Олдорандо

Юли лежал на животе под кожаным пологом вместе со своим отцом, устремив взор в пустынный простор земли, которая даже тогда называлась Кампаннлат. Он стряхнул с себя легкую дремоту, когда Алехо ткнул его локтем в бок и хрипло сказал:

— Буря стихает.

Свирепый ветер с востока дул уже три дня, неся с собой снег и тучи с Перевала. Он заполнял весь мир воющим свистом, подобно громоподобному голосу, которого не мог понять человек, и погрузил всё окружающее в серо-белый мрак. Невысокий обрыв, под которым был устроен полог, плохо защищал от яростных порывов ветра. Отцу и сыну ничего не оставалось, как лежать, закутавшись в старые шкуры, дремать, изредка отправляя в рот скудные куски копченой рыбы, и слушать, как над их головами неистовствует стихия.

По мере того как стихал ветер, усиливался снегопад. Снег падал густыми слоями, извиваясь подобно парящему перу над безотрадной пустыней. Хотя Фреир пробился сквозь тучи, — ведь небо на западе уже очистилось, — он скрывался за снегом. Над их головами переливалось всеми красками позолоченной шали снежное покрывало, концы которого стелились по земле, тогда как его складки поднимались всё выше и выше, исчезая в свинцовом зените небосвода. Фреир за ним давал мало света, не говоря уже о тепле.

Ниже, под обрывом, над которым они расположились, лежала в тисках льда великая река Варк — так, по крайней мере, её здесь называли. Снег, покрывающий её, был настолько глубок, что Юли вряд ли догадался бы, что это река, а не простая ложбина меж холмов.

Отец и сын поднялись, отбросив полог, и размялись, топая ногами и энергично хлопая себя по крепким туловищам. Никто не проронил ни слова. Говорить было не о чем. Хотя буря закончилась, им нужно было ждать. Они знали, что йелки уже скоро появятся. Им недолго оставалось нести эту вахту.

Хотя местность была пересеченной, снег придавал ей весьма однообразный вид. Только на севере, где небо в кровоподтеках заката сливалось с морем, проглядывала темно-серая мрачная полоса. Восток скрывало возвышение, покрытое, как и всё здесь, белым саваном. Взоры отца и сына всё время были устремлены на запад. Когда они немного согрелись, то вновь зарылись в шкуры, погрузившись в томительное ожидание.

Наконец Алехо приподнялся, водрузив свой облаченный в мех локоть на выступающий из снега камень, поднял ладонь в перчатке, оттопырил большой палец, упершись им в левую скулу и защищая глаза пальцами левой руки, сцепленными наподобие крыши с пальцами правой. Теперь он мог смотреть с большим удобством — блеск заходящего Фреира больше не слепил его.

Его сын отличался меньшим терпением. Ему не лежалось в этих грязных шкурах, сметанных на скорую руку. Ни он, ни его отец не были рождены для охоты на йелков. Охота на медведя — другое дело. На медведя охотились ещё их отцы, там, на Перевале. Однако смертоносный пепел, который этой зимой извергала Горящая Гора, поразил жестокой болезнью мать Юли Онессу и выгнал их семью на эти незнакомые равнины с их более мягким климатом. Вот почему Юли был так неспокоен, так возбужден. Он никак не ожидал столь резкой перемены в своей и без того нелегкой жизни, и не представлял, что ещё она может ему принести.

Его больная мать и больная сестра остались в их жалком становище на востоке, всего в нескольких милях от них. Его дяди, вооруженные копьями из кости, отправились на запряженных йелками санях на север, к вскрывшемуся морю. Юли очень хотел знать, как они пережили эту трехдневную бурю — дети их умерли и дяди относились к нему куда лучше родного отца, самого старшего из них. Может быть, именно сейчас они пируют, собравшись вокруг большого бронзового котла, в котором варится рыба или куски тюленьего мяса.

