Жестокая игра

Ложь! А впрочем...

Умеют ли ангелы лгать? Умеют! Умеют лгать, умеют говорить правду так, чтобы она звучала ложью. Умеют выплетать из слов кружева.

— Я играю не с миром, а с его обитателями, — отрицаю я. — Становлюсь пороком и совращаю, — казалось, на губах все еще поблескивают капли алкоголя. — Я исполняю желания людишек. Гляжу, как они уничтожают сами себя, но не нарушаю правил. Я играю.

— А если однажды ты проиграешь? Поставишь на кон все, а выпадет зеро? — голубые, в этот миг, глаза Изменчивого вспыхнули в предвкушении.

— Разве Высшая может проиграть? — смех, в котором не было радости, лишь боль, заставил хозяина нахмурить белесые брови.

— Когда-нибудь ты споткнешься, — мрачно пророчествовал ставший белобородым старцем Хозяин. — И в то мгновение ты останешься одна. Разберись с проникновением. Велизар будет тебя курировать.

— Я всегда работала одна!

— Я не хочу, чтобы твои игры пошатнули равновесие. Если мы не сохраним этот мир, у демонов будет перевес. Поскользнешься ты одна, волна накроет нас всех. Я этого не допущу. Запомни, если ты свалишься с ног, мы тебя добьем. В тебе слишком много от демонов.

— Ровно половина. Половина света, половина тьмы... — я не стала дальше развивать эту тему. Вместо того произнесла. — Я не упаду. Не поскользнусь.

— Надеюсь, — он исчез, не сказав больше ни слова, оставив после себя ощущение пустоты. Дыру в реальности, что, впрочем, уже начинала съеживаться. А еще насмешливую улыбку на губах у Велизара.

— Значит, мы работаем вместе?

— Я работаю одна. Ведь сейчас ты лежишь мертвым в покореженной машине. Ты никогда не умел ценить оболочки, Велизар. Меня же пытаются откачать. Не хочу, чтобы усилия смертных оказались напрасными.

— Это приказ! — от его прикосновения рука отозвалась болью. — Мы вместе!

— Вместе что? Я буду передавать тебе информацию, но работать буду одна! — я выдернула руку из его клешней. — А сейчас не лишай смертных чуда!

То же время. Москва...

— Разряд! Еще раз! Еще... Есть сердечный ритм!

Глава 1. Пробуждение

Я открыла глаза, заморгала, пытаясь быстрее привыкнуть к яркому свету, бьющему прямо в глаза. Постепенно раздражающие блики исчезли. Я смогла различить унылые очертания палаты. Совсем маленькая. Четыре на четыре метра. А может, и того меньше. На полу лежит линолеум в черно-белую клетку. Стены обклеены светлыми обоями с незамысловатым рисунком. Потолок выделялся только небольшим серым пятном округлой формы в левом углу. Прямо под пятном обнаружились батареи. В противоположной же стене имелось большое окно, закрытое плотной шторой с пятнами бурого цвета. Видно, засохшая кровь. А может, еще что-то. Из мебели в палате наблюдались только моя кровать и капельница рядом с ней.

— Вы очнулись? — внезапно послышался незнакомый голос.

Я вздрогнула от неожиданности, посетовав на то, что за осмотром местности пропустила самое главное — в палате я была не одна.

— Да. Что произошло? — хриплым голосом, чтобы не выдать себя, спросила я.

Ответ незнакомца меня не интересовал. Сама знаю: авария, я — единственная выжившая. Пока санитар пытался что-то путано объяснить, я рассматривала его. Человек — впрочем, в этом мире единственно разумная раса. Молодой. Может, лет двадцать пять-тридцать. Высокий, несколько худоват. Широкие брови, прямой нос с небольшой горбинкой. Светло-русые волосы зачесаны влево. Большие зеленные глаза смотрят на меня с искренним интересом.

Длинные тонкие пальцы парня потянулись поправить прическу. Я с непонятным до конца интересом следила за ними. Потому и заметила бейдж на груди, мимо которого прошла рука больничного работника.

