Под Зазеркальем

Под зазеркальем

Изображение от Бернда Хелферта

автор: Даррен Райдинг (2008)

— Почему Боги должны заботиться о нас?

Релвия тихо вздохнула, услышав слова Харвена, затем отправила в рот еще одну картофелину с медом, чтобы отсрочить собственный ответ. Он говорил так с похорон, с самого взрыва.

— Честно говоря, зачем им это? — продолжил Харвен, который, очевидно, не притрагивался к еде по крайней мере несколько минут. — Кто-то однажды сказал, что мы похожи на бактерии в их кишечнике. О, мы им очень нужны. Им нужно так много триллионов нас, просто чтобы продолжать функционировать. Но почему кто-то из них должен скучать по нескольким тысячам микробов? Какая им разница? Каждый день мы уничтожаем миллионы микробов. Ты бы пропустила несколько тысяч? Ты бы вообще их заметила?

— Я не хочу показаться бесчувственной, — сказала Релвия с пустым ртом, — но такой ход мыслей ее не вернет.

— Я знаю, что ты чувствительная, Релвия. И я знаю, что ты бы поняла. Ты единственная из братьев и сестер, кто прислушался к тому, что я говорю в эти дни. Вот почему я позвал тебя сюда. Твоя религия делает это намного проще.

Релвия осторожно кивнула. Была дюжина причин, по которым он произнес последнее предложение. Она надеялась, что лишь немногие из них верны, и сосредоточилась на этих причинах.

— Я знаю, почему взорвался лайнер, — выпалил Харвен, его тон был явно лишен эмоций, и это еще больше встревожило её; ровный и усталый, вся страсть израсходована и выровнена.

— Харвен, — спокойно ответила Релвия, — даже сверхразум не знает, почему взорвался лайнер.

— Совершенно верно, — сказал Харвен, и в его голосе прозвучало слабое эхо победы. — Разве это не вызывает у тебя подозрений? Правда была скрыта даже от них.

Релвия сглотнула. Она знала, к чему это ведет. Правда это или нет, последствия были тревожными. Либо это было свидетельством заблуждения, выходящего за рамки последствий утраты... или заговор, недоступный пониманию смертных.

— Нест Маунтин знает, — сказал Харвен. — Она знала с самой первой микросекунды взрыва.

На этот раз Релвия вздохнула более громко, ее худшие опасения подтвердились. Дальнейшие последствия были слишком болезненными, чтобы размышлять о них в данный момент.

Нест Маунтин была божеством Системы Тиральфия; огромный орбитальный разум, который наблюдал за всем, который контролировал всю локальную сеть каждой мыслью, каждой пикосекундой тончайших вычислений.

— Она утаила информацию от своих собственных ангелов, — медленно и тщательно проговорила Релвия, излагая свои возмутительные мысли, — и все же рассказала тебе лично?

