Школа Делавеля. Чужая судьба

Чужая судьба

Часть 1

— Звено, рассчитайсь!

— Первый!

— Второй!

— Третий!

...

— Восьмой!

— Девятый!

— Девять с половиной! — привычно крикнула я, вытягиваясь в струнку.

Командир отряда Регана Шмель, широко расставив ноги, неожиданно гаркнула:

— Распустились! Неудачницы! Вас взгрели, как последних мужиков! А ведь это всего-навсего учения! А что было бы в реальном бою?

Я чуть подалась вперед, чтобы лучше видеть. Наше звено каменными статуями замерло, выстроившись на плацу, и преданными глазами поедало командира отряда.

Все как на подбор рослые, мощные, сильные — настоящие женщины. Каждая поскрипывала новой формой. На тонкую рубашку с широкими бретелями, длиной до середины бедра мы надеваем короткие, выше колен, кожаные платья специального фасона. Плотно прилегающий к телу корсет со шнуровкой на спине и юбка из широких кожаных полос для удобства передвижения. На ногах крепкие сандалии, закрепленные шнурками и ремешками до колена. На них и оружие можно носить и рану перевязать, если что. На сгибе правой руки каждой, поблескивал начищенный до блеска шлем. И сейчас ветер свободно трепал наши короткие, до плеч, волосы.

На мне тоже поскрипывала новенькая форма, бедро привычно ощущало тяжесть меча, да только выглядела я не так солидно, как мои сослуживицы. Нет у меня ни широкого разворота плеч, ни большой груди, чтобы вот так браво ее выпятить или, на худой конец, придавить врага в бою. Ростом я вообще не удалась: по плечо самому низкому воину. И талия у меня узкая, осиная, и бедра слишком округлые, а попа позорно выпирает. Ну за что меня так боги наказали? А?

Регана продолжила поносить нас последними словами, а я почти каждое из них относила к себе.

Каждая из девяти полноценных воинов-женщин, выпятив мощную грудь, стояла не шелохнувшись. Я на полноценную совсем не тянула, недаром же меня лишь за половинку считали, но тоже стояла и ничего хорошего не ожидала. И как в воду глядела:

— Половина, тебя вообще хоть чему-то научили в учебке? — грозно спросила меня Регана, подойдя вплотную.

— Так точно, комот Регана! — И самой противно стало услышать, как жалко и звонко прозвучал мой голосок.

Шмель заложила руки за спину и вперила в меня мрачный взгляд холодных голубых глаз.

— Тогда какого эльфа драного ты зад отклячила во время стрельбы? Она тебе надоела? Или ты решила ее украсить стрелой? Раз ничем другим не выходит?!

— Я... э-э-э... нечаянно... — отчаянно прошептала я.

На меня надвинулась мощная грудь Реганы Шмель, заставляя все выше задирать подбородок, чтобы не уткнуться в нее носом.

— Нечаянно, — зло передразнила Шмель. — Сделали тебя нечаянно, половина!

Рядом послышались недобрые язвительные смешки, а я окаменела. Подобные шуточки я часто слышу, и все время приходится мысленно уговаривать себя, что меня это не задевает.

Регана, сделав шаг назад, отвернулась от меня и грозно прошлась вдоль ряда.

— В общем так, мальчики, — язвительно процедила она, — такое разгильдяйство я вам прощаю последний раз. Завтра устрою марш-бросок по Темным землям! Научу вас быть женщинами! Слабачки мне в отряде не нужны!

С каждым словом мы вытягивались еще больше и от злости готовы были хоть сейчас в бой.

— Все, свободны! — рявкнула командир.

Строй молниеносно распался. Кто-то собрался группками поболтать, кто-то стремительно взмыл в небо, спеша по делам, а я, раскрыв крылья, с поникшими плечами полетела домой.

Подо мной раскинулось Разнотравье — наш небольшой приграничный городок. Тысячи домов из глины, словно грибница, разбегались в стороны от Большого озера до самого Заповедного леса. Мимо проносились озорные драчливые девчонки, пугливые и скромные мальчишки; пролетел отряд суровых пограничниц, заставив меня невольно завистливо посмотреть им вслед.

