Зелёные слезинки

А экскурсовод Элеонора всё бубнит в микрофон. Расписание экскурсии она так до конца нам и не дорассказала, забыла. Мы теперь выехали на старый Владимирский тракт, сейчас это шоссе Энтузиастов.

Ого!

Как интересно, а я и не знала! Светка же со своим айфоном так и не узнает, если я ей не расскажу. Я-то ведь всегда думала, что шоссе Энтузиастов назвали так в честь каких-то энтузиастов, которые что-то там где-то строили (это самое шоссе?). Оказалось — ни фига подобного. Это шоссе так назвали в честь каторжников, ссыльных, революционеров всяких, которые по этому шоссе (тогда — Владимирский тракт) шли пешком в ссылку. Энтузазисты, блин! Во всяком случае, так утверждает Элеонора.

Угу, мы на экскурсию едем. Ура! Три дня и две ночи! Без предков! Класс! Свобода! У нас каникулы осенние и мы вот на экскурсию подорвались, Владимир-Суздаль, на автобусе. С нами обе наши классные — наша Кузьминична и (не к ночи будь помянута) классная руководительница 8-Б. А теперь ещё и экскурсовод Элеонора (фиг знает, как по батюшке). Да плюс водитель навороченного автобуса дядя Лёша. И шесть с половиной десятков молодых обалдуев — наш класс и бэшники.

Вот мы уже и из Москвы выехали, автобус скорость набирает. За окном дождь всё так же продолжается, Элеонора бубнит, в салоне курицей гриль воняет. Это Величко свои стратегические запасы вскрыл — дожить на собственном жиру до Ногинска он не надеется. Сзади нас со Светкой Кириллов и Медведев (Николай и совсем не родственник) выясняют (чуть до драки не дошло), кто чаще в зоне "Низина Арати" выигрывает — Орда или Альянс. Ненормальные. А прямо передо мной Сашина и Верка Маслова делятся опытом. Сашина говорит, что усыновлённых детей она запирает в комнате, там они дохнут от голода и деньги от муниципалитета ей достаются. А Верка возражает. Ждать, пока дети подохнут от голода — слишком долго, она своих усыновлённых в бассейне топит, так быстрее. А деньги тоже себе забирает. Это они обе в Sims играют (какая добрая игрушка, оказывается). Тоже ненормальные.

Сейчас я, пожалуй, посплю немножко, а то сегодня в половине шестого утра встала. Всё, засыпаю. Сплю...

* * *

Светка растолкала меня, когда наш автобус уже остановился, а дядя Лёша даже и обе двери открыл. Зевая, вижу в окошко, как наш вечный проглот Величко с видом неделю некормленого бегемота галопом несётся в сторону Макдоналдса. Похоже, это Ногинск.

Мы со Светкой взяли свои куртки, шапки и стали пробираться к двери. Суета, толчея в проходе, на полу чья-то перчатка шерстяная валяется. Шмяк! На перчатку грязным ботинком наступает Медведев. Вот, паразит, даже не остановился и не поднял. Кажется, он её вообще не заметил. Я подняла, отряхнула слегка. Перчатка женская. По-моему, кого-то из бэшников, у наших я таких не видела. Ладно, пусть сами разбираются — кидаю я перчатку на одно из пустых кресел.

Вылезли. О, тут дождика нет — либо закончился, либо мы от него уехали. Хотела я уже с основной толпой двигать к зданию Макдоналдса, так Светка пищит: "Погоди, я забыла" и лезет обратно в автобус. Через полминуты возвращается — у неё на голове нормальная такая, вполне милая бежевая беретка вместо того кошмарного доисторического блина, в котором она утром из дома приехала. Странно. А нафига она вообще этот блин надевала, раз у неё нормальная беретка есть? И если уж на то пошло, зачем она вообще этот блин хранит, отчего не выбросит? Ему ведь на помойке — самое место. Очень странно. Что-то тут не так.

