Великий князь

— Все ли приуготовили?

— Как есть все, матушка-боярыня.

Вылетев живым вихрем в смежные покои (и совершенно позабыв про снятые полусапожки), босоногая красавица тут же принялась все торопливо проверять:

— Не сильно ли горяча вода?

Сунув ладонь в громадную дубовую лохань, боярыня Евдокия Фоминишна лично убедилась — водичка в самый раз. Вылила в нее поочередно содержимое трех скляниц и размешала (отчего по мыльне потек легкий аромат луговых трав), затем оценила мягкость рушников и чистоту льняных простынок, и... И все, больше ничего не успела — в покои быстро просочился взбудораженный чем-то супруг. Махнул повелительно ближней дворне, чтобы немедля убиралась прочь, мимоходом заглянул в Опочивальню, и — взял благоверную в плен своих объятий.

— Люблю тебя, люблю больше жизни...

Запечатав удивленные уста длинным и на диво нежным поцелуем, напоследок Петр Лукич чувствительно тиснул любимую жену ниже пояса — и вышел прочь, всего за несколько мгновений до прихода смертельно уставшего Великого князя. Живое серебро его волос выцвело едва ли не в седину, лицо заметно осунулось и побледнело, и лишь сапфиры глаз светились каким-то мрачным удовлетворением.

— Господин мой!

Всплеснув руками и моментально позабыв о муже с его неприличными нежностями, Авдотья закружилась вокруг своего соколика — помогая ему избавиться от коронационных одеяний, тяжеленных и почти негнущихся из-за обильного золотого шитья и частой россыпи драгоценных камней. Затем едва ли не бегом метнулась в Опочивальню за небольшой шкатулкой, чьи внутренности были оклеены толстыми пластинами янтаря и хранили в себе исключительно опасный предмет — рубиновые четки государя Димитрия Иоанновича.

— Прими, господин мой.

Донельзя уставший властитель, кое-как забравшийся в исходящую травянистым парком воду, нехотя приоткрыл веки.

Бульк!..

Вывалившись из янтарного нутра шкатулки, багряно-темные бусины чуть плеснули брызгами и без малейшего промедления осели на подставленной ладони. Минута, другая — и как-то незаметно ушли тени под глазами, а на бледные, еще не знавшие касания бритвенного лезвия щеки вернулся легкий румянец. Да и длинные пряди волос вроде бы стали чуть-чуть отдавать живым серебром...

— Ф-фух!..

Фыркнув от попавшей на нос воды, государь всея Литвы довольно бодро сел в лохани. Зевнул, небрежно выкинул кроваво-красные четки на стоящую неподалеку лавку — и оглушил свою челядинку всего одной короткой фразой:

— Ты непраздна.

Бултых!..

С интересом проследив за шлепнувшейся в воду скляницей с жидким мылом, (к счастью, закрытой) юноша уточнил:

— Две седьмицы, кто народится, пока не вижу.

Стянув с десницы крупный перстень-печатку с Фениксом, семнадцатилетний Рюрикович отправил его вслед за четками, невольно заплескав брызгами пол.

— Отныне тебе запрещено пробовать мою еду, касаться моих одеяний и постели голыми руками. Вскоре ко мне прибудет Домна. Ненадолго. Ты уедешь с ней.

— Я... Господин мой, но кто же досмотрит тебя, кто обиходит? Быть может, мне все же?..

Подтянув склянку поближе, хозяин Большого Дворца достал ее из воды и поставил на бортик дубовой купели — не вслушиваясь в слабые женские протесты:

— Нет. Вместо тебя будет Хорошава.

Запнувшись, разом обрадованная и растерянная боярыня (понятно теперь, отчего это у нее так скакало настроение!) все же собралась с силами для новых возражений — вот только озвучить их толком и не успела, вновь получив категорический отказ.

— Но как же?..

