Повелитель ветра.

Отпустив, тонкие, успевшие посинеть руки, он подошел к двери, которая тут же открылась. Телохранительницы всегда чувствовали его приближение и настроение — видимо, поэтому и не особо боялись.

Дверь открыла Брунхильд. Невысокая, худощавая, с короткими черными кудрями и вечно нахальным выражением на мальчишеском лице. Вопросительный и слегка насмешливый взгляд — непростительная дерзость, которая прощалась только телохранительницам, да порой оруженосцу. Наверняка нахалка уже поняла, в чем затруднение — за последние три года они изучили друг друга досконально.

— Рун, найдите девчонке что-нибудь из одежды на пару дней. Завтра позаботьтесь, чтобы ей сшили достаточно платья, фасон сама пусть выбирает, — та молча кивнула. Аоду не понравился ее скучный вид, — А то лийцы даже тут сэкономить пытаются — взяли моду привозить девчонок в каких-то покрывалах.

Ворчливый тон сделал свое дело — охранительница рассмеялась:

— Вечно вы всем недовольны, повелитель, наверное, и правда надо вас бояться!

— Ты даже не знаешь, насколько, — это как зубная боль, за три года, что девушки его охраняют, он еще ни разу не срывался, они просто не видели... Что будет, если увидят — ему даже думать об этом не хотелось.

Бесшумные шаги — если бы не нечеловеческое осязание, он бы никогда ее не услышал — подошла Аорити — глава его телохранителей. Насколько он понимал, та занимала помимо этого, еще какой-то высокий пост в их цехе. Сильная и властная, она, тем не менее, умудрялась заботиться о телохранительницах как мать. Да и его пыталась порой опекать.

Все-таки он нарушил свое обыкновение — привязался к охранительницам. Аоду нравилась их простота, грубоватый юмор, то, что они его совершенно не боялись. Самые старшие пытались заботиться о нем, как няньки. Две ученицы Аорити — Рун и Лека так и вовсе чуть ли не боготворили.

— Адар, — только немногим позволялось обращаться к нему так. Большинство считало огромной честью позволение опустить в обращении хотя бы титулы и назвать правителя АдарАод. Полное имя, как и сокращенное он не любил — его старший брат умел произносить их так, что крон-регент их возненавидел.

Когда-то, много лет назад, он провел почти два года в Зеленой Гавани. Там его звали Аод. Ветер, если перевести с альберита. Ему нравилось. Но здесь об этом никто не знал. Хотя, Аорити, его ровесница — может и слыхала.

— Что ты будешь делать с девчонкой? Ты же знаешь, Рудая, из второго караула полулюдка, она говорит, что девчонка тоже двуликая. И что она еще пахнет детенышем.

— Я уже понял. Это ничего не меняет. Сейчас обстановка будет благоприятствовать, ее тело изменится — думаю дней через десять она уже будет ощущаться как женщина.

— Зачем это тебе? Не ломай девчонке судьбу! — Аорити говорила тихо, чтобы никто не услышал.

— Судьбу ей уже сломали. И это был не я. Ты думаешь, было бы лучше, если бы ее продали в бордель какой-нибудь?

Аорити вздохнула.

— Ты же сам понимаешь, что я не о том...

— Я понимаю, но это ничего не изменит. Через год она будет свободна. Раньше — нет. Рабыня должна заработать свою свободу. Да, я завтра с утра еду на прогулку. Возьму двух сопровождающих. Позаботься об этом, пожалуйста.

Аорити слегка склонила голову, в знак согласия. Лицо было очень спокойное — явный признак недовольства.

Аине удивилась, когда сначала ушел Повелитель, а потом в дверь заглянула кудрявая девушка, в черном, и тут же ее захлопнула. Через пару минут она снова открыла дверь, но на этот раз, зашла.

— Привет, я Рун. Вот тебе одежда, завтра новую по твоим меркам сошьют. — Рун протянула ей платье-тунику. — Ты извини, у нас ночных рубашек нету, но я думаю, до завтра потерпит.

