Всё не так

Продолжить монолог Пете не удалось — помешал протяжный свист. Это свистел показавшийся из-за угла Мишка.

— Салям алейкум! — поприветствовал Мишку Ринат.

— Алейхем шолом, — в тон ему ответил Мишка, несколько сместив акценты.

— А этот пацак говорит на языках, продолжения которых не знает, — процитировал Ринат фильм "Кин-дза-дза!", умело подражая Леонову.

— Это как раз к тебе относится, — фыркнул Мишка, усаживаясь рядом с Петей и водружая магнитофон к себе на колени. — Ты по-арабски, кроме "салям алейкум", знаешь разве что "сезам, откройся". А я ивритских слов уже сотни две выучил, не меньше.

— Значит, точно уедешь? — спросил Петя скорее для проформы, ибо этот больной вопрос трое друзей обсуждали уже сотни раз.

— Конечно, уеду, — уверенно ответил Мишка. — Вот поступлю в универ, закончу — и сразу в Израиль.

— А если не поступишь? — поинтересовался Ринат.

— Если срежут на вступительных, тогда тем более уеду, — пожал плечами Мишка. — Стану я терпеть такой антисемитизм.

— На историческую родину, значит? — хмыкнул Ринат.

— Ничего смешного, — обиженно ответил Мишка. — Если подумать, то историческая родина есть у каждого человека.

"Моя — в Приамурье," — подумал Петя, но вслух сказал совсем другое:

— Ринат, а где у тебя историческая родина? В Крыму или Казани?

— Вот-вот, а еще говорят, что евреи жадные, — ехидно произнес Мишка. — У нас на весь Союз была одна автономная область, да и та давным-давно тю-тю, а у татар аж две АССР.

— Вообще-то, — задумчиво сказал Ринат, — мои предки попали сюда не из Крыма и не из Казани. Как гласит семейное предание, они пришли на Русь еще с Чингисханом.

— Чингисхан на Русь не ходил, — возразил Петя.

— Ну, тогда с этим, как его... Сабантуем... Обалдуем... Удэгеем?

— Субудаем, — подсказал Петя.

— Вот-вот, именно с ним. Зацените прикол: едет мой предок на коне, машет шашкой, вроде как буденовец...

Дорисовать эту замечательную картину Ринату не удалось — прозвенел звонок, оповещая школу о начале второго урока.

 

* * *

 

9:00

Минск

Белорусское республиканское управление КГБ

 

— Разрешите войти, товарищ полковник? — послышался голос из-за двери.

— Входите, майор, входите, — со вздохом ответил Николай Васильевич.

Хотя майор Борисов не приходился полковнику Грибусевичу ни другом, ни приятелем, ни даже сослуживцем (он работал не в восьмом отделе, а в пятом), Николай Васильевич всегда испытывал к нему приязнь и уважение. Собственно говоря, Борисова уважали все. Своим характером, манерами и даже внешностью он невольно напоминал полковника Стирлинга из фильма про семнадцать мгновений. Конечно же, Борисов, в отличие от Стирлинга-Исаева, не внедрялся в ФБР, не выкрадывал секреты из Белого Дома и не посылал шифровки Мюллеру. И все же интеллект, трудолюбие и аналитические способности майора не оставляли сомнений в том, что и он при случае мог бы совершить немало славных деяний во благо Отечества.

И все же на этот раз Николай Васильевич был приходу Борисова совсем не рад. Он знал, что разговор будет серьезным. То есть наверняка неприятным.

— Садитесь, — снова вздохнул Николай Васильевич. — Вы сказали по телефону, что у вас ко мне дело чрезвычайной важности?

— Да, товарищ полковник, — кивнул Борисов. — Дело у меня чрезвычайно важное. И, к сожалению, чрезвычайно неприятное.

У Николая Васильевича засосало под ложечкой.

— И... в чем же оно состоит?

— Это дело, — сказал Борисов, — касается одного из ваших подчиненных.

— Кого же именно? — поинтересовался Николай Васильевич, даже не пытаясь угадать.

— Дело касается Лукашевича.

— Простите, кого? — удивился Николай Васильевич.

— Лейтенанта Лукашевича. Из второго сектора.

— Ах, да!

Действительно, Николай Васильевич даже забыл о том, что у него есть такой подчиненный. Пожалуй, лейтенант Лукашевич был самым незаметным офицером не только в восьмом отделе, но и во всем управлении. Тише воды, ниже травы, особых примет нет... неудивительно, что эта фамилия могла запросто вылететь из головы.

— И в чем же... провинился лейтенант Лукашевич? — спросил Николай Васильевич.

— В том самом, — многозначительно ответил Борисов.

— В чем самом? — не понял Николай Васильевич.

— В шпионаже, — пояснил Борисов. — В шпионаже в пользу иностранной державы.

Николаю Васильевичу показалось, что кто-то огрел его обухом по голове. Действительно, такая новость могла огорошить кого угодно. Особенно если учесть, что в шпионаже обвинялся невзрачный и незаметный Лукашевич.

— А... это точно установлено? — с надеждой в голосе спросил Николай Васильевич. — Или только подозрения?

