Детство, отрочество, юность

Раннее детство. Алферьево и Ступино.

Родился я в 1952 году в семье офицера. Мой папа служил военным летчиком — истребителем в войсках ПВО страны. Родился я в городе Орле, но прожил там всего 6 месяцев, после чего отца перевели в полк, базирующийся вблизи деревни Алферьево в Волоколамском районе Московской области.

Поскольку СССР был страной огромной, климат в его разных частях был, мягко выражаясь, весьма разнообразным. От теплого курортного в Грузии, до крайне сурового с сильнейшими морозами и страшенными ветрами в Заполярье. От жесткого континентального с иссушающей жарой летом и морозами зимой в Средней Азии, до влажного муссонного в Приморском крае.

Чтобы выравнивать условия службы офицеров, которые служили в армии не менее 25 календарных лет, их постоянно, через каждые четыре примерно года, переводили из одного места службы в другое. Переезжали они, конечно, вместе с женами и детьми.

В Алферьево отец служил 4 года, соответственно, я там жил до 4 лет и мало что помню. Помню небольшой поселок из одноэтажных домиков в лесу. Жили семьи летчиков и техников в сборных щитовых домиках на две семьи, называемых 'финскими'. Все коммунальные удобства — на улице. Отопление — печное, еду готовили на керосиновых плитках, называемых 'керогазами'.

Помню, как к Новому году вырезали из журналов по выкройкам бумажные елочные игрушки, склеивали их и вешали на елку. Мелкая пацанва весь день с утра до вечера и летом и зимой копошилась на улице. Помню, как однажды зимой лизнул стальную дверную ручку и, конечно, примерз к ней языком.

Помню, один из офицеров купил автомобиль Москвич-401, вероятно, первый личный автомобиль в гарнизоне. Он что-то делал с машиной, а мы, пацанята, вертелись вокруг. Я засунул палец в дверной проем, а хозяин машины, не видя этого, захлопнул дверь. Палец защемился. Я, конечно, заревел, офицер испугался. Помню мой палец, когда его освободили, был слегка сплюснут и имел коричневый цвет. Но, все отделались легким испугом. Пальчики у детишек тонкие.

В гарнизонном клубе по выходным вечером солдатам показывали кино, два или три сеанса. Выпускали зрителей из зала через три широкие двустворчатые двери. Однажды летом мы с приятелями решили посмотреть кино, и проникли через эти двери в зал, когда солдаты выходили. Мы спрятались между рядами. Когда двери закрыли, свет в зале выключили. Мы по малолетству не разбирались во времени, а летом долго светло, и не знали, что прошедший сеанс был последним. В ожидании сеанса мы уселись на стулья, и вскоре уснули. Родители обнаружили, что дети пропали и подняли тревогу. Весь гарнизон бросился на поиски. Долго искали, пока кто-то не вспомнил, что пацанята вертелись у дверей клуба. Там нас и обнаружили, спящих.

Меня с раннего детства тянуло к странствиям. Как то я пошел по дороге, входящей в гарнизон. В одиночку. Вокруг лес. Прошел не знаю сколько, может — с полкилометра, для малыша метры длинные, и дошел до КПП. Солдатики обрадовались такому развлечению, завели меня в караулку, угощали чаем, ирисками и печеньем. А в гарнизоне опять начался большой переполох: ребенок пропал. Долго искали, пока кто-то не позвонил на КПП, что бы узнать, не проходил ли по дороге ребенок. Там меня и нашли.

Авиационный полк, базировавшийся на аэродроме Алферьево, давным-давно расформирован. Сейчас там располагается спортивный аэродром МАИ.

Когда мне исполнилось 4 года, в 1956 году, отца перевели в авиационный полк, базировавшийся на аэродроме Крутышки Ступинского района Московской области. Помню, как мы погрузили все наши пожитки в грузовой автофургон синего цвета. Мама с новорожденным младшим братом ехала в кабине, а я с отцом — в фургоне, лежа на матрасах и узлах. Ехали ночью через Москву. В фургоне были маленькие овальные окошки, через которые я любовался видами ночной Москвы. Больше всего мне понравились светофоры, таинственно перемигивавшиеся красным, желтым и зеленым светом. В Ступино приехали утром.

