русский и британский, стояли бок о бок на якорях со свернутыми парусами в брезентовых чехлах, ловко принайтованных к реям. В ласковом ветерке полоскались флажки на мачтах и разноцветные вымпелы. Команда алеутов направляла большую байдару, заполненную до краев добычей, к берегу. Там на причале смуглолицые туземцы уже суетились вокруг двух лодок, выгружая пушнину морских котиков в обширный пакгауз, угнездившийся на крутояре. Я попросил молодого креола, глазеющего на прибывший корабль, показать мне дом губернатора. "Зачем приехал? Жить здесь будешь, богатым станешь", засмеялся он, обтирая сальные пальцы об рукава своей малиновой косоворотки. Дожевывая на ходу кусок красной рыбы, он повел меня в крепость. Двухэтажный дворец губернатора был построен из срубов. Над высокой, узкой башенкой посередине гордо парил трехцветный флаг с гербом Российской империи. Отблагодарив своего провожатого медной монетой, я прошел внутрь мимо двух часовых, замерших у входа. "Нетути его превосходительства, два дня назад как изволили уехать-с," объяснил мне тощий, бледный писарь в коричневом сюртуке со стоячим воротником и гусиным пером заткнутым за ухо. Он восседал за массивным письменным столом с фигурными тумбами вместо ножек. Широкий полированный барьер разделял довольно обширную приемную на две неравные части. На его половине, кроме него никого не было, если не считать портрета самодержца, карты мира, еще пары пустых и пыльных канцелярских столов и огромного шкапа, набитого охапками лежалых бумаг. На моей стороне сидел на лавке возле входной двери какой — то длиннобородый старик в темно-зеленом ведомственном мундире, с пергаментным лицом и закрытыми от бесконечного ожидания глазами. "А не сказывали его превосходительство, когда они пожелают вернуться?" вежливо продолжал настаивать я. "Не знаю, дело у них-с особливо щекотливое. Они-с негоцию с Гишпанским вице-королем обсуждают. Хотим мы прикупить у гишпанцев пятьсот тысяч десятин территории к югу от нас. Вот как они договоряться-с, так туточки и вернуться-с. Только они в Гишпанском генерал — капитанстве очень уж привередливые. Все им корриды, пляски с кастаньетами, да сеньориты с веерами. Гишпанцы земли — то понахапали в сотни раз больше своего государства, а вот теперь и не управляются." Чиновник замолчал, сокрушенно подперев плешивую голову руками и уставившись на измазанные чернилами бумажные листы и сломанные перья, разбросанные перед ним во множестве. "А мне как о вас прикажете доложить?" испросил он глухим голосом после долго молчания. Его настроение внезапно переменилось. Брови нахмурились и губы скривились в ехидную улыбку. "Я вот Варфоломей Онуфриевич Сухоплуюев, я здесь десять лет сижу и меня тут все почитают и уважают, а вы кто такой будете, почему я с вами обязан разговаривать?" Он грозно посмотрел на меня. "У нас намеднича двух каторжников с Нерчинского острога перехватили. К американцам в Иллинойс пробирались. Свободы им захотелось, видите ли. Но мы их изловили и опять в кандалы. У нас не побалуешь. Мы вон какие. Империя!" Он стукнул сухим кулачком по столу и фыркнув, смерил меня внимательным взглядом. "Человек вы с виду приличный, китель на вас хороший и брюки с лампасами, а документ у вас есть какой?" "Ах да, вот пожайлуста," достал я из кармана свой паспорт и протянул чиновнику. "Андрей Петрович Русаков, офицер, житель Иркутской губернии," медленно прочитал он, покраснев от натуги. "Рост 2 аршина и 5 вершков, лицо чистое, рубцов нет, глаза карие." Чиновник странно закашлялся, обрывисто рассмеялся и опять пришел в хорошее настроение. "Ну, что ж, приметы совпадают. Милости просим." Он вернул мне мой паспорт. "Пока суд да дело на ночлег вам надо определиться, милостивый государь. Вон в трактире напротив комнаты для найма есть; пойдите поспрашивайте, а там гляди через два — три денечка и Петр Игорович вернется." Он привстал, вытянув свою голову вперед. "Ксан Ксаныч," окликнул он спящего старика, "не дождетесь вы сегодня никого, зря сидите, а лучше помогите Петру Андреевичу освоиться. Проводили вы бы его в трактир к купцу Ефремову?" Старик разом встрепенулся, как будто и не спал, и ответил бодро: "Извольте, Варфоломей Онуфриевич, можно и к Ефремову." Он легко поднялся, и попрощавшись с писарем, мы пошли через немощеную, глинистую площадь к почерневшему от времени деревянному зданию трактира. Его стены замшели, осиновая дранка на кровле покоробилась, ставни на окнах второго этажа были затворены, но из красной кирпичной трубы бодро валил дым и дразнящий запах щей разносился по округе. "Ефремов был нашим зачинателем," объяснял Ксан Ксаныч. "Понравитесь ему, благоприятеля найдете; он каждую собаку здесь знает."