— Совершенно точно, — не оставил от надежды камня на камне Борисов. — Все данные тщательно проанализированы, и ошибки быть не может.

Николай Васильевич был просто потрясен. Лукашевич — шпион? Как же такое возможно? Уж на кого-кого, а на Лукашевича он бы не подумал никогда... Как не подумал бы, скажем, на Борисова.

— Здесь все детали, — сказал Борисов, доставая из портфеля-"дипломата" увесистую папку. — Отчеты о наблюдениях за обьектом, аналитические выводы, прочие доказательства...

Николай Васильевич даже не пошевельнулся. Что там читать — и так ясно, что Борисов все сделал как надо. На то он и Борисов.

— Я попросил бы вас, товарищ полковник, — добавил Борисов, — ознакомиться с материалами дела и... принять надлежащие меры.

Какие именно меры, майор не уточнил — но Николай Васильевич прекрасно знал это и сам. Арест, суд, приговор — а потом... Перестройка перестройкой, демократизация демократизацией, а статью об измене Родине еще никто не отменял.

— Разрешите идти, товарищ полковник? — встал из-за стола Борисов.

— Да-да, майор, идите, — отрешенно кивнул Николай Васильевич. — Впрочем, нет, постойте. Чисто любопытства ради... а на кого он работает? На какую страну-то?

— На Германию, — бесстрастно ответил Борисов.

— Твою мать... — выдохнул Николай Васильевич.

Борисов лишь кивнул головой, явно соглашаясь с подобной оценкой создавшегося положения.

Действительно, в такой нестандартной ситуации Николай Васильевич не находился еще ни разу.

 

* * *

 

11:30

Минск

Средняя школа номер 23

 

До конца урока литературы оставалось пятнадцать минут.

— Хотя "Разгром", — продолжила обьяснение нового материала Анна Станиславовна, — и является единственным значительным произведением Александра Фадеева, но тем не менее этого романа хватило писателю для того, чтобы войти в когорту советских классиков. После того, как "Разгром" получил очень высокую оценку со стороны не только советских, но и зарубежных критиков...

Увы, не все ученики 10-го "А" слушали рассказ о жизни и творческой деятельности классика советской литературы с должным вниманием. В частности, сидящие на последней парте Ринат и Петя предпочитали тонкостям русской литературы самостоятельные занятия русским языком. Они увлеченно играли в "виселицу".

Но и от этого интеллектуального занятия Рината отвлекли какие-то звуки, внезапно послышавшиеся из-за стенки.

— Что это там за базар в коридоре? — тихо спросил он.

— А, знаю, — кивнул головой Петя, явно что-то вспомнив. — Это делегация. Иностранцы.

— Ух ты! — Глаза Рината загорелись. — А откуда?

— Из Кишинэу, — ответил Петя.

— А это где?

— В Румынии.

— Тьфу! — разочарованно плюнул Ринат, угодив прямо в кружочек, изображающий голову нарисованного "висельника". К счастью, Анна Станиславовна этого не заметила.

— Чего плюешься-то? — поинтересовался Петя не столько укоризненным, сколько удивленным тоном.

— Да ну... — махнул рукой Ринат. — Тоже мне иностранцы. Добро бы американцы или, там, англичане.

— Размечтался, — хмыкнул Петя.

— Ну или, на худой конец, шведы или японцы. А то румыны.

— Ну так ведь заграница.

— Тоже мне заграница. Нет, Петруха, это неинтересно. Все эти румыны, поляки, юги, французы... Такие же соцстраны. Никакой разницы.

— То есть как это никакой разницы? — не согласился с Ринатом Петя. — У нас — генсек, в Румынии — король. У нас — одна партия, у них — несколько. У нас — один социализм, у них...

— Да ладно тебе, Петруха, — покачал головой Ринат. — В главном-то я прав, и ты это прекрасно знаешь.

 На это Пете ответить было нечего.

 

* * *

 

14:00

Ленинград

Германское консульство

 

Антон знал, что ждать ему оставалось совсем недолго. Еще четверть часа назад он был в очереди третьим. Однако вот уже вызвали и молодого экономиста, собравшегося в Мемель на международную конференцию, и пожилого киевлянина, желающего поехать в гости в родственникам в Лемберг. Следующим будет он, Антон Грибусевич.

  — Антон Грибусевич! — и впрямь послышался голос появившейся секретарши.

  Вскочив с места, Антон зашагал за секретаршей по коридору. Впрочем, до нужного кабинета ему пришлось пройти не более пяти метров.

  — Здрафстфуйте, — с заметным акцентом поприветствовал нового посетителя поднявшийся из-за стола пожилой чиновник. — Меня зофут Рудольф Гербер. Сатитесь, пошалуйста.

  — Большое спасибо, — на чистом немецком языке ответил Антон, пожимая протянутую руку. — Очень рад с вами познакомиться.

  — О, вы говорите по-немецки! — обрадовался Гербер. — У вас был очень хороший учитель.

  — Дело в том, — пояснил Антон, усаживаясь на стул, — что я уже два года работаю в минском филиале компании "Агфа-Вольфен".

