Повелитель ветра.

"Нда", невесело подумал повелитель, "очень уж этот ритуал напоминает жертвоприношение — странные они — при жизни в какие-то злобные духи записали".

Тут все мысли у него из головы вылетели, потому что девчонка, и с закрытыми глазами была хороша, светилась свежей, молодой красотой, а теперь, когда она смотрела на него, синими-синими, в пол-лица глазами, просто дух захватывало...

Теперь стало понятно, что странного было в ее даре — рабыня была из полулюдей. Оборотни, дети леса, были наделены даром, но он был стихийным. Полулюди не могли волшбовать с помощью заклинаний — вся их сила подчинялась только мысли. Их дар был лучше, чем тот, которым наделены веды, потому что не требовала особого обучения, но владеть ею было трудно, она зависела от способности заклинающего владеть собой и обуздывать чувства.

Аод подумал, что дар у полулюдей был сродни его — ведь после того, как придворный вед обнаружил большой выброс силы, при прохождении Адаром второго посвящения, были приглашены лучшие учителя, но никакого результата от Аода не получили. Более того — все преподаватели в один голос и утверждали, что если у наследника и есть дар, то весьма слабый.

Но дар его слабым мог назвать только тот, кто ни разу не видел последствия его применения.

И так же как у полулюдей, его сила не всегда была управляема — когда Аод впадал в ярость, он мог начать убивать все живое, что чувствовал вокруг. Ходила легенда, что в приступе ярости он одним взглядом убил своего секретаря. Возможно это сходство он унаследовал от бабушки-двуликой, а может быть от другой бабки, родившейся в Дарии.

Аине проснулась от того, что ей стало холодно. Натягивая одеяло, почувствовала, что не одна, более того — тот, кто находится рядом, имеет дар и пытается что-то с ней сделать. Она вспомнила плен, жрецов, дорогу и цель всего этого безумия.

Резко прошли остатки сна, ужас обрушился на нее, и Аине чуть снова не потеряла сознание.

Страх заставил ее как можно дальше отскочить от сидящего рядом человека (человека ли?). Но враг даже не пошевелился, более того, он прервал волшбу и посмотрел на нее.

Равнодушный взгляд темно-серых, почти черных, глаз скользнул по ее лицу, сжавшемуся в комок телу, снова поднялся. Когда их глаза встретились, казалось, он чему-то удивился. Но потом просто отвел взгляд.

Красивый, сразу видно — высокого рода — точеная фигура, тонкие, четко прорисованные черты лица, гордая осанка.

— Кто ты и откуда я спрашивать не стану — мне не интересно, — сильный, звучный голос — его обладателю даже в голову не придет, что высказанные слова могут оспариваться, — а зачем ты здесь, нам обоим известно. Что мне неизвестно — так это твое имя.

— Зачем оно тебе? — Голос совсем пропал, наверное, из-за отравы, которую эта скотина, посол Лийи, подмешал ей в питьё. — А ты и есть правитель?

— А что, не похож?

Мужчина встал, обошел кровать (кровать стояла не в центре комнаты, как было принято в богатых домах, а в углу), присел рядом с девушкой.

— Имя твое мне нужно, чтобы как-то тебя называть, но если не хочешь его говорить, придумаю тебе какое-нибудь прозвище сам, — кривая полуулыбка-полуухмылка не смягчила лицо.

Аине показалось, что он издевается, мороз прошел по коже, казалось сердце сейчас выскочит — если раньше, когда враг сидел на противоположной стороне, еще можно было попытаться сбежать, то теперь деться было некуда — она оказалась заперта в углу.

— Меня, кстати, можешь называть Адар.

Как же не хотелось верить, что это тот, к кому ее привезли, до последнего она надеялась, что еще есть хоть минутка, хоть какая-нибудь передышка. Но надежды не всегда сбываются. Перед ней был тот самый повелитель, которого лийцы так боялись. И которому ее преподнесли в дар. Как рабыню. Аине недолго пробыла в Лийе, но успела понять, что рабы — вещи и как с ними поступить решает только хозяин. А это значит, что сейчас для нее решается все. Разум закрыла кровавая пелена ужаса, Аине казалось, что вот-вот случится что-то страшное, непоправимое.

Аод вовремя заметил безумную вспышку в глазах девчонки — перекинуться она еще не могла, но вот набросилась на него совсем по-звериному. Если бы он не успел схватить ее руки, она бы попыталась добраться до глаз, или хотя бы оцарапать.

Интересно, чем ее так напугали, что он, сильный взрослый мужчина с огромным трудом удерживает пятнадцатилетнюю девчонку? И ведь рвется так, будто он ее убивает, страшно, что покалечится.

— Не знаю, что тебе наговорили, но есть я тебя не собираюсь, бить тоже, — от усилия голос звучал сдавленно, — скажу больше, все четыре твои предшественницы живы и, когда я их последний раз видел, были здоровы.

Вряд ли она что-либо услышала — полулюдинка плакала. Руки Аода кололо — она, пыталась ударить его силой. Он не ошибся — вреда волшбой девчонка ему причинить не могла, но и приятного в этом было мало — надо как-то прекращать припадок.

Попытка повлиять на ее сознание закончилась для Аода болезненно — слишком закрыта, слишком недоверчива. Это было странно — предыдущие девушки хорошо поддавались внушению. Хотя... у них ведь не было дара, да и пленница наверняка не лийка — ее скорее всего поймали на границе — она и лийцам не доверяла, а тем более страшному правителю, которому ее отдали в жертву. Дважды пленная, увезенная на другой конец континента — неудивительно, что она никому не верит.

Да и репутация у него была своеобразная. Начальник тайной стражи так и не смог понять, что забавного крон находит в докладах соглядатаев. Ну как объяснить своему подчиненному, что записки о его репутации и ходившие про Аода байки, которые многие шпионы присовокупляли к описаниям настроений в провинциях и соседних странах, уже давно не вызывают ни раздражения, ни досады — только смех.

Да он бы, наверное, сам себя испугался, после такого. Опровергать все это не было никакой возможности и теперь Аод порой сам пускал какой-нибудь жуткий слух, чтобы добиться нужного результата. Надо сказать, порой помогало — соседи не только опасались нападать на границы, но и сильно сократили шпионскую сеть, послы резко становились сговорчивее, стоило начать проявлять признаки безумия, которые они с секретарем и охранительницами целый вечер придумывали, забавляясь.

Никто же не поверит, что настоящее безумие приходит совершенно незаметно, а порой даже сам повелитель не в состоянии углядеть заранее его признаки.

Все-таки бездействие тоже порой приносит результаты. Обессилев, "подарочек" перестал биться. И теперь, опустив голову так, что чуть не уперлась подбородком в грудь, всхлипывала. И что с ней теперь делать? Ни его дар, ни его глаза не воспринимали девчонку как замену предыдущей наложнице. Знала бы она, что ему не нужно ни ее жизнь, ни тело, ни, тем более, разум, который она так старается закрыть!

А ведь уже поздно — завтрашние дела никто не отменял, а нехватка сна вряд ли благотворно скажется на его настроении. Снова менять секретаря, не выдержавшего тяжелый нрав повелителя, он не хотел, значит, надо устраиваться спать. Еще бы быть уверенным, что она его ночью не загрызет...

Отпустив, тонкие, успевшие посинеть руки, он подошел к двери, которая тут же открылась. Телохранительницы всегда чувствовали его приближение и настроение — видимо, поэтому и не особо боялись.

Дверь открыла Брунхильд. Невысокая, худощавая, с короткими черными кудрями и вечно нахальным выражением на мальчишеском лице. Вопросительный и слегка насмешливый взгляд — непростительная дерзость, которая прощалась только телохранительницам, да порой оруженосцу. Наверняка нахалка уже поняла, в чем затруднение — за последние три года они изучили друг друга досконально.

— Рун, найдите девчонке что-нибудь из одежды на пару дней. Завтра позаботьтесь, чтобы ей сшили достаточно платья, фасон сама пусть выбирает, — та молча кивнула. Аоду не понравился ее скучный вид, — А то лийцы даже тут сэкономить пытаются — взяли моду привозить девчонок в каких-то покрывалах.

Ворчливый тон сделал свое дело — охранительница рассмеялась:

— Вечно вы всем недовольны, повелитель, наверное, и правда надо вас бояться!

— Ты даже не знаешь, насколько, — это как зубная боль, за три года, что девушки его охраняют, он еще ни разу не срывался, они просто не видели... Что будет, если увидят — ему даже думать об этом не хотелось.

Бесшумные шаги — если бы не нечеловеческое осязание, он бы никогда ее не услышал — подошла Аорити — глава его телохранителей. Насколько он понимал, та занимала помимо этого, еще какой-то высокий пост в их цехе. Сильная и властная, она, тем не менее, умудрялась заботиться о телохранительницах как мать. Да и его пыталась порой опекать.

Все-таки он нарушил свое обыкновение — привязался к охранительницам. Аоду нравилась их простота, грубоватый юмор, то, что они его совершенно не боялись. Самые старшие пытались заботиться о нем, как няньки. Две ученицы Аорити — Рун и Лека так и вовсе чуть ли не боготворили.

— Адар, — только немногим позволялось обращаться к нему так. Большинство считало огромной честью позволение опустить в обращении хотя бы титулы и назвать правителя АдарАод. Полное имя, как и сокращенное он не любил — его старший брат умел произносить их так, что крон-регент их возненавидел.

Когда-то, много лет назад, он провел почти два года в Зеленой Гавани. Там его звали Аод. Ветер, если перевести с альберита. Ему нравилось. Но здесь об этом никто не знал. Хотя, Аорити, его ровесница — может и слыхала.

— Что ты будешь делать с девчонкой? Ты же знаешь, Рудая, из второго караула полулюдка, она говорит, что девчонка тоже двуликая. И что она еще пахнет детенышем.

— Я уже понял. Это ничего не меняет. Сейчас обстановка будет благоприятствовать, ее тело изменится — думаю дней через десять она уже будет ощущаться как женщина.

— Зачем это тебе? Не ломай девчонке судьбу! — Аорити говорила тихо, чтобы никто не услышал.

— Судьбу ей уже сломали. И это был не я. Ты думаешь, было бы лучше, если бы ее продали в бордель какой-нибудь?

Аорити вздохнула.

— Ты же сам понимаешь, что я не о том...

— Я понимаю, но это ничего не изменит. Через год она будет свободна. Раньше — нет. Рабыня должна заработать свою свободу. Да, я завтра с утра еду на прогулку. Возьму двух сопровождающих. Позаботься об этом, пожалуйста.

Аорити слегка склонила голову, в знак согласия. Лицо было очень спокойное — явный признак недовольства.

Аине удивилась, когда сначала ушел Повелитель, а потом в дверь заглянула кудрявая девушка, в черном, и тут же ее захлопнула. Через пару минут она снова открыла дверь, но на этот раз, зашла.

— Привет, я Рун. Вот тебе одежда, завтра новую по твоим меркам сошьют. — Рун протянула ей платье-тунику. — Ты извини, у нас ночных рубашек нету, но я думаю, до завтра потерпит.

Брунхильд улыбнулась девчонке. В ответ получила подозрительный взгляд. "Бесполезно", подумала она. "Для нее сейчас все враги. Жалко, что Адар не согласился ее отпустить. И зачем она ему? Ребенок-ребенком!"

— А ты кто? — девчонка говорила почти шепотом.

— Рун, я же только сказала! — что она, совсем глупая, что ли?

— Не, я не об этом, — пленница слегка сжалась и оглянулась на дверь, — ты в замке кто? Служанка?

Аине была не готова к такому смеху.

— Я!? Служанка! Вот насмешила! — наконец ответила Рун все еще хихикая, — Мы телохранители Его Высочества. Ты должна была слышать и Цехе Телохранительниц!