К Макдоналдсу мы со Светкой самыми последними из наших подошли. Но сами виноваты — меньше тормозить нужно было с перчатками и беретками. Естественно, к тому времени, как мы туда добрались, в женский туалет уже очередь на половину зала выстроилась. Вот гадство! А в мужской — никого, и это при том, что большинство мальчишек даже и не подумало озаботиться мытьём рук. А у нас на всё — двадцать минут, причём две из них уже прошли. Похоже, завтрака мне сегодня не достанется.

Собственно, так оно и оказалось. Когда я (с мытыми руками) оказалась наконец стоящей перед машущей флажком и орущей дурацкое: "Свободная касса!" смуглой девчонкой с бейджиком "Фатима" на груди, до отправления автобуса оставалось всего четыре минуты. Мы со Светкой себе по мороженому взяли — больше ни на что времени уже не оставалось — и двинулись к выходу.

А когда мы проходили мимо сидящего за заваленным обёртками столом Величко, который торопливо запихивал в себя последний двойной чизбургер (ну и поросёнок — всё лицо и руки в кетчупе и майонезе!), то я любопытную картину подсмотрела. Рядом с нашим Гаргантюа, за соседним столиком, сидела парочка — молодой мужчина и девочка, кудрявый ангелочек лет пяти. Девочка ела какую-то булку (я не поняла, что именно), запивая её колой из стаканчика, а мужчина сидел, улыбался, периодически гладил ребёнка по головке и приговаривал:

— Кушай, лапочка. Кушай заинька. Кушай, мой хороший.

Вдруг девчонка прервала жевательный процесс, подняла на мужчину голубые глаза и удивлённо спросила:

— Папа, а ты почему не кушаешь?

Мужчина снова ласково улыбнулся, опять погладил ребёнка по кудрявой головке и таким добрым-добрым, прямо медовым голосом, сказал:

— Доченька, а папа такое говно не ест...

Интерлюдия I

Венок у Евдокии был хитрый — он крепился к деревянному каркасу, который сделал для неё младший брат Минька. Цветы для венка собирала сама Евдокия, и венок плела тоже она сама, но вот крепила она этот венок к каркасу с помощью Миньки. И он же придумал, как лучше закрепить на каркасе свечку. Евдокия сильно на этот свой хитрый венок надеялась — очень уж ей хотелось победить.

А кому бы не хотелось? Все знают: та, чей венок дольше всего продержится на воде, будет самой счастливой в жизни. А чем дольше будет гореть свеча, тем более долгая жизнь отмерена её хозяйке.

И вот, заветный миг настал! Стемнело наконец-то, девки по очереди поджигают закреплённые в венках свечи от живого купальского огня, а затем все вместе, разом, опускают венки в тёмную воду ночной Клязьмы. Десятка три венков с зажженными свечами, медленно вращаясь, плывут по течению, каждая из девок с берега внимательно следит за своим. Чем дольше не утонет — тем больше счастья в жизни. Голосистая Прасковья внезапно затянула песню:

За рекой горят огни,

Погорают мох и пни.

Ой, купало, ой, купало,

Погорают мох и пни.

Девки подхватывают песню, и вот над рекой уже разносится пение нескольких десятков девичьих голосов:

Плачет леший у сосны —

Жалко летошней весны.

Ой, купало, ой, купало,

Жалко летошней весны.

Ай!!

С ужасом Евдокия видит, как её венок, венок, который она сегодня плела с такой тщательностью и такой надеждой, её венок тонет, едва успев проплыть метров десять. Венок Евдокии тонет первым, самым первым из всех!

Но... венок тонет, однако свеча Евдокии продолжает гореть, дрейфуя по течению на собранном Минькой деревянном каркасе. Венок утонул, но свеча продолжает гореть. Наверное, Минька и Евдокия не слишком надёжно прикрепили венок к каркасу, вот он и отцепился. От огорчения и разочарования Евдокия даже замолчала, перестала поддерживать девичье пение:

А у наших у ворот

Пляшет девок корогод.

Ой, купало, ой, купало,

Пляшет девок корогод.

Освободившись от венка, каркас со свечой, однако, поплыл быстрее, он отделился от группы плывущих по течению девичьих венков и начал как-то неспешно выплывать на середину реки.

Ох!!