Борис Николаевич Головко. Следующая надпись заставила меня удивленно приподнять брови — врач. Ну, надо же! После своего пробуждения я ошибаюсь уже во второй раз.

— Вы меня слышите? — врач прервал мои мысли, коснувшись рукой моего плеча.

— Да, простите. Просто вы сказали, я единственная выжившая, а со мной в машине ехал мой друг... Он погиб?

— Он вел машину? — переспросил врач.

— Нет. Такой же пассажир, как и я.

Парень нахмурился.

— Вы были единственным пассажиром. Вы выжили, водитель — нет.

— Но... — я не договорила, отвернулась, чтобы доктор не заметил злого блеска в глазах.

Велизар выкрутился. Как он смог? И зачем? Не в его правилах спасать оболочки. Этого добра в любом мире хватает. Ангел меняет их как перчатки. Не то, что я — предпочитаю одно и то же тело — свое. Латаю его с помощью силы Высшей в случае надобности. Как в этой аварии. Обычный человек в ней никогда бы не выжил.

Куда же делась велизарова оболочка?!

— У меня такое чувство, что вы не рады, что вашего друга не было в машине, — проницательно заявил врач.

— Что вы, рада, — я с трудом удержалась от желания войти сознание человека передо мной, подавить его, заставить думать так, как нужно мне. Но, поступая таким образом, я лишь уподоблюсь Велизару, а это то, чего мне хочется меньше всего! — Я просто разозлилась на себя саму. Ваши слова обнадеживают. Но вдруг я ошиблась, он был не пассажиром, водителем... Тело опознали?

— Не знаю, — врач растерянно пожал плечами, став похожим на простого вечно неуверенного студента. — В операционную доставили только вас. Тело водителя в морге.

— Я должна убедиться, что это не он! — я попыталась встать с койки.

Приподняла спину. Но врач резко повалил меня обратно и с жаром заявил:

— Вы с ума сошли! Несколько часов назад мы думали, вы не выкарабкаетесь. То, что вы живы, — он вновь пожал плечами. Но речь свою закончил с воодушевлением. — Это чудо.

"Уж не опыты ли ты собираешься ставить на своем чуде?" — я еле слышно фыркнула. Но врач этого не заметил, вновь призывая меня прислушаться к голосу разума:

— Если вы и попадете сегодня в морг, то не на своих ногах!

— Вынесут нижними конечностями вперед? — я хмыкнула: уж этого со мной точно не случится! Но откуда врачу знать такие подробности? — Просто этот человек был мне очень дорог. Если с ним что-то случится... — я не договорила. Посмотрела в стену, пытаясь выжать из себя слезы. Не вышло! Не такая уж я и хорошая актриса. И ни смерть самого Велизара (хоть я и не представляю, как его можно убить), ни его оболочки не заставит меня рыдать.

— Я уверен, с ним все в порядке, — Борис мягко улыбнулся. — А сейчас назовите свое имя. При вас не было документов, поэтому мы не могли сообщить вашим родственникам...

— Я сирота, — отрубила я. — Зовут Милена. Каверина Милена Юрьевна. Адрес...

Записав мои данные и вколов мне какой-то препарат (по-видимому, снотворное), врач решил, что выполнил свою миссию.

Когда он был на пороге, я окликнула его:

— Какая это больница?

— Номер пятнадцать, — он замер, так и не открыв двери. — Если нужно кому-то сообщить... — осторожно начал Борис.

Редко встретишь такого внимательно эскулапа. Но мне его помощь была совершенно не нужна.

— Обойдусь. Но спасибо за предложение. Я просто проверяла свою память.

— Лежали уже у нас?

— Нет.

Врач кивнул и все же вышел из палаты. Дождавшись, пока его шаги стихнут, я поднялась на ноги, порадовавшись, что ни снотворное, ни прочие медицинские препараты на меня не действуют. Сама исцелюсь. Люди только все испортят.

