Тёмная война. (рабочее название) Общий файл.

Дом Джерласа не особо отличался чистотой, но уютом был не обделён. Окутанные синевой и сквозящимся светом, широкие окна кидали лучи солнца на массивные деревянные шкафы с полками. На них, кроме толстого слоя пыли, лежали так же различные камни, невиданные минералы и даже куски железа, как видимо раздобытые хозяином дома во время земледельческих работ. Крепкие высокие опоры, под которыми иногда стояли крупные стулья из древесины, не давали рушиться дому на протяжении многих лет. Джерлас бросил мешок с рабочими инструментами в ближайший угол рядом с, протянутой от запылённого боевого топора к ещё более запылённому сундуку, из которого торчал край кольчуги, паутиной. Потом он сел за стол и принялся ужинать. Одна из ножек стола была сломана. Видно было, что её когда-то подрубили и в качестве подставки по неё положили щит.

Астифольд впал в глубокое раздумье, кладя одну за другой ложки в рот. Внезапный стук в дверь разбудил его разум. Но разбудил слишком резко, отчего Джерлас поперхнулся похлёбкой и долго откашливался.

— Войдите! — Сказал он после.

Дверь неуверенно распахнулась и открыла Джерласу человека, одетого в красный плащ, слегка измазанный грязью. Астифольд не много не мало, а десять лет прослужил у короля в армии и сразу узнал в человеке гонца.

— Здесь живёт Джерлас Астифольд? — Спросил незнакомец, разглядывая дом.

— Так оно и есть. — Ответил Джерлас. — Но позволь заметить, любезный, что ты едва не положил этому конец. — Потом почему-то вспомнил о хороших манерах и добавил: — Скажи, что привело тебя?

— Я пришёл призвать тебя на службу государству! — Гонец стал читать привычную речь, гордо подняв вверх подбородок. — Защищать родину — долг человека...

— Постой, не продолжай. — Хладнокровно перебил его Джерлас. — Меня списали со службы десяток лет назад. Ты наверняка ошибся Джерласом.

— Король вновь призывает тебя, — речь гонца уже не была столь уверенной и гордой — ибо земли государские под угрозой!

— Под какой угрозой? — Джерлас от волнения позабыл о похлёбке, о Гнорленде и даже о дровах.

— Парадон умер! — Отрывисто сказал гонец.

— Воистину. — Задумался Джерлас. — Сотый год жизни значит прошёл. Весело у вас там. Так, что сказал король?

— Вот его слова: — начал гонец, после небольшого раздумья — Пусть придёт витязь славный, дабы защитить земли родные. Десять лет, как я списал его со службы, и поэтому, в его правах решать, откликнуться на мой зов или нет. И я прошу его не как король, но как друг.

— Не продолжай! — Снова перебил его Астифольд. — Я подумаю до утра и, если решусь, прибуду в Акстрополь через три среды. А ты ступай.

Гонец кивнул и умчался вдаль со всей гонцовской скоростью, а Джерлас ещё долго сидел на месте, хмуро раздумывая над произошедшим. Все хлопоты он сразу же забросил, и, как потом выяснится, долго не брался за них.

Солнце полностью скрылось за горами, свет луны стал глубоко проникать между веток деревьев в лесу, пробуждая сов, призывая на охоту волков. Подул сильный ветер, шевеля вершины сосен, унося их иголки и закидывая их в распахнутую дверь дома рядом с задумчивым Джерласом Астифольдом.

ГЛАВА 2

Утро прорезало темноту игривыми лучами солнечного света, скользящими по воздуху с удивительным проворством. Цветы пробудились, раскрывая свои лепестки, подсолнухи радостно повернулись к свету. Наивные звуки леса снова возродились. По мере отступления тумана на зелёном покрове захребетья стали появляться капли росы.

Джерлас Астифольд сидел на том же месте, в том же положении и даже с тем же выражением лица, что он принял после ухода гонца. Если полностью описать его душевное состояние, понадобиться целая книга, поэтому опишу лишь кратко.