Глаза у девчонки округлились:

— Те самые! Из Зеленой Гавани? — в голосе послышался такой восторг, что Рун даже стало неловко. — А почему именно вы?

— Потому что мы лучшие, конечно. Давай, переодевайся. Если хочешь, я побуду пока с тобой, а то эта спальня такая громадная, как только Ад... Его Высочество не боится в ней спать один? — телохранительница фыркнула и покачала головой, — хотя о чем я — когда это он спал один!

Казалось, это невозможно, но глаза у двуликой раскрылись еще шире:

— А разве... а где..., — она смутилась, покраснела почти до слез.

— Да не бойся, сегодня не тронет. Ты же еще пахнешь как детеныш. Так что пару недель у тебя точно есть. Только сразу, как это пройдет... — Рун смутилась, — ну ты понимаешь...

— А нам говорили, что этих девушек, что ему отдавали, готовят для какого-то ритуала...

— Да глупости! Ха, ритуал! Ну, если только ублажение повелителя можно назвать ритуалом! Они все живые, еще наверняка их увидишь. Живут при дворе и в ус не дуют. Две, кажется, даже замуж вышли. — Рун сморщилась, ей не нравились эти вертихвостки, быстро понявшие преимущества положение наложницы повелителя. Разве что Хрисанда так и осталась чистой и наивной — даром, что год провела в постели повелителя — не липла к ней грязь, почему-то.

В комнату зашел Адар, и, быстро окинув взглядом девушек, сказал:

— Рун, пусть девчонка днем с вами побудет, там у вас места и времени хватит?

Брунхильд вскочила на ноги:

— Да, без проблем! Может ее на ночь сегодня к нам забрать?

— Нет, не стоит, пусть привыкает, — он с интересом рассматривал новую рабыню.

— Хорошо. Доброй ночи! — Телохранительница слегка поклонилась и вышла.

Аод повернулся к пленнице. Слегка успокоилась. Интересно, что ей такого Рун сказала?

— Надеюсь, ты не попытаешься ночью перегрызть мне горло? — темные глаза смотрели как будто мимо нее, Аине поежилась, ей опять стало холодно. — Да, ты по-прежнему не хочешь сказать свое имя?

Аине задумалась. Если скажет имя, он сможет ее подчинить, веды это умеют. Вдруг Рун не все знает? Мало ли зачем ему потребовались девушки! Не может быть все так просто.

Судя по испуганному лицу и бегающему взгляду, воображение у двуликой сейчас работало во всю. Даже жаль, что нельзя подслушать, что она там выдумывает.

Наконец, решилась — замотала головой.

— Нет? Ну тогда будешь Ия. Конечно, на фиалку ты мало похожа, зато коротко.

От девчонки пошла ясно ощутимая волна возмущения.

— Не нравится? Ну так сама придумай что. Не все ж мне тебя девчонкой называть.

— Идэ, — и тихо, почти шепотом, — меня так папа звал.

— А где отец? — Наконец-то хоть одно нормальное предложение, а то он уже начал думать, что у нее с головой не все в порядке.

— Умер, — Идэ шмыгнула носом, — когда отступники по весне нападали.

— А мать жива? — надо же с ней на следующий год что-то делать — двуликая не приживется при дворе — слишком свободолюбивый народ. Лишь бы за этот год не зачахла от тоски.

— Да.

Ну ладно, сколько можно пытаться, может завтра охранительницы ее расшевелят немного.

Идэ резко шарахнулась к противоположному краю постели и отвернулась, когда он потянул с себя рубашку. Стянув сапоги и верхние брюки, Аод откинул одеяло в изножье постели — было тепло — и растянулся на тонком полотне простыни, всей кожей ощущая чуть дрожащий комок где-то сбоку.

Аине сначала старалась не шевелиться, стать как можно незаметнее. Потом сообразила, что, если ее тело все еще пахнет детенышем, любой, кто это чувствует, даже пальцем к ней не прикоснется. Это закон, которому не учат — он в крови — нарушить его могли разве что отступники.

Мальчик

На рассвете, в начале второй восьмы Аине разбудил совершенно дикий всплеск силы где-то рядом. Она попыталась вскочить, но получила удар в плечо и упала на пол.

Зажегся свет. В Изголовье торчало две стрелы, на кровати никого не было, а ножом к двери за руку был пригвожден убийца. Уже мертвый.

Аод проснулся, ощутив ненависть. Она прошлась по позвоночнику холодным клинком, мигом сбросила с разума остатки сна.

Потом, пытаясь разобраться со случившимся, он придет в ужас — какой силы должно быть чувство, чтобы на таком расстоянии разбудить!

Но тогда он даже обрадоваться — лишь благодаря этому Аод успел увернуться от первой стрелы и послать в ответ нож. Нож попал в убийцу, но тот успел выпустить вторую стрелу. Внезапно проснулась и попыталась подняться Идэ — пришлось ее ударить, чтобы обезопасить от стрелы.

Потом он зажег огонь в светильниках — каким бы не контролируемым не был его дар, к своему возрасту Аод уже мог сотворить такие мелочи, не рискуя разрушить все вокруг или вызвать безумие.

Комната осветилась, Аод двинулся навстречу мертвому — и замер. Но только на мгновение. Потом присел возле тела, начал рассматривать его, но не прикасался — чувствовал, что это не конец. Тем более, что Аод и на расстоянии чувствовал, что несостоявшийся убийца мертв. Его дар никогда не ошибался. Ни в исследовании и излечении, ни в убийстве.

Аине посмотрела, как ее враг, а теперь и хозяин, направился к висящему на двери человеку. Сел и стал его рассматривать. Спокойно, без эмоций, будто не он его убил. Только кровь на руке доказывала, что правитель вполне человек.

Теперь было ясно, почему заклинания, наложенные телохранительницами, не оповестили о постороннем в покоях. Убийцей был ребенок. Мальчишка лет одинадцати-двеннадцати. Заклинания просто не заметили детеныша, не достигшего второго взросления. Волна направленной ненависти, которая его разбудила, говорила о том, что мальчик не был под принуждением. Хотя сам он бы до такого не додумался...

Аод попытался представить, кто мог "помочь" мальчишке решится на месть — но слишком многие хотели видеть его мертвым.

Все эти размышления заняли лишь мгновение — почти сразу после того, как зажегся огонь, в комнату ворвались телохранительницы.

Брунхильд, оценив обстановку, попыталась проверить жив ли еще мальчишка.

В тот момент, когда Рун дотронулась до тела, Аод почувствовал страшной силы удар — не физический, мысленный, он покачнулся и, если бы не стена сбоку, рухнул бы. А так, прислонился плечом к деревянной панели, и устоял.

А вот Рун не отделалась так легко — бледная, как привидение, она с ужасом смотрела на повелителя и не могла отвести взгляд.

Аод попытался исследовать ее, понять, что произошло. Это оказалось несложно. Но, кто бы ни сделал такое, он был чрезвычайно сильным ведом.

Подославший убийцу, не слишком рассчитывал на его стрелы. Тело ребенка было заколдовано. Первый, дотронувшийся получил воспоминания людей, которых Правитель когда-то покалечил, лишил дома, близких, все те, из-за кого Адара за глаза звали Страшным, и их проклятия. Из тех обрывков, что он смог перехватить, когда попытался перевести ворожбу на себя, стало ясно, что вед, создавший заклятие, знал о нем все. Даже то, что, как Аод надеялся, никогда никто не узнает. Даже то, что он убил родителей, брата, жену. Все приступы безумия, бойня в приграничных селах, расправа с Советом Регента. Вообще все.

Расчет был прост. Боль, гнев, ненависть не просто обозначались, они прокатывались по душе почти как горячий ветер, вырывающий у живых души. Кто-то смог собрать и направить все эти эмоции. Если бы Аод дотронулся до тела, возможно замысел неизвестного веда и удался бы.

Но до тела дотронулась Рун. И ветер ее пощадил, хотя и обжег. Чувства, которыми ее било заклятие, были направлены на другого, да и Аод успел часть забрать. Разделенная сила заклинания ударила по обоим, но не принесла существенного вреда.

Но Рун, с суеверным ужасом глядящая на него, наверное, не считала, что ей повезло...

Аине не поняла, что произошло. Когда телохранительница прикоснулась к распятому на двери телу, по всей комнате пошла волна силы, повелитель пошатнулся и привалился боком к стене, а Рун побледнела, упала на колени перед дверью, но рука так и осталась на груди мальчика, на лице отразился ужас, а глаза, не отрываясь, смотрели на повелителя.

Поток силы резко прервался, Рун упала на спину, потом неловко приподнялась, прислонилась спиной к ногам мертвеца. Лицо ее было страшно — бледное, взгляд, устремлен в никуда, и в глазах смертный ужас.

— Рун, — позвала Лади.

Но та ничего не слышала.

Адар попытался прикоснуться к девушке, тонкая струйка силы потянулась от руки — насколько могла понять Аине, он попытался успокоить Рун — но та отшатнулась от него, прикрылась руками, будто крон пытался ее ударить.

Тогда повелитель наклонился, поймал взгляд телохранительницы, и спокойно, повелительно произнес:

— Спи!

Тело Рун тут же расслабилось, глаза закрылись, только лицо так и осталось бледным.

Правитель встал, и, ни к кому не обращаясь, сказал:

— Сейчас я ничем не могу ей помочь, сил не хватит, да и слишком испугана. Она будет спать до вечера. — помолчал немного и добавил: — Да, думаю вы понимаете, что прогулка утром отменяется.

После этих слов девушки будто проснулись и начали суетливо убирать следы покушения.

Когда телохранительницы унесли Рун, Адар придерживаясь рукой за стену, пошел к кровати.

— Адар, Ваше Высочество! — Лади бросилась помочь, но не успела — Вы же ранены!

Тот удивленно оглядел себя.

— Действительно, а я даже не заметил, — повелитель озадачено покачал головой, — помоги перевязать.

— Может зашить? — Лади с сомнением рассматривала глубокую рану, прочерченную широким наконечником стрелы.

— Да нет, пока буду спать, должно затянуться. Просто завяжи, чтоб кровь не шла.

После перевязки Лади ушла, Адар растянулся на потели. Приподняв голову, он махнул рукой:

— А ты чего стоишь? Иди спать — еще ночь.

Аине с сомнением осмотрела комнату, из которой только вынесли труп и Рун, с которой случилось что-то ужасное.

— Да не бойся, больше одного покушения за ночь не бывает, — повелитель криво усмехнулся, Аине смутилась — у полулюдей считалось стыдным бояться, приемлемым считался, разве что, страх за жизнь и близких — и вернулась на постель.

Свет погас.

Адар в страшном сне не мог представить, что все будет ТАК. Да, вед ошибся, к телу первым прикоснулся не крон. Но, сам того не зная, тот нанес повелителю самый болезненный удар, какой только мог.

И надо же было такому случиться, что весь этот ужас обрушился на веселую, ребячливую Брунхильд! Аод прекрасно почувствовал, как сильно ее опалило. Он, наверное, никогда не забудет, как Рун шарахнулась от его руки. Вечером Брунхильд проснется, но больше никогда не станет прежней. Не будет этой странной привязанности, которую Рун к нему испытывала. Если бы все это увидела Тиена или Тунга, старые воительницы, успевшие и с караванами поездить, и в бою побывать, они может и поняли бы, но Рун, неделю назад праздновавшая восемнадцатилетие...

А телохранительницы, узнав всю ту грязь, что теперь известна Брунхильд, уйдут. Они не станут служить тому, у кого руки по локоть в крови. И большинство этой крови пролито вовсе не на войне.

