Вернуть себе клыки (Клыки на погонах-3)

Нет, журналист тоже не пойдет. Хоть наши папарацци и хитры на всяческие выходки, но прорваться сквозь чародейский заслон им не под силу. Тюрьму заколдовали еще наши предки. А, как известно, сильнее магии, чем у наших отцов и дедов, во всех измерениях не найти. Стало быть, либо передо мной галлюцинация, либо какой-то демон высшего порядка. Впрочем, у демонов не бывает вертикальных зрачков. Они у них либо крестообразные, либо в виде звезд со множеством лучей.

— Ты долш-ш-шен бе-ш-ш-шать, — доносится со стороны окна.

— Чего? — шипящий голос едва слышен, потому решаюсь переспросить.

— Беш-ш-шать! — требовательно повторяет око.

Глаз настолько большой и так сильно прижимается к решетке, что серебристый металл протестующе поскрипывает. Сыпется колдетонная известь, один из прутьев лопается со звуком резко распрямленной пружины.

— Куда? — с видом тихого олигофрена спрашиваю я.

— Куда-а-а... нибудь!

— Спасибо за совет, но мне и здесь пока неплохо.

— Бех-х-хи отс-с-сюда! — говорит мне око. Зрачок медленно расширяется, а затем сужается обратно.

Чувствую себя, точно насекомое на булавке, которого рассматривают через увеличительное стекло.

— Я уже думал об этом, — доверительно сообщаю желтоглазому пришельцу. Интересно, у него всего лишь один глаз? Или два? Или он вообще состоит целиком из этого ока? — Но пока что выхода нет. Даже если отключу охрану, дальше забора не убежать. Там такая магия, что даже пси-муха не пролетит. Сжигает на месте.

— Пробуй-й-й...

— Спасибо за совет, — дарю пришельцу очаровательнейшую улыбку из своей коллекции. — А, может, еще и помощь какую-нибудь предложите?

— Позш-ш-ше!

— Порадовали, — поднимаюсь на ноги и манерно раскланиваюсь. — Когда же это "позже" наступит?

— Вс-с-сему с-с-свое время-а-а!

— Вот тогда бы и приходил! — мне становится не по себе от странного голоса. Потому скрещиваю руки на груди и демонстративно отворачиваюсь от окна. — Придешь, когда "позже" наступит.

— Эй, дурень! — гремит со стороны дверей. Открывается узенькое окошко и за ним появляется раскрасневшаяся рожа охранника. — Ты с кем тут разговариваешь? Соседи жалуются!

Я показываю тюремщику сложнейший оскорбительный жест и изо всех сил грохаю ногой в стену.

— Ну чего ты опять?! — жалуются из соседней камеры.

— Стукач позорный! — ору ему в ответ. — Перед охраной выслуживаешься?

Сосед молчит и не подает даже звука.

— Чего заключенным спать не даешь? Серебряной дубинкой захотел? — кричит охранник. — Сейчас я к тебе доберусь.

— Иди ты в... — красочно объясняю направление и словесно обрисовываю затейливую карту культпохода для всех работников тюрьмы предварительного заключения. — А по прибытию чтобы отчитался своему начальству. Оно уже ждет тебя там!

— Ну все! — свирепеет тюремщик. — Сейчас ты у меня...

— Стой! — гневный окрик останавливает служивого от необдуманных действий. Жаль, а мне так хотелось проломать кому-нибудь черепушку и прогуляться по коридорам. Там, глядишь, и нашел бы какую-нибудь лазейку в охране тюрьмы. Или "желтоглазый друг" помог бы, возможно.

Поворачиваю голову к окну и вижу только располосованный решетками кусочек лилового неба. Ни тучки, лишь слабая змейка горячего пара. Видимо, струится из магенераторов, питающих тюрьму магелектричеством. Одиноко мерцает какая-то звезда. Точно не разобрать, что за небесное тело — остальную карту ночного неба закрывают толстые стены.

"Интересно, это на самом деле произошло? — думаю и почесываю небритый подбородок. — Или все же привиделось?"