Если пролистать книгу жизни Джерласа, то можно обнаружить, что он никогда не принимал тяжёлых решений. Он был рабочим и воином, он видел мир, выполнял приказы, совершал подвиги не по своему желанию, он терял семью, терял доверие, и лишь физическая сила помогала ему преодолевать невзгоды жизни. Его глаза повидали многое: смерть, возрождение, отчаянность, решимость, безумство и многие другие мерные поступки людей. В последних силах он не сходил с ума, и вот пришла надежда: его отправили домой, где правят нежность и любовь, где многое можно забыть. На всех порах примчался он в родную обитель, но не приходилось ему больше испытывать ни любви, не тягостных волнений за её отсутствие. Он остался один, ни на что не годный, никому не нужный. Осталась лишь сила. И он приложил её, чтоб возродить своё доверие и уничтожить отчуждённость. Он стал работать, и это его утешало и отвлекало от грустных дум. Смыслом его жизни и тропой судьбы для него стала работа. И вот теперь, ему вновь приходится вернуться к уничтожению, к тому, от чего он десять лет отвлекался работой. Однако, есть возможность отказаться. Ведь можно не идти, забыть про зов отчизны. Но не позволит душа его совершить это. На него возложена надежда там. И всё же, на него возложена надежда здесь. Что же выбирать, где он нужнее?

Джерлас, наконец, пробудился, встал и подошёл к углу, где рядом друг с другом опирались на стену рабочий и боевой топоры. Он привычно протянул руку к натёртому рабочему инструменту, но в последний момент остановился, вздохнул поглубже и взялся всей своей могучей хваткой за боевой тесак. Новая сила наполнила его тело. И тогда он решился окончательно. Стряхнув пыль с сундука, он достал оттуда кольчугу, потом выхватил из-под стола щит. А вот со шлемом пришлось повозиться — ещё давно Астифольд немного переделал его, что бы в нём можно было готовить еду.

В полном боевом облачении он вышел из дома и его силуэт мигом залился приветливым солнечным светом. Вновь он шёл по улице деревни, пропуская мимо взгляда прекрасные сады во дворах и весело смеющихся крестьян. Он глядел на родную землю, словно видел её в последний раз. А когда он вышел по тропинке за пределы деревни и направился к великому хребту, жители собрались у окраины и стали удивлённо глядеть ему в след.

Джерлас брёл, всё дальше оставляя за спиной свой дом. Холмы сменялись, раз, за разом сгущался лесной покров на них. Деревья, чьи пышные ветви не пропускали сквозь себя солнечный свет, твёрдо стояли, лишь колеблясь от ветра. Высокие утёсы каменных уступов глядели на путника с многовековым спокойствием. Уничтоженные солнцем кустарники, что росли по берегам зыбко текущих ручьёв, непрестанно тянулись, вместе с еле заметной тропой, уничтожая желание проходить мимо ещё раз. Потом они внезапно кончались, а серые утёсы, которых прорезали тропы, подступали ближе. Холмы оставались вдалеке, а впереди сплошь клался один лишь лес, где запах мха и черники напоминал о родных краях и совсем недавних днях. И всё это лес делал для того, чтобы потом кончиться и вновь пустить путника сквозь холмы и реки к уже совсем близким очертаниям гор. Не долго, не коротко, а три дня брёл Джерлас к великому хребту.

Зияние скал, что изумляло неминуемо, воздвиглось перед ним. И, как казалось, больше нет зияния лучше. Подхватив с лесов обреченные листья, гулкий ветер мягко вознаградил путника своим прикосновением.

Искусственная лестница, ведущая к вершине самой низкой горы хребта, далась Астифольду с трудом. Прочные каменные ступени норовили свести с пути, кидая под ноги булыжники и кочки. Но вскоре Джерлас оказался на краю уступа, ко дну которого камни падали едва ли не минуту. Он посмотрел на захребетную долину ещё раз — но в этот миг она не показалась ему такой маленькой и просто милой. Захребетье предстало перед ним величественным образом, способным околдовать даже самого бесчувственного человека, даже если он перед этим обойдёт весь мир, даже если он будет слеп. Закрыв глаза и ощутив дуновение всё ещё родного ветра, Джерлас развернулся и стал спускаться по другую сторону горы навстречу зовущей дали мира.