Силой заставив себя расслабиться, и очистив голову от мыслей, он приказал телу спать, и подкрепил приказ силой дара — покушение не избавило его от завтрашних дел.

Утро

Утро как всегда пришло слишком быстро. С трудом продрав глаза, повелитель уже к началу третьей восьмы был на ногах.

Сегодняшний день сильно отличался от обычного — не было бешеной скачки на рассвете, утреннего приема просителей, не было докладов министров. Зато планировалось чрезвычайно ответственное мероприятие — празднование тридцатилетия крон-регента. В честь этого лийцы, собственно и прислали Идэ на неделю раньше срока.

Особых сложностей с организацией собственно празднества не предвиделось — Аод даже не следил за этим, как обычно доверив все управителю. Операцию по охране действа планировали тщательнейшим образом начальник гвардии и Аорити. Поначалу у них доходило до драки, но за три года начальник гвардии научился себя сдерживать.

Аод взял на себя организацию работы соглядатаев, которые должны были следить за общими настроениями в народе, за тем, в каком составе собирались придворные, как их группы сообщались между собой и попутно распространять нужные слухи. Такое крупное мероприятие — шанс обнаружить настоящую или будущую опасность для кронта и государства, предатели всегда надеются затеряться в толпе и скрыть свои встречи.

К тому же сборища давали ему возможность самому походить по городу, послушать приезжих сказителей, встретиться со знакомыми, даже не подозревающими в оборванном проводнике крона, что в обычные дни было практически невозможно.

Начались празднования в четвертой восьме. Сначала торжественная церемония в приемном зале. Он предназначался для приема послов и других высочайших лиц, а при празднованиях узкий круг подданных, представителей высоких родов и самых успешных торговцев и ремесленников поздравлял своего правителя.

Зал был небольшой, с красным ковром и задрапированными золотистой тканью стенами. Вдоль стен стояло два ряда стульев, а в дальнем конце зала два кресла — для повелителя и кронтина.

Аод, с тех пор как наследнику исполнилось 12 лет, требовал его присутствия на церемониях и советах.

Поздравления, как обычно были многословны, с разнообразными пожеланиями, за которыми его чутье без труда угадывало совсем другое желание, одно на всех: избавиться от излишне проницательного и самостоятельного регента. Впрочем, желание еще не означало реальных покушений. Аод старательнее обычного изучал чувства и слова придворных, ища вчерашнего заказчика, но ничего особенного не ощущалось.

Потом он вышел на балкон, поблагодарить толпу, что пришла поглазеть на могущественного повелителя.

Речь его как всегда была краткой — он не любил вранье и словоблудие.

— Сегодня, когда начинается четвертый десяток моей жизни, я смотрю на эту страну и понимаю, что сделано многое: установлены четкие границы, четкие системы налогов и законов, почти покончено с разбойниками на дорогах, изучается положение беднейших провинций, чтобы придумать, как улучшить их положение. Но и осталось сделать еще больше. Скоро на этом месте будет принимать поздравления другой, — он показал на племянника, — я надеюсь, что ему также не будет стыдно предстать перед вами.

Голос у повелителя был звучный, слышно было даже в дальнем конце площади.

Народ начал переговариваться, над площадью повис монотонный гул. Аод ушел с балкона. Пора было выезжать на улицы. Это тоже была традиция — крон и его свита в день праздника двигались по самым крупным улицам, благословляя город, а затем объезжал его по верху крепостных стен. Когда-то давно это все имело смысл. Тогда государством правил настоящий Высокий род, их дар вполне мог распространять вокруг удачу и свет. Теперь не то. Почти вся знать, официально принадлежавшая к Высоким родам на самом деле таковыми не являлись. Высокий род отличало наличие способности к волшбе, оборотничеству, причем чем выше род, тем больше было способностей. Древние кроны могли превратиться в любое живое существо. Они рождались иными, чем люди простого рода — высокий род означал благородство, ответственность, справедливость. Сейчас же только род крона имел такие способности, но и они были лишь тенью прежнего величия. Не было той удачливости и смелости, что отличала старую знать.

Ходили слухи, что в Северном свего власть до сих пор делится по такому принципу и не имеющий дара правителем стать не может, а почти все приближенные к власти — настоящего Высокого рода. Но в центральных землях это уже давно не имело значения.

Так что теперь от значимого когда-то ритуала осталась лишь поверхностная оболочка.

Церемония за последние восемь лет была отработана до автоматизма. В парадных сине-голубых одеждах Аод вышел к крыльцу. Там его ждал богато убранный конь. Стяг был уже в возрасте, но по-прежнему являлся одним из красивейших коней, каких только видел повелитель. Крупный, вороной, с невероятно блестящей шкурой, конь просто поражал своей статью. Великолепно обученный, он никогда не позволял себе ослушаться всадника. Но именно это в нем Аод и не любил. Он всегда предпочитал гордых и непокорных жеребцов, с которыми приходилось сражаться за лидерство, которые подчинялись только сильнейшему.

Впрочем, несмотря на свою покладистость, Стяг при случае мог защитить себя и всадника — конюший привел его из завода, где готовились кони для армии. Стяг был обучен сражаться. Это позже, уже на дворцовых конюшнях его научили премудростям, необходимым для церемониалов.

Позади него ехали две охранительницы. Аорити в своих великолепных золоченых доспехах (которым обычно предпочитала бахтерец или даже кожаный жилет с металлическими пластинами и заклепками) и шлеме, в виде звериной морды, выглядела внушительно. Крепкий вороной Гинир гарцевал, пытаясь соперничать со Стягом.

Слева от нее ехала Мирия, доспех которой тоже был украшен позолотой. Ее караковый Анитар немного уступал ростом Стягу и Гиниру, но смотрелся тоже хорошо.

За ними без всякого строя и порядка ехали самые родовитые придворные. Остальные охранительницы рассредоточились по свите, чтобы не нарушать своими разномастными доспехами и конями торжественности и не привлекать лишнего внимания.

Позади свиты следовал десяток гвардейцев.

Торжественная процессия почти восьму двигалась по городу. Когда наконец закрылись дворцовые ворота, Аод едва держался в седле. Необходимость изображать радушие и величественно кивать в ответ на приветствия и поздравления (а заодно и купаться в чужих чувствах) забирала много сил.

— Аорити — он слегка откинулся в седле, пытаясь снять усталость со спины (сказывалось неподвижность при церемониалах, и напряжение), но тут же уперся в высокую заднюю луку седла и досадливо поморщился, — Аод предпочитал не слишком глубокие, более легкие седла, а то и вовсе толстое покрывало, которые не стесняли движения, не мешали двигаться вместе с лошадью, — завтра с утра подготовь коня и двух человек мне для прогулки, а в середине третьей восьмы, — с начальниками гвардии и соглядатаями — в мой кабинет. Приема просителей не будет. Сейчас я к себе отдыхать. До начала приема не беспокоить.

Вечер

После спешился и в сопровождении близнецов направился в свои покои. Правда не отдыхать. Аод быстро переоделся в одежду, которую использовал, когда выходил тайно в город. Это была простая, без вышивки и тесьмы, рубаха и штаны зеленоватого цвета, выгоревшие и поношенные. Сапоги тоже ничем не выдавали своего происхождения в дворцовых мастерских. Шапка, скрыв короткие темные волосы и высокий лоб, значительно изменив очертания лица.

Довершал маскарад плащ с капюшоном — когда-то он был черным, но теперь, выгорев, стал грязно-серым.

С ним в похожих одеждах ехали только секретарь Энир, оруженосец Амтар, да Нинья, выбранная за неприметное лицо, и простоватого коня.

Такие поездки были очень редки. Как правило, их целью было послушать, что говорят по кабакам и на улицах, но порой Аод просто сбегал из дворца. Тогда он шел один, не брал даже коня. Сначала гвардейцы-телохранители, а потом охранительницы, несмотря на все их старания так и не смогли убедить его отказаться от таких побегов. Аод просто не мог постоянно находиться в удушливой атмосфере дворца. Правда с возрастом стало немного легче, но все равно тело, дар, вся его сущность требовали уединения, свободы, открытого поля. Бешенные утренние скачки мало помогали — всегда рядом были охранительницы. Иногда Аод полагал, что виной тому была кровь бабушки-двуликой — полулюди не могли долго жить в городах и каменных замках, иногда — что во всем виновато слишком раннее приобщение к "прелестям" верховной власти. Кто знает.

Хотя порой были и более прозаичные причины таких побегов — после пропажи последней жены он так и не решился завести постоянную любовницу — не хотел, чтобы на него пытались повлиять еще и в постели. Но о таких вылазках его охрана чаще всего не знала, или узнавала после возвращения.

У него в городе даже появились хорошие знакомые. Им он представлялся проводником, благо хорошо знал Андарию и проехался по всему континенту еще когда учился в Зеленой Гавани. Этим и объяснял редкие посещения кабака и мастерской резчика, с которым свел близкое знакомство.

Барма-резчик встретился Аоду давно, они подружились, несмотря на редкие встречи. Аод всегда любил работать с деревом и долго мог разговаривать об этом с Бармой, часто приглашал его в свою мастерскую. Даже мертвое, дерево все равно откликалось на зов, дарило тепло и спокойствие, а потом радовало глаз своей новой жизнью. Правда занимался сам деревом Аод занимался давно, еще когда была жива Лирина.

И теперь, стоя возле конюшни, пока оруженосец готовил коней, он думал, как бы оторваться от свиты и заглянуть к резчику. Хотя может Барма и сам заглянет в облюбованный кроном кабак.

Амтар вывел во двор своего Подбела и Карая для крона.

Карай как нельзя лучше подходил для таких поездок, потому что, в отличие от остальных лошадей из дворцовой конюшни, был не крупным, едва ли в нем было шестнадцать ладоней, поджарым и не таким нарядным и приметным, как Стяг, например.

Аод сначала даже не хотел его оставлять во дворце, но, поскольку конь был подарен горскими послами, не решился — чтобы не сочли оскорблением. Горским правителям всегда было наплевать на его репутацию и силу Митлиры — честь они почитали важнее силы.

Кони их ценились, несмотря на простоватый вид, а их выносливость и скорость были просто легендарными. Молва утверждала, что обогнать горского коня могли только синаки из степей, но горский конь и его может взять измором.

Когда Аод узнал жеребца лучше, Карай стал его любимцем. Для церемоний конь не годился, но, когда на рассвете Карай мчался по росным лугам, казалось конь сливается с ветром и летит, не касаясь земли. И скакать так Карай мог бесконечно долго.

Карай оказался единственным конем, из десятков, прошедших через дворцовую конюшню, способным заменить Ветра, павшего после того, как одурманенный, он попытался убить крона.

После того покушения Аод долго не ездил на одной лошади — на конюшне всегда готовыми стояло несколько жеребцов, а на каком поедет, крон сообщал непосредственно перед поездкой.

Отчасти это объяснялось соображениями безопасности, отчасти тем, что ни один конь по-настоящему не заинтересовал его.

Ситуация изменилась только пару лет назад, и теперь на торжественные церемонии он выезжал на степенно-флегматичном Стяге, с армией и по провинциям ездил на агрессивном и строгом боевом Инико, но душой прикипел к гордому, независимому, долго не признававшему Аода хозяином, Караю.

И теперь, небольшая кавалькада не спеша отправилась через неприметную боковую дверь в город. Они немного побродили по центральным улицам, где возле костров еще выступали сказители, танцоры, кукольные театры и другие люди дороги. Аод, не любивший придворных сказителей и певцов за чересчур возвышенный слог и полную оторванность историй от жизни (при дворе рассказывать или петь о настоящих событиях казалось им опасным), с интересом слушал не слишком умело сложенные, но живые стихи — смешные, а и часто непристойные, о похождениях бородатого Ира — известного героя песен и рассказов, серьезные — о войнах, героях, прошедших эпохах.

