Разнообразие наших свершений было огромным, но главная их последовательность отмечена борьбой Конечного с Бесконечным, отражением которой оказываются Необходимость и Случай. В тех Универсумах, где уровень случайности высок, психическая индивидуальность становится странствующим феноменом. Мы не можем за ним уследить, но можем воссоздать костяк таких превращений: когда там возникает Кто-то, Какой-то, то его связи с телесным субстратом столь хрупки, зависят от столь могущественных флуктуаций, что его неповторимая индивидуальность перебрасывается, перескакивает, проникает из тела в тело. Философия тамошних жителей, вероятно, пытается сладить с этой добавочной трудностью — эфемерностью перекати-духа; тут легко завязнуть в трясине представлений, согласно которым "дух" есть нечто не зависящее от "материи"...
Станислав Лем. "Записки Всемогущего".
Пролог. Начала.
Вайми сидел на полу, нагой, словно пленник, сплетя босые ноги, опустив ресницы. Его ладони спокойно лежали на бедрах, лицо стало сосредоточенным и хмурым. Он изо всех сил старался вспомнить, что молнией сверкнуло в темноте стазиса — наверное, не-переход, но он принес не боль, какой его пугали. Казалось, что темнота треснула — и в ослепляющей трещине открылось... ну вот что?
Дразнящие призраки образов щекотали хищное облако мыслей, но никак не давались в их алчные щупальца. Он бы давно плюнул на всё это... если бы не знал, что там что-то БЫЛО. Что-то ошеломляюще, сияюще огромное — и оно пропало, как сон при слишком быстром пробуждении. Видение не исчезло, оно всё еще оставалось внутри, в нем — и невозможность затащить его под множество внутренних глаз его души едва не доводила юношу до бешенства. Он даже впился в кожу ногтями — но боль делу никак не помогла. Он не знал, что тут ещё можно сделать — хотелось взмыть в воздух и засиять, словно солнце, — но короткий мелодичный звук прервал его размышления. Вайми вздрогнул, очнувшись, и повернул голову.
Ему отвели просторную и полутемную комнату — совершенно пустую, лишь одна из её стен тлела пушистой стылой пылью бесчисленных тусклых звезд. Легкие движения его рук заставляли их плыть, словно снег в порывах ветра, и, "оглянувшись", он видел "Тайну" — корабль-крепость, корабль-мир, одетый в неразрушимую броню из нейтрида. Двадцать миль длины, восемь триллионов тонн массы покоя. И он сам — где-то внутри.
Сейчас "Тайна" одиноко парила в пустоте, вдали от всех звезд. Окружавшее её толстое кольцо криогенного поля, накаленное, почти белое у кормовых дюз, краснело и гасло у носовых приемников. Свет поля слабо отблескивал на идеальных зеркалах узкой уступчатой пирамиды корабля, но сам он был неподвижен и темен, словно астероид, затерявшийся в пустоте миллиарды лет назад. Его населяло почти три миллиона новых соплеменников юноши — но, вот зараза, им не было до него дела.
Звук повторился. Вайми со вздохом протянул руку. Он коснулся одного из огоньков над нижним обрезом экрана — не похожих на звезды — и дверь словно растаяла. На зеркальной плите, как вода, проступил просторный коридор. Вдоль рядов серебристо светящихся растений — увы, искусственных, — беззвучно скользили сиявшие дымчатым золотом шары. Их украшали плавающие созвездия глаз, и один из шаров парил сейчас перед дверью. Расплывшись на мгновение, он перетек в изящную девушку с неестественно чистым и красивым лицом. Темно-фиолетовые и пугающе-черные пятна на её туманной, пушистой тунике переливались в медленной борьбе, словно в каком-то странном сне.
— Вайми, — сказала она. — Открой. Хватит дуться.
Юноша вздохнул и коротко взмахнул ладонью. Он до сих пор не знал, откроет ли это замок или разрешит гостье самой открыть его.
Дверь плавно, беззвучно уплыла в стену. Вайми легко, одним движением, встал и повернулся к девушке. Он не был смущен, она тоже — но явно недовольна.