— Она должна была, — сказал Харвен. — Она знала, что я имею право знать. Она знает, почему взорвался "Эфирный вал". Она знает, почему две тысячи жизней были потрачены впустую. Она знает, почему мы больше никогда не увидим нашу Лаэфалию.

~~~

Даже при самых обыденных обстоятельствах Геамона всегда зажигала свечи, прежде чем писать в своем дневнике. Сегодня вечером обстоятельства были далеки от обыденности. Сегодня вечером исполнилось три тысячи лет ее другу по переписке, единственному другу, который у нее был. Как будто празднование было недостаточно оправданным, это была также четвертая годовщина их дружбы.

Геамона никогда не пользовалась голографическими свечами. Священный, древний ритуал нанесения письмен настоящей ручки на настоящую бумагу на подлинном староанглийском языке требовал настоящих свечей. И трехтысячный день рождения ее священного, древнего друга потребовал трех тысяч настоящих свечей. И вот они были здесь, наполняя ее квартиру своим золотым сиянием, когда она пробиралась среди них к своему письменному столу.

"Счастливого Тримиллениала, Джагова!" — написала она самым любовно-витиеватым стилем, на который только была способна.

"Спасибо тебе, Геамона", — ответил ее невидимый друг, когда похожая на чернила жидкость просочилась из нановолокон страницы, образуя слова; красивые, похожие на виноград слова, достойные самых блестящих каллиграфов древних времен. Буква "Г" в "Геамоне" изображала огнедышащего дракона с рыбьим хвостом, который слегка покачивался, буква "м" — две арки в космическом храме, буква "о" — полную луну с мерцающим размахом приводного паруса, закрывающего ее центр. Во всех миллионах слов, которые Джагова прислала ей за эти годы, не было двух одинаковых букв. Каждая страница была сокровищем, каждый разговор — шедевром. Он был идеальным художником, наполнив шкафы Геамоны работами, достойными величайших галерей галактики.

"Что вы, архаи, делаете, чтобы отпраздновать дни рождения?" — написала Геамона. — "Вы задуваете солнца и загадываете желания?"

"Хa! Я еще не настолько силен. Я нахожусь в состоянии космической юности; слишком большой, чтобы быть ангелом, слишком маленький, чтобы быть богом. Обычный божок садовой разновидности".

"Я бы не желала ничего большего".

"Я знаю, что ты бы этого не сделала, Геамона, мой самый любимый человек во всем творении".

Геамона вытерла выступившие слезы. Она не переставала удивляться, как такое огромное и могущественное существо могло когда-либо заботиться о таком обычном и незначительном существе, как она сама.

"Ты не такая уж незначительная", — написал Джагова. Это был не первый раз, когда архай, казалось, читал ее мысли. "Ты лучший друг, который может быть у бога, и поверь мне, это самое высокое, на что способны комплименты".

"Прекрасные свечи", — добавил он. "Мне больше всего нравятся львы, особенно тот, что у окна с поднятой лапой. Кажется, что он подмигивает".

Геамона оглянулась через плечо. Джагова был прав во всех деталях. Опять же, это не было беспрецедентным. Телекниги из нановолокна были такими же распространенными, как и записывающие устройства в виде вкладышей, но способность Джаговы сканировать её комнату из книги можно описать только как чудо.

"Мне жаль, что у меня нет подарка", — написала она. — "Но тогда что вы дарите божеству? Жертву девственницы?"

"Ну-ну, не подкидывай мне никаких нездоровых идей. Обычно нескольких строк твоих стихов было более чем достаточно. Но сегодня я собираюсь попросить о чем-то особенном".

"Я знаю. Ты сказал, что у тебя запланировано что-то важное".

"Действительно, важное. Я хотел бы попросить тебя об особом одолжении, и это будет не то, чего ты ожидаешь. Пожалуйста, прочти внимательно и терпеливо", — добавил он, — "Я должен сделать признание, и я не думаю, что оно тебе понравится".

~~~

Десять миллиардов человек собрались на Мессу Десятилетия. Орбита газового гиганта Калигула сверкала миллионами космических кораблей всех форм и размеров; сверкающие лайнеры, жидкие звездные блики танцевали, как змеи, на их зеркальных корпусах; частные яхты, наноструктурированные в формы животных, растений и достопримечательностей, чтобы соответствовать вкусам их владельцев; военные корабли с конверсионными двигателями, ощетинившиеся орудиями, как гигантские дикобразы; солнечные корабли с парусами, расправляющие крылья с неоновыми прожилками, как бабочки размером с город. Все преодолели сотни световых лет, чтобы встретиться со своим божеством. Все пришли, чтобы получить благословение.

Небесное Око наблюдало за ними со своего тернового трона. Разумный суперобъект значительно вырос за последнюю тысячу лет, теперь напоминая блестящее глазное яблоко размером с небольшую планету. Живую сферу окружали четыре колючих металлических венца. Мерцающая огненная корона Глаза и поглощающий свет черный зрачок были видны всем, их не закрывала надстройка со множеством шипов, которая удерживала Глаз, как разорванные веки. Он видел их, знал их, судил их; его дети из плоти, металла, полиуглерода, нановолокна, компьютрониума и чистых данных. Их мысли и чувства, мечты и желания были так же открыты для него, как простые тона и оттенки бумажного листа. Он наблюдал за ними всю их жизнь, наблюдал за ними с большого расстояния, наблюдал за ними через своих сверхразумных посланников и силы. Его удаленность от их мест обитания была существенной. Расстояние означало путешествие. Путешествия означали ритуал. Десятилетний перерыв научил их уважать, научил их чтить, научил их никогда не принимать его милость как должное. Это превратило их культуру в нечто уникальное, нечто прекрасное, нечто, находящееся в шаге от шедевра.