Они так и шли, переходя от костра к костру, от площади к площади, от улицы к улице, нигде не задерживаясь надолго. Но все было спокойно.

Лет пять назад было много разговоров о пограничных войнах, поборах на заставах, у городских ворот. Когда Аод только начал править как крон-регент, говорили, что он принудил Совет признать себя опекуном, ходили смутные слухи, что регент виноват в смерти предыдущего крона, много говорили о грозящем голоде, неудобных налогах, которые трудно посчитать, чем пользовались мытари, запутанных законах, слишком малом количестве магистратов, их невежестве. Впрочем, на праздниках разговоры обычно были веселее. Но все равно, перебравшие люди нет-нет и сболтнут лишнего.

Аод приказывал соглядатаям собирать сведения как о крупных заговорах, иностранных шпионах, так и о проворовавшихся магистратах, обнаглевших землевладельцах, требующих больше положенного от арендаторов, о разбоях и драках. Потом еще несколько недель все собранное будет распределяться по важности, проверяться и приниматься необходимые меры. Такими делами он, в отличие от официальных советов, занимался один. К этим сведениям не допускались ни управитель, ни советники. Только глава соглядатаев и тайной стражи. Это позже правитель выдаст им приказ по исправлению ситуаций. Совет даже не знал, кто глава тайного ведомства.

Наследнику было только четырнадцать и Аод еще не посвящал его в работу тайной стражи, решил подождать еще несколько лет — пусть сам поучится искать изнанку, набьет себе шишек, а потом уже работает с профессионалами.

Под конец, уставшие и голодные, путники заехали на постоялый двор в тихом районе. Они всегда туда приезжали — Аоду нравилось добротное и чистое помещение, да и Барма туда частенько заглядывал.

В небольшом зале стояли широкие столы и тяжелые скамьи, потемневшие от времени. Нынче зал был почти пуст. Все веселились на центральных улицах.

В центре, напротив двери была лестница на галерею, куда выходили двери комнат второго этажа. Двери рядом с лестницей вели в отдельную столовую и хозяйственную часть. Навстречу вышел хозяин — невысокий и дородный, он не спеша подошел, внимательно разглядывая гостей.

— Давненько не бывали у нас, господа проводники! — наконец узнал он пришедших.

Амтар, который в таких поездках всегда изображал главного, вышел немного вперед.

— Что ты, уважаемый Бихар, можешь предложить нам на ужин?

Хозяин самодовольно улыбнулся, он по праву гордился своим заведением, и предложил взять тушеное мясо с овощами, а если такая пища слишком проста, то можно приготовить птицу на вертеле, барашка или что-то особенное, если господа пожелают.

Уставшие за день Аод и его спутники не отказались от тушеного мяса, но и птицу тоже попросили приготовить. Крон терпеть не мог вычурных блюд, да и сами Телохранители предпочитали простую еду, поэтому на праздничный ужин во дворце рассчитывать не приходилось.

Они сидели, не спеша ужинали и переговаривались, вспоминая, как сегодня встречали процессию крона на улицах, какие сказители пришли в город к празднику. Постепенно немногочисленные посетители покидали постоялый двор. Вскоре компания осталась одна в зале.

Хозяин, после того, как в очередной раз наполнил стаканы слабым яблочным вином, присел за стол и ввязался в беседу. Ничего важного он, впрочем, не рассказал. В-основном пересказывал гостям разные сплетни, ходившие в их части города. Позабавил байкой, что дочка главы Северной окраины, понесла от домоправителя а бедный отец так и не смог ее отговорить — пришлось собирать спешную свадьбу. А рассчитывал ведь выдать ее куда как выгоднее.

Аод подал Амтару знак, что пора возвращаться. Тот не спеша поднялся.

— Ладно, хозяин, пойдем мы. Пора по домам, пока еще не стемнело и не все напились. Не хотелось бы драться на улицах. Спасибо за беседу и угощение!

Бихар встал, слегка поклонился. На лице появилось самодовольное выражение:

— Таким гостям всегда рады — вы и заказываете много и поговорить с вами одно удовольствие! Так что заходите — всегда рады!

Компания не торопясь пошла по дороге, ведя коней в поводу — не хотелось спешкой нарушать последние минуты свободы.

Аод вздохнул. Мерзкий день, после небольшой передышки, продолжался. Впереди был приём — апофеоз лицемерия и лживости — когда придворные будут делать вид, что радуются правителю, а правитель — что ему приятны поздравления придворных и улыбки дам.

Прием прошел на редкость спокойно.

Не было вызванных нелестными отзывами и сплетнями склок, не было шумных забав, на грани приличий. Как подозревал Аод, произошло это из-за отсутствия некоторых наиболее надоедливых лиц. Ничего особенно плохого они не делали — были обычными придворными бездельниками, но своим дурным воспитанием, сплетнями и чрезмерным вниманием к персоне регента и другим, интересным для обсуждения людям, изрядно портили атмосферу. По счастливому стечению обстоятельств одного из них во время поездки на теплое море задержал шторм, второй лежал дома с простудой, другие не приехали без видимых причин. А без них прочие придворные вели себя более пристойно.

Аод, после нескольких положенных танцев с уважаемыми дамами, устроился в одной из беседок, обсуждая с охранительницами сегодняшнее шествие по городу. Изредка он выбирался оттуда, чтобы пообщаться с кем-либо еще. Регент явно не был создан для танцев — слишком мало походила его манера двигаться на танцевальные па. Даже Аорити, отряхиваясь после тренировки, посмеивалась и говорила, что если б сама не убедилась в его мастерстве, ни за что не поверила бы, будто хороший мечник может так двигаться. Мастера меча двигались плавно, мягко, танцуя. У Аода же движения были резкие, скупые, рубленные. Поэтому все, что касалось танцев, было лишь неприятной обязанностью — крон-регент не любил что-то делать плохо.

Бальная зала, ярко освещенная навороженными огнями, была великолепна, смотреть на нее было одно удовольствие. Золотые блики на богато украшенных стенах, цветы и знамена, украшавшие все вокруг, радовали глаз. Нарядные придворные дамы, в перерывах между танцами прохаживались под руку с подругами, бросая взгляды на кавалеров.

Посол Лийи неосторожно нарушил уединение регента, заведя с ним беседу о незначительных предметах. Уже собираясь уходить, он спросил, как понравился повелителю подарок.

Аод, никогда не отличавшийся ни терпением, ни излишней дипломатичностью очень резко высказался относительно тех, кто дарит рожденных свободными и неправо ставших рабами, а также тех, кто дарит в наложницы детей. Посол, только в тот момент заметивший, что регенту не доставляет удовольствие его общество, поспешил принести извинения за неудачный подарок.

— Но, согласитесь, повелитель Адар Аод, девушка необычайно хороша. Едва увидев ее, наместник северной провинции сразу же решил, что настолько прекрасная девица не может вернуться обратно в дикую снежную степь, чтобы там сгинуть. И она вполне развита, хотя и молода, господин.

Даже теперь он попытался оправдаться

— Да, девушка хороша. Вас спасла от моего гнева только ее красота и то, что в Митлире нельзя держать подаренного раба более года. Относительно же того, что подарок ваш чересчур молод — дело не в возрасте. Вы вероятно не знаете, что двуликие считаются детьми до того момента, как весна не заговорит в их теле. И в обычных условиях происходит это около семнадцати лет.

— О, но откуда же наместник мог знать, — посол старательно показывал свое раскаяние, — вы хотите потребовать другую девицу взамен, чтобы наш долг считался выплаченным?

Аод выдержал небольшую паузу. Он не собирался продлять срок выплаты, тем более, что Идэ ему действительно понравилась.

— Нет, пожалуй. В честь праздника я прощу вам это упущение. Однако впредь я не стану так снисходительно относиться к вашим ошибкам.

Посол поспешил откланяться, чтобы не вызвать гнев повелителя очередным неловким высказыванием.

Аод закончил приём по обычаю — в середине первой восьмы.

Быстро переодевшись в домашнюю одежду, он направился к покоям охранительниц. Нужно было помочь, наконец, Рун, насколько это было возможно.

Сначала Аод заглянул к Аорити и позвал ее с собой.

— Взять кого-нибудь еще? Если будет припадок, она может биться, придется держать.

Аорити как всегда была чрезвычайно практична и не поддавалась эмоциям.

— Да, возьми. Наверное, лучше Рудую и Лади.

— Почему их? — От Аорити шла явная волна удивления. — Я думала взять Тиену или Бардиту.

— Они хороши и знают много о боевых ранах. Но таких ран там не будет. После, Рун понадобиться утешение. Рудая и Лади мягче, лучше сойдут для этого.

— За Хрисандой не надо послать?

— Нет, не стоит, она спит уже наверняка. Завтра как рассветет, пусть пошлют.

Не спеша, ожидая, пока оденутся сонные охранительницы, они направились к комнате Рун.

Аод нервничал. Аорити прекрасно видела это, что было само по себе странно — ведь как правило, повелитель чувств не показывал. Ей конечно доложили о случившемся. Но никто так толком и не понял, отчего Рун, так странно изменилась за считанные секунды. Все только говорили, что это было просто ужасно. Надежда была только на завтрашний разбор произошедшего. Может быть, он все прояснит.

— Ты уже совершал такое раньше? Что сейчас будет?

Аод медленно, будто в трансе покачал головой. Он был весь погружен в себя.

— Нет, только слышал о таком. И смутные воспоминания памяти крови.

— О, я думала это просто легенды о наследии предков.

— Нет, не легенды. Если человек несет в себе кровь высокого рода и многоликих, то память крови и многое другое передается. Чем слабее связь с первыми высокими, тем слабее дар и память крови. Многие из истинно высоких родов в Митлире давно не многолики, и только единицы двулики. Дар у них еще есть, но уже не такой, как у прошлых родов. И многие уже утратили кровную память. А вместе с нею — и другие качества, которыми всегда славился высокий род — ум, мудрость, честность, справедливость, благородство которые выделяли их из толпы. Ведь не зря почти во всех землях правителями становились только те, кто принадлежал к высокому роду.

Казалось, повелитель специально стал рассказывать так подробно — чтобы не думать о Рун, лежащей за дверью в конце коридора.

Аорити ничего такого не знала — ее роду было далеко до высокого.

— А многоликие — это же те, что могли обратиться в любых животных?

— Да, в любых, считающихся чистыми.

— А ты, у тебя есть вторая сущность? Ведь ты почувствовал, что Аине ребенок? Или ты многолик и можешь превращаться в любое существо?

— Могу, правда, не в любое.

Аорити была поражена. В повелителе невозможно было и двуликого рассмотреть, а ведь обычно их повадки сильно отличались от людских. Легендарные многоликие — не думала, что удастся встретить их.

— Неожиданно — я думала, что... А почему ты ничем не похож на двуликих?

Аод приостановился у дверей, в покои охранительниц, усмехнулся.

— Двуликие не родичи многоликим высоких родов.

Аод собрался с силами и вошел в дверь.

Рун лежала на постели тихо-тихо, так, что сразу была заметна неестественность ее сна. За сутки она так и не успокоилась — лицо по-прежнему было напряжено, руки сжаты в кулаки.

— Ну что, готовьтесь. Сейчас может быть все что угодно. Не удивляйтесь тому, что увидите. Лади, Рудая, станьте рядом, но не касайтесь ее пока.

Аод колебался — разбудить ее сразу, или попробовать изучить и исцелить разум и душу во сне.

Аод выглядел неуверенно, будто не мог решиться на что-то важное. Это было так необычно, дважды за вечер наблюдать нерешительность и волнение повелителя. Аорити не ожидала, что когда-нибудь увидит Аода таким.

