Чупакабра (завершено)

Челюсть у мага отвисла до пола. Чупакабра с некоторым любопытством заглянул в открытый рот Тиллирета, словно надеясь обнаружить там желанную еду, но, увидев только вставные челюсти — между прочим, очень качественно сделанные, не отличить от настоящих — брезгливо наморщил морду и отвернулся.

— А... Э..., — выдавил из себя маг.

— Ну давай, соображай быстрее, — зверь осторожно сел на задние лапы. Действие оглушения уже проходило, но движения пока еще оставались замедленными.

— Ты говоришь? — Тиллирет наконец сумел выдавить из себя осмысленную фразу.

— Нет, блин, знаками изъясняюсь, — ехидно ответил зверь. Сомнений быть не могло — маг отчетливо видел, как двигаются челюсти чупакабры, а во рту шевелится розовый язык. — Жрать, говорю, хочу. Желательно, свежего сырого мяса. И чтобы обязательно с кровушкой!

Тиллирет сделал два шага назад и рухнул в вовремя попавшееся под ноги кресло. Одну руку маг прижимал к взволнованно стучащему сердцу, другую — к на глазах опухающей голове.

— Но как такое возможно?

— Очень просто, — ответил зверь, недовольно топнув лапой по полу. — В лесу чего только не наслушаешься! Так что ваш людский язык выучить — совершенно не проблема. Скажи спасибо, что я культурно выражаюсь, а не так, как ваши дровосеки или те же охотники.

Маг представил себе, как могут выражаться охотники и дровосеки, и ему поплохело окончательно.

Я со смешанным чувством удовлетворения и злости наблюдал за растерянным лицом белошерстого. Людский язык был обязательным к изучению для каждого в нашем роду, независимо от способностей и умений, поскольку человеки были самыми злостными нашими врагами. А так всегда можно было отвести от себя беду, отбежав в сторонку и покричав что-нибудь душещипательное. Лучше всего срабатывали плач и крики: "Мама, где ты?"

Белошерстый наконец вспомнил про мое присутствие и посмотрел на меня. К своему ужасу, я заметил в его глазах любопытство молодого самца, впервые самостоятельно вышедшего в лес. Все, теперь он от меня не отстанет, пока не доведет до безумия бесконечными беседами. Никогда не понимал людскую привычку часами перекидываться словами. То ли дело мы — половину необходимой информации передаем через движения тела.

Белошерстый резко вскочил и выбежал из этой части берлоги. Я тяжело вздохнул и снова свернулся калачиком, стараясь игнорировать жалобные завывания пустого желудка.

Тиллирет судорожно копался в кладовке в поисках мяса. Сырого, да еще и с кровью, у него, понятное дело, не было, но для знакомства сойдет и копченое. Найдя долгожданный кусок, правда, совершенно не там, где ему полагалось быть, маг, с трудом удержавшись от того, чтобы не покрыть его благостными поцелуями, радостно прижал его к груди и побежал обратно.

Чупакабра с понурой мордой лежал, свернувшись калачиком и нервно подергивая ухом на каждое завывание собственного желудка. Маг сотворил в сплошной сфере небольшое окошко и просунул в него ароматное мясо. Зверь поднял голову и с недоумением принюхался к свалившемуся чуть ли не на морду куску.

— Что это?

— Копченое мясо, — ответил маг.

— Я же сырое просил, — чупакабра укоризненно посмотрел на человека, но Тиллирет только пожал плечами в ответ.

— Сырого нет, есть только такое.

Зверь еще раз принюхался к еде и осторожно отщипнул сбоку маленький кусочек. Неторопливо прожевал, словно распробуя, проглотил.

— Неплохо, — острые зубы впились в мясо уже серьезно.

Маг со смесью удовлетворения и любопытства наблюдал за тем, как три острых клыка — два сверху и один снизу — с легкостью рвут на части кусок.