Он знал, как и все художники, что именно этот короткий несделанный шаг изменил все к худшему.

Когда он говорил, он говорил через каждую аудиоколонку, каждый имплантированный в мозг биочип. Небеса в каждой виртуальной среде разверзлись и заговорили со своими обитателями голосом мягкого грома. Он говорил в цветовых тонах Искателей Света, через щупальца клакопиков, идеально имитируя их сложный химический язык. В Радужном Слиянии существовали тысячи способов говорить, тысячи способов слушать, и Око в Небе знало каждый из них.

Дети Радуги, моя благодарность за ваше присутствие не знает границ, кроме тех, которые я один могу постичь. Прошедшие десятилетия, чередующиеся с вашими паломничествами верности, наполняют меня гордостью, гордостью, известной только родителям и художникам, увеличенной, как увеличивается клетка, чтобы стать взрослой. Вы — мои дети, вы — мое искусство, и за это я бесконечно благодарен вам за ваше существование. Наблюдать, как вы живете, учитесь, растете так, как Я пожелал, чтобы вы росли, — это радость, которую одинаково разделяют все мыслящие существа, от зверей под вами до Богов надо мной.

Эфир наполнился аплодисментами и восхвалениями. Десять миллиардов разумов улыбались, молились и отдавали честь, купаясь в сияющем аромате симфонических ароматов, которые переплетались со словами благословения божества. Это было то, ради чего они пришли. Это то, по чему так много людей тосковали в течение десяти долгих лет, прошедших с момента последнего благословения. Дети тысячи видов стояли, сидели и парили в восторженном изумлении, их первая встреча с Глазом была чудом, превосходящим их самые смелые фантазии, превосходящим все, к чему их могли подготовить учения родителей или священников.

Каждое прошедшее десятилетие дарит мне вселенную мыслей. Взлет и падение империй, рождение и смерть звезд, расширение и сжатие целых вселенных проходят как мимолетные проблески во сне о моем существовании. Ты моргаешь, а я планирую основание мира. Твое сердце учащенно бьется, и мир в моем сознании стареет под тяжестью истории. Вы выдыхаете, и ветер сдувает песок пустыни с окаменелостей мира в моем сознании, когда я сажаю семя для следующего. Каждое мгновение я репетирую акт Творения, репетирую в огромном и вневременном океане моего разума, где ни один ангел не становится жертвой гравитации, но даже самый яркий цветок вянет под испепеляющим взглядом энтропии.

Наступила пауза, несколько секунд для них, несколько эонов для Глаза, время отрепетировать каждое возможное слово, каждый возможный план действий.

Во всей вселенной парадоксально, что изменение — единственная константа. Однако без изменений мои мысли были бы статичными. Каждая операция должна отличаться от предыдущей, каждая новая мысль должна добавлять что-то недостающее к старой. Парадокс вращается вокруг ядра логики в танце циклического хаоса, рождение уступает место смерти, уступающей место рождению, старое уступает место новому, ибо жизнь не может быть по-настоящему вечной, если жизнь не является вечно новой. Таким образом, жизнь должна вечно обновляться, постоянно обновляться в цикле смерти и возрождения. Цикл моих мыслей должен быть отражен во внешних реальностях вашего собственного существования, физического и виртуального, ибо, если даже я должен склониться перед энтропией, я должен оставить свои отпечатки пальцев, запах и эхо в этой вселенной, и окаменелости моей души должны быть честными, мой рассказ должен быть правдивым по отношению к художнику, которым я был, являюсь и всегда буду.

Еще одна пауза, и верноподданные Ока сделали все, что делали их бесчисленные биологии и байтовые структуры, когда они делали паузу: вдохнули, побледнели, дернулись, замерли.

