Cны Джессики. Марта Дионизио

Марта Дионизио. "Сны Джессики".

Перевод: Анна Мора (с)

Перевод не отредактирован. Публикация не имеет коммерческих целей, все права на оригиналы принадлежат автора.

Андреа

— Беатриче умерла.

Глаза Андреа наполнились слезами, но голос был сухим и твердым. Я опустила глаза на столик, на котором располагались пирожные, и взяла одно дрожащей рукой. По лбу скатывались капельки пота.

— Спокойней, Джесс, — сказал мне он.

Гостиная была слабо освещена, пахло затхлостью. Как и весь дом, комната пропиталась холодом и безликостью, пусть на стенах и висели большие картины, а на полках и на шкафах располагалось бесконечное количество игрушек и безделушек. Будто бы тот, кто занимался обстановкой, беспокоился только о том, чтобы как можно больше заполнить жилище хламом. Я постаралась сосредоточиться на вкусе заварного пирожного, кусочек которого только что отправила в рот. Эклер был вкусным, может, даже слишком сладким. Струйка шоколада уже текла по ладони, я проглотила оставшееся, и поднялась.

— Скажите, пожалуйста, где у Вас ванная?

Андреа показал мне направление. Ком в горле мешал мне дышать, я должна была собраться, собрать все силы, чтобы обращаться к моему Андреа на "ты" и называть его синьором. Меня била легкая дрожь. Я прошла длинный коридор — с многочисленными картинами того времени, добралась до ванной комнаты для гостей. В ванной пахло лавандой. Справа от меня изящное окошечко с вышитыми занавесочками открывало вид на сад, окружающий дом. Я попыталась удержать слезы и глубоко вздохнула.

Итак, Беатриче умерла в 1944. Ее задело в перестрелке. Я дала себе пощечину, и зеркало отразило красный след от ладони на моей щеке. Беатриче умерла. Беатриче умерла. Само звучание этой фразы взрывало мозг. Я была в шоке и все никак не могла этому поверить. Я умылась холодной водой, снова вздохнула, но никак не могла не представлять себе эту ужасную сцену: Беа зацепило, когда она шла в гости к подруге? Во время одного из долгих вечеров на главной площади, когда она играла в карты с Джулией, Эцио и всеми остальными? Она страдала? Где ее ранили? Тысяча сомнений и вопросов роились в моей голове. Я бы хотела спросить Андреа обо всем этом, но у меня не хватало смелости. Он рассказывал мне о своей сестре, об их теплых отношениях, об их жизни до войны, он также намекнул, что Беатриче участвовала в партизанских вылазках против немцев. Когда я спросила Андреа, чем закончились противофашистские акции, его ответ настолько меня поразил, что мне захотелось немедленно убраться из его дома и побыть одной.

Все, что со мной произошло в прошлом году, еще болело внутри меня незаживащей раной. Иногда мне казалось, что я все придумала. В общем, маленькую часть своей жизни я провела в 1943 году, на месте этой девушки, Беатриче, а она тем временем оказалась в моем настоящем, на моем месте и в моем теле — занятая вечеринками, экзаменами, парнями и друзьями по лицею. Все это может казаться сказочкой, историей для детей, но в действительности я пережила драматический и волнующий опыт, полный радости и боли. И до сих пор, год спустя, я никак не могла понять, почему мы поменялись местами с Беатриче.

Мы общались с помощью зеркала, она — в ванной комнате своего дома, я — в ванной дома моей бабушки, но для меня до сих пор остается загадкой, почему именно эти зеркала. Когда мы обе смотрели на свои отражения, то могли разговаривать, давать друг дружке инструкции, как успешно притворяться не собой.