  — Вот как! — понимающе кивнул головой чиновник, разглядывая принесенные Антоном бумаги. — И теперь, как я вижу, компания желает перевести вас в Берлин, где расположена ее штаб-квартира.

  — Именно так, — ответил Антон. — Но для этого мне нужна рабочая виза...

  — Понятно, — снова кивнул головой Гербер. — Что ж, Антон, начнем собеседование. Ваши фамилия, имя и... отшестфо?

  — Грибусевич, Антон Николаевич, — произнес Антон так отчетливо, как если бы немец и без того не мог увидеть эти данные в лежащей перед ним анкете.

  За первым привычно-анкетным вопросом последовали еще несколько ему подобных.

  — На следующий вопрос, — сказал чиновник, на сей раз глядя Антону прямо в глаза, — я рекомендую вам отвечать честно и без утайки. Есть ли у вас родственники, находящиеся на оккупированной территории?

  "Только не думать про бабушку Зину, только не думать про бабушку Зину..."

  — Нет, таких родственников у меня нет.

  — Считаю своим долгом довести до вашего сведения, — заметил немец ледяным тоном, — что ложный ответ на этот вопрос может повлечь за собой большие неприятности. Въезд лиц, находящихся в родственной связи с жителями оккупированных территорий, в пределы Германского Рейха по подложным документам является антигерманской деятельностью и наказывается заключением в концентрационный лагерь на срок от пяти до десяти лет. Причем после отбытия наказания преступник депортируется обратно на родину.

"Да, тут уж никакой советский консул не поможет..."

— Я говорю чистую правду.

"Никакой Зинаиды Мироновны Захарченко на этом свете не существует. Она погибла под бомбежкой в 1941 году. Так и в свидетельстве о смерти написано."

— Очень хорошо, — кивнул чиновник, и голос его немного оттаял. — Следующий вопрос. Есть ли у вас родственники среди германских граждан?

— Нет, — ответил Антон чистую правду.

— В таком случае, — несколько сожалеющим тоном сказал Гербер, — я должен вас предупредить, что максимум, на что вы сможете рассчитывать в будущем — это статус постоянного жителя.

Строго говоря, это было не совсем так — в свое время гражданство Рейха было предоставлено Королеву и Сахарову. Однако Антон прекрасно понимал, что ему до великих академиков далеко.

— Спасибо, я буду это иметь в виду.

— Очень хорошо, — кивнул немец, явно довольный тем, что с самой важной частью собеседования наконец-то покончено. — А теперь давайте-ка обсудим вашу квалификацию. Вы, стало быть, программист?

— Да, программист. Владею "Паскалем", "Коболом" и "Грундлегендом"... 

Беседа перешла в чисто профессиональное русло.

 

* * *

 

14:30

Минск

Улица Аэродромная

 

Дойдя до автобусной остановки, трое друзей уселись на скамейку.

— Так как вы с этими румынами разговаривали? — поинтересовался Мишка. — На каком языке?

  Самому Мишке пообщаться с делегацией не удалось — на четвертом и пятом уроках 10-й "Б" был занят контрольной по геометрии.

  — На румынском, естественно, а ты как думал? — с серьезным видом ответил Ринат. — Пришлось, правда, с утра его выучить гипнопедическим методом, как булычевская Алиса...

— Не смешно, — поморщился Мишка. — По-немецки говорили, да?

Собственно, это был не столько вопрос, сколько утверждение. Однако Ринат ответил отрицательно.

— Нет, по-русски. Один из них знал русский. Хрен его знает откуда...

— Вообще-то ясно откуда... — задумчиво ответил Петя, но тут Мишка его перебил:

— А о чем говорили-то?

— Да о разной ерунде, — махнул рукой Ринат. — Про Горбачева спрашивали, про перестройку...

— А у них там перестройка не намечается? — спросил Мишка.

— А им-то зачем? — пожал плечами Ринат. — У них Сталина не было...

— При чем тут Сталин? — удивился Петя.

— Очень даже при чем, — ответил Ринат. — Если подумать, то вся наша перестройка заключается в том, что на Сталина льют все больше и больше грязи.

— Ну и правильно льют! — запальчиво сказал Мишка. — Заслужил.

— Так уж и заслужил? — не согласился с Мишкой Ринат.

— А разве нет? Ну возьмем хотя бы лето 41-го, начало войны, катастрофу 22 июня...

— Э, нет! — покачал головой Ринат. — Если уж говорить о войне, то давай обсудим не только ее начало, но и конец. Если б не Сталин, так сейчас... так сейчас, наверно, никакого Советского Союза и на свете бы не было.

— Ну, положим, — заметил Петя, — это заслуга не только Сталина. Вернее, не столько Сталина...

Уж что-что, а историю Петя знал.

 

* * *

 

16:00

Москва

Редакция журнала "Огонек"

 

Вот уже два часа Тарас Захарченко занимался любимым делом — писал очередную статью. Как обычно, в процессе творчества он забывал обо всем — как о времени, так и о пространстве. И уж, конечно, Тарас не обращал ни малейшего внимания на то, что происходило в непосредственной от него близости.

  И все же на этот раз Тараса вернул к действительности легкий подзатыльник.