При мысли о мясе, таком шершавом на языке, во рту у Юли невольно навернулась слюна. Сглотнув её, он ощутил мясной привкус, а в животе, в его голодном желудке, ёкнуло.

Тяжелая, цвета железа, туча, быстро ползущая по небу, скрыла Фреир, отчего всё покрылось тенью, превратившись в смутные пятна без очертаний. Теперь никто не смог бы их заметить в этом сумраке. Алехо поднялся и знаком приказал сыну сделать то же самое. Он замер, осматриваясь, крепко держа в руках копьё, затем осторожно спустился по занесенным снегом камням к замерзшей реке.

Обрадованный возможностью размяться после трех дней неподвижности, Юли с криками бегал и прыгал по запорошенной снегом ровной земле над обрывом. Но когда он, перепрыгивая с опасностью для жизни с одной бесформенной глыбы на другую, скатился вниз, к замерзшей реке, отец властным окриком призвал его к спокойствию.

Стоя по колени в снегу, Алехо остановился, вонзил остриё копья в лед, а тупой конец приложил к уху. Он долго прислушивался к темному потоку воды у себя под ногами, пока не услышал внизу слабый, едва слышный гул и приказал Юли вернуться на выступ. Вновь накрывшись шкурами, они замерли, глядя на запад.

Западный берег реки неясно выступал своими неровными изгибами, лишь кое-где отмеченный темными стволами полузасыпанных снегом деревьев. А дальше тянулась безжизненная равнина, — вплоть до далекой коричневой линии, которую едва можно было различить под мрачной шалью нависшего неба на западе.

— Смотри! — локоть отца коснулся руки юноши.

Юли, не мигая, пристально вглядывался в эту линию. Конечно, отец был прав. Он знал всё. Сердце Юли наполнилось гордостью — ведь он был сын Алехо. Шли йелки. Приближалась пища, которой хватит, чтобы накормить каждого ребенка и взрослого из тех племен, на которые снисходил свет Фреира и Баталикса и которым улыбался Вутра.

Через несколько минут он уже смог различить первый ряд животных. Они шли плотным фронтом, поднимая снежную пыль своими точеными копытами, упрямо наклонив головы, а за ними бесконечной вереницей тянулись подобные им. Юли показалось, что животные заметили их жалкое укрытие и шли прямо на них. Он с беспокойством взглянул на Алехо, который предостерегающе поднял копьё.

— Спокойно.

По телу Юли пробежала дрожь. Животные приближались со скоростью быстро идущего охотника. Он тщетно пытался определить размеры этого огромного стада. Уже половина видимого пространства была заполнена идущими животными, рыжевато-коричневые шкуры которых всё появлялись и появлялись на западном горизонте. Что таилось там? Какие тайны, какие ужасы? И всё же, там не могло быть ничего страшнее, чем Перевал с его удушающим пеплом и с огромным красным зевом Горящей Горы, который однажды открылся Юли в мчащихся просветах разорванных облаков. Из этого зева на дымящиеся склоны горы изрыгалась расплавленная лава. Это настолько отличалось от всего, привычного Юли, что он едва не сошел с ума. Пылающее жерло горы до сих пор являлось к нему во снах, от которых он просыпался с криком.

Тем временем, стало заметно, что живое рыжевато-коричневое море, заполнявшее равнину, неоднородно. Текучая масса животных состояла не только из йелков, хотя те и составляли большую её часть. Среди несчетного стада возвышались подобно валунам на равнине более крупные особи. Они походили на йелков своими удлиненными головами, над которыми возвышались угрожающе точеные изогнутые рога, такими же косматыми гривами, лежащими поверх толстой свалявшейся шерсти, теми же горбами, расположенными ближе к заду. Но эти гигантские, в полтора раза крупней йелков, окружавших их со всех сторон, животные были грозными бийелками, способными нести одновременно двух взрослых фагоров. Так, по крайней мере, утверждали бывавшие здесь раньше дяди Юли.