1943: фашизм, война, сопротивление. Бесмысленные слова, которые ничего для меня не значили, когда я училась в школе, стали для меня более чем реальностью, когда я попала в тот год. Особенно когда я оказалась под дождем из бомб, которые союзники сбрасывали на город, где мы жили, или когда немцы отняли у нас виллу в деревне — чтобы устроить там военную базу, и вынудили нас перебраться в деревенскую лачугу, или когда мы переживали их вторжения, когда они приводили в состояние хаоса нашу кухню. Мне пришлось столкнуться со многим в те месяцы — со смертью друзей и родных, с голодом, с хамством немецких офицеров по отношению к моим близким — с тем, с чем я должна была столкнуться одна, и о чем не могу никому рассказать, рассказать, что это действительно было.

Я многому научилась в то время: за те несколько месяцев я повзрослела быстрее, чем за всю свою юность. Я научилась справляться сама — как могла, я научилась быстро мыться в холодном ручье, я научилась обходиться одной банкой фасоли в день, бороться с наглостью солдат, занявших город. Я даже основала мини-предприятие по производству хлеба — для соседей.

У меня установились хорошие отношения с братьями Беатриче: со старшим — Андреа, которого я встретила уже в моем времени, и с младшим — Марко, следы которого я полностью потеряла. Я даже начала встречаться с парнем. Его звали Эдуардо, нас представили друг другу родители, надеясь на брак, как было принято в то время. Сначала он мне не понравился, прежде всего потому, что я никак не могла принять идею, что кто-то другой решает, с кем мне встречаться.

Эдуардо не подходил под описание "красавчика", которым я мерила парней в 2010: он оказался довольно неуклюжим, с большим носом — нос очень сильно выдавался над тоненькими черными усиками. Когда я получше его узнала, то была восхищена упорством и смелостью парня, мысли о нем помогали мне переживать бомбежки.

Когда я наконец поняла и приняла, что там, в 1943 было мое место, моя новая семья и друзья, с которыми мы вместе делили невзгоды, я вернулась в свое время, в жаркий летний день 2011 года.

Я встряхнула головой, выключила воду и вернулась в гостиную. Возвращаясь, я смотрела по сторонам с большим вниманием: ничто не напоминало мне старую виллу Феррарис, виллу семьи Беатриче. В моих воспоминаниях вилла казалась сказочным, роскошным замком, с хрустальными люстрами и позолоченными статуэтками. Я снова вздохнула. Виллу разрушили еще при первой бомбежке. Я снова села в кресло.

Андреа затерялся среди диванных подушек, переплетенные руки, взгляд, направленный в пустоту... Я обратила внимание на его опухшие глаза, опущенные уголки губ, на две глубокие морщины, которые пролегли по щекам. Улыбка, кожа, поза были уже далеко не теми, но я все еще видела восемнадцатилетнего Андреа, и он был мне когда-то так дорог. Понимающий взгляд, которым, казалось, он обнимал тебя в твои грустные моменты, остался тем же. Я отлично помнила его густые черные кудри, падающие на лоб, ласковые серые глаза и пушистые ресницы, гордую посадку головы, подтверждающую, что он мог решить все проблемы.

В день бомбежки, когда я пыталась предупредить всех и спасти свою семью, Андреа единственный поверил мне. Наверное, по нему я скучала больше всего. В прошлом именно вместе с Андреа мы проводили больше всего времени, когда мне не нужно было работать на черном рынке. Мы ходили в лес собирать черную смородину, или же Андреа помогал мне доставлять хлеб окрестным старушкам. Я скучала по нему, по всегда понимающему меня человеку, ему я могла всегда довериться. "Даже не Эдуардо", — подумала я, Андреа мог бы стать идеальным парнем.

Где-то глубоко в душе у меня теплилось что-то нежное и светлое к Андреа. Мне хотелось поцеловать его много раз, я даже воображала, как мы вместе... если бы только я не находилась в теле его сестры. Это была совсем другая жизнь и другие времена. Меня звали Беатриче и я жила в 1943. Сейчас я была прежней собой, Джессикой из 2011. Несмотря на прошедшие 10 месяцев, я снова должна была привыкнуть к трудностям, ожидающим меня.