К счастью, с меня не сняли одежду. Так что я было лишена "приятной" возможности бродить голой. Конечно, при первой возможности короткое в одном месте порванное платье нужно было сменить. Но сегодняшней ночью я собиралась просто потусить в клубе, выпить коктейль-другой, расслабиться, наконец, а не попасть в аварию, затем в больницу.

У Велизара просто поразительная способность появляться не вовремя!

За окном стояла ночь. Луна скрылась за тучами, а потому единственным светом, что проникал в палату, был свет от уличных фонарей. Перед уходом врач выключил лампу, которая горела внутри помещения, надеясь, что через минуту подействует снотворное, и мне уже будет все равно.

Люди глупы!

Я заправила постель, положила под одеяло подушку, надеясь обмануть проверяющего. Впрочем, полагаю, до утра здесь никто не появится. Какой смысл? Пациентка пришла в себя, затем ей вкололи снотворное. Не проснется.

Утром должен быть обход, но до того времени я вернусь. Я подошла к окну. Коснулась ладонью стекла, проходя сквозь него. А затем резко взмыла в небо, чувствуя, как холодный ветер хлестает голое тело. Морг этой больницы находился в соседнем здании. Отвечая на вопрос врача, лежала ли я уже у них, я не солгала. В больнице — нет. А вот в морге...

Несколько раз, возвращаясь из мира Высших, я попадала впросак — не успевала спасти тело. Воскрешала только когда возвращалась. То-то люди удивлялись! Расспрашивали, не видела ли я свет в конце туннеля. Видела, все видела. О чем "честно" рассказывала. Однажды вот пришла в себя в морге именно этой больницы.

Внешне это обыкновенное серое здание с облупившейся в нескольких местах штукатуркой. Только по табличке на двери узнать и можно, куда попадаешь.

Не утруждая себя стуком в двери, я проникла в здание через окно, прошла длинным коридором, стараясь не попасться никому на глаза. Впрочем, никого и не было. Лишь из одной комнаты доносился приглушенный звук. Я прислушалась — телевизор. По всему видно, ночной смотритель относится к своим обязанностям "очень" ответственно.

Я подошла к стойке регистраторши и просмотрела записи. Есть. Перовская улица. Одно тело. Калинович Максим Юрьевич. Пол мужской. Я прошла к холодильным камерам. Хорошо хоть память у меня совершенна, ноги сами ведут по уже раз пройденному пути.

Я коснулась крайнего холодильника. Потянула на себя, затем на миг замерла. Тихо прошептала:

— Пусть это будет он!

А затем резко потянула на себя.

Полноватый человек лет пятидесяти с небольшой лысиной на затылке. Короткие мясистые руки, кольцо на безымянном пальце. Говорят, смерть меняет человека. Не спорю. Но не на столько!

Это была не оболочка Велизара. Обыкновенный в прошлом человек — водитель!

Глава 2. Задание

— Доброе утро, — в палату вошел врач. Потянулся к выключателю, но передумал. Медленно приблизился к окну и раздвинул тяжелые шторы. Странно, ему казалось, он оставлял окно открытым. Ну, да чего только не может привидеться после ночного дежурства.

В комнату хлынул яркий свет. Солнце уже давно встало и теперь освещало улицы столицы. Врач бросил взгляд на свою пациентку, которая до сих пор не подавала признаков жизни. Лежала лицом к стене, по голову укутанная в одеяло. Он сам в детстве похожие чучелка делал перед тем, как свинтить из дому.

"Может, и эта сбежала?"

— Милена? — врач резко приблизился к койке и сдернул одеяло. Неужели ...

Пациентка была на месте. Мгновение она лежала спокойно. Затем начала шарить рукой по спине, выискивая одеяло. Еще через мгновение повернулась и с усмешкой поглядела на него:

— Я могу вам чем-то помочь?

* * *

Врач выглядел достаточно забавно. От моего, на первый взгляд, вполне невинного вопроса его щеки покраснели, а глаза забегали. Я усмехнулась про себя, успев подумать: "Вот бы Высших можно было прочесть с той же легкостью, что и смертных". Жаль, у моих братьев и сестер слишком много масок. За ними истину ни за что не увидишь.