— Это надо записать, — пробормотал он, не отрывая глаз от трапезничающего чупакабры и одной рукой нашаривая перо. Вляпавшись пару раз в зловредную чернильницу, Тиллирет опомнился и наконец соизволил посмотреть на стол. Подчиняясь взмаху руки мага, с записей исчезло уже впитавшееся чернильное пятно, а перо само прыгнуло на пергамент, приготовившись увековечивать гениальные наблюдения. Бродяга задумчиво пощекотал кончиком пера подбородок, собирая мысли в кучу, и принялся строчить.

Глава 2

Тиллирет распечатал толстое письмо, пришедшее от его старого друга и коллеги Пинмарина по прозвищу Весельчак, вытащил пачку исписанных мелким убористым почерком страниц и отложил конверт в сторону. Пинмарин уже третий год грозился навестить приятеля, но все как-то откладывал визит: то год выдастся неурожайный, то погода нелетная, то радикулит не вовремя разыграется. Вот и сейчас, маг был просто уверен в этом, первые несколько страниц будут посвящены клятвенным заверениям, что уж в этом-то году Пин, как сокращенно называл Бродяга друга, обязательно выберет подходящее время и приедет в гости.

Однако все оказалось намного хуже. В первых же строках своего письма Пин жизнерадостно сообщал приятелю, что уже выехал и обязуется добраться до Загребинки к первым числам октября. Тиллирет поднял голову и посмотрел на огромный календарь, висевший напротив. Зачарованное окошко, самостоятельно перемещающееся между месяцами и числами, показывало, что сегодня семнадцатое число, месяц, несомненно, октябрь, а на улице моросит мелкий и очень противный дождик. Бродяга встревожено скомкал в руке письмо. Пин, конечно, чудак большой и вполне мог перепутать даты, но ведь могло статься и так, что старый пройдоха элементарно заблудился и теперь бродит где-нибудь по округе, пытаясь понять, где находится. С чувством направления у него всегда было плохо — не зря же еще одним из его прозвищ было Растяпа, так что он может пять раз пройти рядом с жилым домом и не заметить этого.

Тиллирет поднялся на ноги и взволнованно прошелся взад-вперед по комнате.

— Что-то случилось? — подал голос мирно дремавший в сфере чупакабра. — У тебя вся морда перекошена, словно тебе на нос села очень недовольная оса, и ты боишься, что она тебя укусит.

— Ко мне должен был приехать друг, еще пару недель назад, — пояснил Бродяга. Чупакабра хоть и делал вид, что люди его крайне раздражают, но наблюдал за старым магом с ничуть не меньшим интересом, чем тот за ним. — Но его до сих пор нет, и я переживаю, что с ним могло что-нибудь случиться.

За последнюю неделю и маг, и зверь привыкли вести по вечерам неспешные беседы, так что подобный разговор был в порядке вещей.

— Да, мало ли что может случиться в пути, — согласился чупакабра. — Хищник может выследить и поймать, лапу можно покалечить, шею свернуть. Сходи ночью в лес, попробуй отыскать след своего друга, может быть, ему нужна помощь.

— Ты забываешь, что у меня нет звериного чутья, и найти Пина по запаху я не смогу, — возразил маг. — Если только тебя посадить на магический поводок и отправить искать след.

— Ну уж нет, — настала очередь зверя отрицательно крутить головой. — Я же не знаю, как пахнет твой друг, забыл?

Препирания между Тиллиретом и чупакаброй были прерваны на самом интересном месте раздавшимся громким стуком в дверь.

Я насторожил уши, пытаясь уловить хоть какие-то отголоски того, что творится в соседней комнате. В берлоге, по словам белошерстого, их, комнат, было пять на первом этаже и три на втором. Я сидел все в той же комнате со шкафами, только в более большой сфере, чем раньше. В этой я, по крайней мере, мог пройти пару шагов туда-сюда.

До меня долетели странные выкрики, словно кому-то прищемили хвост. Только от этого можно так пронзительно визжать, по себе знаю. Однажды вообразил, что смогу проскочить между двумя стволами, растущими рядом. И проскочил. Весь, за исключением хвоста, попавшего в узкую развилку между криво растущими ветками и намертво там застрявшего. Верещал я тогда до хрипоты, пока не прибежал удивленный дядька и не помог мне. После этого я всегда смотрю, куда лезу. Ну, почти всегда.

