Рунольв

— Мешаю спать? Прости. Мне казалось я тихо.

— Он улыбнулся:

— Тихо, но твой ужас за эту неделю стал просто осязаем.

Он схватит меня в охапку вместе с пледом. Так стало намного спокойнее. Меня уже перестало колотить. Успокоившись, и почти задремав, я вдруг сообразила что что-то не так.

Прислушалась — нет, мне не показалось — у него сердце не билось.

— У тебя сердце не бьется, — я произнесла это сразу, не давая себе времени задуматься.

— Тебе соврать что-нибудь? — голос его был ровным, даже слишком.

— А надо?

— От тебя зависит.

— Лучше скажи правду, пока я сама что-нибудь не придумала.

— Вряд ли ты придумаешь хуже, чем есть на самом деле.

Я сидела и молчала, изо всех сил стараясь не думать, потому что от мыслей этих становилось страшно. Я всегда знала о существовании потустороннего, но впервые столкнулась с этим. И сразу нос к носу.

Он слегка расслабил руки. Я не пошевелилась.

— Интересно, почему мне вся эта ситуация напоминает одну попсовую книгу? Только там все происходило днем и на свежем воздухе, — меня начал пробирать нервный смех — не от страха, а от волнения. Страха не было.

— Не знаю, что ты имеешь в виду, — я чувствовала, как ему не хочется говорить дальше, — но, боюсь, тебе придётся отбросить стереотипы. — Он покачал головой — просто не знаю, как это сказать — вслух всё звучит как-то особенно глупо. Вообще я надеялся, что ты уже догадалась, или, наоборот, в силу своей вечной рассеянности пропустила всё между ушей.

Как ни серьёзен был момент, упоминание о самом заметном моем недостатке заставило меня улыбнуться.

— Ну, так ты значит ужас, летящий на крыльях ночи? Что-то я не замечала на тебе кровавых следов. — Мне тоже не хотелось произносить вслух свои мысли. Слишком затасканный был образ, слишком он не соответствовал действительности.

Он слегка расслабился, ведь почти всё уже было сказано. В голосе слышалась ирония:

— Ты должно быть плохо искала.

Я обернулась посмотреть на его лицо. Рунольв усмехнулся, должно быть, лицо у меня было потешное.

— Это неправда. Я не питаюсь кровью. Не я.

— Совсем? — Убедившись, что подозрения были небеспочвенны, но видимой опасности нет, я не могла не попытаться изучить открывшиеся тайны.

— Я — нет. Вампиры, — он все же произнес это слово, — бывают разные. Кстати есть люди, которые могут питаться силой другого человека, вы их тоже зовете вампирами, хотя это и неверно.

— А откуда вы взялись?

— Я не знаю. Мне только известно, что вампиры существуют примерно столько же, сколько и люди.

— Так ты не заразный? — При этих словах он беззвучно рассмеялся, впрочем, я тоже.

— Я Мне жаль тебя разочаровывать, но я даже не кусаюсь.

Хотя стоял июнь, та ночь была очень долгой. Для нас.

Переходя от горькой иронии и грусти к едким насмешкам и взаимным подшучиваниям, мы проговорили до рассвета.

Рунольв рассказал, что вампиры делятся на несколько видов по типу питания. Есть и те, что питаются кровью.

По его словам выходило, что вампиры появляются вовсе не после заражения другим вампиром. Нет. Вампиры — это проклятые. Точнее тела людей, проклятых при жизни. Души у них не было.

То, к какому виду будет принадлежать вампир после смерти, зависит от силы проклятия и его причины. Те вампиры, которые питаются кровью, при жизни были убийцами, насильниками, палачами. У них почт не было надежды вернуть душу, потому что в кровавом хмелю своего теперешнего существования они не видели ничего плохого.

