Великий князь

— Вот ведь!.. Дурная голова. Ну, и? Хотя постой.

Внимательно оглядевшись, начальник цеха остановил взор на лице возможного благодетеля. Вспомнил, как завидовал его успехам, а особенно статусу личного ученика, примерился к носу и спросил:

— Готов?

— Постой, ты чего это удумал?..

— Н-на!

С легким хрустом немаленький кулачок Михаила "подровнял" выдающийся "клюндер" царевичева розмысла, заодно выбив ему на подбородок кровавую юшку.

— Ты!..

— Ой да ладно, не благодари...

Глава 1

— Прочь с дороги!..

Воротная стража Тверского кремля, откровенно скучавшая и слегка потевшая в прикрытом сверху промасленными кожушками доспешном железе, резко встрепенулась.

— Бойся!..

А потом и вовсе напряглась, вслушиваясь в редкие повелительные окрики и дробный топот копыт. Но почти сразу же и расслабилась, еще издали распознав в троице запыленных всадников царских гонцов — вернее, одного гонца и двоих его охранников. На полном ходу пролетев воротную арку, посланцы Великого государя одним своим появлением переполошили тверских бояр и дворовый люд, тут же начавший подтягиваться к усталой троице — но удовлетворить свое любопытство им так и не удалось. Так как вестник, узнав об отсутствии в городе государя-наследника, ждать его в кремле не пожелал.

— Ишь!.. Похоже, дурные вести привез. Никак крымчаки большой ордой пожаловали? Али литвины зашевелились?.. А, старшой?

Десятник воротной стражи отошел поглубже в тенек и лениво перекрестился:

— Типун тебе на язык!.. Или саблей помахать невтерпеж? Так я тебя на седьмицу к постельничим сторожам могу пристроить — им лишнее чучело только в радость.

Моментально спав с лица, служивый рьяно замотал головой в отрицании. Потому что семь дней, с утра и до позднего вечера, заниматься воинским учением с постельничими — означало помимо своего желания приобрести великое множество шишек и синяков, оставшихся от пропущенных ударов. Сабельных, копейных, кулачных. Постельничим-то хорошо, их сам государь-наследник в случае нужды целит, а простому стражнику такое счастье даже и близко не светит...

— Вот то-то же. А тебе чего?

Подобравшийся к десятнику подчиненный, по молодости лет еще не заимевший нормальной бороды с усами, что-то тихо спросил.

— Ну, положим, могу. И?..

Выслушав новый вопрос, а вернее даже просьбу, старшой воротной стражи удивленно покачал головой:

— Еще один дурило...

Меж тем, гонец с сопровождающими добрался до указанного ему места, еще издали заметив редкую цепь воинов в черных кафтанах — а чуть попозже и яркое пятно белоснежных одеяний государя-наследника Димитрия Иоанновича. Приблизившись к внешнему кругу охраны, троица послушно остановилась при виде вскинутой руки сотника, а потом и вовсе спешилась:

— Доброго здоровьичка, Петр Лукич!..

— И тебе, Сергий, не хворать. С чем пожаловали?

Достав из поясного кошеля небольшой тул, посланник повернул десницу так, чтобы было видно тяжелую печать алого сургуча. Моментально опознав оттиск личного перстня-печатки Великого государя, сотник в ответ низко поклонился — но освободить дорогу даже и не подумал:

— Димитрий Иванович в полуденной молитве.

