Фокусник

Осторожно выпутавшись я сполз с кровати, увернулся от пытающейся поймать меня руки, подсунул как слабую замену многострадальную подушку и отправился умываться. Вода шла слегка теплая, но умыться получилось. В этом году вообще отопление грозились включить не раньше декабря, но обошлось. Подмигнув отражению поморщился, закрыл ладонью глаз, потом другой. Левый все еще видит плохо, врач говорил, что это пройдет и "функция восстановится", но пока что глядеть на мир приходится искоса. К тому же цвет радужки в нем все еще отличался от правого, отчего меня некоторые знакомые дамы с умилением называли "котиком".

В холодильнике стояла одинокая кастрюля, на дне которой оставалось ровно на одну порцию гречки. Определенно, что-то надо делать с деньгами. Только что? Поставив кашу обратно я снял с огня чайник, заварил травяной чай, собранный мамой в семейном поместье. Вообще-то они нам еще и картошки привозили "с фазенды", но корнеплоды были проданы после одной особенно неудачной авантюры. Отец, выйдя в отставку и поглядев на творящийся на гражданке бардак, "эвакуировал гражданское население" в направлении малой родины, где был куплен дом рядом с бабушкиным и взята то ли в аренду, то ли просто так земля. Мама и младшая сестра теперь жили там, причем неплохо жили, отец что-то крутил с местным колхозом и обещал, что еще немного и прибылей хватит даже нашим внукам. "Еще немного" никак не наступало, зато огород спасал, даже на натуральный обмен оставалось.

Допив, ополоснул чашку и поставил в сушилку. У Леськи смена только завтра, но вечером она идет в техникум, так что опять можем не совпасть по времени. То я прихожу, а она уже спит, то наоборот. Нормально, отец вон иногда по полгода в командировках был и ничего.

Слышал, что нормальные люди целуют свою девушку на прощание перед уходом, но я свою знал и получить спросонья по морде не хотел. Так что просто сгреб с тумбочки в прихожей пакет с туфлями, сунул в сумку и вышел.

— Опять куда-то собрался, хулиган! Вот я позвоню в исполком, чтобы тебя забрали!

— И вам доброго утра, баб Маша! — Мгновенно выскочившая из-за двери соседка повернула голову по-птичьи, смотря как я звеню ключами, потом мирно отозвалась: — Хулиганишь? Ну давай, давай. Доброго.

И отвернувшись, ушла к себе в квартиру. Вообще-то у нас хороший район, просто... Ну вот много у нас таких. На третьем этаже — дядя Вася, запойный фокусник, на шестом вот — баба Маша сумасшедшая, на девятом Диего Иванович, политзаключенный и людоед. Впрочем, если подумать, то самые обычные люди. Просто слегка необычные. Хотя как говорят классики, простые у нас только дубли, а наш подъезд заселен оригиналами!

— Привет, Вася, на работу?

— Точно, теть Нин. Один дайте, как обычно.

Пожилая женщина взяла монеты, вытащила пирожок из кастрюли и протянула мне:

— Что, не кормит тебя твоя вертихвостка? У меня-то пирожки вкуснее!

Вот это было неправдой. Тетя Нина, пенсионерка, готовила все-таки хуже. Другое дело что она это делала ежедневно, а Леську поди заставь. Нина Ивановна занималась этим делом уже четвертый год, когда стало ясно, что лучше жизнь становиться не торопится, а внуков надо как-то поднимать. По утрам ее окна загорались первыми, а когда народ шел тетя Нина уже сидела с большой кастрюлей рядом с остановкой. "Пирожки простые" и "пирожки сезонные", горячие и ароматные. Собственно, у нее только они и получались, все остальное было очень странным на вкус, потому она только пирожками и торговала.

— Вам, теть Нин, давно пора ларек открыть. Бизнес расширить, ассортимент.

— Да я уж так, по старинке. Людям хорошо, мне хорошо, чего еще? Новинку придумала, "пирожок бинарный". Вот с этого конца — сосиска, а вот с этого — пюре. Полноценный завтрак!