Эклеры на столе давно закончились, бумажная обертка слабо колыхалась от ветерка, идущего из окна. Воцарившееся молчание стало почти гробовым и слишком неловким. Я почти успокоилась, или, по крайней мере, старалась не показывать свое волнение.Андреа не должен знать настоящую причину, по которой я к нему пришла. Я уже удивила его по телефону, когда попросила встретиться, чтобы поговорить о его юности. И у него имелись все причины удивляться: вот так, внезапно, через почти 60 лет после смерти Беатриче в его доме появляется лицеистка и задает слишком личные вопросы.

Когда мы с Беатриче поменялись во второй раз, возвращаясь каждая в свой мир, она разбила зеркало. Беатриче сказала, что больше не хочет со мной общаться, что в прошлом я испортила ей жизнь, и что я больше не заслуживаю даже видеть ее, и действительно, без волшебного зеркала любой контакт с ее миром будет невозможен. А я, с того самого момента была уверена, что просто обязана найти ее, или хотя бы узнать, что с ней стало. Так я начала поиски.

Месяцами я изучала телефонный справочник, данные загсов, любую информацию об обществах военных ветеранов. Я провела в поисках всю зиму и весну, но я так и не нашла ни малейшего следа Беатриче. Летом я решила поехать в старый портовый городок, где жила семья Феррарис, чтобы искать на месте. Я была невероятно счастлива обнаружить маленький офис общества ветеранов, тех, кто пережил войну. Я продемонстрировала интерес, задала несколько общих вопросов, и получила адрес и телефон Андреа. Когда я узнала, что он выжил, я расплакалась от счастья. Он жил недалеко от Рима, и я могла без проблем навестить его. А когда я спросила ветеранов о Беатриче, о Марко, пожилые синьоры посмотрели на меня таакими подозрительными глазами, что поговорить с Андреа становилось просто жизненно необходимо.

Андреа с радостью согласился пообщаться со мной: в ветеранском обществе городка он приобщал молодежь к истории Италии, а я рассказала, что хочу писать дипломную по второй мировой. Угу, дипломную, уже был конец августа, и совсем скоро начнется последний учебный год.

Я встряхнулась. Андреа взял в руки тяжелый пыльный альбом, который лежал на столике рядом с диваном, Андреа кивком пригласил меня сесть рядом с ним.

— Садись рядышком, девочка, я кое-что покажу тебе.

Он открыл альбом в середине и пролистал несколько страниц.

— Вот, это мы с Беатриче до войны. Знаешь, наша семья была зажиточной.

Андреа говорил глубоким твердым голосом, чуть хрипевшим от старости. Он показывал мне черно-белую фотографию, где они обнимались с сестрой. Я сглотнула и попыталась собраться, у меня вспотели руки. Я вытирала руки о джинсы, и кусала до боли губу внутри — чтобы сконцентрироваться на неприятных ощущениях.

"Только не плачь, Джесс, только не вздумай расплакаться" — уговаривала я себя.

Я уже почти забыла длинные юбки в складку (для Молодых Итальянок),и бермуды, которые носили с носками до колен. Мне казалась смешной вся эта одежда, когда я увидела ее впервые, мне было сложно привыкнуть вообще не надевать брюки, а носить только юбки.

Лицо Беатриче притягивало к себе. Вот она, "старая" я — с черными волосами, носом картошкой, стройным телом и лицом, светящимся от улыбки. Рядом с ней непринужденно улыбался Андреа и даже не смотрел на фотографа, между зубами застряла всегдашняя лакричная палочка *(* леденцы с лакрицей). Он был прекрасен. И именно таким я его помнила.

Но его сестра умерла, а он жил в этом запущенном доме, внушаюшем только глубокую грусть.

"Не плачь, Джесс", — повторяла я себе.

Я попыталась представить существование Андреа после войны. Женился ли он? Обзавелся детьми? Кем он работал? Я не могла задать ему эти вопросы, я и так хотела узнать слишком многое. Именно в этот момент Андреа перевернул страницу и показал мне другую фотографию.