Брунхильд улыбнулась девчонке. В ответ получила подозрительный взгляд. "Бесполезно", подумала она. "Для нее сейчас все враги. Жалко, что Адар не согласился ее отпустить. И зачем она ему? Ребенок-ребенком!"

— А ты кто? — девчонка говорила почти шепотом.

— Рун, я же только сказала! — что она, совсем глупая, что ли?

— Не, я не об этом, — пленница слегка сжалась и оглянулась на дверь, — ты в замке кто? Служанка?

Аине была не готова к такому смеху.

— Я!? Служанка! Вот насмешила! — наконец ответила Рун все еще хихикая, — Мы телохранители Его Высочества. Ты должна была слышать и Цехе Телохранительниц!

Глаза у девчонки округлились:

— Те самые! Из Зеленой Гавани? — в голосе послышался такой восторг, что Рун даже стало неловко. — А почему именно вы?

— Потому что мы лучшие, конечно. Давай, переодевайся. Если хочешь, я побуду пока с тобой, а то эта спальня такая громадная, как только Ад... Его Высочество не боится в ней спать один? — телохранительница фыркнула и покачала головой, — хотя о чем я — когда это он спал один!

Казалось, это невозможно, но глаза у двуликой раскрылись еще шире:

— А разве... а где..., — она смутилась, покраснела почти до слез.

— Да не бойся, сегодня не тронет. Ты же еще пахнешь как детеныш. Так что пару недель у тебя точно есть. Только сразу, как это пройдет... — Рун смутилась, — ну ты понимаешь...

— А нам говорили, что этих девушек, что ему отдавали, готовят для какого-то ритуала...

— Да глупости! Ха, ритуал! Ну, если только ублажение повелителя можно назвать ритуалом! Они все живые, еще наверняка их увидишь. Живут при дворе и в ус не дуют. Две, кажется, даже замуж вышли. — Рун сморщилась, ей не нравились эти вертихвостки, быстро понявшие преимущества положение наложницы повелителя. Разве что Хрисанда так и осталась чистой и наивной — даром, что год провела в постели повелителя — не липла к ней грязь, почему-то.

В комнату зашел Адар, и, быстро окинув взглядом девушек, сказал:

— Рун, пусть девчонка днем с вами побудет, там у вас места и времени хватит?

Брунхильд вскочила на ноги:

— Да, без проблем! Может ее на ночь сегодня к нам забрать?

— Нет, не стоит, пусть привыкает, — он с интересом рассматривал новую рабыню.

— Хорошо. Доброй ночи! — Телохранительница слегка поклонилась и вышла.

Аод повернулся к пленнице. Слегка успокоилась. Интересно, что ей такого Рун сказала?

— Надеюсь, ты не попытаешься ночью перегрызть мне горло? — темные глаза смотрели как будто мимо нее, Аине поежилась, ей опять стало холодно. — Да, ты по-прежнему не хочешь сказать свое имя?

Аине задумалась. Если скажет имя, он сможет ее подчинить, веды это умеют. Вдруг Рун не все знает? Мало ли зачем ему потребовались девушки! Не может быть все так просто.

Судя по испуганному лицу и бегающему взгляду, воображение у двуликой сейчас работало во всю. Даже жаль, что нельзя подслушать, что она там выдумывает.

Наконец, решилась — замотала головой.

— Нет? Ну тогда будешь Ия. Конечно, на фиалку ты мало похожа, зато коротко.

От девчонки пошла ясно ощутимая волна возмущения.

— Не нравится? Ну так сама придумай что. Не все ж мне тебя девчонкой называть.

— Идэ, — и тихо, почти шепотом, — меня так папа звал.

— А где отец? — Наконец-то хоть одно нормальное предложение, а то он уже начал думать, что у нее с головой не все в порядке.

— Умер, — Идэ шмыгнула носом, — когда отступники по весне нападали.

— А мать жива? — надо же с ней на следующий год что-то делать — двуликая не приживется при дворе — слишком свободолюбивый народ. Лишь бы за этот год не зачахла от тоски.

— Да.

Ну ладно, сколько можно пытаться, может завтра охранительницы ее расшевелят немного.