Это гонец уже заметил и сам — тринадцатилетний отрок царских кровей застыл на специально расстеленном для него коврике живой статуей, и только легкий ветерок время от времени шевелил тяжелые пряди его серебряных волос. Чуть-чуть ссутулившись и преисполнившись терпеливого ожидания, посланник из Москвы понятливо кивнул и отошел в сторонку, с умеренным любопытством оглядываясь по сторонам. А заодно пытаясь понять — отчего это старший из царевичей вдруг возжелал помолиться в чистом поле, преклонив колени в середине сочного и яркого пятна густой травы? Между прочим, границы этой странной полянки на диво точно охватывали дремучие заросли боярышника и крыжовника — причем кусты друг с другом не перемешивались, а росли этакими полукружьями, оставляя узкие проходы с двух сторон. И не просто росли, а щетилинились изрядным числом колючек и шипов — их было так много, что создавалось впечатление этакого растительного "ежика". Удивленно хмыкнув, Сергий совсем было собрался обратиться за разъяснениями к сотнику — как его взгляд зацепился за стоящего в спокойном ожидании торгового гостя, чье имя в последнее время было на слуху в стольной Москве. Многие завидовали Тимофею Викентьеву, богачеству его, удаче да оборотистости — а более всего тому, что он первый нашел верную тропку к сердцу властного и молчаливого наследника престола, раз за разом кланяясь ему дорогими либерейными редкостями. Некоторые, прикинув количество серебра, что потратил на это дело купец, исходили завистливой желчью — а другие (те, что поумнее), чесали в затылках да искали его дружбы, ну или хотя бы приязни. Потому что водилось у Тимофея одно из тех драгоценнейших колец, что давали возможность напрямую обратиться к осиянному великой благодатью целителю. И не просто обратиться, а с надеждой на излечение от чуть ли не смертельных хворей!.. Первое ходило лишь среди именитой знати, второе передавали меж детей боярских и мелких служилых дворян. Третье принадлежало сословию торговому, четвертое — духовенству, а пятое могло оказаться на пальце любого черносошного крестьянина... Ну, или какого посадского или городского ремесленника. Причем все знали — любой, пытавшийся нажиться на людском горе и нужде, будет лишен янтарного колечка. Можно было лишь передать его в дар, но никак не отнять, продать, обменять на что-то ценное либо каким иным способом потешить свою корысть. Исключение же из этого правила было только одно — хитроумный купец своими постоянными подношениями так задобрил старшего из царевичей, что тот время от времени награждал его кольцами темного янтаря, являвшимися, если можно так выразиться, дарами разового действия. То есть носящий его мог рассчитывать на исцеление — но кольца при этом лишался. Вспомнив некоторые слухи насчет того, сколько именно серебра гость торговый просит с желающих приобрести кольцо, гонец кинул на любителя книг неприязненный взгляд и демонстративно сплюнул. Вот упырь, на людской беде наживается!.. Этому сребролюбцу о душе бы подумать, а он вместо того вовсю канатные и ткацкие мастерские ставит, да иных купцов гостиной сотни щемит нещадно, продавая парусину чуть ли не дешевле конопли, из коей оная соткана...

Услышав какой-то невнятный звук со стороны одного из охранников, Сергий глянул в его сторону — и тут же ощутил, как его пронизал словно бы теплый ветерок, забравший с собой накопившуюся усталость. Резко повернув голову, гонец буквально прилип взглядом к фигуре рослого отрока, который как раз одним плавным движением поднялся на ноги. Перекрестился, завершая молитву, привычным жестом откинул тяжелые пряди живого серебра назад и запрокинул красивое лицо к невозможной синеве бездонного неба...

— Теперь-то можно, Петр Лукич?

— Нет.

Постояв немного, наследник Великого государя медленно двинулся вдоль колючей боярышниковой "изгороди", время от времени легко касаясь ее листков. Достав небольшой кинжал, с заметным усилием срезал не особо толстую ветку, повертел ее в руках и разочарованно отбросил прочь — после чего повторил все свои действия в отношении зарослей крыжовника, только на сей раз, вместо чувства разочарования на его лице проявилось явное недовольство. Понять бы еще, чем?.. Тем временем тринадцатилетний Рюрикович вновь ненадолго замер на месте. Затем вернул клинок в ножны, сложил руки за спиной и прогулочным шагом вышел из пятна буйной зелени, находясь при этом в легкой задумчивости. Чем ближе он подходил, тем сильнее чувствовалась исходящая от царственного отрока благодать — в груди разгорался невидимый огонь, тело наливалось силой и невероятной жаждой движения, а восприятие обострилось так, что!..