"Покорнейше прошу," поклонился мне в пояс, когда мы вошли в полумрак заведения, длинноволосый и плотный крепыш средних лет, назвавшийся Ефремовым. Его лицо, заросшее белокурой бородой осклабилось, но близко посаженные голубые глаза проницательно и холодно разглядывали меня, как бы оценивая, кто я таков и зачем пожаловал. Одет он был в черную рубаху, подпоясанную узким ремешком с гирькой на правом боку. Его плисовые штаны были заправлены в смазные сапоги всмятку. Золотые перстни и кольца блестели на толстых, волосатых пальцах. Я поклонился в ответ и представился. "Надолго ли в наши края?" Его острые, белые зубы оголились в улыбке. "Как Бог даст. Может на год, а может и больше." "Так вы апартамент желаете снять? Вы один или с супружницей будете?" "Еще не удостоился чести связать себя узами Гименея," витиевато ответил я, вспомнив с тоской прекрасных барышень, за которыми волочился в свою бытность в полку Уварова. "У меня опочивальня незанятая наверху имеется. Не откажите в любезности взглянуть?" "Охотно, если комнатка тихая." "Тишайшей и не бывает. Марфунька!" Ефремов кликнул дворовую девку и та опрометью помчалась по лестнице наверх приготовить покой для господина офицера. Ее желтый ситцевый сарафан до полу развевался в быстром движении и частый дробот ее босых, крепких ног разнесся по всему помещению. Когда мы поднялись в комнату она была полна горячими лучами солнца, казалось замершего в лазурном небе над океаном. Оно светило и на икону в серебряном окладе, и на обои в цветочках, оживляя их поблекшие краски, и на большую белоснежную кровать с горой подушек под потолок. Солоноватый бриз, врывавшийся через распахнутое окошко, шевелил полотняную скатерть на квадратном столе, и края вышитогo рушника раскинутого поверх дубового комода. Марфунька стояла скромно в углу, ожидая приказаний. Ее серые, серьезные глазки на миловидном, юном личике были потуплены. "Подходяще?" Ефремов повернулся ко мне. "Дорого не возьму. Двугривенный в день включая харчи в трактире. Лады?" "По рукам," я вытянул трех-рублевую ассигнацию из бумажника. "Плачу вперед и въезжаю сразу," уведомил я его, любуясь видом на бухту. "Счастливо оставаться," Ефремов свернул ассигнацию вдвое и спрятал ее в задний карман. "В книгу ваши сведения занесем сразу или на потом оставим?" "Oставим на завтречка. Сегодня и так много потрудились. А за вещами моими на Тревожный есть кого послать?" "А много ли их у вас?" "Да нет. Два баула и сундучок." "Ну, так мальчонку пошлем с тачкой. Он их в миг привезет."

Так прошел первый день моей жизни в Русской Америке.

Глава 2

Действительный титулярный советник, губернатор П. И. Чистьяков возвратился после переговоров с иcпанцами в приподнятом настроении. Он был весь пыльный и уставший после недельного путешествия верхом из Alta California, но его опаленное солнцем и ветром лицо было вдохновлено. Когда я был допущен к нему в кабинет мое рекомендательное письмо, переданное через Сухоплюева, лежало уже распечатанное перед ним на зеленом сукне его огромного письменного стола. Час был поздний, за высоким, сводчатым окном темнело, но пара серебряных шестисвечников на каминной полке озаряла ровным, немного колеблющимся светом просторную, белостенную комнату с лоснящимся дубовым полом. Сундуки, скамьи и стулья стояли впреремешку с медным корабельным оборудованием, чучелами медведей и волков, и охотничьими трофеями помельче, разместившихся на крючках, ворохами карт, наваленных в каждом углу, и даже маленькой 12-фунтовой пушкой и трех мушкетов. "Так как там Карл Христофорович справляется?" воспросил он меня, перечитывая письмо великого мастера. "В Шотландию — то небось из Сибири много не наездишься?" "Да что им сделается? Неутомимые они-с, хотя и в преклонных годах." "Аресты были?" "Никак нет-с. Сам Сперанский на нашей стороне. Ничего нам не будет." "Ну, всего он не может. Вон каким орлам узурпатор крылья пообломал. А вот сюда до нас истязателям не добраться." "Это как же? Корабль императорский вон в бухте стоит." "Пускай стоит. У нас будут больше и лучше. Тогда мы одолеем и перестанем пускать их сюда."