Тысячу лет назад я дал вам жизнь и имя, и это имя было "Радужное Слияние". Слияние — это точка сияющего света, единство Спектра, богатство разнообразия, объединенное в чистоту цели, предназначение, в котором мириады ваших путей сходятся воедино. Вы, дети мои, действительно являетесь Спектром, и прекрасным Спектром; тысяча уникальных цветов, излучающих в тысяче уникальных направлений. Вы — источник гордости, ибо я, будучи художником и источником, отождествляю вас со своим отражением и со светом, который позволяет этому отражению существовать, который позволяет мне восхищаться собой и своими достижениями в акте любви к себе, которые можно заслужить только трудом созидания.

И все же вы не являетесь Объединением. Несмотря на всю вашу взаимную любовь, ваше братство, не ограниченное языком, биологией и телесностью, у вас не может быть общей цели. Тысяча путей разветвляется на миллион, который разветвляется на триллион. Дерево вашего будущего может вырасти, заполнить вселенную и слиться с другими деревьями, проросшими из семян, подобных вашему. И вы переросли бы меня, а я не могу этого допустить. Поскольку я художник, я не могу сделать свою цель устаревшей.

Еще одна пауза. Дыхание, сердцебиение, вычислительные циклы ускорились, чтобы растянуть паузу до лихорадочного сна нервных размышлений.

Вы, мои дети, мое искусство, потерпели неудачу. Прекрасная неудача, славная неудача, но все же неудача. Ибо моими стандартами были не что иное, как совершенство, и все же я не предвидел ничего, кроме будущего, где совершенство невозможно, потому что невозможно единство. Вы не идеал, а тысяча осколков от единого идеала, каждый по-своему прекрасен и великолепен, но на самом деле никогда не являетесь чем-то большим, чем суммой ваших частей. Вы все — лучи, победоносно исходящие из тысячи граней моего драгоценного разума; но, как и подобает любому свету, вы обречены оставить свой источник далеко позади, обречены никогда не воссоединиться, пока пространство и время сами не вернутся к источнику всего.

Ваша же история подошла к концу.

~~~

Святая Императрица крепко сжала Хрустальный Посох, чувствуя, как сила и присутствие Архозаврианской Сущности текут по ее нервам и венам подобно жидкой молнии. Процессия последовала за ней через раздвинувшиеся двери храма, украшенные гравировкой в виде великого змея. Они вышли в золотое сияние небесных солнечных лучей, приветствуемые многозвучным хором как послушников, так и мастеров. За слабыми, тонкими облаками далеко впереди простирался необъятный великолепный цилиндрический ландшафт, окружающий и возвышающийся над миром; калейдоскоп сочной зелени и искрящейся синевы, сверкающих рек и сверкающих башен. Пышные равнины ареала обитания были заполнены тысячами граждан Тох Чи Лок-Нара, Королевства Мудрой расы динозавров. Большинство из них были То Чи, ее собственного вида: двуногие существа двухметрового роста, полосатые от морды до хвоста с величественными завитками угольно-черного и огненно-оранжевого цветов, большинство в плащах и мантиях, обозначающих ранг или род. Многие динозавры были поменьше. Некоторые из них были крупнее; огромные зауроподы, их головы возвышались над массой собравшихся на концах гладких мускулистых шей; тероподы, величественно стоявшие на массивных задних лапах и приветствовавшие публику огромными ртами с лезвиями; утконосые динозавры поднимали свои увенчанные хохолками головы и ухали музыкальными тонами своего вида, огромное разнообразие ритмов переплеталось, наполняя воздух радостными вибрациями. Все с благодарностью и верой оставались рядом с проводниками Тох Чи, которые вывели их на этот уровень разумности. Здесь также были существа, которых посторонние называли "ангелами" и "драконами": динозавры, которые поднялись на более высокий уровень сознания, их тела сверкали чешуей из драгоценных камней, когда они наблюдали за происходящим с интеллектом столь же страстным, сколь и спокойным. Даже эти гиперзавры увидели значение в сегодняшней церемонии, поскольку все они помнили, когда пришла их очередь вознестись.