Забрав из ослабевших женских рук большой пучок липового мочала, Димитрий Иоаннович слабо улыбнулся в ответ на откровенно жалобные интонации в ее голосе, и мягко пояснил:

— Слишком долго ты была близ меня, чтобы это не сказалось. Посему никаких волнений, никакого риска, постоянный присмотр Домны Дивеевой — и если Господь будет милостив, то ты родишь будущую целительницу. Или даже целителя!

Вновь улыбнувшись, царственный юноша откинулся на бортик лохани, медленно сполз в воду (пусть и слегка остывшую, но по-прежнему приятно-горячую) и тихо выдохнул:

— И будет это хорош-шо!!!

* * *

Только-только отошел стольный город Вильна от коронационных торжеств, едва лишь навел порядок на улицах — как молодой правитель объявил о своем желании держать совет с лучшими людьми земли Литовской. Поскакали в воеводства и староства великокняжеские гонцы, призывая шляхту избрать из своих рядов поветовых депутатов на Вальный сейм; вновь родовитые хозяева вернулись в городские усадьбы и дворцы; трактирщики и содержатели постоялых дворов стали лихорадочно пополнять ледники свежей убоиной и копченостями — а подвалы бочками с пивом и вином...

— Государь.

Нехотя оторвавшись от шахматного сражения с княжичем Мстиславским, Великий князь обратил внимание на досадную помеху в виде собственного секретаря.

— Пора, государь.

Когда месяц назад староста Владимирский и маршалок земли Волынской получил указ-повеление прибыть в Большой Дворец, его разом одолели сомнения пополам с предположениями и легкой опаской — он попросту не знал, чего ему ожидать. С одной стороны, знатный литвин питал определенные надежды: ведь князья Острожские были известны именно своим неотступным покровительством православной вере — а государь-наследник Димитрий со своих отроческих лет укреплял ее одним лишь своим существованием. Те же поистине чудесные исцеления простым наложением дланей приводили простонародье в подлинный экстаз, причем как в Русском царстве, так и в Великом княжестве Литовском. А иным родовитым приметный облик среброволосого целителя и его способности напоминали кое-какие сказания о Меровингах , ввергая излишне начитанных бояр и шляхтичей в нешуточное замешательство. Опять же, частые всенощные молитвенные бдения молодого рюриковича, после которых в храмах становилось словно бы светлее и ощутимо легче на душе...

— Докончим позже, государь?

Оглядев черные и белые фигуры, застывшие в неустойчивом равновесии, венценосный игрок с легким вздохом согласился:

— Пожалуй.

С другой же стороны, когда решалось, правителя какой династии пригласить на опустевший трон, глава рода Острожских предпочел занять выжидательную позицию. Вера-то у северо-восточных соседей православная, да и претендент наделен множеством самых разных достоинств — вот только батюшка его, Иоанн Васильевич... М-да. Князей-бояр своих потихонечку утесняет; благодаря богатствам Камня Уральского войско свое, лично царское, беспрерывно растит числом и умением; к доносчикам, что на людей благородной крови клевету подлую возводят, благосклонно прислушивается. Так вот голос за его первенца отдашь, станет тот законным правителем — а затем возьмет, да в державе своей отцовские порядки учинить вздумает. Как тогда быть, а?!? Это раньше два Великих княжества наравне стояли, города с селами друг у друга что ни год выхватывали — только прошли уже те времена. Нынче Москва осильнела без меры, вверх, что сокол быстрокрылый пошла!.. В особенности после того, как начала новые Засечные черты ставить и старые дальше тянуть, высвобождая от службы неустанной полки порубежные. Не так давно под стены Полоцка припожаловало войско, в котором одной только поместной конницы сорок тысяч было — и вдвое больше осталось стеречь границы Дикого поля. С тех пор минуло семь лет... Для Литвы они начались с морового поветрия и прошли в беспрестанных набегах степняков, шляхетской междуусобице и в усилившихся распрях магнатских родов. Вдобавок случилось пресечение династии Ягеллонов, отмеченное волнениями среди козачества и дополненное угрозой большого набега со стороны хана Крымского Девлета Герая. А что же у соседей?