Вдруг он повернулся и с каким-то растерянным видом произнес:

— Я думаю, вы понимаете, что все услышанное не должно выйти за стены этой комнаты?

Аорити бросила быстрый взгляд на Лади и Рудую. Те коротко кивнули.

— Я обещаю.

Аод все же решил попробовать сначала прорваться в спящий разум, определить, насколько сильно ее обожгло.

Вед, сделавший заклятие, был невероятно умен и силен — оно по своему действию имитировало горячий ветер, причем довольно точно, только не открывало путь за край, не звало Посланника.

Ее разум застыл в том же состоянии, что был накануне.

Ясно читались растерянность, страх, неверие, боль. Аод сосредоточился на боли. Все остальное — нормальные чувства, но боль — не настоящая, она была создана искусственно, ее не должно было быть. Попытки вытянуть эту боль наружу, чтобы исследовать и убрать из разума Рун не удались. Сон не позволял. Нужно было разбудить Рун, тогда боль сама выйдет на поверхность.

Аод еще раз внимательно изучил все, что смог почувствовать — потом не будет ни времени, ни возможности. Боль была вызвана ранами души и разума, значит, новых уже не будет. Но чтобы они затянулись, нужно их вычистить, убрать осколки проклятия, смягчить острые опаленные края.

— Сейчас я ее разбужу. Наверняка это будет не слишком тихо и красиво. Не пугайтесь, мы сможем помочь. Нужно только держать ее, чтобы не поранилась.

Это было хуже, чем Аод представлял. Рун кричала и выла, вырывалась, шарахалась от охранительниц. Увидев повелителя, девушка начала рваться еще сильнее, лицо стало вовсе безумное. После нескольких попыток добраться до ее разума на расстоянии, Аод отошел в сторону, чтобы Рун его не видела и немного успокоилась.

— Это бесполезно. Мне нужно прикоснуться к ней. Она будет вырываться еще сильнее, так что приготовьтесь.

Когда Аод все же дотронулся до ее рук, Рун закричала. Она кричала и кричала, и не останавливалась, это было жутко.

Ее невероятные по силе чувства причиняли боль, Аод поежился, но удержал руки.

Это было непросто — найти все осколки разбившегося проклятия, нужно было выбрать все до единого остатки, иначе ничего не закончится. Сложно было сосредоточиться, кожа ныла от ощущения чужих эмоций, по позвоночнику прокатывались волны боли, а рук Аод просто не чувствовал.

Когда большая часть осколков была выбрана, Рун перестала кричать и только тихо выла, вяло вырываясь.

Прошло бесконечно много времени, прежде чем с проклятием было покончено. Остались только раны, но они были уже чистые и могли, наконец, зарасти. Аод попробовал их залечить, но не смог — для его дара раны души были слишком тонкими. Получилось только смягчить опаленные края, чтобы они не причиняли боли и неудобства.

К концу действа Рун совсем замолчала и обвисла на руках у охранительниц.

Аод постарался внушить ей спокойствие и уверенность, а потом снова приказал уснуть.

Разум ее был так измучен и безразличен, что внушение подействовало гораздо сильнее обычного.

Аод отстранился и, оставшись сидеть на краю постели, ждал, пока не пройдет боль в позвоночнике и в руках, к которым возвращалась чувствительность.

Только сейчас он смог почувствовать эмоции охранительниц — до того их заглушали чувства Рун. Но он не стал прислушиваться к их чувствам — хотелось скорее уйти отсюда.

— Она будет спать, скорее всего, до утра. Утром позовете Хрисанду — я здесь больше ничем помочь не смогу.

Слухи

Утро снова пришло слишком быстро. Казалось только что, уходя с праздника, он прощался с придворными, а уже солнце заглядывает в окна.

Аод мечтал когда-нибудь бросить все, исчезнуть на несколько дней, освободиться от постоянной ответственности, но это было невозможно. Особенно после торжеств. Наоборот, любой праздник означал тяжелую работу после. Он отдохнет, когда наследник войдет в возраст. Если доживет. А не доживет — отдохнет после погребального костра.

Как обычно, на утро после праздника Аод, глава тайной стражи, глава осведомителей и Аорити собрались утром в кабинете Аода, чтобы по горячему поработать со сведениями, полученными от соглядатаев, найти возможных шпионов или предателей.

Личный кабинет регента, находящийся в закрытой части дворца, сильно отличался от своего собрата на половине, открытой для посторонних. Небольшая комната, без ковров и украшений, с длинным столом темного дерева, вокруг которого были расставлены простые кресла и большим окном в полстены. С двух сторон от двери стояли стулья для тех, кому не досталось место за столом.

— Итак, господа, чем порадуете?

Аод был в на редкость скверном расположении духа и предчувствовал самое плохое — что соглядатаи ничего не обнаружили. Что же может быть хуже?

В такой стране как Митлира, отсутствие донесений о шпионаже и заговорах не может не настораживать. Потому что это говорит либо о том, что шпионы стали лучше подготовлены, чем соглядатаи, либо о том, они стараются не привлекать к себе внимание, а значит что-то готовится.

Впрочем, новости оказались иными. Хотя радоваться было нечему.

— Повелитель, мною было замечено нечто странное.

Младшие соглядатаи всегда робели, отчитываясь на таких советах. Вот и этот сник под тяжелым взглядом повелителя.

Аод всегда поражался, как люди, не боявшиеся следить за шпионами и заговорщиками, робели в его присутствии.

— Продолжай.

Аорити усмехнулась — Адар, как всегда на таких совещаниях, был напряжен и пугал не привыкших к вниманию соглядатаев тяжелым взглядом.

Впрочем, от него действительно исходила сила и властность, что заставляло робеть более слабых. Остальных бояться заставляла способность повелителя чувствовать ложь, лесть, любую неискренность. Из всех родов в Митлире, причислявших себя к высоким, только потомки шести-семи имели дар и лишь единицы из них были двуликими. Повелитель же обладал чрезвычайно сильной способностью ощущать чужие чувства, особенно когда они были направлены на него, и при дворе это было всем известно.

Аорити и сама порой пугалась регента. Когда Адар был в гневе, стоять рядом с ним было неприятно. Ощущение, будто стоишь под горой и ждешь лавины. Когда хотел, он подчинял и подавлял одним своим присутствием.

По рассказам гвардейцев, дар у повелителя был такой силы, что он мог призвать Посланника-Смерть. Впрочем, ни одного очевидца Аорити не встречала. Но, даже если бы это и была правда, за те три года, что был заключен их договор, Адар ни разу не заставил ее усомниться в своей чести.

— Слухи изменились. Если раньше они порочили только вас, — соглядатай смутился, — то теперь часто говорят о вашем роде вообще.

— Что ты имеешь в виду?

Аод даже привстал — до того поразила его эта новость. Род Митли, от названия которого ведет свое название страна, всегда был у власти. В центральной Андарии интриги при дворе были обычным делом, а в последнее время и покушения на ныне правящего тоже, но сменить правящий род в Митлире еще не пытались.

— Ну... они говорят... что род выродился, что династия не правит, а только гибнет в самом цвете лет, или сходит с ума, и непонятно чего ждать от такого правителя. Да и самого рода не осталось почти.

Соглядатай переминался с ноги на ногу и съеживался каждый раз, как только его рассказ касался регента.

— Еще говорят, что, если и с нынешним правителем что-то случится, то наверняка будет смута. Ведь династия в Митлире не менялась никогда, с момента создания страны, а из династии останется только мальчишка, — тут соглядатай совсем спрятал голову в плечи, — да и то неизвестно, насколько он нормальный — столько лет под влиянием то нездоровой мамаши, то регента. А поскольку нынешний правитель к тому же жесток и непредсказуем, то лучше озаботиться заранее и просто сменить династию, и предупредить тем самым смуту.

— Хороший способ предупредить смуту — устроить переворот тогда, когда другие только планируют его... и ждут когда представится возможность убить меня или племянника. — Глава тайной стражи не удержался от язвительного замечания.

Аод взмахом руки отпустил соглядатая и приступил к опросу следующего.

Почти каждый соглядатай повторял эти слова — порочили род Митли, намекали на вырождение рода, порочили кронтина.

После опроса в кабинете остались только трое — глава осведомителей ушел вместе со своими подчиненными. Тогда глава тайной стражи встал и начал свой доклад.

— Господин, я тоже встречал нечто подобное. Почти в каждом докладе в последний месяц стало появляться нечто подобное. Раньше никогда не порочили Вестейна, только вас. Теперь же стали проскальзывать слухи о болезни его матери, о том, что мальчишка ничего не может сам решить и растет в изоляции, что он неспособен будет править страной. И еще... Стали появляться рассказы о событиях на лийской границе, хотя все бывшие там клялись молчать, и нет ни одного знака, говорящего о нарушении клятвы.

— Из этого несложно сделать вывод, что готовится переворот. И готовится очень основательно.

Аод прошелся вокруг стола.

— И теперь нам нужно их вычислить. Потому что покушение на меня — это нормально, этого мы всегда ждем. А вот род наш прерываться не должен. Так что, Льётольв, — обратился Аод к начальнику тайной стражи, — пусть твои ребята с ног сбиваются, но ищут тех. кто распускает эти слухи и тех, кто их придумывает. Но осторожно. Не спешите всех ловить и допрашивать. Чтобы не спугнуть. И поработайте с городской и дворцовой стражей. Проверьте повторно всех на благонадежность, на преданность роду.

Аорити негромко спросила:

— Ты позволишь мне сказать?

— Да, конечно.

— Я считаю, что нужно чаще показывать Вестейна людям. Нужно начать подбирать ему невесту, больше рассказывать о его жизни. Чтобы народ его полюбил. Тогда будет сложнее сбросить ваш правящий род.

Аод кивнул.

— Ты права. Так мы и будем поступать, хотя, видят небесные, я хотел бы продлить ему детство хоть на пару лет.

— Это невозможно, вы же понимаете, мой господин. — Льётольв Нартирон, глава тайной стражи был из тех приближенных, что могли называть Адар Аода по имени и обращаться с советами, не дожидаясь, пока их спросят. — Но я хотел бы добавить, что очень важно проинспектировать армию. Потому что утечка слухов о пограничной войне — самая загадочная вещь. Ведь уже почти пять лет прошло.

— Нет, Льётольв, ты не прав. Самая загадочная вещь не эта. Но вполне возможно... да, я думаю, что они как-то связаны. Дело в том, что позапрошлой ночью было покушение... почти удавшееся. Так вот, мальчишка со стрелами — это не покушение, а лишь подготовка к нему. Убить меня собирались проклятием, которое было наложено на тело мальчика. Но досталось оно не мне. Так вот. Это проклятие — это просто шедевр ведовской работы. Оно по действию имитирует очень точно действие горячего ветра. Только не вырывает душу горячим ветром с той стороны и не призывает Посланника. Но по душе словно прокатываются проклятия, ненависть, отчаяние людей. Они ранят и опаляют края души. Так вот, били они в том числе и воспоминаниями. И воспоминания эти... — Аод обвел взглядом присутствующих, — они касаются сторон моей жизни, о которых знает очень мало людей, либо, как я полагал, не знает никто из выживших. Все это было вложено в проклятие.

— Да уж... Про такое я не слышал еще. Слышал только, что охранные заклинания не сработали на не прошедшего посвящение мальчишку, и из-за этого он прошел мимо задремавших, — он бросил ехидный взгляд на Аорити, — телохранителей.

Аорити уже собиралась в ярости наброситься на Льётольва, защищая доброе имя своего отряда, но Аод, вскинув руки, остановил ее.