Да, вампиры могли вернуть душу. На вопрос, как это возможно, Рунольв сказал, что никто точно не знает. Точно известно только, что он должен исполнять повеления Высших, когда они к нему обращаются и искать. Я тогда спросила что же они должны искать? Рунольв пожал плечами:

— Прощение... искупление. Может душу? Никто не знает.

Неизвестно, есть ли вампиры, вернувшие душу, потому что все вампиры одиночки и между собой общаются мало, а если их пути вдруг пересекаются, то говорить на эту тему считается неприличным и оскорбительным.

Высшие — это божественные сущности, подробнее он так и не сказал — то ли сам не знал, то ли об этом было запрещено говорить.

Вампир появляется не в тот момент, когда человека проклинают, а только после смерти. Но не каждое проклятие способно сотворить такое, а только сказанное от всего сердца, с настоящей злобой или произнесенное человеком, который имеет особую силу, колдуном. Однако, те, на кого пало проклятие, как правило, долго не живут. Умирают они внезапно — либо от несчастного случая, либо от руки вора, либо на поле битвы.

Рунольв так и не сказал, когда же он родился, упомянул только, что погиб в бою. Когда я спросила, кто же его проклял и за что, он отказался отвечать. Я чувствовала как ему до сих пор больно от этих воспоминаний и не стала допытываться.

Еще он рассказал, что когда вампир возвращает душу, он становится смертным и как бы продолжает свой жизненный путь. Но долго они после этого не живут. Возможно, от долгого осознания собственной неуязвимости их инстинкт самосохранения слишком крепко спит, возможно, так и должно быть, но вампир, получивший душу, умирает вскоре после этого и не своей смертью.

Об этом известно всем вампирам, несмотря на то, что никто никогда не видел исцелившихся и несмотря на то, что они не разговаривают на эту тему.

Да, он так и сказал, исцелившихся. Проклятие, по его словам, как бы обрывает нити, связывающие душу и тело. Когда рождается вампир, на месте души остается открытая рана, которая не заживает никогда.

Он относился к тем проклятым, которые питались эмоциями — горе, боль, тоска — все это являлось своего рода пищей для него. Поэтому он и жил в большом городе, где всегда хватало подобного. Но ему не нравился город. Как Рунольв рассказывал, он родился недалеко от этих мест, но таких городов еще не было. И ему было тяжело здесь.

Я очень удивилась тому, что и его ко мне тоже тянуло с самой первой встречи. Не знаю, в-точности, что чувствовал он, но у меня это была почти физическая потребность. Причем вовсе не сексуального характера — нет. У меня развилась самая настоящая зависимость от общения с ним. Постоянно хотелось быть рядом, касаться его, разговаривать. Я так и не нашла более-менее правдоподобного объяснения этому явлению. По словам Рунольва выходило, что от меня шло какое-то тепло, подобное солнечному. А он был холоден, на месте души была ледяная пустыня. И как змея выползает на солнце погреться, так и ему постоянно хотелось быть рядом. Но почему это было так, почему так было только со мной, он ответить не мог.

Это было в пятницу. После этого Рунольв уехал на несколько дней. Как я теперь понимаю, это и было одно из тех таинственных заданий.

А потом что-то изменилось. Я поняла, что именно только через несколько дней. Он стал другим. Нет, внешне все было по-прежнему. И, одновременно, все не так. Кроме того, мне было неспокойно. Мучила странная, необъяснимая тревога.

Я пыталась понять, чем она вызвана, звонила родственникам, друзьям — но у них было все в порядке. Когда это делала, то мне казалось, что это не из-за них.

Когда я спросила Рунольва, чувствует ли он что-нибудь необычное, он только покачал головой. Ему казалось, что все изменилось из-за того, что все открылось.

— Знаешь, — сказал он, — с одной стороны, мне легче от того, что тебе все известно, а с другой — очень жаль, что все не может быть как прежде. Просто для тебя я изменился. Поэтому тебе так тревожно.