Э-эх! Я так мечтала в свое время, что вот закончу учебку, какой-нибудь подвиг совершу. Меня заметят, наконец, возьмут в один из таких элитных отрядов. И буду я защищать границы феид от всякой нечести да лживых трусливых эльфов. Непременно снова совершу подвиг, к примеру, рискуя жизнью, спасу нашу королеву. Меня наградят... нет, конечно не посмертно. Этого я себе мечтать не стала, я же не совсем глупая. Лучше меня наградят приглашением на один из балов в честь очередного месяца, и там... там на меня обратит внимание какой-нибудь мужчинка и согласится на мои матримониальные притязания! А то сестра и мать без конца твердят, что сейчас не заведу семью — потом совсем никому не нужна буду.

А в итоге что? Мне сорок лет. Учебка окончена с горем пополам, да и то мамина протекция помогла. Точнее, ее волшебный пендель, которым она мне на выпускных экзаменах помогла преодолеть последнее препятствие, а не умереть у финишной черты от стыда и слабости. Летела я тогда знатно, с бо-ольшиим ускорением, а ведь до этого еле ползла.

Мама — бригадный генерал, и позволить мне с позором покинуть Военную академию с не сданными выпускными нормативами просто не могла себе позволить.

Проводив взглядом бравых пограничниц, я тяжело вздохнула, развернулась в сторону дома и полетела дальше. Лучше не опаздывать домой, а то папа обидится и устроит истерику, если нарушу обещание заняться с ним сегодня приготовлением большого яблочного пирога.

От грустных мыслей отвлекла парочка молодых парней лет пятидесяти, которые, бурно жестикулируя и хихикая, летели мимо меня. Высокие блондины в модных жилетах, узких брючках и с сумочками, украшенными цветами, лениво помахивали яркими золотистыми крыльями. Выглядели они весьма привлекательно. И хотя лично меня парни не 'зацепили', я все равно мило улыбнулась и подмигнула, флиртуя. А вдруг... На что белокурые красавчики презрительно фыркнули, передернув узкими плечиками, не забыв громко перекинуться мнением про 'всяких там хлюпиков, которые пристают к порядочным мужчинам, не понятно на что рассчитывая...' Даже не притормозили. Настроение совсем упало, ниже самой застарелой грибницы. Вот так всегда!

— А мне блондины вообще не нравятся! На моль похожи! Понятно?! — не удержавшись, крикнула вслед этим высокомерным фифам.

Куда там — даже не обернулись, что-то прощебетали друг другу и рассмеялись. Вот точно обо мне гадость какую-то сказали.

Ну неужели не найдется ни одного порядочного феида, который полюбит меня за внутренний мир? Ну разве я виновата, что пошла по папиной линии? Худая, щуплая, грудь всего с большое яблоко, а не арбуз, талию имею, да еще и попа выпирает неприлично. И — о, ужас! — смазливая на лицо. Все десять лет в учебке меня этим сокурсницы попрекали. Нет, не будет мне в жизни счастья!

— Пап, я дома! — крикнула, входя в дом и складывая шлем с мечом на лавку в прихожей.

— Ну что за манера орать как оглашенные. Что мать, что вы с Сеттой вечно орете... — ворчал отец, выходя из кухни и вытирая передником руки.

Я повела носом, вдыхая вкусный запах корицы и выпечки.

— Папулечка, ты уже все приготовил? — спросила, заискивающе и виновато глядя на него.

— Дак тебя разве вовремя дождешься? Все в своих мечтах витаешь или в отряде... — улыбаясь, посетовал отец.

Я с любовью посмотрела на него. Только он мне все прощает, жалеет и понимает. Еще бы, ведь я его точная копия. Такие же золотые волосы, только у меня короткие, чтобы шлем удобно было носить, и голова не потела. Такое же овальной формы лицо с прямым носом, светлой кожей и едва заметными веснушками; округлым подбородком, выдающим мою природную мягкость, безвольность характера, как мама говорит; чуть великоватым ртом с чувственными пухлыми губами; яркими желто-зелеными глазами. Ну совершенно не по-женски я смазливая, считают все мои знакомые. А мужчины... считают, что нехорошо женщине соперничать красотой с мужчиной. Не нормально это. Понятное дело, мужик красивый, но женщина-то должна быть сильной, ловкой, чтобы семью защищать, пропитание добывать. А тут я — половина какая-то.