Выкрики приближались, и вскоре я смог улицезреть их источник в виде еле стоящего на задних лапах, подозрительно покачивающегося человека, такого же белошерстого, как мой хозяин, за одним только исключением. У этого в бороде виднелся клок черной как безлунная ночь шерсти.

— Он что, болен чем-то? — полюбопытствовал я, усаживаясь на хвост.

— Нет, просто сильно пьян, — пыхтя от натуги и пытаясь усадить гостя в кресло, ответил белошерстый. Я все равно ничего не понял. Что значит — пьян?

— Ч-что эт-то? — заплетающимся языком выговорил черноклокий. — Тилли, ты завел себе говорящую зверушку? Или это мне мерещится? А ну, кыш! Свят-свят, изыди!

Я с большим любопытством выслушал всю эту ахинею. Затем зевнул и попросил белошерстого:

— Общайтесь потише, я подремлю.

Тиллирет наконец-то усадил друга в кресло и присел на краешек стола. Сердце предательски колотилось в груди, намекая, что в его возрасте не стоит таскать с места на место пьяные в стельку тела, а пора бы немного поберечься. Однако не мог же Бродяга оставить на пороге старого приятеля, пусть даже заявившегося в непотребном виде и во все горло распевающего неприличные песенки? Тем более что не далее как пять минут назад собирался отправляться на поиски этого самого друга.

Маг покосился на мирно дремлющего в сфере чупакабру. Пожалуй, стоит распределить этих двоих по разным комнатам, а то Пин и так чуть не принял зверя за первый признак белой горячки. Еще жахнет сгоряча чем-нибудь убийственным, где потом искать новый живой экземпляр редкого создания?

Тиллирет попытался разбудить вырубившегося приятеля, но Пин только громко всхрапнул и свалился с кресла на пол. Тратить магию на перенос этого бесчувственного тела было лень, поэтому Бродяга сходил в соседнюю комнату, где на диване на всякий случай всегда лежали подушка и одеяло, стащил с Пина ужасно грязные сапоги и оставил приятеля в покое. По крайней мере, до утра.

Подойдя к сфере, маг тихонько сказал:

— Эй, чупакабра.

Зверь лениво приоткрыл один глаз.

— Чего тебе?

Я только сладко задремал, как белошерстый тихо позвал:

— Эй, чупакабра.

Сказать, что ли, ему мое имя, лениво подумал я, приоткрывая один глаз. Нет, пока не буду, пожалуй.

— Чего тебе?

— Мне нужно перевести тебя в другую комнату, чтобы мой приятель спросонья не понаделал дырок в твоей шкуре, — обрадовал меня человек. — Я сейчас сниму сферу и накину на тебя магический поводок. Пожалуйста, не дергайся при этом, а то я могу занервничать и случайно убить тебя. А мне бы этого не хотелось.

Я насмешливо хмыкнул.

— А ты не боишься, что я и с магическим поводком найду способ перегрызть тебе горло?

— Не боюсь, — ответил белошерстый немного напряженным голосом.

— Ну и правильно делаешь, — зевая, сказал я. — В такую погоду только спать и спать, а не гоняться за человеками. Давай уже быстрее одевай свой поводок и пошли.

Сфера вокруг меня распалась синими искрами, а шею стиснул невидимый ремень.

— Но-но, ты, полегче, — недовольно пробурчал я. — Задушишь еще.

Хватка поводка ослабла, но не слишком. Ладно, будем надеяться, что идти недалеко.

Тиллирет в сопровождении чупакабры вышел в просторный холл и задумался, остановившись посередине. Куда лучше спрятать редкое животное? Можно на кухне — но вдруг Пину приспичит ночью выпить воды? В кладовке — есть риск остаться без половины припасов. Холл отпадает несомненно — в него Пин поутру выйдет первым делом.

Ладно, решил маг, пусть посидит в моей спальне. А там будет видно, куда его девать.

Зверь с любопытством потрогал лапой ступени лестницы.

— Интересное дерево. Я таких еще не встречал. Почему оно такое изогнутое?