— Успокойтесь! Льётольв, прекрати задирать охранительниц! Как дети, в самом деле. Охранительниц околдовали, потому они и не заметили мальчишку. Мне же просто повезло — покушавшийся слишком меня ненавидел, я проснулся, ощутив его ненависть.

Они долго еще совещались и обсуждали свои дальнейшие действия. Наконец, все было закончено, и Аод отпустил всех. Но тут вспомнил об одном деле.

— Аорити, останься ненадолго!

Когда глава охранительниц села обратно в кресло, Аод продолжил.

— Ты понимаешь, что значит происходящее?

— Что ты имеешь в виду? Понимаю ли я, что значат такие изменения в донесениях? Да, понимаю. Это значит, что теперь под удар поставлена не только твоя жизнь, но и жизнь Вестейна. Но заменить его стражу невозможно — это воспримут как предательство и желание или оградить наследника от подданных, или вовсе убить. А если все же заменить охрану и с наследником все же что-то случиться, виновником назовут тебя. Да, я это понимаю.

— Ты все правильно сказала. — Аод пристально разглядывал лицо Аорити, будто хотел там что-то увидеть. — Но я не о том хотел поговорить. Ты понимаешь, что эти заговорщики явно более сильны, чем все предыдущие? И затронет этот заговор больше народа. А стоят за ними действительно сильные люди и роды, иначе они не заговаривали бы о восхождении на престол. — Аод помолчал и добавил. — Я хотел бы предложить тебе расторгнуть договор.

Аорити, открыв рот, смотрела на регента. Такой разговор ей даже в голову не приходил.

— Но почему?! Ты чем-то недоволен? Можно ведь что-то изменить! Это из-за последнего покушения? Мы плохо справились — это действительно стыдно. Но я уже вызвала трех ведов-охранительниц — теперь не будет такого, нас больше не обманут, не отведут глаза.

Аод махнул рукой. Как и обычно, Аорити не пыталась уйти от ответственности, напротив сразу же исправляла свои ошибки.

— О чем ты! Конечно, ночью вы опоздали. Тебе следовало раньше ввести в стражу ведов, но ведь и я мог попросить об этом. Я о том, что нападений станет больше, они станут более продуманными, а нападающие — более сильными. У нас сейчас нет вообще никаких сведений о заговорщиках, а, судя по скорости распространения слухов, они уже сейчас хорошо организованы, только не действуют до поры до времени. Поэтому я и спрашиваю, хочешь ли ты разорвать клятву и завершить наш договор сейчас, пока опасность неочевидна и уход со службы не нанесет удар по твоей чести. Охота просто так не закончится и потом ты не сможешь уже уйти просто так — все подумают, что вы струсили. А если меня убьют, что очень вероятно, то ваша репутация тоже пострадает. Это при том, что вы можете просто не выжить в нападении.

Аорити вскинулась, хотела ответить резко, но наткнулась на усталый взгляд регента и снова опустилась в кресло.

— Ты думаешь, мне есть дело до такой ценой спасенной чести? Тебя же убьют сразу, как только мы выедем за ворота. И, возможно, убьют твои же телохранители. Честь — она не напоказ, она внутри. Мы обещали защищать тебя. Срок еще не истек.

Аорити рассеянно наблюдала, как крон-регент массирует руку, раненную накануне. Странно, что она его беспокоила — порезы на Адаре затягивались буквально на глазах.

— Обсуди с девушками. Время еще есть. Это важно. Возможно, это решение спасет ваши жизни. Ты слыхала, что произошло в огненных землях несколько лет назад? Все семейство крона уничтожили. С помощью горячего ветра. Удар был такой силы, что на месте замка крона остались только руины. Никакие охранители не помогли.

— Адар, я спрошу, конечно, но уверена, что они откажутся.

— Хорошо. Имей в виду — завтра я жду окончательный ответ. Откажетесь — договор будет действителен до конца.

Аорити кивнула и вышла.

Аод, в сопровождении двух охранительниц, быстро шел по коридору. Рука, пораненная неудавшимся убийцей, не давала покоя. Рана уже затянулась, даже шрам успел побелеть, но боль не проходила.

Год Хрисанды был еще не закончен — до его конца оставалось шесть дней. Но, из-за того, что Аине уже привезли, Хрисанда переехала в свои новые покои немного раньше. Она выбрала для себя апартаменты дворцового целителя и собиралась заняться исполнением его обязанностей. Аод предлагал ей уехать в небольшое поместье и жить там столько, сколько захочет, или отправиться домой, но Хрисанда не захотела. Дома она была одна из многих, ну может чуть красивее многих. А здесь она — лучший лекарь в столице и дворцовый лекарь со всеми полагающимися почестями. И живет во дворце.

— Господин регент пришел проведать свою наложницу?

В голосе Хрисанды было гораздо больше иронии, чем могла бы себе позволить простая наложница.

— О, нет, господин регент пришел посмотреть, как устроился на новом месте новый дворцовый лекарь! И проверить, насколько он умеет лечить. — Аод, кривовато усмехаясь, обнял подошедшую девушку.

Хрисанда на миг прижалась к его груди и тут же отстранилась. Цепким взглядом она осматривала повелителя, пытаясь найти источник боли. Аод только молча наблюдал.

На берегу озера Орт жило племя, где чуть не поголовно все обладали даром целительства. А кроме дара, у них были знания — вековая мудрость. Хрисанда была оттуда. Они чувствовали, если человек болен, и их дар сам находил причину. Древнее искусство исцеления несли они в своей памятливой крови. Их лекари славились наравне с лекарями полулюдей. И лекари этих народов, настолько редко встречались за пределами тех земель, где они жили, что каждый почитался как небожитель.

Обычаи в том племени были странные, непохожие на обычаи центральной Андрии. И поклонялись они своей богине Лиа, а не небесным. Хотя небесных тоже почитали. Лиа же, по представлениям ортиян, была богиней всего живого. Поэтому у них были очень свободные нравы, а близость между мужчиной и женщиной расценивалась как дар богине. Хрисанда, остававшаяся в семнадцать лет невинной, была редким исключением. Потому-то ее и отдали, когда стал вопрос о новой наложнице для повелителя.

Хрисанда тем временем нашла источник боли и деловито ощупывала руку, пытаясь понять, что же не так.

— Господин, не могли бы вы снять тунику и нижнюю рубашку? Я хотела бы взглянуть на рану.

— Не успел придти, а уже раздеваешь? Ах, Хрисанда, ты меня порой просто пугаешь!

Аод и сам не мог понять, куда девалось его плохое настроение. Впрочем, Хрисанда на всех так действовала. Даже в самую первую встречу, когда он был не в духе и собирался послать новую наложницу обратно лийцам, потому что та выглядела чересчур молодо, Хрисанда просто подняла голову и улыбнулась. Это потом уже были объяснения, что девушке семнадцать, а ортияне от природы миниатюрные. А вот сначала она просто улыбнулась.

— Ну господин Адар понимает же, что ему ни в чем не откажут. Но сейчас я хочу все же посмотреть вашу руку.

Призывный, игривый тон первой фразы резко сменился на требовательный.

— Господин Адар... небесные! Хрисанда, не обращайся ко мне так — мне хватает церемоний в другой половине дворца.

— Но как мне вас называть? Мужчина — наш господин, данный нам небесными. Он помогает нам выжить, заботится о женщинах. Но только вдвоем мы можем одарить радостью нашу богиню.

— Просто Адар. У нас не принято обращение "господин".

Хрисанда, осматривая неровный белый шрам, качала головой. На вид все было в порядке, но боль явственно чувствовалась.

— Странно как-то, — Хрисанда оставила свой почтительно-ехидный тон, — на вид — все нормально... Господин, не могли бы вы открыть защиту хоть на чуть-чуть? Я бы проникла разумом внутрь боли.

— Я попробую, но не уверен, что это возможно. Эта защита... она сама ставится — на уровне инстинктов.

Аод прикрыл глаза, заставляя себя расслабиться и отгоняя мысли об опасности. Кажется получилось. По руке пошло тепло. И неприятное чувство чужого присутствия. Аод постарался сосредоточиться на тепле.

— Ничего не понимаю. — Хрисанда была озадачена, — господин, у тебя же раны всегда зарастают также как и у людей, просто очень быстро.

— А здесь что?

— А здесь... будто кто-то в комок все сжал и так оно и срослось. Неудивительно, что шрам ноет.

— Ты можешь с этим что-то сделать?

— Да, конечно. — Хрисанда поколебалась, — разрезать все и срастить заново.

Аод тихо зарычал, но кивнул головой.

— Давай, режь. Долго это?

— Пока я не увижу, что зарастает правильно. — Хрисанда хитро улыбнулась. — До утра.

Аод тихо засмеялся.

— Но еще ранний вечер!

— Вот, как раз до утра и отдохнете. Все равно вы устали, господин.

Аод только покачал головой на такую наглость.

— Хрисанда, ты просто чудо. Кто бы еще мог силой заставить меня отдыхать. Впрочем, ты права.

На рассвете, выпутавшись из ласковых объятий Хрисанды, Аод, впервые за много дней поседлал Карая и несколько часов носился по окрестностям. А потом, лежал голой спиной на траве, ощущая силу и радость просыпающейся земли. И сам от этого становился сильнее.

Воспоминания

Аод, как и было решено на совете, связался со старым военачальником Баваром Иреди. Необходимо было проинспектировать армию — ведь именно оттуда шла часть слухов. И для этого Аод решил сделать официальный большой смотр всем войскам. Официальным проверяющим назначить отставного командарма, а параллельно проводить скрытые проверки. Дополнительно в свиту проверяющего будут добавлены соглядатаи.

Аине уже несколько дней мучило беспокойство. Ее тело уже вот-вот изменится, и единственная защита — детский запах, исчезнет. И... Ей до озноба становилось жутко от мысли, что чьи-то руки обнимут, подчинят чужой воле. Аод сделает с ней все, что захочет, а она даже не сможет ему отказать — в первые дни превращения в женщину девушки-двуликие не могут еще контролировать свои желания.

Девушки заметили, что она беспокоится. Лади, осмелилась все же заговорить с Аине. Поймав ту одну в покоях, Лади присела возле Аине и осторожно спросила:

— Ты так этого боишься? А я думала, что в ваших местах к такому проще относятся.

Аине спрятала лицо в руках. Голос ее был еле слышен.

— Лади, ты не представляешь, как оно страшно. Когда я стала рабыней, они собирались... они тогда и остановились-то только когда узнали, что я не была еще с мужчиной — товар портить не захотели. А ты знаешь, как они это узнали? — Аине тихо плакала.

Лади скривилась:

— Да уж догадываюсь...

Она обняла Аине за плечи и тихо заговорила:

— Ты не бойся. Ты еще просто не знаешь, насколько тебе повезло. Аод, он конечно трудный человек, но незлой. И это ведь Митлира, а не Лийя. Знаешь, здесь совсем другие обычаи и нравы. — Лади улыбнулась. — В высших кругах у дворян делом чести считается радовать женщину в постели. И не важно, жена это, любовница или всего лишь наложница. Так что не бойся — все будет хорошо.

Аине медленно успокаивалась, все сильнее смущаясь.

— Вот видишь, ты меня до слез довела. И о таком разговаривать — это же стыдно. Знаешь, я головой все понимаю, не слепая. Видно же, что повелитель не сделает ничего плохого. — Аине усмехнулась. — При его-то даре — себе дороже.

Лади хмыкнула, но промолчала.

— А все равно страшно.

Они долго проговорили, но Аине больше не плакала.

Бавар Иреди, отставной командарм, не спеша вошел в малый приемный зал. Как давно он здесь не был! После пограничной компании 7546 года его отправили с почетом в отставку и больше в столице он не был. А сейчас шел, слава небесным, 7560. Зачем крон пригласил его во дворец, Бавар не представлял, поэтому с особым нетерпением ждал аудиенции.