Бугры неслись вдоль приветливых гор, небрежно расстилаясь по округе. Кроме обсушенных трав, на них росли деревья, из них торчали камни, и огибали неровности тропы. Глубокие впадины, заполненные хвойной растительностью, лишь подражали красоте, оставленной Джерласом за спиной, захребетной земли. Сверкающий свет осыпал снежные проталины на дальних отрогах скал слепящими отблесками. Ручьи и водопады внушали лишь страх отдалённости от дома. Обрывистые горы приближались и обдавали холодным потоком воздуха, уносящим последние воспоминания о доме. Каменные "гробницы" пустых вершин попадались часто, не раз завлекая своей таинственностью, а приближающийся с каждым днём силуэт далёких равнин и гордых поселений государства вдохновлял на величественные песни, вроде такой:

И короли, и слуги,

Портные, кузнецы,

Враги и наши други,

Плохие, молодцы,

И женщины и дети,

Политики страны;

Вот, правда — люди эти

Перед тропой равны.

Дорога вдаль уводит,

Сомненьями скрипя.

По ней и нищий ходит,

И отпрыск короля.

Та, что не строит сети,

Не отдаёт в покой,

Что лишь одна на свете

Не хочет быть слугой,

Спешит собой назваться,

Заменит грусть тоской,

Но как бы не стараться,

Не приведёт домой.

И под эту песню растворялись километры в пути, преодолевались горы, исчезали длинные дороги. И вскоре под эту песню приблизился Акстрополь — столица тридесятого государства и резиденция короля. Джерлас смотрел на город одновременно и с изумлением и с горечью. Вся его молодость была связанна с ним. Он вошёл внутрь и поспешил через людные улицы. Иногда в толпе народа появлялись знакомые лица, бывало приветливо глядевшие на него, бывало глядевшие с ненавистью, бывало не замечавшие его вовсе. Астифольд дошёл до королевского дворца, украшенного золотом и знаменьями. Мощёные купола глядели на него свысока, как бы выражая знакомое приветствие. Наконец он собрался духом, растворил величественные двери и растворился в знакомых коридорах.

Король нашёлся легко. Он стоял, спиной повёрнутый к Джерласу, возле висевшей на стене карты в главном зале. Гонец, тот самый, что приходил в дом к Астифольду, находился поодаль. Он узнал гостя и едва слышно сказал королю:

— Витязь прибыл. Опоздал лишь на один день.

Король развернулся и Джерлас едва узнал его — так сильно он изменился. Борода укоротилась, почти исчезла; волосы поседели, наконец, морщины покрыли его лицо. Не изменились лишь глаза, всё так же смотрящие на Джерласа с уважением и пылкостью.

— Капитан Астифольд, — Обратился он к Джерласу на удивление твёрдо — подойди! — (Джерлас подошёл ближе) — Знать должен ты, что я король и твой владыка, что голос мой разит все разумы людей, что посланцы самих богов меня учили разговаривать в годах малых... Но всё равно, я не могу подобрать слов, что б описать ту радость, что ты принёс своим прибытием.

И король обнял Джерласа так крепко, что, удивлённый и овладевший облегчением, Астифольд едва не задохнулся.

— Воистину не ровен час! — Сказал Джерлас после. — И я подумывал, что не вернусь более в эти земли. И что за повод ты нашёл, что б опровергнуть это?

— Пойдём! — Позвал его король. — Не для здешних стен разговор.

Спустя час они пребывали в чудесном саду с водопадом, рядом с небольшой могилой, на камне которой было аккуратно и мастерски выщерблено "Парадонас — маг Парадон"

— ...Так всё и случилось. — Король заканчивал недолгий рассказ.

— Значит, Староминг ещё держится? — Сделал вывод Джерлас.

— Да, ибо, если б это было не так, мы бы с тобой не разговаривали. Покуда сила магии не оставит Исгариалдор, через стены Староминга никто не пройдёт.