— Это лестница, — пояснил Тиллирет и показал, как по ней надо ходить, поднявшись на пару ступенек. — Мы сейчас поднимемся по ней в мою комнату. Сегодня тебе придется терпеть мое общество еще и всю ночь.

Чупакабра забавно высунул изо рта кончик тоненького розового языка, то ли раздумывая, то ли дразнясь.

— А там я точно буду в безопасности?

— Безусловно. Даже если Пину взбредет в голову вломиться поутру в мою спальню, то я сумею тебя защитить.

— Ну ладно, тогда пошли, — и зверь проворно запрыгал по лестнице вверх, причем почему-то исключительно на задних лапах, поджав передние к мохнатому животу. Что-то мне это напоминает, подумал маг, только вот что? Точнее, кого?

В спальне Тиллирет посадил зверя в такую же магическую сферу, только поменьше — что поделать, эта комната не отличалась большими размерами. Чупакабра тут же свернулся клубочком и заснул. А маг еще долго лежал в темноте, размышляя над причиной неожиданного приезда своего старого друга.

Утро началось с грохота. Внизу что-то громко зазвенело, явно прощаясь при этом с жизнью, затем до моих настороженно приподнятых ушей донесся голос вчерашнего визитера. Я поднял голову и укоризненно посмотрел на белошерстого, который при первых признаках шума подскочил на своей лежанке и сейчас по-совиному слепо таращился на дверь, словно силясь разглядеть на ней, что послужило причиной для нашей неурочной побудки.

Внизу загремело что-то еще. Я бы на месте белошерстого уже давно спустился и посмотрел, что за медведь залез в мою берлогу и разносит ее на части.

Видимо, белошерстый пришел к такому же мнению, потому что сорвался с лежанки и бросился к двери. Та как раз в этот момент распахнулась от полученного внушительного пинка. Нос белошерстого и край двери на полпути встретились, раздался характерный хруст со стороны обоих, и белошерстый, подвывая от боли, опустился на пол, обеими передними лапами держась за ушибленное место. Я невольно поморщился.

— Тилли, дружище! — в комнату ввалился черноклокий. — Право, не стоит становиться передо мной на колени. Хотя не скрою, что польщен, очень польщен.

— Идиод! — прогнусавил белошерстый. — Ды мде дос сдомал!

— Чего? — не понял тот. — Какой еще дос? О чем ты?

— Ты мне нос сломал, придурок, — уже отчетливее повторил мой хозяин. — И дверь. И что ты там так старательно разбивал?

— Твои редкие шойенские [1] вазы, — черноклокий бесцеремонно обошел белошерстого и развалился на его кровати. — Нечего было ставить их под ноги. Разумеется, я споткнулся об одну, а затем налетел и на вторую, — его взгляд упал на меня, и черноклокий просиял: — О! Говорящая зверушка! А я тебя помню! Или ты уже не говорящая?

— Говорящая, говорящая, — мрачно подтвердил я. — Причем в основном нецензурно.

— Ух ты! — еще больше восхитился черноклокий. — А я уж было списал это на две бутыли ямазийского [2] вина двухсотлетней выдержки. Ан нет, сие не сон и не белая горячка. Последнее особенно не может не радовать.

Белошерстый наконец поднялся на ноги.

— Пин, ты что, совсем рехнулся? Какого черта ты врываешься ко мне в спальню, да еще в такую рань? — Тиллирет, вне себя от гнева, отвел руки от лица, явив всем присутствующим покрасневший и перекошенный нос.

— Дружище, — радостно возопил Пинмарин, одним движением руки вправляя пострадавший орган товарища на место. — Я просто не мог дождаться твоего пробуждения! Меня переполняет энтузиазм и жажда творчества. И мне не терпелось заразить этим и тебя.

— По-моему, тебя переполняет вчерашнее спиртное и хроническое помешательство, — с опаской косясь на приятеля (это чем это он собрался его заразить? И каким, интересно знать, образом?), Тиллирет боком-боком отполз к окну, под прикрытие тяжелой парчовой шторы.