— Твой брат подарил тебе тунику, — сказала она. — Почему ты не носишь её?
Вайми вдруг слабо улыбнулся.
— Наммилайна, я красивый?
— Насколько это возможно для живого существа, — бесстрастно подтвердила она. На спутанной гриве полуночно-черных волос юноши влажно отблескивал свет, а его сильное и гибкое тело казалось отлитым из тусклого темного золота.
— Тогда зачем мне ещё что-нибудь? Это будет... обманом. Я должен выглядеть так, как есть. Когда я перестану быть красивым, я умру.
— Ты не умрешь, даже если очень этого захочешь. Могу добавить, что для меня твое желание умереть оскорбительно.
Вайми обиженно фыркнул.
— Я не хочу умирать. Но когда я перестану быть красивым — зачем мне тогда жить?
— О, ты не перестанешь. Ты станешь таким же, как мы. Как твой брат.
— Но я не хочу!
— Пока тебе и не нужно хотеть. И у тебя будет время всё понять. А пока — мне нужно одеть тебя. Здесь это необходимо.
Вайми хмуро взглянул на неё.
— Ты можешь одевать меня во что угодно — когда я перестану дышать.
Наммилайна слабо улыбнулась.
— Наши мечты становятся упрямыми, когда вырастают. Хорошо, попробуем иначе.
Одно из прозрачных окошек в стене распахнулось, выпустив рой странных летающих вещей — серебряных прямоугольников размером с фалангу пальца юноши. На переднем торце каждого блестел темный глазок, всё остальное — в узоре тончайших запутанных линий. Они закружились вокруг Вайми, и его вдруг окутало расплывчатое бледное сияние. Оно уплотнилось, осело, словно прилипнув к коже — и он с удивлением увидел на себе тунику, точно такую же, как подарок Вайэрси. И не иллюзию — его рука коснулась чего-то податливого, упругого, однако непреодолимого. Но его кожа ничего не ощущала — лишь множество струек тёплого воздуха скользило по нагому телу. Казалось, вокруг летает множество жуков, и Вайми с трудом подавил дрожь.
— Что это? — стараясь быть спокойным, спросил он.
— Это минны, Спутники. Ни одно живое существо на борту "Тайны" не может обходиться без них. Их силовые поля защитят тебя, если ты упадешь с высоты, или отклонят лазерный луч — не очень сильный. Они согреют тебя, если ты мерзнешь, и охладят в жару. А также, конечно, изобразят любую одежду, какую ты сможешь представить.
— Я могу... ими управлять?
— Разумеется.
— Как?
— Они чувствуют твои желания. Нужно лишь установить с ними связь. Учти, это требует практики...
Несколько минут Вайми старался нащупать минн в своих мыслях — а потом подчинить их. Сначала, несмотря на пояснения Наммилайны, у него ничего не получалось — он словно пытался схватить тень. Наконец, он вдруг, словно на стенку, наткнулся на рой образов, явно обитающих не в нем, но таких же подвижных для его внутренного взгляда. Всего одна мысль — и его туника засияла, как расплавленное золото, потом вовсе исчезла — вместо своего тела он видел лишь пятно дрожащего, как от жары, воздуха. С большим трудом Вайми вернул одежде прежний вид.
— А что ещё они могут? — с детским любопытством спросил он.
— Если ты как-то попадешь в вакуум, минны не дадут воздуху вокруг тебя разлететься, и будут разлагать углекислый газ, чтобы ты смог дышать. Они не дадут тебе также сгореть или утонуть. С их помощью можно говорить с любым из нас. Везде. Ну, и ещё летать, конечно.
Вайми задумчиво прикусил губу — и тут же пообещал себе как следует во всем этом разобраться. Но внезапное богатство подарка его встревожило.
— И они слушаются только меня?
— Только тебя. Минны — твоя вторая кожа.
— Я могу... от них избавиться?
— Да. Очень легко. Но по отношению к нам это будет нечестно.
— Почему?