"Это одна из немногих семейных фотографий, которые мне удалось спасти от бомбежек 43го". Я протерла глаза: края фотографии пожелтели от времени, но я прекрасно помнила этот снимок.

Это я была на фотографии, я — Беатриче сидела между моими братьями, Марко нежно меня обнимал, а мама Джиневра и папа Федерико стояли за нами. Джиневра надела одно из своих "великосветских" платьев, волосы уложены в прическу — у горничной Розины они хорошо получались, лицо Федерико, как всегда, отличалось бесстрастным выражением, а во рту дымилась вечная трубка. Таким я его и помнила, серьезным, строгим, не умеющим улыбаться.

Я продолжала нервничать и потеть, Андреа с любопытством уставился на меня. Может быть, он спрашивал себя, почему это мне интересен старый альбом. Приняв безразличное выражение лица, я снова стала рассматривать черно-белое фото. Мне не хватало воздуха, воспоминания давались очень тяжело. Все эти люди на фотографии, кроме 80-летнего Андреа передо мной, были уже мертвы.

"Беатриче умерла, ты никогда больше ее не увидишь" — продолжал повторять голос внутри меня. Почему мне становилось так дурно только от самой этой мысли? Я что, надеялась снова увидеть ее? Да.В глубине души я хотела вернуться в прошлое и прожить там остаток жизни, и сама мысль о смерти Беатриче разрушала мою мечту. Я никогда не вернусь, никогда больше не увижу Алекса, моего немецкого друга, не увижу Марко, не увижу тогдашнего Андреа. Я останусь в спокойных 2000-х, в которых нет ни бомб, ни вражеских сражений.

Я не могла избавиться от странного чувства, что в смерти Беатриче виновата я. Это я влезла в партизанскую войну против немцев, пытаясь помочь Андреа, которого схватили во время облавы. Я боялась, что натворила дел — боялась, что Беатриче, вернувшись после нашего обмена телами, окажется в партизанском лагере, где я осталась переночевать. Может, она осталась сражаться, и это все моя вина. Это из-за меня Беатриче оказалась в такой ситуации.

Краем глаза, рассматривая гостиную, я заметила платок партизанских бригад, красный, как кровь. Я видела этот платок в городке, я узнала его.

— Это единственная память о войне, что у меня осталась. Я сражался против немцев.

Андреа улыбнулся мне, он заметил мой интерес.

Я снова нервно сглотнула. Факт, что Андреа серьезно участвовал в партизанской войне, заставил меня беспокоиться. Я не вынесу больше подобных новостей. Я проделала долгий и трудный путь, чтобы узнать о смерти Беатриче, и стала чувствовать себя хуже, чем раньше.

Было поздно, я хотела вовремя вернуться домой, к ужину. Я сжала костлявую ладонь Андреа, который ответил мне слабым пожатием — совсем не напоминающим его сильное рукопожатие в прошлом, и я поднялась. Поднялся и Андреа, я попросила его не беспокоиться. Я видела, как он медленно шел, может, у него болело колено, и он не хотел растревожить его еще больше.

— Даже не знаю, как Вас благодарить, правда.

— Мне нравится вспоминать былые времена, девочка.

Андреа кивнул в знак прощания. Когда я была уже у дверей, усталая, с больной головой, он неуверенно окликнул меня.

— Скажи мне одну вещь.

Он уставился на меня широко раскрытыми глазами — этот взгляд напугал меня, казалось, он пытается что-то вспомнить.

— Почему ты все время спрашивала меня о моей сестре, и почти не спрашивала о войне?

Я привела первое пришедшее в голову объяснение, пытаясь успокоить Андреа.

— Ну... я бы хотела еще раз вернуться. Я просто хотела узнать получше о Вас, о Вашей семье. Я правильно поняла, Ваша сестра играла огромную роль в Вашей жизни?...

Губы Андреа расплылись в слабой улыбке. Он взглянул на меня грустными усталыми глазами.