— Государевы одеяния!..

У соседей тоже не все было гладко и хорошо, но все же Бледного всадника они к себе не пустили. Крымчаков и ногаев гоняли и били нещадно, неурожайные года преодолели почти без потерь, границы Дикого поля потихоньку сдвигали — и главное!.. В мирные годы умножилось число детей боярских и их боевых холопов, подросло новое поколение дворян и служилых бояр, оперились вторые-третьи сыновья родовитых и титулованных вотчинников. Все как один желающие воинской славы и большой добычи, мечтающие об испомещении в теплых краях — и конечно же полоне, который они посадят крестьянствовать на СВОЕЙ земле.

— Государевы инсигнии!..

Отступив в сторонку, князь Константин дождался, пока поверх жупана из жемчужно-белого атласа уляжется багряный шелк великокняжеского корзна . Правую руку властителя отяжелил золотой жезл-скипетр, левую украшенное небольшим крестом яблоко державы — после чего юный двенадцатилетний подстолий и княжич Александр Вишневецкий поднес обожаемому (по глазам было видно) повелителю большую подушку с шапкой Гедимина.

— Ну что же, с Богом.

Промедлив с тем, чтобы перестать разглядывать Великого князя (просто-таки неприлично красивого для мужчины!) глава рода Острожских замер — будучи не в силах отвести взгляда от глубоких синих омутов. Месяц назад, услышав предложение занять должность великокняжеского секретаря, он точно так замешкался, чересчур долго собираясь с мыслями для быстрого ответа... Разумеется, строго положительного. Такие возможности!

— Князь?..

Сморгнув, мужчина склонил голову и поспешил освободить путь — так и не заметив легкой усмешки на губах своего государя.

"Воистину, нет ничего нового под этим небом! Весь нейтралитет Острожских разом кончился, стоило только приблизить их к трону и наделить хоть и небольшой, но властью. Схожий подход сработал и в отношении Вишневецких. Радзивиллам, Сапегам, Кишкам и всем связанным с ними магнатским фамилиям пока хватает моего как бы неявного интереса к их дочкам и племянницам, знатные рода вроде Воловичей и Ходкевичей я устраиваю и такой, какой есть — как и мелкопоместную православную шляхту в целом. Католики затаились и выжидают, протестанты наоборот воодушевились. Интересно, с чего бы это? Православные иерархи потирают руки, сладострастно представляя — как они при моей поддержке будут давить коллег из римской курии... Словом, старина Макиавелли был абсолютно прав , советуя разделять и властвовать".

Пока Великий князь Литовский шел по красной дорожке к своему трону с высокой спинкой, придворные чины успели огласить все титулы и славословия, заглушая громкими голосами сдавленный гул поветовых депутатов. А так же примкнувших к ним зевак благородного сословия — коим, согласно стародавней традиции, никто не мог запретить быть зрителями и молчаливыми участниками Вального сейма. Усевшись на довольно-таки неудобный стул из резного дерева, и сделав мысленную пометку обязательно дооборудовать рабочее место мягкой обивкой спинки и сидения, Дмитрий обозрел благородное собрание.

"Да уж!..".

Учитывая важность и можно даже сказать эпохальность происходящего события, шляхта и магнатерия нарядилась в самые лучшие свои одеяния. Шелк, искусная вышивка, благородный атлас и парча, массивные золотые цепи и перстни, блистающие драгоценными камнями пояса и ножны оружия... И все бы было хорошо, если бы не сомнительные сочетания цветов (вроде ярко-желтого жупана, малиновых штанов и сапог из зеленого сафьяна), от которых слегка рябило в глазах, и переизбытка пышных страусиных и павлиньих перьев, приколотых к меховым шапкам.

"Не попугаи, но уже близко".