— По-моему ты без разрешения собирался открыть камеру государственного преступника, — доносится из-за двери. Голосок у новоприбывшего тоненький, словно у полевой мыши. Не удивлюсь, если начальник пришел. В наших тюрьмах почему-то все начальники — мелкие скользкие типы с воровато бегающими глазенками. В других мирах, возможно, по-другому. — Собирался входить в камеру?!

Я улыбаюсь — приятно, что нерадивого тюремщика отчитывают.

— Нет, господин, — мямлит охранник. — Пытался успокоить скандалиста...

— Кру-угом! — командует пришелец. — Марш на свой пост. И чтобы больше к двери не возвращался!

— Эх, есть! — до меня доносится глухой удар. Это два крепко стиснутых пальца бьются об макушку тюремщика. У нас, в Валибуре, так отдается честь. — Есть, не возвращаться к двери государственного преступника!

Отдаляются шаркающие шаги. Некоторое время размышляю над тем, почему тюремные работники ходят столько нарочито громко? Видимо, опасаются застать кого-нибудь врасплох. Например, копают узники подземный ход. Спокойно так, никого не трогают, без лишних звуков. И тут внезапно подкрадывается подлый тюремщик. Заключенные пугаются, хватаются за сердца. И все, несколько бедных узников скончалось от инфаркта. Какая нелепая смерть! А потом начальнику каталажки сверху выпишут сварливую петицию и снимут премию. Так что лучше издалека сообщать о своих передвижениях.

Дверь истошно завывает и поворачивается на ржавых петлях. В камеру заходит низенький типчик, одетый в коричневую форму и лакированные коричневые же сапоги. На голове у него нахлобучена немалых размеров служебная шапка с короткими оленьими рожками. Это означает, что меня порадовал визитом самласлед, самый младший следователь.

В руках у ночного гостя маленький раздвижной стул. Под левой подмышкой у него толстая папка, из которой выглядывает немалый ворох разноцветных бумаг.

Я выжидаю, безразлично рассматривая пятна на потолке. Их ровно сорок три больших и где-то сотни четыре маленьких. Не поленился подсчитать за долгое время пребывания в здешних пенатах. А что еще делать со скуки?

Следователь раскладывает стул, манерно усаживает на него свои угловатые мощи. Отточенным жестом бросает папку на колени, барабанит по ней пальцами обеих рук. Ногти у него ухоженные, начищенные до блеска. Несомненно молодой франт из когорты золотой молодежи. Наверное, числится сынком какого-нибудь хват-генерала полиции. А сюда попал, чтобы отслужить несколько лет в приближенной к оперативникам обстановке. Его ожидает светлое будущее и погоны хват-полковника лет через двадцать. Ненавижу таких красавчиков. Им не надо ни мозгов, ни талантов, чтобы добиться чего-нибудь. Мне же невысокое звание хват-майора пришлось зарабатывать потом и кровью.

— Почему вы находитесь на полу, а не на кровати? — спрашивает юнец.

— Возможно, потому что на дубовом паркете намного теплее, чем на колдетонном топчане? — наивно предполагаю я.

— Логично, — он кивает головой.

Эх ты, сопляк. На вид не старше девяносто пяти годов. Будет сейчас играть со мной в доброго следователя. Предлагать сигарету, спрашивать, как меня кормят, еще чего-нибудь. А потом, взамен на чистосердечное признание, горячо уверит меня в том, что будет всеми силами стараться, чтобы срок мой был очень мягким. Если вообще не наврет об условном освобождении. Уж я-то знаю подобные трюки. Поди, не первую сотню лет занимаюсь оперативно-розыскной деятельностью. Что ж, поиграем с тобой немного. До тех пор, пока руководство не догадается отправить ко мне кого-нибудь более умудренного опытом.

Тонкие пальцы раскрывают папку, роются в бумагах. Парень изо всех сил морщит лоб, изображая мыслительный процесс. Выискивает что-то среди документов, долгое время не находит. Либо не подготовился перед выступлением для одного зрителя, то есть меня, либо изображает из себя неумеху. Вот сейчас узнаем, кто ты такой на самом деле, парнишка.

