Всё не так

Миротвор Шварц, Август Мак Брелан

 

ВСЁ НЕ ТАК

 

 

 

"Нет, ребята, всё не так,

Всё не так, как надо!"

 

В.Высоцкий

 

"И всё вокруг меня не так,

Как я люблю,

Как я привык."

 

С.Михалков

 

 

Рассказ первый

 

Вниз по течению

 

 

9 мая 1988 года, понедельник

6:00

Минск

Улица Маяковского

 

— Союз нерушимый республик свободных...

  Проснувшись, Николай Васильевич Грибусевич испытал некоторое недоумение, увидев рядом с собой вместо жены белоснежную подушку. Но тут же вспомнил, что Клава еще в пятницу уехала в Чернигов проведать отца.

Придя в себя, он нехотя слез с кровати и отправился в привычное утреннее путешествие по маршруту "туалет — умывальник — кухня". Да и радиоточка, столь блистательно исполнившая роль будильника, также занялась привычным делом — выпуском новостей. Обычный утренний набор — вести с полей, перестройка, пленум партии, демократизация, борьба за мир, гласность.

Впрочем, Николай Васильевич размышлял совсем не об этом. В голову лезли совсем иные вещи, о которых ни одна радиодикторша в мире даже не подозревала. Например, наступающее уже в этом году пятидесятилетие. Поездка старшего сына в Ленинград. Ну и, конечно, предстоящая сегодня беседа с Борисовым.

И лишь словосочетание "новости спорта" заставило Николая Васильевича отвлечься как от своих мыслей, так и от поглощаемой жареной картошки.

— Вчера состоялся первый матч финальной серии чемпионата СССР по хоккею между московскими командами "Динамо" и "Спартак"...

Николай Васильевич весь обратился в слух. Будучи хоккейным болельщиком (естественно, динамовским), он тем не менее вчерашний матч посмотреть не смог, так как задержался на даче.

— В первом периоде, — продолжила дикторша, — отличились Ларионов и Крутов, и "Спартак" повел в счете 2:0. Однако во втором периоде динамовцы сумели сравнять счет после голов Касатонова и Макарова. И все же в середине третьего периода Вячеслав Фетисов забил решающий гол и принес "Спартаку" победу со счетом 3:2.

Николай Васильевич лишь разочарованно вздохнул. Ну вот и начали финальную серию, нечего сказать. Пожалуй, даже и хорошо, что он не видел этого позорища.

И тут его взгляд случайно остановился на стенных часах. Хлопнув себя по лбу, Николай Васильевич поставил на плиту чайник и направился в комнату Пети.

Десятиклассник Петя, младший сын Николая Васильевича, сладко спал, издавая довольный храп. 

— Петька! Вставай!

Храп прервался, но вставать Петя явно не собирался.

— Вставай-вставай, нечего тут валяться! В школу пора!

— М-м-м... — издал нечленораздельный звук Петя.

— Петька! Я кому сказал? Сейчас вот принесу ведро и оболью водой!

Поскольку это не было пустой угрозой, Петя нехотя открыл глаза. В эту минуту он был похож на Винни-Пуха — нет, не из сказки, а из анекдота, заканчивающегося фразой "Уйди, свинья, мне все противно". Правда, причиной его измученности было не обжорство и даже не похмелье, а самая обыкновенная усталость.

— Не выспался я... — жалобно протянул Петя.

Однако Николай Васильевич был безжалостен и непреклонен.

— Не выспался, значит? А кто ж тебе виноват? Сам ведь вчера допоздна колобродил с Мишкой и Ринатом.

— Так воскресенье же... — простонал Петя, вылезая из-под одеяла.

— Это вчера было воскресенье, а сегодня понедельник. Рабочий день, между прочим. А вы до часу ночи дурака валяли. Добро бы хоть уроки учили или к выпускным готовились — так нет, гадость всякую слушали...