Внешне Адар Аод мало изменился с тех пор. Только стал выше ростом, раздался в плечах. Да волосы с тех пор стриг коротко. Но это явно был совсем не тот мальчишка, что полгода был у старого солдата в обучении. Спокойное достоинство и властность, исходящие от регента, вызывали уважение, а холодность — отбивала желание приближаться.

Аод смотрел на приближающегося отставного военачальника. Несмотря на почтенный возраст, он сохранил и осанку и силу. Невольно вспомнился первый бой, первая рана.

Тогда была одна из многих заварушек с Лийей. Аод служил под началом старого солдата и знаменитого полководца Бавара Иреди, уже десять лет бывшего военачальником Митлиры.

Аод был отдан ему в обучение после того, как Зеленая Гавань, где воспитывался наследник, стала брать на обучение простолюдинов. Тогдашний крон — брат АдарАода счёл такие дозволения неприемлемыми и забрал кронтина обратно в Малох, решив продолжить обучение его в столице. Традиционными для второго сына крона были дипломатия и военная служба, остальные сферы считались недостаточно почетными. Аод никогда не испытывал тяги к этим занятиям, однако подчинился. Дипломатия кронтину внушала куда большее отвращение, чем военная служба. Это-то и определило выбор.

Бавар не стал держать юношу при штабе. Сначала он отправил его помощником к младшим командирам, потом к командирам среднего звена. Он был верен традиции, по которой дети самых благородных семей начинали учиться у самых младших начальников, только к концу обучения попадая к высшему руководству. При этом на время исполнения обязанностей помощника отменялись все особые преимущества, положенные высокородным.

Правда кронтин имел некоторые особые привилегии — денщика, отдельные апартаменты или палатку, свободу перемещения по лагерю, когда не был занят по службе. Мог он и беспрепятственно входить в шатер Бавара.

В тот год, когда Адару исполнилось шестнадцать, была как раз крупная пограничная кампания из-за земель, наследником которых невольно стал крон Митлиры. А, поскольку эти земли занимали почти целую марку, началась война.

В свой первый бой он шел с половиной отделения, второй половиной командовал стир.

Он, помнится, сильно нервничал перед началом боя. Но, когда все пошли в атаку, почувствовал возбуждение, азарт.

Ему тогда просто не повезло. Под ним завалили коня, Аод успел соскочить, но отбиться не смог. От сильного удара слетел шлем и кто-то схватил его сзади за длинные волосы. Другой накинулся спереди. В борьбе один из противников ударил Аода его же стилетом, вырванным из-за пояса. Невероятной остроты клинки были заговорены против случайных ран и не могли порезать хозяина.

Аод, наверное, никогда не забудет, как же это было больно. Клинок не резал кожу хозяина, но сила удара была такова, что прорезав поддевку, даже ставшее тупым, четырехгранное лезвие пробило кожу, оставив длинную рваную рану.

Ужас, ярость, боль — все смешалось. А потом пришло спокойствие. Смертельное спокойствие. На целый перестрел вокруг него остались только мертвые. Вырвавшийся на свободу горячий ветер выкосил всех.

Доспехи, каждая металлическая плоскость, от проклятия раскалилась, но Аод не мог остановиться. Хотел закричать от боли, но голоса не было. Вот поэтому веды не носят латы, только кольчуги. Он оказался погребен под трупами, и не было сил выбраться.

Аод не помнил, сколько это продолжалось. Он тонул в море, нет, океане боли. Когда латы стали остывать боль только усилилась. Казалось что все тело в огне.

До сих пор ему иногда снилось, что он снова там, под трупами.

Иреди тоже вспоминал тот день. Тогда решилась и его судьба, закончилась великолепная карьера.

Что кронтин не вернулся из боя, Бавар узнал только через восьму после его завершения. Как оказалось, его даже не искали.

Командующий набросился на стира, под началом которого служил Адар Аод. Но тот, отведя начальника в сторону тихо объяснил, что был прямой приказ от крона — если наследник пропадет в бою или по другой причине, не пытаться его спасти. В бою кронтина было приказано не опекать и телохранителей не назначать.

Взбешенный Бавар чуть не убил стира на месте, но тот показал командарму официальное указание. С подписью крона и печатью Митлиры.

Бавар так и не смог тогда понять АдарАдина, его ненависти к брату. Да, было известно что крон не питает родственных чувств к кронтину. Но чтобы так ненавидеть! За время наставничества он полюбил Адар Аода — умный, спокойный парень, отличный наездник и неплохой мечник, он вполне мог со временем стать достойным продолжателем династии. Но у крона вот-вот должен был родиться наследник и судьба брата крона, оказывается, была уже решена.

Но эти рассуждения, мысли, разочарование в правителе — все пришло позже. А тогда Бавар с оруженосцем и своими помощниками обыскивали поле боя. Там уже не было никого живого. В лазарете АдарАода тоже не было.

Нашли кронтина в самом центре поля. Случайно — один из помощников заметил его мертвого жеребца.

Бавар огляделся. Только теперь он заметил неправильность этого места. В нескольких метрах слева было большое нагромождение трупов. И как круги на воде от него шли волны мертвых лийцев. Внешне они были целые и понять, от чего умерло столько народа было сложно.

Только в самом центре видно было несколько порубленных тел. Наследник был там — в самом центре, под мертвыми телами. Когда его вытащили, Бавару стало жутко. Парень весь горел и бредил. Латы снялись вместе с кусками кожи, на груди и спине были обуглены даже мышцы. Длинная, почти с локоть рана на боку была красная, вздувшаяся, с запекшейся по краям кровью.

Бавар до последнего не верил, что юноша выживет, с такими ожогами. Но откуда взялись ожоги посреди боя? Почти неделю он провалялся в горячке, но очнулся. Спасла кровь. Истинно высокий род отличается живучестью.

Правда, Бавар не был уверен, что выжил тот же юноша, что был у него в учении. И до того не слишком смешливый, он изменился совсем. Как будто что-то умерло в том пекле. Впрочем, оно и понятно — день под трупами, в горячке и без надежды на спасение изменит кого угодно.

Очнувшись, мальчишка просто лежал и смотрел пустым взглядом в пространство. Поначалу это никого не беспокоило — приписывали такое поведение слабости — все же кровопотеря и неделя горячки отнимает много сил. Но раны уже затянулись, а Адар так и остался равнодушным, пустым, словно тело жило, а человека там уже не было.

Военачальник подошел к крыльцу. Адар сидел на ступеньках, опершись спиной о стену дома и подставив раскрытые ладони солнцу. Пригревало уже совсем по-летнему. Бавар присел рядом и долго молчал, пытался понять, что же следует сказать, но так и не смог решить.

— Как ты себя чувствуешь? Раны не болят больше?

— Нет, почти не болят. Уже все заросло почти.

Голос у наследника тоже изменился. Стал более низким, жестким. Он так не подходил юноше шестнадцати лет, который еще несколько дней назад в горячке звал умерших родителей.

Бавар помялся. Адар так и не обернули, продолжая смотреть за горизонт.

— Здесь в нескольких днях пути начинаются мои земли. Не хочешь побыть там, пока долечишься? Ведь не поедешь же ты сейчас во дворец — до него больше недели пути.

Наконец мальчишка повернул лицо к военачальнику.

— Да, это было бы хорошо.

Армия неспешным маршем отправилась в столицу, где крон хотел устроить чествование победителей, а Бавар, направился с личной охраной в свой летний замок. Все равно, пока армия будет отдыхать и отчищаться от дорожной пыли он успеет подъехать.

За дни в дороге отстраненность Адара не прошла. Бавар и его помощники пытались расшевелить кронтина, но все без толку.

Однако Бавар не мог оставить все как есть. Он продолжал почти силой вытаскивать кронтина в общую столовую, на прогулки, на тренировки. Его раздражала та безропотность, с которой ученик подчинялся. Бавар стал злее комментировать ошибки, резче обращаться с ним. Только после этого последовала какая-то реакция — кронтин никогда не терпел несправедливости по отношению к себе.

Семейство Иреди веками держало большие табуны боевых коней. Не на продажу — так, для нужд своей армии и семьи. Перед самым отъездом в столицу Бавар предложил АдарАоду выбрать себе коня.

Пройдя вдоль выведенных коней, тот, не раздумывая, выбрал крупного вороного без отметин жеребца.

Бавар только головой покачал:

— Молодец, лучшего выбрал. Правда, он совсем молодой, но ты справишься. Это Ветер.

Кронтин улыбнулся, впервые с того боя:

— Мое второе имя переводится как ветер. Видишь, это судьба.

А когда они вернулись в столицу, Иреди был ошеломлен встречей, которую устроил кронтину брат. АдарАдин, выйдя во двор, сказал только спешившемуся брату:

— Я слышал, ты отличился на поле боя. Так спрятался, что тебя едва нашли.

Устало сгорбившийся до того, кронтин резко выпрямился, и, яростно сверкнув глазами, ответил:

— Непосредственные командиры не нашли в моих действиях ничего предосудительного, а они были на месте и все видели. Поэтому, думаю, я стану прислушиваться к их мнению по этому поводу.

А потом прошел мимо брата, не оглянувшись больше.

Бавар не знал, куда провалиться, настолько противно и неловко ему стало от этой сцены.

Крон же обратился к командарму:

— Как я слышал, вы, нарушив мой прямой приказ, вытащили наследника с того света? Вы понимаете, что создали тем самым множество проблем для страны? Я полагаю, после такой удачной кампании вы захотите уйти в отставку. Чтобы оставить о себе хорошую память, так сказать, уйти победителем.

Бавар остановился напротив регента и, поклонившись, поприветствовал АдарАода. Но тот, прервав приветствие, коротко сжал плечи старику и оборвал его вежливые речи.

— Ну что вы командарм Иреди, не стоит официальных церемоний. Я слишком многим вам обязан и не забыл об этом еще. Но сейчас разговор пойдет не о том. Нам требуется ваша помощь, ваш опыт.

— Но чем же я могу помочь? Я столько лет уже в отставке... — Бавар был удивлен таким предложением.

— Можете, еще как можете! Я даже не знаю людей, которые могут лучше вас подойти на такую должность.

Аод кратко изложил составленный план. Предполагалось устроить большую проверку всех армий. И проверяющим назначить Аод предполагал Иреди.

— Понимаете, ваше мнение в армиях Митлиры по-прежнему высоко ценится. А ваш опыт и умения будут полезны командующим. Так что убьем двух зайцев. Проведем настоящий смотр войск, и, одновременно, будет проводится тайная проверка. Параллельно с вашей. Вы отвлечете на себя внимание, а наша тайная стража — узнает то, что им требуется.

Бавар, после недолгих раздумий согласился помочь с инспекцией, хотя его и коробило от обмана. И от того, что цель секретной проверки ему названа не была. Аод, правда сам заговорил об этом и извинился. Сказал, что цель секретная и знают о ней только трое во всей стране.

— Но я обещаю вам, как только об этом станет можно говорить, вы узнаете всю историю первым. — На прощание добавил Аод.

Рун долго еще приходила в себя. Аод не навещал ее — не хотел напоминать о случившемся. Хрисанда говорила, что с Рун все уже хорошо. А Аорити, очень тихо, без свидетелей добавляла, что Рун оправляется, но вот охранительницей ей уже не стать. Не тот характер. И надорвала сильно душу.

Наложница

Идэ перестала быть детенышем на десятый день. Рудая, как раз дежурила, она и почувствовала это первой.

Впрочем, Аод как только вернулся, на своей шкуре ощутил особенности организма полулюдок, из-за которых те несколько дней месяца проводят не выходя на люди.

