Цена правосудия (продолжение Дорогого подарка)

Рамон вошел к воспитаннику без стука. Фабиан сидел в кресле у окна, поджав ногу и опи­раясь локтями на подоконник. Герцог прикрыл дверь и прислонился к стене, заложив руки за спину.

— Я прошу прощения, — сухо сказал полукровка, не отрываясь от созерцания предрассвет­ного мрачного неба за окном. — Этого больше не повторится, — и он задрожал от скрытой обиды.

Рамон рассматривал свои туфли. Потом его взгляд убежал на разворошенную гору подушек у камина, на чурбачок для заточки когтей, на маняще мягкую постель, на длинные ноги воспитанника... и, обращаясь к ним, герцог глуховато сказал:

— Бьяно, прости меня.

Подросток подскочил на подушках, как будто его ткнули сквозь них шилом, и развер­нулся к опекуну.

— Как? — тупо спросил паренек.

— Как только сможешь, — Рамон оторвался от стены и присел на спинку кровати. — Мне не следовало скрывать то... то, что есть.

— Дело не только в этом, — скороговоркой пробормотал Фабиан, краснея и опуская глаза.

— Бьяно, я ведь уже говорил...

— Да помню я! — вскричал полу-оборотень, хватив кулаком по подлокотнику. — Ничего вы не понимаете! Я же... я уже даже девиц завел, и все равно! Все равно снится...

— Хочется? — ровно спросил томоэ. Подросток кивнул.

— Бьяно, — герцог привстал и потянулся к нему, но мальчишка дернулся к спинке кресла, и Рамон вер­нулся на место. — Поверь мне, через год-другой это все будет вызывать у тебя только смех.

— Почему это? — возмутился мальчишка, обиженный небрежением к своему горю. — Вы-то почем знаете?

— Я еще не так стар, чтобы забыть себя в твоем возрасте, — фыркнул томоэ. Они помолчали, герцога клонило в сон. Как же не вовремя прискакал этот отец Эмиль, и ведь не врет, вот что самое интересное!

— Через два года будет потом, а сейчас? — приглушенно спросил паренек. Мужчина, поглощенный своими мыслями, резко вскинул голову и невесело усмехнулся. Фабиан пристально смотрел в узкое лицо, обве­денное длинными, ниже плеч, темными волосами.

— Что сейчас? — повторил мальчик, снова чувствуя, как екает где-то внутри. Так бы и смот­рел, не отрываясь...

— Нельзя все время заниматься самоистязанием, — сказал эмпат, проводя рукой по лицу. Вот рухнуть бы и уснуть, но подросток неотрывно смотрел на него, жадно и жалобно одновременно, будто впитывая каждую черточку. — Бьяно, ну перестань.

Мальчишка истерически засмеялся.

— Ах, перестань? А что ж мне делать, если вы такой... такой...

Он смолк и в досаде отвернулся.

— Какой?

— Притягательный, — после паузы тихо и зло сказал Фабиан. снова глядя в окно. Рамон не смог ответить. От мысли, что подросток и впрямь испытывает к нему влечение, становилось не по себе, но виноват в этом только он сам, эмпат, черт его побери! Как же ловко и к месту он закрывал глаза на все, что творилось с мальчишкой, отказывался понимать, отчего эти неотрывные взгляды, улыбки и слова невпопад, частые, без повода, прикосновения... дозакрывался. И что теперь с этим всем делать?

— Ты не сможешь жить, непрерывно борясь с собой.

— Смогу!

— Угу. Траванешься, как в прошлый раз, или зарежешься? — хмыкнул опекун.

— Прекратите издеваться! — в лицо герцогу вспыхнули огромные голубые глаза. Светящиеся.

— Бьяно, скажи честно, от того, что ты все время себя грызешь, что-то меняется? — обре­ченно спросил томоэ. Да, разговор будет долгий...

— Нет, — огрызнулся подросток. — Но это не значит, что не нужно бороться! Я хочу вырвать эту дрянь!

— И как прополка, успешно?

Фабиан мотнул головой и отвел глаза.

— Так что ж ты терзаешься? Если ни от угрызений совести, ни от самобичевания никакого проку — зачем себя мучить?