— Гонец.

Опомнившись после незаметного тычка в спину (спасибо сотнику!), мужчина согнулся в искренне-низком, и отчасти благоговейном поклоне, одновременно протягивая вперед изящный кожаный тул. Внимательно оглядев затейливый оттиск единорога, выдавленный на алой капле сургуча, царевич легонько надавил ухоженными пальцами на печать, безжалостно ее ломая. Вскрыл футляр, вытянул на свет божий плотную бумагу, развернул, и почти сразу изогнул бровь в удивлении.

— Хм?..

Скрутив обратно грамоту с родительским посланием, царевич на краткое мгновение задумался:

— Пока отдыхай. Ступай.

Дождавшись, пока мужчина в красной шапке отдалится на пару-тройку саженей, Дмитрий перевел взгляд на сотника своей охраны, и вместо долгих разговоров вручил ему отцовское письмо. Лишний раз подчеркнуть свое доверие, а заодно прилюдно честь немалую оказать — опять же, и языком трепаться не надо.

— Великое посольство литовское... Через двадцать дней будет в Москве? Никак литвины новое перемирие желают устроить?..

— То лишь батюшке ведомо. Выезжаем поутру, налегке — и поедем через Гжель.

С почтением вернув бумагу, к коей прикладывал руку и мысль сам Великий государь, старшой царевичевой стражи отошел в сторонку, жестом подозвав к себе десятников — а освободившееся место занял чересчур сребролюбивый купец Тимофейка, держащий в руках малый отрез некрашеной шерстяной ткани.

— Получилось, государь-наследник, как есть получилось!..

Наблюдая, как руки царевича пристрастно мнут и растягивают довольно тонкое полотно, торговый гость горделиво улыбался. С гарусом фламандской или испанской выделки его ткань конечно не сравнится. А вот с той, что делают в королевстве Польском — очень даже! И шалон у его ткачих тоже вполне хорош выходит. Вот только с льняным атласом покамест беда — никак не получается, проклятый... Ну да ничего, со временем и божьей помощью и с этим делом сладит!

— Славно.

— А с той шерсти, что похуже, кошмы делаем, да валенки потихоньку катать начали. Хорошая обувка получается — теплая да легкая. Красивая, опять же.

Слегка отвернувшись, Тимофей едва слышно пробормотал:

— Жалко только, что дешевая.

Не обращая никакого внимания на стенания самого крупного русского производителя канатов и парусины (не считая казенных мануфактур, конечно), его тринадцатилетний покровитель и некоторым образом компаньон аккуратно свернул отрез ткани в небольшой сверточек.

— Очень хорошо.

Разом просветлевший ликом мужчина поклонился, пряча по-детски счастливую улыбку. А разогнувшись, уже был привычно серьезен:

— Государь мой. Семь гостей торговых Суровского ряда, да с полторы дюжины купцов гостиной сотни не раз уже интересовались, не желаю ли я собрать товарищество, дабы купно вести все дела торговые. Я на то обещал подумать.

Вместе с последними словами Тимофей медленно вытянул из поясного кошеля несколько сложенных вчетверо листков бумаги. Медленно — потому что быстрые или суетливые движения стража очень и очень не любила. Вплоть до крепкой оплеухи или быстрой подсечки и заламывания рук — так, на всякий случай.

— Вот.

Быстро пробежав по именам достойных негоциантов, и слегка задержавшись на суммах, которые они намеревались вложить в устройство новых ткацких и канатных мануфактур, Дмитрий с некоторым удивлением констатировал — что некоторые старомосковские торговцы имеют просто-таки уникальный нюх на возможную прибыль. Да и такое слово как "монополия" им явно интуитивно понятно...