— Из всех обитателей корабля ты — звено наименьшей прочности. Мы не можем запустить его двигатели на полную мощность из опасения повредить тебе. А это может подвергнуть всех нас опасности. Ты понимаешь?
Вайми опустил голову.
— Да. Но разве не проще тогда вернуть меня в игру, из которой я вышел?
Наммилайна остро взглянула на него.
— Разве ты сам хочешь этого?
— Нет!
— Тогда как же мы можем?
— Но ведь вы смогли — засунули меня в статическое поле во время полета. Я был просто мёртвой глыбой в нем. Я даже не запомнил перехода!
— Нам пришлось так поступить. Для живых существ не-переход очень неприятен. Он подобен погружению в ванну с расплавленной сталью. Это не убило бы тебя, но причинило бы боль. Невыносимо сильную.
— Тогда почему вы не оставили меня в стазисе?
— Ты этого хотел?
— Нет. Но... кто я для вас? Игрушка, выпавшая из игры, не более. Копия другого, настоящего Вайми, которая не может, не должна существовать.
— Послушай меня, юноша, — на лице Наммилайны не отражалось ничего — только бесконечное терпение. — Создав тебя, Вайэрси нарушил законы: и такие игры, и воплощение их персонажей запрещены. Это правда. Но он был должен освободить тебя — и любой из нас поступил бы так же. Если виртуальная копия достигает уровня оригинала — а ты кое-в-чем даже лучше — уничтожение её становится убийством.
— Тогда кто же я?
— Ребёнок. Такой же, как все остальные наши дети. И потому самое ценное из всех существ на борту "Тайны". Я знаю, что тебе очень одиноко здесь, но мы не можем прервать полет. Это спасательная экспедиция: если мы повернем назад, будут потеряны очень многие жизни.
— А где мы сейчас?
— На самом краю Йэннимурского Объема, проще говоря — на нашей границе. Здесь обнаружили космическую станцию необычайной древности. Возможно, ей несколько миллиардов лет. Её обитатели, как и ты когда-то, спят в виртуальном мире. Мы везем специальные устройства, чтобы спасти их, и сейчас "Тайна" ведет поиск. Найти эту станцию, затерянную в пустоте, непросто, но мы должны.
— Там ваши соплеменники?
— Нет, разумеется. Мы не знаем даже, кто они.
— Тогда — зачем?
Наммилайна вздохнула.
— Ты не хочешь узнать, каким был мир пять миллиардов лет назад?
— Хочу, разумеется. Очень.
— Они могут нам это рассказать. И очень во многом помочь. В конце концов, неужели тебе их не жалко?
Вайми опустил глаза.
— Но мы ведь не знаем, какие они — стоит ли нам их спасать.
Наммилайна пожала плечами.
— В Йэннимуре считают союзными все расы, которые не стараются причинить нам вреда. Обычно это окупается. Неужели ты их боишься?
— Нет. Извини. Я... я глупый.
— Ты просто очень молодой. Теперь я понимаю, зачем Вайэрси вытащил тебя. Ты — марьют, живая драгоценность.
— О, — Вайми удивленно приоткрыл рот. — Почему драгоценность?
- Марьют очень редки — а ведь только они могут пройти Трансформу. Чтобы стать симайа, мало просто быть хорошим и хорошо работать. Мало даже создавать что-то новое. Нужно творить что-то хорошее и неизвестное раньше, а это теперь очень трудно из-за колоссального объема уже созданного. В общем, марьют — это подлинные творцы красоты. А ты, вдобавок — наш соплеменник, самый чистокровный золотой айа из всех, какие только могут быть. Это не похвала — полукровки обычно умнее и способнее — но принадлежать к Исходной Линии, к Детям Файау по-прежнему очень важно.
— Так значит, я не человек? — спросил Вайми.
Наммилайна тихо рассмеялась.
— Нет. Твой брат, Вайэрси, любит людей. Они хороший народ — в большинстве — и ему захотелось узнать, как поведем себя мы, если будем считать себя людьми. Ты считаешь себя человеком, но ты — золотой айа, йэннимурец, Первая Форма, ребенок.