— Потому что это грязно и подло, — отозвался мальчик, уставившись на свои колени.

— Ты что, себя наказываешь? — спросил Рамон, подавшись вперед. Вот оно что! Погрязши в бездне греха, мы решили себя выпороть!

— Ну нельзя же все так оставить? — вздохнул мальчишка.

— Почему нельзя?

Фабиан открыл рот, закрыл, покусал губу, опять открыл... и подозрительно сощурился на Рамона.

— Вам что, хадизарского греха захотелось?!

— А по шее? — поперхнулся герцог, многого ожидавший, но не столь "прозорливого" предпо­ложения.

— Это... это плохо, — сказал мальчик. — Желать вас... мужчину! — выкрикнул он.

— Фабиан, от того, что ты себя наказываешь, ничего не меняется — лучше тебе не стано­вится. Так может, хватит шарахаться от меня, как упырь от серебряной вилки?

— Но мне же снится! — в отчаянии возопил Фабиан. — Что вы... и там я... и... ох! — он закрыл лицо руками. Рамон подошел и положил руку ему на плечо. Плечо дернулось.

— Слышал поговорку — запретный плод сладок?

— Ага, — мальчик покосился на опекуна сквозь разведенные пальцы, но вырываться не стал. Уже лучше, раньше бы тяпнул.

— Может, чем сильнее ты себе запрещаешь, тем больше хочется?

Подросток изумленно замер. Пока он с минуту переваривал эту светлую мысль, герцог присел на постель и подавил зевок.

— Ну... может быть... Так что, все так и бросить?!

Рамон засмеялся, хотя больше всего ему хотелось дать этому упертому существу по голове.

— Это пройдет, Бьяно, и пройдет только быстрее, если ты перестаешь грызть себя днем и ночью.

— Но ведь мне же... Вы что, не понимаете, что мы делаем во сне?! — не унималось дитя, твердо желая страдать дальше.

— А не наяву? — серьезно спросил Рамон.

— Еще не хватало!

— Так чего ты изводишься? — томоэ устало потер рукой лицо. Мягкая постель манила по­сильнее куртизанки, и герцог с наслаждением растянулся на одеяле и закрыл глаза.

— Н-но мне же хочется... когда я вас вижу...

— Пока ты с этим так рьяно борешься, ты только себя распаляешь, — пробормотал он. Боги, как хочется спать...

Фабиан задумался, теребя кисточки от завязок воротника. Получалось, что томоэ был прав: чем сильнее подросток терзал себя угрызениями совести, тем инте­реснее становились сновидения. Покосившись на герцога, занявшего половину кровати, мальчик робко примостился рядом. Не гнать же его отсюда... Их связь как была, так и осталась, полукровка ощущал усталость Рамона почти как свою, и томоэ устал отнюдь не от походов по юбкам. Он чувствовал себя загнанным волком, которого обложили со всех сторон; пока еще охотники улыбаются и подманивают добычу куском мяса, но за их спинами уже рычат гончие и тлеют запалы мушкетов... Фабиан прилег рядом, неуверенно глядя на крючконосый профиль. Сказать томоэ, что он понимает?..

— А с девицами у тебя как? — вдруг спросил эмпат. Парнишка вздрогнул от неожиданности.

— Нормально, — буркнул он. Рамон улыбнулся, девушек воспитанник менял, как пер­чатки. Любил разнообразие.

— Рамонами их не зовете?

— Вот еще! — вознегодовал начинающий герой-любовник.

Герцог фыркнул и захохотал. Фабиан мрачно наблюдал за приступом веселья.

— Подростки — это неописуемо, — поделился эмпат, отсмеявшись.

— Ха-ха, — мрачно ответил Фабиан и вытащил из-под головы опекуна вторую по­душку.

— И как оно вам?

Полу-оборотень засопел.

— Нормально, — наконец выдавил он. Ну с чего, с чего Рамону взбрело обсуждать именно это?!

— О-о, даже так? А вы боялись.

— Ничего я не боялся!

— Угу, а кого трясло от отвращения при одной мысли о сеновале или, скажем, ковре... хадизарском?

Фабиан выругался и двинул кулаком опекуну в плечо:

— Хватит издеваться!