Перевод офицера на новое место службы отнюдь не означал немедленное обеспечение его семьи жильем. Поэтому, папа снял домик — времянку в частном секторе города Ступино, именуемом 'Хап-городок'. Ступино был молодым городом, построенным в 30-е годы, вместе с двумя военными заводами: металлургическим, выпускавшим алюминиевые детали самолетов и пропеллерным, выпускавшим винты для самолетов. Большую часть жилого фонда составляли двухэтажные 'засыпные' дощатые бараки, построенные еще до войны. Правда, в бараках имелось паровое отопление, вода и канализация.

Хап-городок состоял из одноэтажных домиков, кирпичных и деревянных, которые строили себе те работники заводов и служащие, кто был посостоятельней финансово. Семья хозяина жила в таком доме, а временный домик, построенный во дворе, сдавала внаем. В домике из удобств было только электричество, все остальное — во дворе. У хозяев было двое пацанов, чуть постарше меня, с ними я подружился.

Примерно через год отцу дали 20-метровую комнату в четырехкомнатной коммунальной квартире в только что построенном доме — сталинке. Со всеми удобствами: паровое отопление, газ, горячая и холодная вода, канализация. Квартира была огромной, за сотню метров площадью, с большой кухней, большим коридором, просторной ванной с высоченными, за три метра потолками. Сама ванна тоже была большой, для малышни — целый бассейн. После домиков без удобств — просто рай.

Правда, в квартире проживало три семьи. В двух смежных комнатах жила семья военного с двумя дочерьми, уже большими, лет по 10 — 12, в четвертой комнате жила семья с почти взрослой дочерью, лет 15-ти. У них было настоящее чудо — телевизор КВН с маленьким экраном и большой, наполненной водой стеклянной линзой перед ним. К ним все ходили смотреть новости и художественные фильмы. Дом казался огромным: пятиэтажным, трех подъездным, буквой 'Г' в плане. Детей всех возрастов в доме было огромное количество, и все они целыми днями с визгом и писком носились во дворе. Играли, ссорились, слегка дрались. Мальчики водились с мальчиками, а девочки — с девочками.

Я целыми днями пропадал с приятелями на территории стадиона 'Металлург', начинавшейся через улицу от дома. Территория эта была огромной, заросшей деревьями и кустами. Лишь малую её часть занимали спортивные сооружения: футбольные, баскетбольные и волейбольные поля и Дворец спорта. Туда мы, пацанята, перелезали через высокий забор из фигурной металлической решетки. Для нас, малышни, это была целая страна для игр. Зимой нагребали под забором кучи снега и прыгали в них с высоких каменных столбов забора. Даже сальто крутили. Летом играли в кустах в войну, салочки и прятки. Весной пускали в канавах и ямах самодельные кораблики с бумажными парусами.

Во дворе тоже было чем заняться: лапта, 'расшибалочка' свинцовыми 'битками' на медные копейки, гонки на самодельных самокатах с колесами из подшипников. Зимой — хоккей самодельными клюшками и самодельными шайбами. Из окна верхнего этажа подъезда по натянутой медной проволоке запускали вниз самодельные деревянные самолетики. Что интересно, двор такого же, как наш, соседнего дома, был для нас запретной территорией. Там держала власть другая 'банда' пацанвы. Эту территорию приходилось обходить стороной. Нарушителя границы могли поколотить. Впрочем, на нашу территорию мы их тоже не пускали.

Помню свои первые 'достижения': научился завязывать шнурки от ботинок, правильно одевать свитер и рубашку через голову.

Когда младшему братцу исполнилось два года, мать начала его выпускать во двор, поручая мне присмотр за ним. Это было плохо, поскольку я был в компании 6-7-леток, а он в компании 2-3-леток. Я сам хотел играть со своими дружками, а приходилось смотреть за братцем. Довольно часто мне перепадали подзатыльники от мамы, за то, что братец чего-то сотворил, лоб разбил себе, описался или еще чего, а я не досмотрел. Иногда перепадало и ремнем по заднице и от отца.