— И совсем не гадость, — обиженно сказал Петя, натягивая рубашку. — Мы "металл" никогда не слушаем, только "новую волну"...

— Все равно, разве ж это музыка? — махнул рукой Николай Васильевич.

Справедливости ради следует отметить, что собственные музыкальные вкусы Николая Васильевича были весьма ограниченными. Он признавал только классику, на дух не перенося все остальное.

— И вообще, что у тебя за увлечения такие? Здоровый парень вымахал, в десятом классе учишься, а к наукам интереса никакого.

— Неправда, — заметил Петя, застегивая пиджак. — Я историю люблю.

— Этого мало, — покачал головой Николай Васильевич. — Ну, допустим, закончишь ты школу на тройки. И что потом? Ты знаешь, какой в БГУ конкурс на истфаке? А ведь там сдавать придется не только историю, но и сочинение. А у тебя в каждом предложении по несколько ошибок. И как же ты поступишь?

— А что, обязательно надо поступать? — возразил Петя. — Ты же сам говоришь, что конкурс. Значит, и без меня в нашей стране есть кому учиться.

Стоит ли уточнять, что подобная логика на Николая Васильевича не подействовала?

— Разговор, Петька, не о стране, а о тебе лично. Если ты не поступишь, то что тогда? Может, ты в армию хочешь?

— Этого еще не хватало, — скривился Петя так, как если бы ему предложили должность ассенизатора.

— Да и не возьмут тебя, — сокрушенно заметил Николай Васильевич. — Там, небось, конкурс еще больше. И чем же ты тогда займешься? Учти, что бездельничать я тебе не позволю. Я, между прочим, в твои годы днем на юрфаке учился, а вечером вагоны разгружал, чтобы семье помочь. А ты баклуши бьешь на всем готовом.

  Николая Васильевича понесло. Остановиться он уже не мог, да и не хотел.

  — И в кого ты такой уродился? Ну хорошо, не хочешь ты брать пример с отца родного. Брал бы тогда с дяди Тараса. Он в "Вечернем Чернигове" начинал, а сейчас в "Огоньке" статьи пишет. В Москве живет! А Антон, брат твой старший? Выучился, поработал, проявил себя — а теперь, глядишь, и вовсе за границу поедет. А все почему? Потому что без труда, как говорится, не вытащишь и рыбки из пруда. Будешь работать, трудиться, овладевать знаниями — вот тогда и добьешься успеха в жизни. А ты дурью маешься. Никаких усилий не прикладываешь. Плывешь себе по течению.

— Знаешь, папа, — неожиданно твердым голосом сказал Петя, — ты во многом прав. Да, ты нашел свою дорогу в жизни, и Антошка нашел, и дядя Тарас тоже. А я пока нет. Но разве в этом дело? Ведь главное в жизни человека — это его ощущения. Может быть, сейчас я и плыву по течению — но зато хорошо себя при этом чувствую. А что будет дальше — поживем-увидим.

  Окончательно вскипев от злости, Николай Васильевич открыл рот, чтобы как следует прокомментировать философские изыскания сына.

  Но тут же побежал на кухню, ибо вместе с ним вскипел и чайник.

 

* * *

 

7:00

Между Псковом и Гдовом

Скорый поезд "Минск — Ленинград"

 

— Включить, что ли, радио? — подумал вслух Антон Грибусевич.

  — Давай, — отозвался с верхней полки инженер Долохов.

Так уж как-то получилось, что дорожный разговор не клеился. А потому возражений против идеи Антона не последовало.

— Сегодня в Колонном Зале Дома Союзов, — услышал вместе с товарищами по купе Антон, нажав кнопку, — начнется Майский пленум Коммунистической Партии Советского Союза. На двенадцать часов дня запланировано выступление Генерального Секретаря ЦК КПСС товарища Горбачева, в котором он еще раз напомнит партии и народу о необходимости упорной борьбы за мир во всем мире...

  — Нет, это неинтересно, — вздохнул Антон, нажав ту же кнопку, после чего радио замолчало.