В стаде были ещё и гуннаду — первые двуногие животные, которых увидел Юли. Их длинные шеи поднимались тут и там по краям стада. Масса йелков тупо шла вперед, а гуннаду возбужденно сновали вдоль её фронта и их маленькие головки возбужденно подпрыгивали и подергивались на концах длинных шей. Самой заметной их особенностью были гигантские уши, которые беспрестанно поворачивались в разные стороны, стараясь уловить звуки неожиданной опасности. Их короткие косматые тела держались на двух мощных птичьих лапах. Гуннаду двигались вдвое быстрее, чем бийелки. Каждым шагом они покрывали вдвое большее расстояние, чем эти тяжелые гиганты, но перемещаясь всё время вперед и назад у фронта стада они оставались на том же месте относительно всей массы живого моря. Каждое животное занимало в стаде именно то место, которое было обусловлено давно сложившимися взаимоотношениями.

Ощутив животами тяжелый, глухой, непрерывный грохот копыт приближавшегося стада охотники прижались к земле. С выступа, где лежал Юли, три вида животных можно было различить только потому, что они шли в первых рядах. В слабом свете всё стадо за ними сливалось в темную подвижную массу с неясными очертаниями. Прижимаясь к отцу, Юли не мог оторвать глаз от надвигающейся косматой стены животных. Низкое облако двигалось быстрее стада и теперь уже полностью заволокло весь небосвод, так плотно, что казалось — они ещё много дней не смогут увидеть его.

Туман клубился над стадом, ещё плотнее скрывая его. Животные волнистым ковром перекатывались по равнине, их взаимные перемещения даже теперь едва различались, как подводные течения в бурной реке.

Охваченный ужасом, Юли дышал всё тяжелее. Первые ряды стада уже ступили на берега заснеженного Варка. Они были уже совсем рядом — и подходили ещё ближе. Казалось, весь мир превратился в одно огромное, пышущее паром животное.

Испытывая смертельное отчаяние, Юли повернулся к отцу. Хотя Алехо заметил смятение сына, он продолжал внимательно смотреть вперед прищуренными от напряжения глазами под набрякшими от мороза веками. Зубы его хищно блестели.

— Спокойно, — повторил он. — Здесь, на скале, нам ничего не угрожает.

Нескончаемый поток живых тел уже переливался между берегами реки, вздымаясь над ледяными глыбами и снова ниспадая с них неровными косматыми каскадами. Старые, нетвердо держащиеся на ногах животные порой падали, спотыкаясь о засыпанные снегом стволы поваленных деревьев, и их точеные копыта яростно лягали во все стороны, когда их затаптывали идущие сзади собратья. Уже можно было разглядеть морды отдельных животных. Они шли, низко опустив головы. Их глаза, обрамленные белыми ободками инея, неподвижно смотрели вперед. Ярко блестели белки глаз. Из пастей свисали густые хлопья зеленоватой слюны. Пар, вырывавшийся из их расширенных ноздрей, оседал полосками льда на покрытых шерстью головах.

Бийелки шли вперед, окруженные своими меньшими собратьями. Могучие лопатки мерно двигались под их серо-коричневыми шкурами. Они с беспокойством переводили глаза на упавших и растаптываемых стадом, словно предчувствуя, что впереди им тоже грозит опасность. Несмотря на это, они продолжали свой безостановочный бег и их косматые спины размеренно покачивались над пятнистым потоком. Казалось, что они ощущают впереди эту неизбежную опасность, угрожающую им, но понимают её неотвратимость и идут к ней.

Масса животных пересекала замерзшую реку, утаптывая снег копытами. Шум их движения, издали уловленный отцом и сыном, распался на приглушенный снегом стук копыт, свистящее дыхание, фырканье, мычание, кашель, лязг столкнувшихся рогов и непрерывное хлопанье ушей, отгоняющих надоедливых мух и комаров.