— Ну иди, доча, иди руки мой и за стол. Сейчас соберу все вкусненькое.

Снисходительно похлопала отца по спине: только он меня и любит, заботиться. И пошла умываться, а то пыль с плаца еще скрипит на зубах.

Приведя себя в порядок, села обедать.

— Лютик, послушай, я тут узнал... — судя по тону голоса, папа решил поделиться своими тревогами.

— Папа, я тебе тысячу раз говорила! Лютерция, а не Лютик! — раздраженно оборвала его.

— Это для матери своей ты Лютерция, а для меня Лютик, — отец положил ладонь на мою руку и ласково сжал. — Пока она с нечистью воевала да из своих воинов настоящих женщин делала, я тебя крохотульку летать да ходить учил. Как держать ложку показывал, да попу подтирал.

Я расплылась в виноватой улыбке. Все же отец у меня очень мягкий, душевный феид, и слабый физически. Мама все время говорит, что сначала клюнула на отца из-за его слабости. Ей невольно захотелось его защитить от всех, а уж потом она распробовала его запеканочки, да яблочные пироги и все — дорожку от желудка к сердцу воина провинциальный парнишка легко протоптал. Теперь папа единственный, кто может воздействовать на мать своей мягкой нежной любовью, для остальных она — бригадный генерал. Даже для нас со старшей сестрой. Хотя Сетта вся в мать, такая же мощная, высокая и непробиваемая. И до генерала ей лет двадцать, максимум, служить осталось, если не меньше. Именем моей сестренки уже и так детей южные эльфы пугают. А сейчас она из полугодичного отпуска по беременности и родам выйдет на службу (засидевшаяся, да домашним бытом, мужем да малыми детьми до белого каления замученная), и я уверена — полетят клочки по закоулочкам и в темных землях. И эльфы проклянут тот день, когда родились на свет, а Сетта Пчелка вспомнила об их существовании.

— Так вот, я сегодня был в гостях у Жучары, ну ты знаешь, это сват Миролиста...

— Папа, давай ближе к делу, что за привычка в обход Заповедного леса к главному подходить?! — буркнула я.

— Да что ж ты меня с мысли-то все время сбиваешь?! — раздраженно воскликнул отец.

— Ну ладно, ладно, ну прости, папуль, — скорчила виноватую рожицу я. С папой всегда срабатывает.

Бросив на меня укоризненный взгляд желто-зеленых глаз, папа махнул рукой и продолжил, чуть подавшись ко мне через стол:

— Так вот, к Жучаре из Грибного прилетал двоюродный брат Мякун погостить. А ты знаешь кто он?

Я качнула головой, но неожиданно ощутила странный укол в сердце — предупреждение.

Отец почему-то шепотом продолжил:

— Мякуна мало кто любит в Грибном. Большей частью боятся. Он — видящий!

Я невольно кивнула и, понизив голос, согласилась:

— Понятное дело. Кому ж понравится, что твоя судьба для кого-то как на ладони.

Отец виновато потупил глаза, сел на стуле ровнее, словно решая — стоит ли продолжать разговор, а я, не выдержав, поторопила:

— Ну? Что ты там натворил? Признавайся! — И не знаю почему, но стало страшно. Хотя по моему виду этого не скажешь, наверное.

Папа помялся, посмотрел на меня глазами голодного пса и заговорил, оправдываясь:

— Я ж понимаю, каково тебе... такой. Ты ж моя кровиночка... А давеча ты так рыдала о своей горькой судьбинушке...

— Когда это я плакала? — вскинулась, уже догадываясь об ответе.

— Когда нектара в трактире на Лесной перебрала! — с укоризной ответил отец.

— Ну перебрала, что по пьяни не ляпнешь, — стушевалась я.