— Я хотел проверить, все ли с вами в порядке, — врач, наконец, пришел в себя. — Вы хорошо себя чувствуете?

Я пошевелила руками, затем ногами, будто бы не могла дать точный ответ на вопрос. Не говорить же сразу, что я здоровее его. Мне-то лет через пятьдесят смерть не грозит. А вот ему как пить дать! После парочки телодвижений, я решила, что хватит с меня демонстраций. Есть дела поважнее.

— Вполне.

— Хорошо, я сейчас позову санитаров, они доставят вас в обычную палату, — врач искренне улыбнулся, обнажая ровные белые зубы, и направился к двери.

— Это лишнее. Я вполне могу дойти сама, — я быстро спрыгнула с кровати, выходя из образа больной. — А еще лучше, отпустите меня домой.

— Вы с ума сошли! Вы же еще вчера чуть не погибли. Вам приписан постельный режим и...

— Вы повторяетесь, — я поправила задравшееся почти до талии платье и приблизилась к врачу. — Ночью вы говорили то же самое. Тогда я вам подчинилась. Но сейчас я действительно прекрасно себя чувствую. И занимать лишнюю койку нет нужды.

Я прошмыгнула мимо порядком ошалевшего доктора, не дав ему больше вымолвить ни слова, и вышла из палаты интенсивной терапии. Быстро прошла по длинному коридору, надеясь, что врач оставит меня в покое.

И в очередной раз ошиблась!

— Милена! Милена, да подождите вы! — он нагнал меня уже у лестницы. Взял за руку. — Давайте я вас хотя бы осмотрю.

Я улыбнулась: до того милой мне показалась его забота. Немного назойливой, но все равно милой.

— Вы меня и так осматриваете. За этим платьем ничего не скрыть, — я показала рукой сначала на глубокое декольте, затем и на ультракороткую юбку, отчего врач покраснел. — И вы прекрасно видите, что все в порядке. На теле повреждений нет, а из комы я вышла еще вчера.

— Вы в рубашке родились. Давайте я вам хотя бы рецепт выпишу, — врач порылся в одном из карманов и выудил оттуда блокнот на пружине и ручку с погрызенным колпачком. Заметив мой взгляд, парень смутился и сунул колпачок обратно в карман. А затем что-то нацарапал в блокноте и вырвал мне страницу. — Держите. Принимайте три раза в день и обязательно посетите врача. После комы вероятны потеря памяти, изменения в личности, ухудшение хроники... Проверьтесь!

Я кивнула и улыбнулась на прощание, поражаясь столь высокому желанию помочь. В предыдущее возвращение я врача своего только к обеду увидела. И от него заметно разило горячительными напитками. Что ж, буду знать, что не все заботливые врачи вымерли как мамонты.

Я спустилась вниз по лестнице. Постояла возле мусорного бачка, разрывая рецепт на кусочки. Затем выбросила их в бак и вышла из больницы. Раз или два я ловила на себе несколько удивленные взгляды. Что, впрочем, не удивительно, для посетителя больницы у меня и в правду был странноватый вид: баснословно дорогое, но порванное платье, испорченные прическа и макияж, на венах следы от капельниц, которые мне поставили до того, как я воротилась из высшего мира.

Впрочем, с вопросами никто не лез. За что я была им всем благодарна. После бессонной ночи, во время которой я раздумывала только о том, куда делась оболочка Велизара, я могла и сорваться на чрезмерно любопытных граждан. А мое тело после возрождения к жизни жаждало отдыха как никакое иное.

Еще через несколько минут я покинула и саму больницу. На проспекте словила такси, мельком взглянув в свое отражение в тонированном стекле машины: передо мной предстала довольно таки высокая на вид хрупкая девушка двадцати четырех лет с темными волосами до плеч, тонкими четко очерченными бровями и пухлыми губами. Порезы, полученные в аварии, благополучно зажили. Платье не открывало слишком многое, так что в целом я выглядела не так плохо, как считала. Удовлетворившись осмотром, я открыла дверцу и договорилась с водителем о цене и уже через полчаса была дома.