Герцог, не глядя, повернулся, обхватил воспитанника рукой и придавил к покрывалу. Идальго дернулся раз, другой, третий... без толку, как в клещах.

— Томоэ, а вот скажите, — паренек сдался и попытался устроиться поудобнее, — скажите, почему они так любят целоваться?

— Вам не нравится? — несколько удивился Рамон, приоткрыв один глаз.

— Взаимный слюнообмен — это, между прочим, невкусно, — холодно ответил Фабиан.

— Да? Я никогда не задумывался над этой стороной проблемы...

Светало; огня в комнате не было — и герцог, и его паж прекрасно видели в темноте. Рамон уже за­сыпал, уткнувшись носом в русую макушку воспитанника, когда мальчишка пихнул его в бок.

— Умг?

— Томоэ, томоэ, а вы уверены? Вы уверены, что это пройдет? — жалобно взмолился подрос­ток. — И что если я не буду ругать...

— Уймись, не то придушу, — сонно пробурчал эмпат, переворачиваясь на другой бок. — Быстро спи!

За спиной облегченно вздохнули, пошуршали накрахмаленной простыней и подкатились поближе.

В полдень Фабиан проснулся в гордом одиночестве. Мальчик сонно поскреб ма­кушку, протер глаза и потянул носом. Пахло Рамоном, причем буквально всюду. На подушке лежало несколько длинных темных волос. Он что, спал тут? Спал?! Фабиан судорожно дернулся и резко сел. Память еще была в полусне, но подтвердила, что да, спал. А теперь исчез, оставив по себе сложенную вдвое записку. Парнишка схватил листок, трепеща от жутких пречувствий.

"Доброе утро, дон Эрбо. Памятуя о вчерашнем, решил вас не будить и на торжественный молебен отправился в одиночестве. Не скучайте, позавтракайте без меня. Раньше семи не вернусь. Не забывайте об уроках.

Ах да, сны не беспокоили?"

Полу-оборотень тупо уставился на крупные, размашистые строки. Сны не беспокоили. Он вообще давно не спал так крепко, сладко и совершенно без сновидений. Выходило, что Рамон был прав — Фабиан всю ночь провел у него под боком, и ни одна неприличная греза парнишку не посетила.

Подросток захохотал, подбросил бумажку к потолку и растянулся на кровати. Боги, ну и дурак он был! Злился на томоэ черт знает из-за чего, а выход был так прост! И Рамон ми­гом его нашел: плюнуть на все эти бредни и жить себе дальше, вот и все. Полукровка за­мурлыкал, перевернулся на живот и зарылся лицом в подушку томоэ. Мм, чудно пахнет, так бы и вывалялся весь в этом запахе! Впрочем, от него и так пахнет Рамоном со всех сторон...

Спустя полтора часа подросток, ведя под уздцы любимую кобылу, вышел со двора, брезг­ливо осмотрелся и вскочил в седло. Грязищи вокруг было — море разливанное. Власти го­рода явно считали канализацию и водостоки совершенно излишней роскошью. Пахло со­ответственно масштабу экономии.

Полу-оборотень задумался. Куда себя деть, он не знал: все друзья были на праздничном молебне в честь богини Араны. Поразмыслив, он решил прокатиться к дому Робийяров и посмотреть, как поживают кровные враги.

А поживали они хорошо: мощную каменную стену в четыре человеческих роста, ворота, с которыми не сладит и таран, и густую сеть защитных заклятий не всякий может себе позволить. Где-то внутри этого сооружения, как ядро в фундуке, скрывался дом, но он был пуст: почтенное семейство взывало к богам вместе с королевским двором. Фа­биан, без толку покрутившись вокруг ограды, уже надумал ехать домой, как вдруг в темном моно­лите стены отворилась калитка. Полукровка вытянул шею, разглядывая миниатюрную даму в сером осеннем плаще, которая вела в поводу невысокую хадизарскую лошадку.