— Кормят вас нормально? — спрашивает он. Как я и предполагал, начинается игра в плохие мышки и добрые кошки.

— А разве государственных преступников должны кормить? — изумляюсь и прикрываю рот ладонями.

— Вас не кормили?! — его удивление совершенно искренне. — Они не могли... Это прямое нарушение всех законов, Конституции, и священного Расписания!

— Нет, к сожалению, мне ничего не предложили, — вздыхаю и развожу руками.

— Сколько вы здесь находитесь? — деловито интересуется следователь.

— Шесть, — киваю в сторону, где моим ногтем на стене нацарапаны шесть параллельных полосок.

— Охрана! — орет парень. — Немедленно принесите еду!

Тюремщик, а он не послушался следователя и подслушивал под дверью, сообщает через приоткрытую заслонку в двери:

— Врет он. Шесть часов назад посадили. Ужин будет через полчаса.

— Вон! — кричит на охранника следователь. — Вон пошел! Я тебе приказал больше никогда не приближаться к этим дверям!

— Есть... — бормочет тюремщик. — Больше не подойду...

Парень красный, как магическая свекла на воздушной грядке. Ему стыдно за такой прокол. Обычный солдат из охраны услышал, как заключенный легко поиздевался над самым младшим следователем. Это означает, что завтра над этим будет потешаться вся тюрьма и Управление Наказаний. А ведь я ничего не сказал. Он мог бы уточнить: "шесть" чего.

Юнец сверлит меня разъяренным взглядом. Похоже, от роли "доброго полицейского" ему пришлось отказаться. Жаль, пропали шансы на дармовую сигарету. С другой стороны, поднялось настроение.

— Меня зовут Сторций Галфович Мамазецкий, — представляется он. — Самый младший следователь Полицейского Отделения при Управлении Наказаний.

— И чего от меня надобно ПОпрУНу? — я сохраняю каменное выражение лица.

Парень медленно, правильно расставляя ударения и останавливаясь после запятых, читает из моего дела.

— Вы Андреиласкасс харр Зубарев, бывший хват-майор, пантероборотень высшей касты, бывший начальник Департамента Отлова Лидеров...

— Нет, — сокрушенно качаю головой. — Я не тот, кого вы назвали. Я — Рабиндранат Теодорович Рузенштарн, пришелец из другой галактики. Прибыл сюда с исследовательской миссией и, не зная ваших законов, угодил в тюрьму из-за маленького недоразумения.

— Что? — кажется, глазенки Сторция сейчас вылезут на лоб. Вон как активно выпирают из глазниц.

— Что слышали. Я тут из-за того, что украл тарелку печеных баарбуусов. А зовут меня Рабиндранат Теодорович Рузенштарн...

— Не может быть! — взвизгивает он и бросается к двери. Начинает молотить по ней кулаками и призывать охрану. — Это ошибка! Выпустите меня, я ошибся дверью!

Спустя две или три минуты к нему доходит смыслу услышанного. Кроме того в "номере" за стеной вовсю надрываю живот.

— Вот умора! — хохочут из соседней камеры. Узник притворялся спящим, а на самом деле прислушивался к нашему разговору. — Рабиндранат, итить тебя через колоду! Аха-ха-ха-ха!

Самый младший следователь резко поворачивается ко мне. Его темно-синие глаза горят праведным гневом. По бледной роже явно читается: "попробуй пошутить надо мной еще раз, и я располосую тебя напополам этим вот самым табельным "Карателем".

УМКар четвертой модели, который болтается на его ремне, довольно угрожающе поблескивает. Эх, жалко, что я разломал свой собственный клинок при неудачной попытке побега из-под венца. Меня тогда поймали в женили-таки на Харишше. Трагизм ситуации усилился гибелью верного оружия.

— Так вы Зубарев? — угрожающе спрашивает следователь.

Я киваю и почесываю небритую щеку. Ногти издают мерзейший звук, проезжая по короткой щетине.