— Идея отличная, название не очень. Все будут думать, что же произойдет после смешивания ингредиентов.

— Да? — Она задумалась, машинально отпуская пирожок следующему покупателю. — Может, "дуалистические"?

— Наводит на мысль о единстве и борьбе противоположностей, тоже не очень. Назовите просто — "двойная радость"!

— Да уж как-то это название... "Радость", да еще двойная?

Их поколение почему-то радоваться не любит. Или она какой-то нюанс видит? Я пожал плечами, прикинул, не взять ли еще один пирожок и оглянувшись на подходящий автобус решил экономить. Хорошо быть невысоким и тощим: во-первых меня труднее поймать, во-вторых тому же Димке одного пирожка было бы мало. Мне тоже мало, но у меня оправдание — рост и вес! А ему не сэкономить... Ладно-ладно, я почти не завидую здоровякам. С детства привык, да и убегать в случае чего легче. Я, например, мог забраться на дерево гораздо выше любого пацана в нашем доме, потому что меня выдерживают более тонкие ветки. Проверено, доказано, подтверждено. Отец, сняв меня оттуда, поставил резолюцию ремнем. Больше я не рисковал.

Подмерзший на остановке народ рвался в теплый автобус отчаянно, изо всех сил, с матом и воплями. Вжавшись между какой-то пузатой женщиной и не менее пузатым гражданином я повис, изредка доставая до пола ногой, просто чтобы быть уверенным в его существовании. Была мысль задремать на весу, но я как-то уже лопухнулся: просыпаюсь, а в автобусе полно свободных мест и только мы с моей неожиданной опорой стоим в обнимку. Деликатная женщина попалась, будить не хотела. Правда Леська ее духи все равно учуяла и целый день дулась.

Итак, раз есть свободные сорок минут, то почему бы не составить план на день? Денег в кармане шестьсот рублей. Даже в у.е. перевести не удастся... половина? Маловато. Значит надо кровь из носу добыть хотя бы тысяч пять. Иначе до зарплаты не доживу, меня съедят во сне.

— ... с чаем беда, осталась одна пачка! — Донеслось из кабины водителя и мне пришлось согласиться. Вот, у всех мысли одинаковые.

У кого можно занять? На работе точно голяк, значит в издательство? Можно ли там выпросить аванс? А под что просить-то? Под новую, читай первую, книгу? Или снова вычитку перевода брать? Скукотища, однако. Зато хоть что-то платят...

Не находя выхода организм решительно начал готовиться ко сну. Не кормят? Спи! Нет денег? Спи! Скучные мысли? Спать-спать-спать...

— "Колебалка", выходим, не задерживаемся!

Ну вот, только разморило.

Комплекс зданий института занимал целый квартал. На виду было современное девятиэтажное строение "из стекла и бетона" с жизнеутверждающим лозунгом на крыше, но основные дела делались в старых, послевоенной постройки угрюмых "сараях" на задворках. Огромные студии, помещения с закрытыми тканью странными агрегатами, испытательные стенды, хранилища всяческих коробок с неясным содержимым. Часть зданий отключили от электричества, жили только административный корпус и аппаратные — их тоже хотели отключить, но не удавалось придумать, зачем тогда вообще нужен институт?

— Дядь Гурий, работу возьмете?

Сидящий за стойкой гардероба старик медленно поднял на меня глаза и величественно двинул бровью. Я выложил пакет с леськиными туфлями. Бровь опустилась: работа была принята. Старик подрабатывал в гардеробе последние годы, по слухам он жил одиноко, бедно и брался за любую работу, на которую хватало сил. Мастерил из дерева и кожи всякие штуковины на продажу, мог расписать икону или починить обувь, брался за починку часов и всякой электрики, так что по утрам к нему было две очереди — одна как к гардеробщику, а вторая к мастеру. Впрочем, в последнее время по второму поводу обращались реже, лишних денег ни у кого не было, старались все делать сами.

— Спасибо, денег пока нет, я отдам потом?