"Какая-то падме Робийяр," — подумал дон Эрбо, пытаясь припомнить, сколько в семье Ро­бийяров здравствующих женщин. Дама ловко вскочила в седло и тронула коня, но отбы­тию помешал выскочивший следом слуга. Он бросился к госпоже, схватил кобылу под уздцы и принялся с жаром уговаривать даму одуматься и вернуться, Медона кишела пре­ступниками всех мастей. Фабиан был со слугой согласен — аргасская столица была не самым безопасным местом для одинокой женщины; дама тоже прислушалась к гласу рассудка и повернула домой. Падме Верона... Аквильское имя.

Фабиан еще ни разу не встречал женщин из рода Робийяр живьем, и они его весьма ин­триговали. Об Элеоноре Робийяр Рамон отзывался со странной смесью иронии и непод­дельного уважения, а Бертиле... Фабиан не раз останавливался перед портретом покойной герцогини в Ро­молле. Красивее женщины он не видел: черные кудри, мраморно-белая кожа, точеные черты лица, да еще завораживающий, странный огонь в голубых глазах... Интересно, какова третья? Такая малютка...

Однако ломиться к даме без подарка было неприлично, и дон Эрбо окинул улицу цепким взглядом: лавки ювелиров, парфюмеров, чулочников, перчаточников зазывно скрипели вывесками, но сильно тратиться не хотелось. Фабиан поехал вниз по улице, высматривая магазин подешевле. Он уже пригляделся к цветочнице с обвисшими букетами, как вдруг чуткие уши полу-оборотня уловили некий посторонний, еле слышный звук: где-то плакал котенок. Рассудив, что пушистого дара с падме Робийяр хватит за глаза и за уши, Фабиан поехал на звук и вскоре выудил из подворотни тощего котенка месяцев трех на вид. Дрожащее мокрое создание несказанно обрадовалось полу-оборотню и с любо­пытством облизало его палец, попытавшись добыть из него молоко.

"Не возьмет — себе оставлю", — подумал подросток, завернул находку в платок и сунул за пазуху, после чего вернулся к рокуэльскому посольству.

Слуга-рокуэлец и бровью не повел, получив приказ вымыть, обработать средством от па­разитов и накормить полосатый комок. Все знали, что герцогский воспитан­ник клыкаст и когтист, отчего бы ему не позаботиться о мелком собрате?

Пока из помоечного котенка делали аристократа, Фабиан изготовил небольшой пакет и запечатал печатью герцога, без зазрения совести стащив ее из рамонова секретера. Каменная стена, мощные ворота и вязь заклятий вокруг дома — это защита от воров, а вот посланца его сиятельства должны встретить и препроводить...

Через полчаса невозмутимый и исцарапанный лакей вручил молодому дону очарова­тельное серебристое создание с черными полосками и огромными зелеными очами. Ко­тенок, на проверку оказавшийся кошечкой, угнездился в кармане благодетеля и заснул, переваривая селедочный хвост. Паренек сунул пакет в другой карман и снова спустился во двор. Он знал, что Робийяры вернуться домой не раньше, чем через три-четыре часа вечера, и у него будет время хорошенько пошарить в особняке.

Мальчик оставил коня в трактире неподалеку от особняка Робийяров и трижды дернул за веревку колокола у ворот. Ждать пришлось долго, минут двадцать — видимо, прислуга устро­ила себе праздник жизни в честь отъезда хозяев на богомолье. Наконец отворилось крошечное решетчатое оконце, и пара мутных серых глаз пробуравила визитера крайне неприязнен­ным взглядом.

— Че надо?

— Пакет от герцога Вальдано, — парнишка ткнул в решетку пакетом. С той стороны глухо выругались; серые глаза удивленно заморгали. Решеточка скользнула вниз.

— А ну-ка, дай... те сюда.

— Лично в руки только члену семьи, — сухо ответил Фабиан.

— Дык... нету никого, все молятся, одна младшая...

— Значит, лично в руки падме... — мальчишка многозначительно смолк, но ему не ответили. Скрипнул засов, возвестив, что печати поверили, неподалеку от ворот приоткрылась ка­литка, так что Фабиан еле-еле протиснулся в щель боком. Его встретили парой мушкетов и магическим амулетом. Обладатель мут­ных глаз просветил пакет, убедился в отсутствии яда и порчи, а так же — в подлинности печати, и кликнул некоего Антуана.