Помню, первые пару лет на улицах было очень много инвалидов войны: одноруких, безруких, одноногих на костылях, совсем безногих на самодельных тележках с колесами из подшипников. На этих тележках они бодро катались по асфальту под страшный грохот подшипников. Для передвижения они обеими руками отталкивались от асфальта специальными приспособлениями вроде штукатурных шпателей, подбитых автомобильной резиной. Они стояли у магазинов, 'стреляли' подачки на выпивку. Часто были 'поддавшими'. Потом, году в 57 — 58 они все куда-то пропали. Лишь не так давно я прочитал, что их всех принудительно вывезли в специальные закрытые 'санатории' для инвалидов. Выхода им оттуда не было.

Еще помню отношение взрослых к детям. Если мы особенно озорничали, ну там, слишком громко кричали или дрались, любой проходящий взрослый хватал ближайшего мальца за ухо и больно выкручивал. В назидание. Мы это воспринимали как должное. Ибо понимали — за дело наказаны. Сейчас, даже страшно такое себе представить. Тут же, откуда ни возьмись, выскочит мамашка с диким воплем: ребеночка обидели! Хотя, когда этот ребеночек безобразничал, отбирал у малыша игрушку, матерился или еще как пакостничал, мамашка сидела тихо, как мышь под веником.

Автомашин на улицах было мало. В основном грузовики. Была у нас, дурачков малолетних такая забава: Завидев грузовик, встать на обочине, а потом перебежать дорогу перед грузовиком. Водитель тормозил и сигналил, а мы развлекались. Во дворе дома вечерами стояла единственная на весь дом легковая машина — бордовый Москвич-403, принадлежавший пожилой даме, начальнице, к тому же, хромоногой инвалидке. Очень эта машина нам нравилась.

Основная масса семей жила бедновато. Шоколадных конфет детишки почти не видели. Куриный суп был на столе только по выходным. Даже у нас в семье. Хотя, военным летчикам платили очень хорошо, по сравнению с другими профессиями. Помню, лет в пять мне купили красный трехколесный универсальный велосипед. Тогда мало у кого такие были. Вскоре папа отвинтил третье колесо, и я рассекал по двору на двух колесах, дружкам на зависть. Впрочем, покататься я им тоже давал, не жадничал.

Тогда же папа купил телевизор марки 'Знамя'. Чернобелый, пятиканальный, с большим экраном — сантиметров 30 по диагонали. Показывали по нему всего два канала: первый и московский. По первому вечером шла детская передача, с главными героями — куклами Шустриком и Мямликом.

Помню, как мы всей семьей лазили на крышу дома смотреть пролет первого Спутника. Тогда объявляли в газетах, на каких территориях, и в какое время его будет видно. Весь дом вылезал на крышу смотреть на это чудо.

Выходя во двор с большим куском белого хлеба, намазанного шоколадным маслом, а это считалось лакомством, или бутербродом с вареной колбасой, владелец этого деликатеса должен был громко крикнуть: '41 — никому не дадим!'. А если он забывал про этот лозунг, можно было быстро подойти к нему и провозгласить: '48 — половинку просим!'. В этом случае забывчивый был обязан отломить просителю половину бутерброда.

Как то, родители решили отметить мне 'День рождения' и позволили мне пригласить приятелей. Посидели за столом, попили чай с печеньем, а на прощание каждому выдали по конверту с несколькими шоколадными конфетами. Это был шикарный жест.

Невдалеке от нашего дома располагался вход в обширный городской парк с летним кинотеатром, читальным залом, танцплощадкой, зонами для игры в шахматы, шашки, домино, нарды и детскими качелями — каруселями и колесом обозрения. При входе в парк по бокам центральной аллеи, украшенной роскошными цветочными клумбами, стояли две статуи: Ленина и Сталина. Статую Сталина вскоре убрали. А потом, уже в 90-е годы, убрали и статую Ленина. Однако, на центральной площади города статуя Ленина осталась по сию пору.