— А Вторая Форма — это вы все? Эти... шары?
— Да. Мы называем себя симайа. И наша форма зависит лишь от нужды или желания. Мы не связаны, как ты, одним обликом.
— И я смогу остаться прежним?
— Только внешне. И только пока ты хочешь этого. Но мы изначально не были людьми — а воссоздавая нас, Файау изменила наши тела очень сильно. Даже в Первой Форме у нас нет ДНК — наша плазма наследственности состоит из пептидно-нуклеиновых кислот. Нет эритроцитов — наш гемоглобин содержится в белковых глобулах намного меньшего размера. В нашей нервной системе есть наносеть. Именно благодаря ей ты сейчас управляешь миннами, а копии твоей памяти пишутся на антологические матрицы, и если ты всё-таки умрешь — мы восстановим твое тело и твое сознание.
Вайми вздохнул. Всё это он уже знал, и это знание отчасти пугало его. К счастью, большей части отличий он не видел — но вот не заметить своих вертикальных зрачков он не мог. Это ему даже нравилось, и его зрение стало более острым, но его лицо казалось из-за этого немного чужим и диковатым. Цвет глаз — темно-синий — к счастью, остался прежним. У многих симайа глаза были рыжие, фиолетовые, зеленые, иногда со звездообразными зрачками или с целым созвездием их. Глаза Наммилайны ярко серебрились, как матовый алмаз, и их свечение немного пугало его. Неужели они находят всё это красивым?
— Я знаю, что тебе не хватает твоего леса, — сказала Наммилайна. Она всегда очень точно понимала его чувства. — Но мы можем его воссоздать. Я покажу тебе...
— Мне не хватает друзей, моего племени, — перебил Вайми. — Когда я смогу увидеть Лину?
— Лину Тутанекай? Боюсь, что нескоро. Сейчас её йэнна восстановливает жизнь на планетах Сектора Атриа. Когда мы вернемся к Центральной, к Ана-Йэ, ты сможешь полететь к ней, но я не обещаю, что нужный корабль ты найдешь сразу. И сама Ана-Йэ — в одиннадцати миллиардах лет пути света. Даже "Тайна" не сможет покрыть их все одним прыжком: нужны две или три остановки. А от Ана-Йэ до Сектора Атриа нужно лететь год или больше. И такие полеты далеко не всегда безопасны.
— Почему?
Наммилайна пожала плечами.
— Нет абсолютно надежных механизмов. Любая машина может сломаться. Любое, даже самое совершенное существо может повести себя неправильно. Другие опасности космических странствий ничтожны по сравнению с этой. Но вероятность гибели всё же очень мала. Честно говоря, если бы я могла, я бы не отпустила тебя. Восемь тысяч лет назад Йэннимур воевал с Древнейшими, с Мроо. Война закончилась тем, что мы уничтожили друг друга — с той единственной разницей, что Файау спасла наших детей. Нас полтора триллиона, Вайми, а было двадцать. Двадцать — и за восемь тысяч лет нас стало больше всего в полтора раза! Нам катастрофически не хватает чистых душ, ведь после Йалис-Йэ в нашем Объеме не осталось жизни, а прежних симайа, живших до Катастрофы, теперь слишком мало. Твой брат — один из них.
— Сколько... сколько же ему лет?
— Больше двадцати тысяч. Он — один из Первых Двухсот, первых золотых айа, не рожденных, а созданных Файау. Быть его братом — большая честь.
— Тогда почему же он остался там... один?
— Я думаю, он чувствует вину.
— Какую вину? Перед кем?
— Это знает только он сам.
Эта идея Вайми не понравилась. В ней было нечто, смутно тревожное. Наверное, чтобы отвлечься от неё, он спросил:
— Интересно, были ли... есть ли ещё такие, как я, — рожденные в виртуальном мире, но выросшие из него?
Наммилайна пожала плечами.
— По-настоящему хорошее должно рождаться одновременно во многих местах. Но я ничего не знаю об этом. Быть может где-то, очень далеко...