— После долгих размышлений ты решишь, что товарищество дело хорошее. О том, как будет устроено дело, узнаешь через двадцать дней, когда я буду в Москве. Сам же до того времени подумай, откуда возьмешь новых людишек на ткацкие станы и просаки, и где надо поставить под них новые амбары. А лучше не просто подумай, но и сделай роспись потребного.

— Все исполню, государь.

Подманив одного из чернокафтанников, царевич отдал ему сверточек ткани и едва заметным жестом отослал прочь.

— Как твои сыновья?

— Радуют. Елпидия хочу в этом году вместо себя в плавание до Антверпена отправить — чтобы себя показал да на Фландрию поглядел. А у Калистратки недавно последний молочный зубик прорезался... Уж такой он у меня непоседа!..

С тщательно скрытым пониманием поглядев на счастливого отца, наследник престола московского чуть склонил голову и тихо произнес:

— Я очень доволен тобой, Тимофей сын Викентия. А значит, мне должно наградить тебя за верную службу.

Синие глаза начали потихоньку наливаться небесным огнем.

— Помня то, что ты сделал, я позволю тебе самому выбрать награду. Говори.

Купец, слегка пригнувшийся от мягкого, но вместе с тем вполне ощутимого давления, почти без промедления приложил ладонь к сердцу:

— Служить тебе, государь — вот моя награда.

Миг-другой — и ощущение благодати, исходящей от тринадцатилетнего целителя бесследно исчезло. Вместо этого, с легкой усмешкой в голосе и искрами смеха в глазах, государь-наследник Димитрий Иванович задумчиво протянул:

— Ну, раз тебе третий сын не нужен...

* * *

Заседание Думы боярской в первый день июня года от Сотворения мира семь тысяч семьдесят четвертого проходило непривычно бурно. Как, впрочем, и пять предыдущих — ну так и вопрос того стоил! Воевать с Великим княжеством Литовским дальше, или же склонить слух к предложению доброго мира? За первое были неоспоримые успехи русских полков, неизменно громивших всех своих супротивников. Воеводы, распробовавшие притягательно-сладкий вкус побед и жаждавшие военной добычи. Купцы, почуявшие леготу для своей иноземной торговлишки, да избавление от части пошлин да поборов. А так же часть бояр, коих Великий государь обошел плодороднейшими полоцкими землями, испоместив там служилых дворян и отличившихся воев из числа детей боярских. Кстати, новоявленные землевладельцы все как один были за продолжение войны — потому что одним из условий мирного договора с литвинами был возврат честно завоеванного Полоцка. Только-только устроились на землице, почувствовали себя хозяевами, и на тебе...

— А я говорю, Риги нам не видать!

— С чего это? Кто что взял, того и будет!..

Два боярина свирепо бодались взглядами, воинственно сжимая кулаки.

Бумц!

Тяжелый посох в руках Головы боярской думы Бельского слегка охладил накал страстей.

— Говорим по одному, да не забывая о вежестве. Василий Михайлович Юрьев?..

Степенно огладив седую бороду, думной боярин мельком покосился на царя, внимательно слушающего каждое произнесенное в Грановитой палате слово:

— Через Ригу проходят почти все торговые пути Великого княжества Литовского. Да и у королевства Польского в этом городе немалый интерес — по Двине-реке у них большая часть зерна и леса на продажу в чужеземные страны плывет. Кто же такое отдаст в чужие руки?

Переждав согласный гул своих сторонников, дальний родственник правящей династии солидно откашлялся и продолжил:

— И Полоцк им для того же нужен.

Бумц!

Намекнув уже открывшему было рот противнику-собеседнику Василия Михайловича на соблюдение порядка, Голова боярской Думы покачал увесистый посох в руках. Как жаль, что нельзя им треснуть по маковке некоторым особо крикливым неслухам!