— Ты не прав, — ответила я, — все это время я подозревала нечто подобное. Просто все оказалось и не так ужасно, и, одновременно, намного страшнее, чем я предполагала. Нет, дело не в этом. Что-то происходит. Я это чувствую. Ты же знаешь, у меня сильная интуиция.

Рунольв долго смотрел на меня, потом опустил голову так, что мне не было видно лица и тихо, почти шепотом, сказал:

— Помнишь, я говорил тебе, что там, где была душа теперь рана? — он упорно смотрел на свои руки, лежащие на столе. — Так она пропала. Я не уверен, что обрел душу, но рана теперь не болит.

Мороз прошел по коже. Это из-за него меня не отпускал страх. Что-то должно было случиться.

— И что теперь будет? — голос мой звучал как-то странно — от волнения сжало горло.

Он, наконец, поднял голову.

— Ну что ты так испугалась? Если я искупил проклятие, то просто буду смертным. И умру, когда подойдет срок. Если нет, то все будет по-прежнему.

Я не знала что сказать. Соврать ему, сказать, что, после его объяснений, все встало на места, и причина моей тревоги нашла объяснение, я не могла — он почувствует и ложь и тревогу. Поэтому я просто подошла и обняла его. Это было так просто, казалось таким правильным.

Мне очень хотелось узнать, что с ним случилось, почему он стал таким. Но снова спросить не решалась. Если через столько лет ему все еще больно, значит случилось что-то действительно страшное.

Прошло несколько недель, наступило настоящее лето. Я взяла отпуск, мы ездили по разным местам. Были в Новгороде, Пскове, Владимире других городах. Я просила Рунольва показать мне места, где он раньше жил, но ничего особенного мы там не нашли — все слишком изменилось.

Чувство тревоги меня не оставило, но я так к нему привыкла, что почти не замечала. Мне вовсе не хотелось подтверждения того, что мои опасения не напрасны. Бывают случаи, когда ошибка приносит больше радости, чем правота.

Но это был не тот случай. Однажды мы с коллегами возвращались с обеда, когда мне стало плохо — перед глазами потемнело, ноги ослабли. Я почти потеряла сознание. Но, когда я была уже готова погрузиться в темноту, то вдруг увидела лицо Рунольва. Он улыбнулся мне, повернулся и пошел прочь. Он шел по полю, вокруг него был лес, а горизонт был почти бесконечен. но чем он заканчивался я не увидела. Еще я успела увидеть несколько людей на другом берегу. Потом снова посмотрела на Рунольва. Только теперь я заметила, что на нем другая, не его обычная одежда, а рядом идет серый конь.

Это был конец. Заглянув в его глаза, я сразу почувствовала, что он уходит насовсем..

Отошла я почти сразу и бегом бросилась в офис. Позвонила домой, но никто не брал трубку. Мобильного у Рунольва не было. Я не обращала внимание на подруг, пытавшихся дать мне какую-то таблетку и узнать что произошло

В это время зазвонил мой телефон. Я держала его в руке и не хотела отвечать. Номер был незнакомый, но я уже знала, зачем меня ищут. Наконец я подняла трубку. Звонили из скорой помощи. Рунольва здесь больше не было.

Потом я узнала, что авария была очень странная. Одному человеку стало плохо за рулем, он включил аварийку и остановился. Другой стал его объезжать и не заметил людей на переходе. Когда же водитель стал тормозить, машину занесло. Рунольв спас несколько человек, просто вытолкнув их из-под колес. Люди не пострадали, но Рунольву скорая уже не понадобилась. Никто просто ничего не успел понять, никто не был виноват.

Кому-то это казалось несчастным случаем. Но не мне. Не могло случиться столько совпадений сразу. Это был знак. Рунольв вернул свою душу, но взамен отдал вновь обретенную жизнь. И я не могла не радоваться от того, что он вернулся к своим предкам, к себе самому. Ведь он об этом мечтал. Но мне от этого легчен не становилось.