  — А, божачкi, — покачала головой баба Стефа, пенсионерка из глухой деревни на Гомельщине, — дык ён за?сёды пра адно и тое ж гаворыць... "Барба за мiр, барба за мiр"... — передразнила она руководителя партии и государства.

Несмотря на преклонный возраст бабы Стефы (вообще-то ее звали "Стефания Леоновна", но она предпочитала именно такое обращение), инженер Долохов с ней не согласился: 

— Ну, знаете ли, баба Стефа, так рассуждать не следует. Борьба за мир — и впрямь дело первостепенной важности. Разве можно допустить войну?

— Дык людзi за?сёды ваявалi, — философски пожала плечами баба Стефа. — I нават зараз ваююць.

— Сейчас бывают только локальные войны, — заметил Антон. — А если будет глобальная, так без атомных бомб точно не обойдется.

— "Бомбы, бомбы", — скептически протянула баба Стефа. — Бачыла я тыя бомбы. У сорак першым бомбы таксама падалi. I што? Так, былi людзi, што ад бомб загiнулi. Але ж не ?се. Хто загiну?, а хто и жывы заста?ся.

  — Так то, бабушка, — хмыкнул Долохов, — были простые бомбы, а не атомные. Если атомная бомба упадет — так тут уж никто не спасется.

  — Ой, хлопчыкi, не трэба мяне пужаць, старую, — махнула рукой баба Стефа. — Не веру я ? тыя атамныя бомбы, хлусня гэта ?сё. Цi хто кiда? iх на людзей?

  — Нет, атомное оружие не применялось ни разу, — признал Долохов.

— Дык я i кажу — хлусня. Хто тыя бомбы бачы??

— Ну, испытания-то были, и вполне успешные, — сказал Антон. — Сначала американцы, а потом уж и другие. И наблюдатели там были, все своими глазами видели.

— Яны, можа, i бачылi, але я не бачыла.

Антон понял, что переубедить бабу Стефу не удастся, даже если заниматься этим до самого Ленинграда.

 

* * *

 

7:30

Минск

Площадь Мира

 

Николай Васильевич ругал себя последними словами. Правда, произносил он эти слова мысленно, ибо находился в переполненном троллейбусе. Что, впрочем, в какой-то мере и было причиной его негодования.

  Полчаса назад, закончив отчитывать непутевого сына, Николай Васильевич вышел наконец из подъезда, чтобы отправиться в Белорусское республиканское управление КГБ, где он работал полковником. То есть, конечно, на самом деле он работал начальником восьмого отдела, но с тех пор, как семь лет назад маленький Петя написал в сочинении "мой папа работает полковником", эта нечаянная шутка повторялась в семье Грибусевичей так часто, что в конце концов перестала быть шуткой.

  Когда-то Николай Васильевич ездил на работу на машине. Однако в прошлом году он сменил "жигуленок" на "фольксваген" — и относился к новому автомобилю очень бережно, стараясь не беспокоить его по пустякам. Вот и сегодня Николай Васильевич, будучи неприхотливым человеком, решил воспользоваться общественным транспортом.

  Увы, это благое намерение постигла та самая участь, о которой сказано в пословице. До площади Мира троллейбус добрался благополучно, но свернуть на Ленинский проспект не смог. Дело в том, что по проспекту громыхала колонна бронетехники внушительных размеров.

В отличие от машины и даже от автобуса, троллейбус поехать в обход не мог. А потому пассажирам ничего не оставалось, как смиренно ждать у моря погоды.

  Правда, далеко не все разделяли настроение, испытываемое Николаем Васильевичем. В конце концов, так ли уж это ужасно — опоздать утром в понедельник на работу, причем как бы на вполне законном основании?

 А посему радостные пассажиры перебрасывались довольными репликами:

— Хорошо застряли, да?

— Ага... А куда это они все едут?

— В Польшу, куда ж еще? Тут до границы всего ничего...