Серьезным недостатком города для ребятишек было отсутствие в пешеходной доступности водоема для купания. Река ока протекала километрах в пяти от города. Чтобы искупаться, нужно было ехать на автобусе до деревни с красивым названием Соколово-Пустынь. Летом в жару автобус в выходной день набивался битком. Ехать в нем было тем еще 'удовольствием'. А сами мы были еще маловаты, чтобы ехать на Оку без взрослых.

Однажды я там чуть-чуть не утонул. Ока около Ступино — крупная река с быстрым течением. Дно песчаное. Текущая масса воды формирует в песчаном дне волнообразный рельеф, в нем песчаные отмели — косы чередуются с довольно глубокими ямами. На отмелях глубина взрослому по колено, а ребенку — по грудь. В ямах — взрослому по грудь, а ребенку — с головкой. Эти косы и ямы постоянно смещаются вниз по течению, поскольку песок с отмелей смывается течением в ямы. Причем, верхний склон ямы формируется только что принесенным, еще не успевшим осесть вниз песком, фактически — песчаной трясиной, совершенно не дающей опоры ногам.

Топаю я вдоль бережка по отмели вниз по течению. Родители загорают на берегу с братцем. Иду, иду и вдруг бухаюсь в яму с головой. Только что вокруг был яркий солнечный день, сверкает белый песок, слепят глаза солнечные блики на воде, голоса детворы, плеск волн. И вдруг — в глазах темная серая муть и тишина. Попробовал выскочить по дну назад — песок под ногами вязко проваливается, течение сносит назад. У маленьких детей головы относительно большие и тяжелые, поэтому маленьким плавать трудно.

Но, я не растерялся, повернулся, встал на дне на четвереньки и быстро побежал вниз по течению. Эти ямы обычно имеют ширину не более десяти метров. Я ее быстро пересек и вылез на следующую песчаную косу. Встал на ноги. Смотрю: всё кругом снова ярко сверкает, все кругом спокойны, никто и ухом не ведет. Родители на меня не смотрят. Никто и не заметил, что мальчонка чуть не утонул. В тот момент я совершенно не осознал серьезности ситуации. Даже не рассказал об этом никому. Лишь много позже, вспоминая об этом, я осознал, что смерть прошла совсем рядом. Если бы я запаниковал и продолжил выбираться из ямы против течения, то нахлебался бы воды и утонул бы, как пить дать.

В 1969 году я пошел в школу в 1-й класс. Школа располагалась метрах в пятистах от дома. Класс был большой, учеников 45, насколько я помню. Пожилая и опытная учительница, Прасковья Михайловна, держала нас в строгости. Приходилось и в углу постоять. Трудно пацаненку удержаться от шалостей. Помню, как тяжело было идти в школу зимой спросонья: холодно, темно, портфель тяжелый, по сторонам улицы снежные валы высотой выше моего роста.

А после окончания мною первого класса отца опять перевели в другой истребительный полк, на аэродром Истомино в Горьковской (теперь Нижегородской) области.

В 90-е годы авиаполк на аэродроме Крутышки был расформирован. Сейчас на этом аэродроме базируются частные легкомоторные и спортивные самолеты. А в засыпных бараках до сих пор люди живут. Их в Ступино еще много осталось. В Московской области, в 2023 году...

Детство. Истомино.

В сентябре 1960 года, когда я перешел во 2 класс, мы переехали к новому месту службы отца, в полк, базирующийся на аэродроме Истомино в Балахнинском районе Горьковской (ныне Нижегородской) области. Свободного жилья в гарнизоне снова не оказалось, и папа снял избушку в соседней с военным городком деревне Истомино. Избушка была старой, бревенчатой, маленькой, с русской печкой. Все удобства — во дворе. Хозяева избушки жила тут же, в более новой избе. Во дворе у хозяев были сараи, курятник и погреб. Помню заваленный снегом двор, с узкими прокопанными тропами, заросшие льдом изнутри маленькие окна избушки, к котором крепились жгутики из марли, по которым талая вода от стекол стекала в стоящие под окнами банки.