Снова величественный кивок, он убрал пакет под стойку и повернулся к нетерпеливо подталкивающему меня сотруднику. Я посмотрел вслед уходящим в светлые, просторные кабинеты бухгалтерам, инженерам и прочим работникам умственного труда, а потом не раздеваясь открыл обшарпанную дверь и нырнул в проход. Каждый шаг удалял от света и тепла, звуки становились все гулче, потолки все выше, штукатурка на стенах блекла. Рекламные плакатики сменили доски передовиков производства, потом потянулись стенды с пожелтевшими от времени инструкциями и выцветшими членами Политбюро. Если парадное административное здание было полно света и людей, то здесь царили пустота, тьма и странные запахи.

Из дверей первой рабочей аппаратной по ушам бил включенный на полную мощность "Лед зеппелин", пахло водкой, а заглянув я привычно обнаружил на многочисленных экранах извивающихся полуобнаженных девиц. Короче, шла нормальная подготовка к работе: спиртом прочищалась аппаратура, музыкой тестировались звукосъемники, а девицы поднимали настроение лично оператору, что очень важно для продуктивного труда на благо страны. Раньше, по рассказам, вместо девушек заставляли слушать записи пленумов ЦК, но это почему-то мотивировало не слишком. Сейчас, когда лишить премии довольно трудно в связи с тем, что зарплату задерживают уже который месяц, моральный облик сотрудников стремительно падал.

Кое-как разогнав рукой табачный дым я осмотрелся.

Старший оператор смены Алексей, седой мужик лет тридцати, сейчас копался в электронных потрохах основного пульта, на мое приветствие что-то невнятно пробурчав. С утра у него как правило настроение было плохим, так что я не обращая внимания просто пошел к стеллажу. Спецкассеты отработанных материалов лежали тремя аккуратными стопками одинаковой толщины — лучшее подтверждение того, что вчера работала женская смена, у них каждый оператор делает ровно столько, сколько все остальные. Вот мужская смена все наваливает в кучу, не считаясь, причем делает всегда то больше, то меньше нормы.

— Здорово, писатель!

Пока я сгружал все в сумку, Алексей доделал свои таинственные дела и теперь протягивал мне руку. Пожав, я осведомился:

— У тебя как с...

— Голяк.

Вздохнув, я пожал плечами. Не спросишь — не узнаешь, так?

— А вообще...

— Ни у кого.

Пришлось вздыхать еще раз. Для соблюдения "правила трех" я открыл было рот...

— Обещают выдать октябрьские перед новым годом. И даже премию какую-то. Врут, не верь.

Алексей мрачно плюхнулся в кресло, не глядя потянулся рукой к пульту, пощелкал тумблерами. Зеппелин смолк, заиграли Скорпионс. Выносить этот звуковой удар могли только привычные операторы, а меня "Ветром перемен" вынесло в двери.

Поковыряв в ухе мизинцем и потряся головой я прошел мимо дверей второй аппаратной, где сейчас никого не было, свернул за угол, спустился по лесенке, поднырнул под металлическую балку и наконец добрался до заветной двери. "Третья рабочая" считалась наименее престижной аппаратной во внутреннем рейтинге. В ней со времен постройки не менялось оборудование, здесь было холодней, чем во всей остальных, в общем то еще местечко. Женщины из второй смены вообще боялись сюда спускаться. Это было царство Вадика, самого пофигистичного человека из всех, которых я знаю. Собственно, только он здесь и мог работать, потому что перенастроил все под себя и теперь только он один знал, что чем включается и выключается. Сейчас из динамиков звучало что-то классическое и совершенно не соответствующее обстановке.

— Вадь, здорово. Как жизнь?

— Денег нет.

Ну вот что они все об одном?!

— А что есть?

— Есть чай. Будешь?