Вообще-то, я не пью, но неделю назад случился очередной неприятный момент в моей жизни. В кои веки мне дал понять один видный красивый мужчинка, что я ему нравлюсь. Решилась я пригласить его на свидание. И каково же было мое удивление, когда получила великодушное согласие! Пусть сам мужчинка не в моем вкусе был, но на безрыбье и рак рыба. А так, думала, попробую, хоть раз на свиданку слетаю. Слетала! Весь вечер прождала на берегу озера, мысленно разыгрывая нашу встречу и планируя остроумный разговор, а потом, на утро, надо мной весь отряд хохотал. Оказалось — это розыгрыш был. Вот и напилась с горя вечером. Мало того, что с трудом до дома долетела, еще и от матери прилетело за неподобающее поведение, позорящее славную гордую фамилию Пчелка. Мама уже давно на мне крест поставила и словно забыла о моем существовании. Для нее солдаты ее бригады гораздо ближе и роднее, чем родная дочь.

Пока я предавалась печальным воспоминаниям, отец продолжал:

— Все я понимаю, доча! Думаешь, не вижу твоих страданий. Да все мужики дураки, раз не могут разглядеть в моей девочке сильный дух, добрую душу и готовишь ты не хуже меня...

— Пап, ты сейчас идеального мужчину описываешь или меня обидеть хочешь? В моем отряде ни одна готовить не умеет, только я. А все ты виноват! Меня теперь кулинаркой называют, а я даже в морду дать не могу, тут же наряд от Шмель получу. И выговор. Мать совсем озвереет... — расстроилась я.

Отец пересел ко мне поближе, ласково убрал пряди волос с моего лица, как в детстве заткнув их за уши, и, заглядывая мне в глаза, печально произнес:

— Ты плачешь в подушку, но я-то слышу все. Это Клевер спит как убитая, намотавшись за день.

Я отстранилась от него и буркнула, чувствуя, что скоро снова позорно, как мальчишка, расплачусь.

— Ну и спал бы, как и мать. А у меня все пройдет...

— Упрямая ты! В чем-чем, а в этом вся в породу Пчелок пошла! — раздраженно оборвал отец.

— Слава богам, хоть в этом я на мать похожа! А так вся в тебя, вся в тебя, — скорее жалуясь, чем обвиняя, заявила я.

Отец погладил меня по золотистым волосам, глядя с нежностью и одновременно печалью.

— Клевер тоже виновата в твоем несчастье, что, поверь, она уже давно не может простить себе. Если бы она в свое время войнушке с эльфами предпочла правильное воспитание младшей дочери, ты бы не выросла такой хлипкой и слабенькой. Уж она-то сделала бы из тебя настоящую женщину, но упустила момент, а я... я воспитывал тебя как умел и научил тому что умею.

— Если бы я знала, когда училась пирожки готовить да крестиком вышивать, что будет, то лучше бы тогда мышцы наращивала, да силу в руках копила, была бы счастливой. Меня любили бы, хоть кто-нибудь. А так я никому не нужна... — всхлипнула я.

И противна сама себе стала, сил нет. Ладно — из знакомых никто не видит, как я позорно слезы лью. Хороша же я баба, как мужик слезливый.

— Да что ж ты так, дочь, мы тебя любим... — всплеснул руками отец.

— Да-а? — с иронией переспросила я и с болью в сердце добавила. — Говори только за себя! Сетта меня лишь терпит. Ее муж — презирает. Да она про меня вспоминает, когда им с мужем обоим по делам нужно, а с детьми посидеть некому, и ты занят. Мама меня стесняется. Не дай боги, кто-то ее со мной увидит, так она сразу морду кирпичом — и словно не знает меня. Какая жалость, у бригадного генерала Клевер Пчелки такое недоразумение уродилось. Да еще с цветными крыльями...

Я резко, со злостью и шумом, раскрыла сложенные за спиной крылья, демонстрируя их отцу. Еще одно мое отличие от остальных — аномалия. У всех феидов крылья золотистого цвета, а у меня края и верхушки зеленые, и от них тоненькие прожилки к самым лопаткам змеятся по золотому фону. В летописях говорится, раньше у всех феидов крылья цветные были, но это еще когда наша раса в другом мире обитала, а теперь... теперь это признак былой слабости. Неполноценности. И моей печали.