Вздохнув и дополнительно пригасив чувствительность к эмоциям, среди которых преобладали легкое недоверие и решительная надежда, Дмитрий целенаправленно осмотрел шляхетскую толпу, выискивая в ней белые пятна небольших прямоугольников. Так сказать, новое слово в деле проведения сеймов — тоненькая печатная книга, в которой крупными буквицами и на простом и понятном русском языке (чай не в Риме живем, чтобы на латыни печатать, и не в Польше, да?) были изложены все вопросы, послужившие причиной созыва Вального сейма. Ох и порадовались сюрпризу депутаты! В особенности те, кто успел не только обсудить самое животрепещущее и наболевшее с единомышленниками, но и провести пару-тройку "политических дискуссий" со своими оппонентами. На саблях и кулаках.

"Ну что, пора начинать представление?"

— В день первый месяца июня, года от Сотворения Мира семь тысяч семьдесят восьмого — да начнется Вальный Сейм!..

Выждав пару мгновений в полной тишине, Великий князь переложил державу и скипетр на специальный поставец рядом с троном. Затем взял поднесенную одним из маршалков книжицу, и... Не открывая, положил ее себе на колени.

— Здесь и сейчас собрались наилучшие и наизнатнейшие мужи, умудренные годами и опытом.

Сделав паузу для того, чтобы "умудренные" получше прониклись чувством собственной значимости, Дмитрий продолжил:

— Посему, пользуясь представившимся случаем и возможностью, я желаю задать высокому собранию два вопроса — с тем, чтобы ответы на них стали для меня звездой путеводной в расправе дел судебных и государственных.

Отслеживая и подмечая среди участников сейма тех, кто заранее начал фонтанировать отрицательными эмоциями, правитель усмехнулся. В мыслях, разумеется, чтобы не спугнуть своих дорогих верноподданных.

"Ничего не поняли, но насторожились. Хм, все равно вам это не поможет!".

— Первый вопрос: можно ли признать закон, коий повсеместно нарушают и не исполняют, ничтожным?

Растерянные, задумчивые и даже гневные взгляды, а так же целая волна гулких шепотков — вот что воцарилось на Великом сейме. Впрочем, ненадолго: епископ виленский Валериан Протасевич, как самый подозрительный ко всем великокняжеским интересам и словам, почти сразу поспешил уточнить — какой именно закон не устраивает Его Величество?

"Интриган доморощенный. И правителя лизнул этак мимоходом, и Великое княжество уравнял в статусе с королевством. Ну-ну...".

— Сие неважно. Однако же позволю напомнить всем слова Спасителя нашего Иисуса Христа: да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого.

Желающих устроить диспут на религиозную тему не нашлось (хотя некоторым этого очень-очень хотелось), поэтому через непродолжительное время Сейм выдавил-таки из себя однозначно положительный ответ.

— Второй вопрос. Ежели владелец земли отписал часть вотчины своей в дар подручнику, поставив условием владения земли — верную службу до скончания времен. А потомки подручника клятву ту ломают, и службишку с усердием не исполняют. Можно ли считать дарственную ничтожной?

От такого вопроса Сейм моментально взбурлил, ибо тема была очень щепетильная и можно даже сказать болезненная. Некогда Великие князья щедрой рукой раздавали соратникам земли и городки в кормление — но со временем владение землей стало наследственным, иные обязанности позабылись, другие сняли сами литовские государи...

— Решением Пан-Рады!..

Наиболее заинтересованными в положительном ответе выглядели магнаты и землевладельцы средней руки — по ним, чем возиться с потихоньку беднеющими мелкими наследственными помещиками, проще было их выпнуть прочь. А на освободившихся землях устроить фольварк!..

— Никак не можно!!!

К сожалению, с такой магнатской позицией были абсолютно не согласны три четверти поветовых избранников и половина зевак благородного сословия, старавшихся посильно разделить с депутатами тяжесть разрешения государственных дел.