Резкий порыв ветра тушит почти все свечи на венках, теперь горят всего две из них. Плюс ещё свеча Евдокии горит, но у неё нет венка. А вот и другие венки принялись один за другим тонуть. Вот идёт ко дну венок с горящей свечой. Ещё минута — и тухнет последняя свеча. Плывущие венки скрываются во мраке ночи — к этому моменту на плаву их оставалось не то три, не то четыре. Который из них дольше всех не тонул? Теперь уже не узнать, их не видно с берега.

Кому радость, кому грех,

А нам радость, а нам смех.

Ой, купало, ой, купало,

А нам радость, а нам смех.

Девки закончили пение и как зачарованные уставились на последнюю плывущую по середине Клязьмы горящую свечу. Свечу Евдокии. А сама Евдокия стоит у воды в окружении подруг и не знает — радоваться ей или печалиться.

Её венок утонул, утонул самым первым, значит счастья ей отмерено всего ничего. Но свеча... свеча не тухнет, продолжает плыть по течению. Её уже едва видно, совсем крохотный огонёк мерцает вдалеке. Но она не тухнет, она горит. Что же за жизнь уготована ей? Такая долгая, но при этом несчастная? Свеча горит!

В конце концов, девки потеряли из вида свечу Евдокии. Но исключительно в силу того, что маленький, собранный Минькой, деревянный плотик уплыл слишком далеко.

Свеча — не потухла!..

* * *

— ...Пришёл-таки? — тихо звучит в темноте взволнованный голос Евдокии.

— Пришёл, — отвечает ей голос юноши. В ночном лесу раздаются крики, смех, со стороны Клязьмы они громче всего — там молодые пары, взявшись за руки, прыгают через купальский костёр.

— А почто пришёл? — дёргает плечом Евдокия, сбрасывая с этого плеча руку юноши. — У тебя жена теперь есть.

— Не люба она мне, ну её, страшная и глупая.

— Почто ж женился?

— Отец велел. Против отцовой воли не пойдёшь.

— Не пойдёшь, то верно.

— Евдокия...

— Чего? Всё кончено, Володя, да и не было ничего. И не могло быть, не нужно было и надеяться. Кто я такая? Дочь простого бортника, а ты княжич, не могли мы быть вместе.

— Нет, не кончено. Евдокия, выходи за меня замуж!

— Сдурел? Ты же женат уже!

— Попы оженили, по христианскому обычаю, да на этой жабе страшной. Ну её. Евдокия, давай по-нашему поженимся, как пращуры.

— По язычески? Без родительского благословения? Без волхвов? Ты...

— Зато сегодня купальская ночь. Сегодня — можно!

— Я... не могу вот так.

— Евдокия, я через три дня на Москву уезжаю, отец наместником меня ставит, времени нет, решайся! Вместе будем, люба моя.

— На Москву? Это где?

— На восток от Владимира, городок малый, почти деревня.

— Как же ты там, а я здесь?

— А я тебя к себе возьму. Пока один поеду, с жабой своей, а по весне тебя как-нибудь тоже перетащу туда.

— Как перетащишь?

— Не знаю ещё. Может, вместе с отцом твоим, на Москве бортники тоже нужны. Придумаю.

— Володя...

— Подожди, пошли к огню ближе... Вот, смотри, — княжич достаёт из-за пазухи маленький тряпичный свёрток и аккуратно его разматывает. — Это тебе, Евдокия, подарок на свадьбу, на нашу с тобой свадьбу!

— Что это? Ой!! Какая красота!

— Бери, это тебе. Почти как цветок папоротника, верно?

— Цветок папоротника... Володя, но они ведь, наверное, очень дорогие.

— Ещё бы! Ты бы видела, сколько серебра мы за них лучшему рязанскому мастеру отдали!

— И ты хочешь подарить их мне? Дочери бортника?

— Княжне, а не дочери бортника! Это ведь подарок на свадьбу, забыла?

— А...

— Моей жабе новые серьги купили, у нас, во Владимире, эти же я вроде как случайно в Оке утопил. Потерял я их.

— А отец что сказал?

— Гм... — княжич немного смутился. — Лучше не спрашивай.

— Понятно. В Рязань-то зачем ездил?

— С посольством. Юрий Рязанский у нас помощи просит, дурные вести доходят. Что-то движется со степи дикой, что-то страшное.