В ту ночь он мне приснился. А может это был не сон. Я открыла глаза и увидела, что Рунольв подошел и сел на другой стороне кровати. Он посмотрел на меня и грустно улыбнулся:

— Ты по-прежнему не боишься.

— Мне будет тебя не хватать. Ты ведь знал, что я тревожилась не просто так, правда?

— Да, просто не хотел тебя пугать. Это должно было произойти. Каждый, кто искупил проклятие, получает взамен смертную жизнь. Но они никогда не живут долго. И это всегда странная смерть.

— Ты ведь больше не придешь?

Он покачал головой:

— Нет. Просто не мог уйти не поговорив. Наверное, многое нужно сказать... Но сначала о деле. Я написал завещание. Оно в сейфе. Код ты знаешь. Пожалуйста, проследи, чтобы тело сожгли.

— Но как я это сделаю — ведь я формально для тебя никто?

— У меня есть друзья, это люди, но они посвященные — им известно и таких как я и обо всем другом. С документами проблем не будет.

— Это ничего, что я знаю про тебя — ведь это тайна.

Рунольв покачал головой.

— Они об этом не знают. Просто не говори ничего.

— Разве трудно догадаться?

— Просто пока слова не произнесены, они ничего не значат. Поэтому не говори. — Он посмотрел на меня. — Ты ведь хочешь знать, что случилось, отчего я стал таким.

— Я очень хотела спросить, но не решалась.

— Боялась разочароваться?

— Нет, не боялась. Я никогда не верила, что ты мог сделать что-то, что могло бы изменить мое мнение о тебе. Просто мне казалось, что эта история до сих пор причиняет тебе боль.

— Как ты только умудряешься такое почувствовать? Ты ведь совсем не разбираешься в людях. Просто веришь им. И прощаешь. Почти все.

— Нет. Я верю не им, я верю в них. — Я слегка улыбнулась. — Сколько раз ошибалась, и все равно не могу не верить в людей. Но это не о тебе.

— Я много чего в той своей жизни сделал такого, чем не могу гордиться. Но именно того, из-за чего прозвучало проклятие, я не совершал. Но мне не поверили.

— Кто это был? Кто произнес проклятие?

Рунольв отвернулся к окну.

— Ты всегда умела видеть главное. Да, меня не так уж волнует проклятие само по себе. — Он усмехнулся. — Меня обвинили в предательстве. Но это не я предал, это меня предали, предали когда не поверили.

Он снова повернулся ко мне.

— Меня прокляла мать. Это самое страшное проклятие. Если в других случаях человек не осознает, что случилось что-то страшное, то здесь все ясно. Человек, на которого обрушилось материнское проклятие, никогда не живет долго.

Мне хотелось обнять его, но это теперь было невозможно. Я видела, как сквозь него проходит свет — здесь был только его дух.

Я моргнула и поняла, что плачу.

— Это даже звучит страшно. А у тебя была семья?

— Да. Жена, сын.

— Ты с ними потом не виделся?

— Нет. Я появился после смерти далеко от тех мест. И долго не мог вспомнить, что произошло, и кем я был. Потом я видел свою жену. Она умерла через несколько лет от лихорадки. Я видел ее, когда она совершала переход на другую сторону.

— Ты любил ее?

— Почему любил? Я и сейчас ее люблю. Это такая любовь, которую невозможно забыть даже после смерти. Я скоро ее увижу.

— Она тебе поверила?

— Да, Бажена никогда не сомневалась. Но было уже поздно. Проклятие уже было произнесено. Когда я уезжал из дома, то знал, что не вернусь.

— Красивое у нее имя.

Я не произнесла "было", ведь в его понимании она не умерла.

— Не только имя. Но, наверное, это тебе не интересно. Может, ты хочешь еще о чем-то спросить? Скоро рассвет.

— Что это было за поле?

— Ты видела поле? Когда?

Я рассказала ему о том видении.

— По этому полю пройдет каждый в свое время. Я думаю, ты знаешь, что все это значит.