Чайник, за один намек на который пожарники вздернули бы любого из пойманных на месте, уже потихоньку закипал, так что я без лишних слов плюхнулся на стул, запихнув сумку с кассетами под него. Институт работал уже лет тридцать и особой тайны в том, для чего он был создан не было — коллектив дружными усилиями ковал то ли щит, то ли меч страны. В нем даже было какое-то подобие секретности — операторы вели отчетность по каждой отработанной кассете, начальники отделов вносили результаты в списки с суровыми грифами "для служебного пользования", всех нанимаемых на работу обязательно опрашивал секретчик. А потом полученные в ходе работ материалы отдавались курьерам, в которые по традиции брали на несколько месяцев молодых ребят предпризывного возраста. Веря на слово, что мы ни разу ни шпионы, нас свободно выпускали за проходную и никак не контролировали, куда мы с полученными материалами отправимся.

Один курьер был наркоманом, второй — племянником замдиректора и оба почти не появлялись на работе, а третьего, то есть меня, в результате гоняли по всему городу. Ничего, мне поначалу даже нравилось. Я после больницы думал с трудом, а работали толком одни ноги. Зато проездной оплачивают и с работы можно уйти когда захочешь.

— Что пьете, молодежь? Судя по таре — дивный дар Грузии?

Высокий мужчина в строгом костюме вошел в аппаратную, привычно пригнувшись, и тут же направился к шкафу с материалами.

— Дарджиллинг, Вячеслав Афанасьевич. Будете?

— Пфф... Вадик, названный тобой сорт произрастает лишь в одном месте благословенной земли Гималаев и стоит он столько, что моей-то зарплаты на пару чайничков хватит, не то что вашей. Так что увольте от своей подделки, молодые люди, я уж лучше кофейку.

Закончив подсчет кассет он выложил их передо мной и протянул папку для росписи, а потом быстро исчез, оставив после себя запах какого-то дорогого парфюма. Замначотдела по тех.части был дружно ненавидим всеми сотрудниками за способность мгновенно принизить любое достижение и погасить любую радость. С другой стороны если не высовываться, то вполне вменяемый человек...

— Вадь, чего это ты решил понтоваться перед Барином?

— Да никаких понтов, я в фирмочке одной подрабатывал сторожем, ночевал там в смысле. Они колониальным товаром решили торговать, но что-то не задалось. Вот мне вместо зарплаты ящик чая и остался. Остальное продавцы растащили.

— Целый ящик? Сколько ты у них получал?!

— А ничего не получал, хозяин дело открыл, ему иностранцы денег на развитие и образцы товара прислали, и все. Нету его, уехал куда-то.

— Если это тот самый дорогой чай, то его продать и год жить можно!

— Да ну, чего суетиться. Тебе покрепче?

— Давай! — И я под одобрительный хмык "вынул из воздуха" две конфеты. Остатки былой роскоши, сейчас у меня меня из "боезапаса" оставалось одна "Цитрон", одна "Белочка" и турецкий леденец в целлофановой обертке. Маловато для настоящих чудес.

Чай был хорош! Уговорив впрок два стакана я стал намекающе смотреть на Вадика, тот задумчиво глядел в стену перед собой. Пришлось вспомнить Леську и начать вздыхать как можно тоскливее. Таланты у меня не те, но спустя двадцать минут я выходил из аппаратной пряча в сумку пакет. Ну вот, как в тему Чайф пели! Не пачка, но пол пачки точно есть! Живем!

Теперь бы где-нибудь мяса достать. И денег.

Выйдя из мрачных катакомб на свет я поднялся на второй этаж, нервно принюхиваясь к доносящимся из столовки ароматам, и аккуратно, по стеночке, стал красться мимо дверей. Вот сейчас дойду до той, крайней, подпись поставлю и свободен! В открытые двери было видно общий зал и мою непосредственную начальницу, милейшую Софью Марковну, которая сидела на своеобразной возвышенности за массивным столом, обозревая подвластные ей владения. Прическа "седой одуванчик", на плечах шаль, сколотая большой янтарной брошкой, милая улыбка — я дождался, пока эта худенькая пожилая женщина не отвернется и быстро пересек дверной проем, стараясь спрятаться от всевидящего взора.