Джерлас задумался. Только сейчас он вспомнил о камне, что излучал магическую силу, которая защищала Староминг. Камень этот был необычайно хрупким, по крайней мере, если учитывать, что он камень. Удары простым рабочим молотком разрушали его постепенно. И имя ему — Исгариалдор, прошу заметить, ударение на вторую "а". Магическая сила этого камня быстро кончалась, и его всё время нужно было подзаряжать. Обычно этим занимался Парадон, — сам создатель камня — но...

— Но теперь Парадон мёртв. — Промолвил Джерлас. — Кто заряжает Исгариалдор вместо него?

— Никто. — Коротко заявил король. — Больше на это ни способен никто. Вскоре он разрядится полностью, и мы потеряем последний оплот, ибо стены Страроминга станут приступными.

— И у тебя есть план. — Догадался Астифольд.

— У меня есть план. — Подтвердил король.

— Ну, так обмолвись мне, мой государь, ибо нет в мире плана, который я не исполню во имя родины...

— Брось ты эти церемонные речи. — Прервал его король. — Мы здесь одни.

— Однако, что за план? — Продолжил Джерлас, пропустив минуту времени.

И король сказал:

— За час до смерти, Парадон поведал мне новые знания. Ты же знаешь, что помимо сыновей у меня была дочь. Прекрасна, как сиянье солнца; светла и чиста, как река в раю. Но...

— Но сила магии, что в ней блуждает, способна укротить и пламя и зарю. — Закончил за него собеседник. — Я хорошо знаю сказание. Твоя дочь была носительницей ужасной мощью магии, которую люди не могли из неё извлечь. И в целях сохранения мира, ты запер её в замке и на стражу поставил дракона, который уничтожит всякого, без исключений, кто осмелиться подойти к цитадели.

— Магия, что запечатана внутри моей дочери, способна вечно поддерживать силу в Исгариалдоре. — Объяснил король.

— Какая разница, — грубо заметил Джерлас — люди не могут её извлечь...

— Парадон нашёл способ. — Сказал его собеседник, и лицо Джерласа возбуждённо засияло. — Быстрый и надёжный способ, при котором дочь моя останется жива. Друг мой, о лучшем я не мог и фантазировать!

— Значит, мне нужно освободить принцессу?

— И привести её сюда. Пройдёмся по саду, обсудим детали. — Король повёл Джерласа вдоль, украшенной россыпью блестящих камней, тропы. — Итак, ты должен дойти до дремучего леса, пробраться сквозь королевство эльфов, промчавшись через долину Галандур, найти проводника в стране гномов, добраться до Пестиваля, спасти мою дочь и невесть как пройти обратно. Не так уж сложно, согласись.

— Да, — кивнул Джерлас — легче лишь взглянуть на свой затылок.

Король хохотнул.

— Ты и твой отряд делали дела и пославнее.

В тот миг их обзору предстал могучий памятник, чьи края божий день обмывали воды сотен фонтанов. Из древнего камня были нарисованы пять былых витязей. Творение мастеров воздвиглось перед ними, касаясь краем потолка. Джерлас посмотрел на одного из каменных великанов и узнал себя. Те же черты лица — скромная борода с бакенбардами, напоминающая больше небритую щетину; усы, едва улавливаемые взором; сощуренные, но глубже рек, глаза — а так же длинные волосы, скрывшие шею. Это был памятник, посвящённый отряду витязей, в чьих рядах Джерлас пробыл десять лет. Король, конечно приукрасил, сказав, что они делали что-то подобное, но легендарные подвиги их всё же славились на весь мир.

— Да, кстати, почему именно я? — Спросил он короля.

— Мне совестно об этом разговаривать, но только ты остался в строю. — Медленно рассказывал король. — Я хотел созвать весь отряд. Позвал Джатора — он спился. Позвал Карла — он женился и во благо семьи отказался от похода. Сэнгерник, как выяснилось, погиб, защищая свою деревню от огров. А гонец, отправленный к Голдору, и вовсе не вернулся. Вдогонку я отправил нового гонца. Спустя неделю, он вернулся с вытаращенными глазами, едва дыша. Сказал, мол, Голдор спятил, стал жить в лесной глуши. Он съел на завтрак первого гонца и едва не слопал его самого. Одним словом, вся надежда взгромоздилась на тебя. И ты откликнулся.