Идэ резко шарахнулась к противоположному краю постели и отвернулась, когда он потянул с себя рубашку. Стянув сапоги и верхние брюки, Аод откинул одеяло в изножье постели — было тепло — и растянулся на тонком полотне простыни, всей кожей ощущая чуть дрожащий комок где-то сбоку.

Аине сначала старалась не шевелиться, стать как можно незаметнее. Потом сообразила, что, если ее тело все еще пахнет детенышем, любой, кто это чувствует, даже пальцем к ней не прикоснется. Это закон, которому не учат — он в крови — нарушить его могли разве что отступники.

Мальчик

На рассвете, в начале второй восьмы Аине разбудил совершенно дикий всплеск силы где-то рядом. Она попыталась вскочить, но получила удар в плечо и упала на пол.

Зажегся свет. В Изголовье торчало две стрелы, на кровати никого не было, а ножом к двери за руку был пригвожден убийца. Уже мертвый.

Аод проснулся, ощутив ненависть. Она прошлась по позвоночнику холодным клинком, мигом сбросила с разума остатки сна.

Потом, пытаясь разобраться со случившимся, он придет в ужас — какой силы должно быть чувство, чтобы на таком расстоянии разбудить!

Но тогда он даже обрадоваться — лишь благодаря этому Аод успел увернуться от первой стрелы и послать в ответ нож. Нож попал в убийцу, но тот успел выпустить вторую стрелу. Внезапно проснулась и попыталась подняться Идэ — пришлось ее ударить, чтобы обезопасить от стрелы.

Потом он зажег огонь в светильниках — каким бы не контролируемым не был его дар, к своему возрасту Аод уже мог сотворить такие мелочи, не рискуя разрушить все вокруг или вызвать безумие.

Комната осветилась, Аод двинулся навстречу мертвому — и замер. Но только на мгновение. Потом присел возле тела, начал рассматривать его, но не прикасался — чувствовал, что это не конец. Тем более, что Аод и на расстоянии чувствовал, что несостоявшийся убийца мертв. Его дар никогда не ошибался. Ни в исследовании и излечении, ни в убийстве.

Аине посмотрела, как ее враг, а теперь и хозяин, направился к висящему на двери человеку. Сел и стал его рассматривать. Спокойно, без эмоций, будто не он его убил. Только кровь на руке доказывала, что правитель вполне человек.

Теперь было ясно, почему заклинания, наложенные телохранительницами, не оповестили о постороннем в покоях. Убийцей был ребенок. Мальчишка лет одинадцати-двеннадцати. Заклинания просто не заметили детеныша, не достигшего второго взросления. Волна направленной ненависти, которая его разбудила, говорила о том, что мальчик не был под принуждением. Хотя сам он бы до такого не додумался...

Аод попытался представить, кто мог "помочь" мальчишке решится на месть — но слишком многие хотели видеть его мертвым.

Все эти размышления заняли лишь мгновение — почти сразу после того, как зажегся огонь, в комнату ворвались телохранительницы.

Брунхильд, оценив обстановку, попыталась проверить жив ли еще мальчишка.

В тот момент, когда Рун дотронулась до тела, Аод почувствовал страшной силы удар — не физический, мысленный, он покачнулся и, если бы не стена сбоку, рухнул бы. А так, прислонился плечом к деревянной панели, и устоял.

А вот Рун не отделалась так легко — бледная, как привидение, она с ужасом смотрела на повелителя и не могла отвести взгляд.

Аод попытался исследовать ее, понять, что произошло. Это оказалось несложно. Но, кто бы ни сделал такое, он был чрезвычайно сильным ведом.

Подославший убийцу, не слишком рассчитывал на его стрелы. Тело ребенка было заколдовано. Первый, дотронувшийся получил воспоминания людей, которых Правитель когда-то покалечил, лишил дома, близких, все те, из-за кого Адара за глаза звали Страшным, и их проклятия. Из тех обрывков, что он смог перехватить, когда попытался перевести ворожбу на себя, стало ясно, что вед, создавший заклятие, знал о нем все. Даже то, что, как Аод надеялся, никогда никто не узнает. Даже то, что он убил родителей, брата, жену. Все приступы безумия, бойня в приграничных селах, расправа с Советом Регента. Вообще все.