— Прям как тогда ехали, в 68-м...

"В другую, правда, сторону," — подумал Николай Васильевич.

— А чего им в Польше надо-то?

— Ты не слышал? "Солидарность" вроде снова выпендривается...

— А Ярузельский на что?

— А он вроде как сам не может справиться...

— Или не хочет, — раздался голос откуда-то сзади.

— Ничего, скоро захочет как миленький, — хихикнул кто-то справа.

Николай Васильевич лишь раздраженно посмотрел на часы. Его нисколько не интересовали цели и задачи проезжающих по Ленинскому проспекту танков. Его беспокоил предстоящий разговор с Борисовым.

 

* * *

 

8:45

Минск

Средняя школа номер 23

 

Так уж исторически сложилось, что подоконники рядом с кабинетом географии на третьем этаже были предназначены для десятиклассников. Никто уже не помнил, когда и почему возникла сия славная традиция — и тем не менее девятиклассники боялись на эти подоконники садиться, пятиклассники — смотреть, а первоклассники — даже проходить мимо. И даже учителя в какой-то степени признавали за десятиклассниками право сидеть на оных подоконниках во время перемен. Последний раз педагогический коллектив попытался посягнуть на это священное право прошлой осенью, незадолго до Дня Мира. В тот приснопамятный сентябрьский день заполонившие подоконники ученики 10-го "В" бурно обсуждали перипетии только что закончившейся контрольной по физике. И когда завуч Нинель Павловна потребовала прекратить это безобразие и разойтись восвояси, Валерик Астапович надменно процедил в ответ:

— Заткни фонтан!

Разумеется, Валерик был убежден, что его слова потонут в общем шуме. Однако как раз в этот самый момент шум затих — и непочтительное словосочетание прозвучало громко, отчетливо и ясно.

Возникла, мягко говоря, неловкая пауза. На побледневшем лице Астаповича было написано отчаяние, словесным эквивалентом которого могла бы стать фраза "О Боже, что я натворил?" Одноклассники Валерика начали потихоньку расходиться, с трудом сдерживая восторженный смех. Что же до Нинель Павловны, то она поступила разумно — сделала вид, что ничего не услышала. После чего Астапович стал героем дня, а учителя окончательно перестали сгонять десятиклассников с законных сидячих мест.

Вот и сейчас два ученика 10-го "А", Петя Грибусевич и Ринат Фахрутдинов, сидели на одном из подоконников с тем же достоинством, с каким обычно восседает на троне законный монарх. Место рядом с Петей было предназначено для Мишки Гольденберга, но в данный момент местонахождение лучшего друга Пети и Рината было неизвестно — Мишка учился не в 10-м "А", а в 10-м "Б". Поэтому место Мишки занимал увесистый магнитофон "Грюндиг", из динамиков которого раздавался известный шлягер ансамбля "Модерне Унтерхалтунг". Музыка песни уже в который раз услаждала слух двух друзей, а что касается слов... увы, скромных познаний Пети в немецком языке хватало лишь на то, чтобы разобрать нечто вроде "ты мое сердце, ты моя душа". Впрочем, "волнисты" так или иначе слушают любимые песни не для того, чтобы задумываться над их глубоким смыслом.

— Ты чего такой грустный, Петруха? — спросил Ринат, заметив подавленное состояние друга.

— Да отец, блин... — нехотя ответил Петя. — Опять все утро пилил.

— Ну-у, нашел из-за чего переживать... — как-то даже разочарованно протянул Ринат. — Родители на то и родители, чтобы пилить нас время от времени. Работа у них такая. Плюнь. Подумай лучше о чем-нибудь приятном. Вечером футбол, приходи смотреть.

— А-а, что толку? — махнул рукой Петя. — Чего там смотреть, когда команду все равно по частям разбирают? Гуринович уже в "Баварии", Кондратьев — в "Гамбурге", Алейников — в "Кёльне". Скоро всех растащат.