— Половцы опять?

— Хуже, ещё страшнее. Юрий за земли свои опасается.

— За Рязань?

— Нет, саму-то Рязань каким-то вонючим степнякам не взять, там валы — ВО!! Но земли пограбить, да народ посечь да полонить степняки могут. Вот и собирает князь Юрий рать, боярина своего Коловрата к черниговцам послал за подмогой, да мы поможем, побьём врага, ты не сомневайся. А я вот на Москву теперь еду.

— Володь, но я как-то... не готова. Вот так, сразу.

— Евдокия! Давай руку! Пошли!

— Куда?

— Через костёр прыгать. Идём!

— А... а потом?

— А потом купаться пойдём, сегодня вода волшебная. Да идём же, княжна моя. Не бойся, идём!

— Княжна?

— Княжна. Ты — княжна. И эта ночь — наша...

Глава 2

...историков размер орды определялся в 300 тысяч воинов, а с учетом отрядов, примкнувших по пути, и отрядов народов, покоренных на пути к Волге, озвучивалась цифра в 500 тысяч человек. Древнерусские летописи не дают точных цифр, указывая только на огромный размер татаро-монгольской армии. Ее многочисленность подтверждают и армянские источники.

Тактика татаро-монгол носила ярко выраженный наступательный характер. Они стремились наносить стремительные удары по захваченному врасплох противнику, дезорганизовать и внести разобщенность в его ряды. Они, по возможности, избегали больших фронтальных сражений, разбивая противника по частям, изматывая его непрерывными стычками и внезапными нападениями. Для боя монголы строились в несколько линий, имея в резерве тяжелую конницу, а в передних рядах — формирования покоренных народов и легкие отряды. Бой начинался метанием стрел, которыми монголы стремились внести замешательство в ряды противника. Они стремились внезапными ударами прорвать фронт противника, разделить его на части, широко применяя охваты флангов, фланговые и тыловые удары.

Сильной стороной монгольской армии было непрерывное руководство боем. Ханы, темники и тысячники не бились вместе с рядовыми воинами, а находились позади строя, на возвышенных местах, направляя движение войск флагами, световыми и дымовыми сигналами, соответствующими сигналами труб и...

— ...вот, вот этот магазин, о котором я вам говорила, посмотрите налево, — Элеонора вновь резко оборвала на полуслове свою увлекательнейшую лекцию по истории, которой она успела усыпить больше половины нашего автобуса. Впрочем, я уже привыкла к такой манере экскурсовода. Она, верно, не может иначе — постоянно сбивается на то, что видит за окном. Вот, и сейчас Элеонора какой-то невзрачный с виду магазинчик рекламировать принялась:

— Именно тут, ребята, можно купить самые настоящие покровские пряники, мы обязательно остановимся тут на обратной дороге. А те покровские пряники, что продаются в Москве, по большей части подделка, причём скверного качества и по завышенной цене. Что ты хочешь сказать, мальчик? — наш экскурсовод увидела тянущуюся вверх руку Величко

— Элеонора Витальевна, мне нужно выйти.

— А потерпеть ты не можешь?

— Нет.

— Потерпи, пожалуйста, сейчас выедем из Покрова, остановимся.

— Нет, остановите!

— Что, так плохо?

— Быстрее!! ЫЫЫ!

— Ну, хорошо, хорошо, не волнуйся, мы сейчас...

— БУЭЭЭ...

— ТВОЮ МАТЬ!!!

Последнюю фразу сказал не Величко, это сидящий рядом с ним Руслан Салихов сказал. Вообще-то, он не только это сказал, он много чего сказал, но я, как девочка приличная, всякие гадости за ним повторять не стану. Пусть даже Салихов и прав, Величко действительно и то, и другое, и третье. Присоединяюсь.

Нет, ну надо же было столько жрать! Бегемот вонючий. Конечно, мы остановились, но было уже поздно. Особенно мне Ленку Гаврилову жалко, а Величко — козёл и придурок, убить мало. Ленка же даже разревелась, когда в туалете на бензоколонке мы ей помогли снять кофточку и она увидела, во что та превратилась.