Расчет был прост. Боль, гнев, ненависть не просто обозначались, они прокатывались по душе почти как горячий ветер, вырывающий у живых души. Кто-то смог собрать и направить все эти эмоции. Если бы Аод дотронулся до тела, возможно замысел неизвестного веда и удался бы.

Но до тела дотронулась Рун. И ветер ее пощадил, хотя и обжег. Чувства, которыми ее било заклятие, были направлены на другого, да и Аод успел часть забрать. Разделенная сила заклинания ударила по обоим, но не принесла существенного вреда.

Но Рун, с суеверным ужасом глядящая на него, наверное, не считала, что ей повезло...

Аине не поняла, что произошло. Когда телохранительница прикоснулась к распятому на двери телу, по всей комнате пошла волна силы, повелитель пошатнулся и привалился боком к стене, а Рун побледнела, упала на колени перед дверью, но рука так и осталась на груди мальчика, на лице отразился ужас, а глаза, не отрываясь, смотрели на повелителя.

Поток силы резко прервался, Рун упала на спину, потом неловко приподнялась, прислонилась спиной к ногам мертвеца. Лицо ее было страшно — бледное, взгляд, устремлен в никуда, и в глазах смертный ужас.

— Рун, — позвала Лади.

Но та ничего не слышала.

Адар попытался прикоснуться к девушке, тонкая струйка силы потянулась от руки — насколько могла понять Аине, он попытался успокоить Рун — но та отшатнулась от него, прикрылась руками, будто крон пытался ее ударить.

Тогда повелитель наклонился, поймал взгляд телохранительницы, и спокойно, повелительно произнес:

— Спи!

Тело Рун тут же расслабилось, глаза закрылись, только лицо так и осталось бледным.

Правитель встал, и, ни к кому не обращаясь, сказал:

— Сейчас я ничем не могу ей помочь, сил не хватит, да и слишком испугана. Она будет спать до вечера. — помолчал немного и добавил: — Да, думаю вы понимаете, что прогулка утром отменяется.

После этих слов девушки будто проснулись и начали суетливо убирать следы покушения.

Когда телохранительницы унесли Рун, Адар придерживаясь рукой за стену, пошел к кровати.

— Адар, Ваше Высочество! — Лади бросилась помочь, но не успела — Вы же ранены!

Тот удивленно оглядел себя.

— Действительно, а я даже не заметил, — повелитель озадачено покачал головой, — помоги перевязать.

— Может зашить? — Лади с сомнением рассматривала глубокую рану, прочерченную широким наконечником стрелы.

— Да нет, пока буду спать, должно затянуться. Просто завяжи, чтоб кровь не шла.

После перевязки Лади ушла, Адар растянулся на потели. Приподняв голову, он махнул рукой:

— А ты чего стоишь? Иди спать — еще ночь.

Аине с сомнением осмотрела комнату, из которой только вынесли труп и Рун, с которой случилось что-то ужасное.

— Да не бойся, больше одного покушения за ночь не бывает, — повелитель криво усмехнулся, Аине смутилась — у полулюдей считалось стыдным бояться, приемлемым считался, разве что, страх за жизнь и близких — и вернулась на постель.

Свет погас.

Адар в страшном сне не мог представить, что все будет ТАК. Да, вед ошибся, к телу первым прикоснулся не крон. Но, сам того не зная, тот нанес повелителю самый болезненный удар, какой только мог.

И надо же было такому случиться, что весь этот ужас обрушился на веселую, ребячливую Брунхильд! Аод прекрасно почувствовал, как сильно ее опалило. Он, наверное, никогда не забудет, как Рун шарахнулась от его руки. Вечером Брунхильд проснется, но больше никогда не станет прежней. Не будет этой странной привязанности, которую Рун к нему испытывала. Если бы все это увидела Тиена или Тунга, старые воительницы, успевшие и с караванами поездить, и в бою побывать, они может и поняли бы, но Рун, неделю назад праздновавшая восемнадцатилетие...