Чистьяков вышел из-за стола и подошел ко мне вплотную. Он был выше меня и шире в плечах. Ум и воля горели ярким пламенем в его черных, больших глазах. Темные круги вокруг них сделались глубже. Он понизил голос. "Мы продолжим святое дело наших братьев. То, что попытались свершить Пестель и Муравьев в Петербурге, мы продолжим здесь в Русской Америке. Мы отделим ее от империи и провозгласим республику. Здесь не будет больше крепостного права и любой мужик будем участвовать в управлении государством. Провозглашение Республики Новая Россия положит начало освобождению остальной части нашей державы от вечного гнета автократа." "А есть ли у нас ресурсы, чтобы стать независимыми?" "Да!" Он нетерпеливо взмахнул рукой и пламя свечей стрелами взметнулось вверх. Будто тени неведомых, сладкоголосых птиц промельнули и угнездились под потолком и на лепных карнизах. Они манили и завораживали, зовя в невозможное. Не было сил противиться их чарующей, гипнотической силе. Я замер от восторга, охватившего меня, весь превратившись в слух. "Территория у нас обширна и многообразна, есть на что посмотреть и чему позавидовать. Полустров Аляска на севере и половина Калифорнии на юге. Алеутский и Командорский архипелаги полностью наши. К западу нас омывает Тихий океан, связывая нашу республику с Азией и остальным миром. На востоке от нас неприступные горы и непроходимые леса, населенные кровожадными, свирепыми дикарями. У нас крепкий договор с гишпанской короной и твердые границы с туземными племенами. У нас даже имеется конвенция с Северо — Американскими Соединенными Штатами, хотя они далеко от нас на востоке. Мы напечатаем свою валюту и выберем президента. Крепостные из старой России будут бежать к нам. Здесь они найдут волю и безвозмездную землю! Слава о нас пронесется по всему миру и гнилое ярмо деспотизма развалится через несколько лет! Я вижу день, когда мы вновь воссоедимимся с исторической родиной и имена наши останутся в памяти благодарных потомков! Будущее за нами!" Как околдованный глядел я на его простодушное и одухотворенное лицо. Упоение и пафос г-на губернатора передались мне. "Чем прикажете служить, ваше превосходительство?" уважительно как мог, я глубоко поклонился ему в пояс. Чистьяков как — будто не слышал моего вопроса. Он продолжал говорить. "У нас есть чем обеспечить нашу валюту. У нас есть соболя, норки, и бобры. Береговые лежбища изобильны моржами и другими чудищами. Леса ломятся от деловой древесины, а реки до краев полны лососем. В Калифорнии мы будем жать пшеницу и растить фрукты. А на Аляске мы нашли вот что... " Чистьяков опустил руку в карман и вынул оттуда пригорошню сверкающих кристаллов. "Гляди — ка," протянул он мне свою перевернутую ладонь. "Вот что Ефремов месяц назад в канцелярию доставил." Я вынул один из них из его руки и поднес поближе. Искряк вскипел слепящим светом, уколовшим мне глаза. Он был тяжел и неровен и я уронил его в ладонь губернатора. "Это алмазы первейшего качества," прошептал он с ликованием. "Ювелир в Кантоне оценил их в сто тысяч золотых рублей." Он тихо засмеялся. "Старая шельма был так поражен, что созвал всю мастерскую. Они все спрашивали откуда они у нас и когда мы уходили не хотели нас отпускать, предлагая вдвое больше." "А много ли вы их насобирали?" Лицо Чистьякова передернулось. "В том то и штука. Ефремов не знает откуда у дикого эти алмазы. Мы должны разыскать тот край, где они водятся." "Дикого?" я недоуменно вытаращился на губернатора. "Ефремов сказывал, что алмазы были в нательной сумке у эскимоса-чугача, которого он, Ефремов, вытащил из реки. Индеец был в беспамятстве три недели и стал отвечать, только недавно." "Где же он сейчас?" "Индеец-то? У нас в Ново — Архангельске." "Так его нельзя отпускать." "Верно. Ни в коем случае. Ты человек образованный, грамоту знаешь, вот и поговори с ним и составь карту. А потом дадим тебе солдат, оружие, припасу и найдешь это место. Это надобно нашей республике. Сможешь?" Губернатор испытующе посмотрел на меня. Таким я его и запомнил, таким он и остался в моей памяти, — подвижник, беззаветно подвизавшийся на благо отечества. "Если я дам тебе приказ, то исполнишь — ли?" повторил он. "Исполню, ваше превосходительство. Готов стараться. Hе пощажу живота своего." Я вытянулся и щелкнул каблуками, но не верил, что приказ выполним. "Иди и служи. Ефремова тебе в помощники дам. Он товарища в беде не бросит." Отдав честь, весь в поту, я вышел наружу.