— Зачем тогда усугубляете? — ворчит Мамазецкий. — Не усугубляйте, уважаемый.

Вот оно как теперь! Обращение "уважаемый" у нас, в Валибуре, считается едва ли не оскорблением. Так обращаются к иностранцам и врагам. Добропорядочным гражданам говорят "глубокоуважаемый", и никак иначе!

Подавляю оскорбление в себе и грозно дышу через нос.

— Подпишите вот здесь, — говорит мне следователь. И сует длинный рулон бумаги, шириной с предплечье и толщиной в хороший кулак. Другой рукой предлагает золотистую авторучку с витиеватым тиснением на колпачке.

— Что это?

— О, обычная формальность. Тут говорится, что вы довольны пребыванием в тюрьме, вас кормят, поят и не наносят телесных повреждений.

— Понятно, — делаю вид, что собираюсь тут же подписать. Украдкой поглядываю на него и замечаю, как алчно взблескивают его глаза.

Что же ты мне подсунул, сосунок?

— Не возражаете, если я немного почитаю?

— Что вы, что вы... — с плохо скрытым сожалением бормочет парень.

Раскрываю документ и бегло просматриваю. В самом начале действительно нет ничего интересного. Обычный "Акт приема-передачи тела преступника в распоряжение Управления Наказаний". Мелким шрифтом прописаны мои права и обязанности, всяческие характеристики, медицинские заключения и протоколы судебных заседаний. А вот на третьем витке начинаются "радости". Большими буквами краснеет надпись "Чистосердечное Признание".

"Я Андреиласкасс харр Зубарев, пантероборотень высшей касты, признаю себя виновным во всех нижеперечисленных преступлениях. Также безвозмездно дарую государству все свои движимые и недвижимые владения, имения и ценности. Каюсь и обязуюсь находиться под стражей триста лет без права на апелляцию. Соглашаюсь, что будучи государственным преступником, могу быть подвергнут самому тяжелому изо всех наказаний, а именно — смертной казни через удушение в серебряной камере..."

Двадцать или тридцать витков занимает детальное описание всех моих злодеяний. Кроме того, что я будто бы предал Валибур и помог фриссам проникнуть в город, здесь перечислены и другие веселые моменты. С восторгом отмечаю, что это я четыреста два года назад убил бабушку Мэра Дамнтудеса. Кроме того моя персона замечена во множестве бандитских объединений. Я и магические банки грабил, и продавал оружие в Княжество Хаоса, и экспортировал наркотические апельсины. В общем, на меня повесили едва ли не все тяжелейшие преступления за последние четыре сотни лет. Причем я родился всего лишь триста тридцать два года тому назад.

— Красиво работаете, — вздыхаю и дотрагиваюсь кончиком авторучки к пустой графе. — Придется подписать.

Радость буквально вылезает изо всех щелей следователя. Он уже видит себя хват-генералом полиции, самым известным детективом Валибура.

Парень наклоняется ко мне, во все глаза пялится в мое "чистосердечное" чтиво.

Я пользуюсь моментом и хватаю его за горло. Еще не успев перестать радоваться, самласлед проносится над моей головой. Он ударяется в решетчатое окно и сползает по стене.

Одним прыжком оказываюсь у него на спине. Простенький прием с выкрученным локтем и с замком вокруг ноги приводит парня в чувство.

Сторций воет, как суккуба при случке. Пускает кровавые пузыри из разбитых губ, скребет холеными ногтями по гнилой штукатурке.

— Я тебе покажу, как оперативников дурить! — ору во всю глотку. И резко погружаю авторучку ему в плечо.

Он заходится в истерике, пытается отползти. Но рывок за шевелюру едва не раздирает ему шею. Неужели передо мной обычный смертный? Как он сумел попасть в святая святых оборотней? Впрочем, в последнее время полиция жаловалась на страшную нехватку кадров. Большинство благородных оборотней не желали идти на грязную "ментовскую" работу. Потому начали принимать людей, пришельцев из недоразвитых миров.

— Помоги... — кричит следователь. И добавляет хрипло: — Те-е-е-е...