Три чудовищных бийелка одновременно вступили на открытое пространство реки. Раздался резкий треск лопнувшего льда и огромные его плиты вздыбились перед падающими животными. Йелков охватила паника. Те, которые уже были на льду, бросились в разные стороны. Многие спотыкались, падали и были затоптаны сзади идущими. Лед продолжал трескаться. Серая вода с остервенением рванулась вверх, как бы торжествуя своё освобождение. Бийелки медленно погружались в неё, разверзнув в жутком мычании пасти.

Но уже ничто не могло остановить животных, напирающих сзади. Они представляли собою природную силу в той же мере, что и сама река. Йелки непрерывным потоком — десятками и сотнями — проваливались в трещины между льдинами, заполняя проломы во льду, мостя своими телами дорогу теснящимся на равнине сородичам. По этому страшному мосту они продолжали свой путь и шеренга за шеренгой выползали на восточный берег, чтобы следовать дальше, подчиняясь зову вечных инстинктов. Над поверхностью этого живого потока от дыхания бесчисленных тел в холодном воздухе повис туман, обволакивая несчетное стадо, как саван. От него исходил едкий запах пота, в нем роились тучи маленьких кусачих насекомых, способных жить и размножаться только в этих теплых испарениях огромной массы живых тел.

Страх наконец оставил Юли. С копьем наготове он встал на колени, выбираясь из тесного полога, его глаза горели. Но отец схватил его за руку и резко дернул назад.

— Смотри, дурак, там фагоры, — сказал он, бросив на сына яростный презрительный взгляд и ткнул копьём вперед, в направлении опасности.

Дрожа всем телом, Юли рухнул на землю, испуганный гневом отца не меньше, чем мыслью о фагорах.

Стадо йелков, качаясь, шло по обе стороны выступавшей из обрыва скалы, разбивая в пыль её подножие. Под их напором, казалось, закачался сам берег. Туча мух и жалящих насекомых, круживших над их косматыми спинами, обволокла охотников. Юли тщетно пытался рассмотреть фагоров через этот клубящийся над горбатыми хребтами туман. Впереди он не видел ничего, кроме косматой лавины, движимой силой, неподвластной человеческому разуму. Она затопила всё вокруг, покрыла собой замерзшую реку, расплескалась по её берегам, заполонила собой от горизонта до горизонта всё обозримое серое пространство. Шли сотни тысяч животных и облако тумана было их дыханием, сливаясь с колеблющимся над равниной невероятным клубящимся облаком мошкары.

Алехо движением косматых бровей указал сыну, куда надо смотреть. Едва Юли отогнал от своих глаз мошкару, его взору предстали два огромных бийелка. Они грузно топали по направлению к ним. Вскоре их покрытые шерстью массивные спины оказались почти вровень с выступом. Юли увидел четырех фагоров, — они сидели по два на каждом бийелке, вцепившись в их шерсть. Он не понимал, почему не увидел их раньше. Хотя они и слились в одно целое с гигантскими животными, припав вплотную к их спинам, они, тем не менее, имели надменный вид наездников, отличаясь им от тех, кто привык к пешему строю. Они восседали на передних лопатках бийелков, сразу за их могучими плечами, обратив свои задумчивые, увенчанные загнутыми рогами бычьи морды в сторону возвышенности, на которую поднималось стадо. Их багровые глаза злобно мерцали из-под рогов, неповоротливые головы высились на толстых шеях, росших из мощных туловищ, сплошь покрытых длинной белой шерстью. За исключением этих розовато-алых глаз, чужеродных своей агрессивностью, они были совершенно белы и сидели на шагающих бийелках так уверенно, как будто были их частью. За ними крепились сумки из сыромятной кожи, где находились припасы и прочее имущество.

Сейчас, когда он знал, куда смотреть, Юли заметил и других фагоров, шествующих среди огромного стада. Верхом на бийелках ехали только вожди, их жены и знать. Рядовые члены этого кочевого племени шли пешком, приноравливаясь к шагу йелков, сжимая в руках тяжелые дубинки и прочее оружие.