Аод хотел, чтобы девчонка стала его именно в первый же день, когда еще не способна сопротивляться желанию, и не понимает до конца, что происходит.

Ему не нравилось, когда наложницы сопротивлялись — их чувства, слишком яркие, были неприятны, отвлекали, не позволяли расслабиться. К тому же, на таком расстоянии, Аод ощущал их почти как свои. Трудно наслаждаться девушкой, когда каждую минуту чувствуешь ее ужас, отвращение, ненависть, протест.

Поэтому он всегда приручал их, покорял тем или иным. Впрочем, Идэ придет к нему сама — потому что просто не сможет отказать. Ни ему, ни себе.

Аине чувствовала, что что-то происходит с ней. Сегодня с самого утра ее донимали странные чувства. Тело стало тяжелым, напряженным, кожа чувствительной, а настроение неестественным, хотелось двигаться, бежать куда-то, громко разговаривать, смеяться.

И вот теперь, после дня, проведенного у охранительниц, Аине влетела в покои, собираясь пойти в купальню.

Она почувствовала его, как всегда, едва войдя в комнату, но не так как обычно. Раньше повелитель ощущался как обладатель дара, как потомок высокого рода. А теперь... Аине ощущала его всем телом, заметила вдруг, что он высокий и сильный, лицо красиво, а глаза — темные и бездонные. И все это ее звало. Ее тянуло к нему, хотелось дотронуться, ощутить под пальцами тепло его кожи, прильнуть к нему так, чтоб совпала каждая впадинка, каждый изгиб на теле. Аине растерялась — такие мысли никогда не приходили ей в голову.

Аод сидел на краю кровати и рассматривал девчонку... хотя нет — уже женщину.

Она явно почувствовала притяжение, ее тело за ночь и утро стало иным. И теперь видно было, что это девушка, а не ребенок. От нее пахло чем-то жарким, волнующим. Первая охота. Двуликие считают, что девушка в эту пору неотразима как сама лесная дева. Аоду пришло в голову, что они были правы. У Идэ изменилась походка, она стала плавной, привлекающей внимание, губы потемнели. Глаз отвести невозможно.

И чувства, что буквально опутали Идэ, Аод их тоже ясно ощущал. Влечение, из которого в любой момент могла родиться страсть. Волнение — она еще не осознала, что сейчас будет, а тело уже предвкушала это. Смущение, растерянность — для нее каждая минута сегодняшнего дня — открытие. Она открывает в себе женщину.

Аод боялся испугать ее — девчонка за дни, проведенные в его покоях, так и не привыкла к случайным прикосновения, вздрагивала, когда он к ней обращался. От сегодняшней ночи зависит, сможет ли Идэ принять это свое положение, стать подходящей спутницей на ближайший год, или так и останется запуганным, подавленным существом.

Негромко, словно невзначай, он спросил ее:

— Ты понимаешь, что сейчас происходит?

Идэ замотала головой, но в глазах отразилось иное. Она уже поняла, но боится себе признаться. Зря. С собой следует быть честнее.

Аине смотрела на него во все глаза. Как же случилось, что повелитель первый понял причину всего необычного, что с ней сегодня происходило? Ведь она прекрасно знала, как это бывает — у ее старшей сестры тоже так было, ее приходилось прятать от старшего над селением, да и от других мужчин тоже. А у себя — даже не заметила.

С пониманием пришел страх. Значит, отсрочка закончилась. Все случится прямо сейчас.

А вместе со страхом пришел стыд. Ничего ужасного не происходит. Он в своем праве, а любовь тела у полулюдей считалась благом и не была запретной. Она рабыня. Ее для этого и подарили. И, если для тех, кто ее украл, она не была рабыней по закону, то АдарАод стал ее хозяином по праву.

Вот только от разумных мыслей страх не уходил.

Повелитель снова заговорил.

— Идэ, глупо стоять и смотреть. Ты все равно не сможешь мне отказать. Давай, решайся.

Вот так просто — "решайся". А как решиться?

Девчонка опустила голову, в воздухе ощутимо нарастало напряжение. Боится. Тонкие пальцы то сжимались, то разжимались.

Наконец подняла голову — и без того огромные и яркие, теперь ее глаза, казалось, занимают половину лица. От них невозможно было оторваться. И в них не было уже страха — только решимость. Но Аод чувствовал, всей кожей чувствовал, что страх никуда не делся. И он вернется, стоит только чуть надавить.

Аине резко стянула платье, мысленно ругая себя за то, что не одела рубашку с брюками — ей почему-то казалось, что тогда было бы не так стыдно раздеваться.

Она словно окаменела, дыхание участилось, стало неровным. Желание избавиться от одежды, ощутить прикосновение его рук смущало, вызывало протест, но побороть его, было невозможно.

Нижняя сорочка была короткой, до колен, с полуоткрытыми плечами. Аине хотела лечь, не снимая, чтобы прикрыться одеялом, но повелитель не позволил.

— Нет, снимай все. Тебе не стоит стесняться — ты красива, а здесь только я. Ты не позволяешь даже взгляду коснуться тебя — как же позволишь большее?

Аине прикусила губу, нерешительно взялась за подол. Потом, разозлившись, рывком стянула сорочку и остальное белье.

— Подойди. — голос Адара стал ниже, с хрипотцой.

Аод не разочаровался. Идэ была чудо как хороша. Довольно высокая, она уже сейчас доставала ему до подбородка и без одежды была просто прекрасна. Нежная, еще не совсем оформившаяся, но уже привлекающая взгляд грудь, впалый живот, плавный переход от талии к бедрам, сильные ноги, ступни с высоким сводом и тонкими пальчиками.

— Подойди. — в голосе звучит разгорающееся желание. От мыслей становится жарко.

Нерешительно делает шаг в его сторону. Потом другой.

И вот он уже рядом. Аине кажется, что воздух тягучий и пронизан волшбой. Вот только волшба эта вовсе не ведовская. Это волшба тела.

Мужчина осторожно протягивает руку к ней. Аине затаила дыхание. Самое первое прикосновение. Каким оно окажется?

Аод осторожно, кончиками пальцев коснулся ее запястья, прошелся по руке, плечу, чуть выступающей ключице, коснулся щеки, запустил руку в волосы. Идэ не отстранилась, только часто, неровно задышала. Страх, что шел от нее, смешался с влечением. Вторую руку Аод положил на талию, осторожно притянул поближе.

Аине почувствовала, что дрожит. И вовсе не от страха. Его руки были тому виной. Они будто оживляли ее. Как будто до него она спала — а теперь увидела все вокруг, весь мир, ощутила каждое движение воздуха. Мир, что она видела до сегодняшнего вечера, теперь казался бесцветным, настолько сейчас все сверкало, и радовало.

Когда вторая рука повелителя обняла ее за пояс и потянула ближе к кровати, а его дыхание прошлось по животу, у Аине подкосились ноги. Адар посадил ее рядом собой, обхватил лицо ладонями. Твердые пальцы водили по щекам, ласкали губы. Аине не выдержала, сама подалась к нему навстречу, она хотела, чтобы он целовал ее, ласкал, хотела прижаться к нему сильно-сильно, гладить руками горячую кожу. Хотелось самой целовать его.

Горячее, сильное тело прижималось к ней, жадные губы, руки обжигали. Все ее тело было напряжено, каждая жилка натянута как струна. Это было почти больно.

Аод с трудом удерживался на той грани, где пропадают все мысли и остается только пламя, только притяжение, только волшба тела.

Идэ напоминала ему угли — горячие, но еще не пламя. Осторожно он стал внушать ей ту же страсть, что испытывал сам, мешая думать, сжигая страх, погружая разум в сон.

Медленно выплывая из сна, Аине открыла глаза, и, рассматривая нежную вышивку на наволочке, пыталась вспомнить, осознать то, что было ночью.

Попытка повернуться вызвала боль. Все тело болело, как будто ее избили.

С трудом сев, Аине пыталась вспомнить вчерашнее. Но виделись только обрывки, будто не с ней все было. Да и обрывки эти заставили ее смущенно прикусить губу, когда внутри снова загорелось жаркое пламя. Аине только порадовалась, что регента уже не было в комнате — ей и одной-то было неловко все вспоминать, а уж посмотреть в его глаза...

Накинув на плечи покрывало, Аине пошла в купальню — смыть с себя чужой запах, чтобы не волновал ее воспоминаниями. На стене в комнате для переодевания было большое ростовое зеркало. Аине всмотрелась в него, пытаясь понять, так ли внешне она изменилась, как ощущает.

Но из зеркала на нее смотрела та же девушка, что и раньше, только немного бледная да скованная. Разве что во взгляде таилось теперь знание.

Бросив взгляд на руки, Аине уже не смутилась — закончилось на сегодня ее смущение — усмехнулась. Не знать, как на самом деле было — любой подумал бы, что снасильничали ее. На запястьях, плечах, бедрах, коленях красовались темные синяки. Не сказать, чтобы большие, но красноречивые. Кто же знал, что у регента окажутся такие жесткие, сильные пальцы.

Аине быстро отвернулась от зеркала, потому что воспоминания, внезапно нахлынувшие, снова вызвали в ней жар. И с ужасом подумала о встрече с охранительницами. Они все будут знать о произошедшем. А вечером снова придет Аод.

Но, решив, что волноваться по этому поводу смысле не имело, все равно встреча с ними неизбежна, Аине оставила все эти мысли на потом и пошла в купальню. В конце концов все уже случилось.

Сутки делились на восьмы — примерно по три наших часа. Восьма одновременно обозначает и время суток (по порядку — первая восьма, вторая и т.д.), и отрезок времени около трех наших часов.

Идэ — судьбоносная.

В Андарии ребенок проходит три стадии взросления — 7 лет, когда у тех, кто отмечен силой пробуждаются слабые признаки дара — их как раз хватает, чтобы научиться самой простой волшбе, но недостаточно, чтобы ребенок причинил себе или другим вред. Следующий этап — в четырнадцать, когда дар открывается примерно наполовину, и последний, день, когда веды (а в некоторых странах и люди) сличаются совершеннолетними — 21 год. Тогда дар открывается полностью. Единственное исключение — женщины и полулюди. У женщин дар может стать более сильным когда она становится матерью. Полулюди взрослеют позже, поэтому дар может не открыться полностью в 21, а постепенно усиливаться до 25 лет.

В Андрии рост лошади измеряли в ладонях. 1 ладонь — примерно 8 сантиметров.

Лийцы полагали, что полулюди — дикари, не имеющие культуры и подобные животным. На большей части Андрии такое мнение не поддерживалось. Предполагается, что причиной такому отношению стало отсутствие у лийцев высокого рода — там правил линг, совет влиятельных купцов, а высокого рода вовсе не было.

стир — младшее офицерское звание в Митлире. командовал отделением из тридцати человек.

Полулюдки отличались от человеческих женщин тем, что, подобно животным, могли забеременеть только в определенный срок, т. наз. охоту/течку. В этот период полулюдки охвачены желанием, и, если перед обычными полулюдями и человеческими мужчинами они вполне способны устоять, то перед доминантным двуликим — нет. Тут следует добавить, что любой представитель высокого рода, способный оборачиваться, являлся доминантным изначально — по праву рождения.

Одновременно, для противоположного пола женщины двуликих в эти дни необычайно привлекательны.

У полулюдей считалось стыдным бояться. Приемлемым был только страх за жизнь и здоровье — свое и своих близких.

произведение на моем сайте

иллюстрации к тексту

Правитель или представитель аристократического сословия

Грустные истории (драма и трагедия)

Личные межрасовые отношения (фэнтези и фантастика)

Редкие расы (но не авторские)

Боевая Фиф. Эпоха меча

Оборотни