Чем ближе к концу, тем более записи путались и повторялись, местами были вырваны, а кое-где переходили и в полнейший бред: "... Чувствую я себя духом бесплотным, для остальных невидимым и неосязаемым. Хожу я по коридорам больницы, но никто со мной не здоровается, на реплики мои не отвечает. Пациенты — и те меня игнорируют.

Еду я начал воровать из столовой и прятать. То, что приносят, есть нельзя. Нельзя, никак нельзя. Верить, разве, им можно?

Здесь что-то творится. Я чувствую. Я знаю. Что-то вершилось тут с самого начала... ", — части текста были написаны совсем неразборчиво, но и так становилось ясно, что записи по наблюдению за больной с каждым днем уступали мыслям и мировоззрениям сходящего с ума человека, который видел вокруг себя лишь некий страшный заговор.

Наконец, в последнем дне значилось следующее: "... я нашел ответ! Как же все просто было и понятно. Только оглянись, со стороны посмотри. Кто мог бы думать, что ответ сей в дереве. И вот он! Как же я был глуп! Бежать, бежать отсюда. Гиблое место. Но, прежде, истина должна восторжествовать! Истина. Ей я служу по призванию своему и ей же верен останусь до самого конца".

Максим Сергеич откинулся на спинку стула. От долгого сидения в одной позе ныли спина и шея.

"А что, если не сошел он с ума, как все тут, видимо, считают? Если... Разгадал тайну некоторую, и от того убит был?

Но, что за тайна сея... И почему в дереве каком-то ответ?

Ясно тогда лишь, что либо Сильвестр Андреич, либо Варенька тут замешаны... Потому как, врет один из них...

А, если правда убили его...

"...истина должна восторжествовать...". Пошел он разоблачать убийцу, значит! И отправился не в случайное место, а туда, где ответ был!

Надо на место то, где нашли тело предшественника моего! Нечисто тут все... Ох, нечисто!"

С мыслями этими, Максим Сергеич вышел из главного здания и стал искать смотрителя.

— Сильвестр Андреич! — заприметил он работника. Тот был жилистым, уже немолодым мужчиной, неуловимо напоминающим чем-то тягловую лошадь. Их тех бывших крестьян, на ком все народное хозяйство до сих пор держалось и держаться будет. Они, пускай, и ворчат о жизни плохой, о притеснениях со стороны дворян и чиновников, но без невзгод да трудовых тягот быстро хиреют и спиваются. А так — хоть плуг им давай, хоть вместо плуга этого на поле отправляй, работать за троих будут.

— Доброго здравия, Максим Сергеич. Как первый денек?

— Хорошо, благодарствую. Сильвестр Андреич... никак в толк не возьму... Смотритель же вы? А Варенька говорит, что смотрителя здесь нет, и вы тут никогда не работали.

— Да... Что вы такое... — мужчина побледнел и перекрестился. — Варенька до меня тут была, да только с год назад померла от тифу брюшного.

— Как, померла? — теперь уже настал очередь бледнеть Максима Сергеича. — Я же... С ней...

"Что же за чертовщина такая... Она говорит — его нет, а он — ее. Поди, разбери!"

— Ваше благородие, не выспались вы, может?

— Сильвестр Андреич, и сам уже не ведаю... А Никифор, Аполинарий Матвеич, Владимир Олегович — они-то живы??

— Да живы. Куда им деться? Этот-то, поди, еще и следующего царя-батюшку переживет!

— Владимир Олегович?

— Он самый, — смотритель оглянулся по сторонам, словно желая убедиться в отсутствии лишних слушателей. — Это шельма отменный, я вам скажу.

— Да за что ж вы его так?

— Да за дело, Максим Сергеич! Уезд денег дал на улучшения, а он... — Сильвестр Андреич горестно махнул рукой. — Шиш, а не улучшения! Себе все утянул...

— Дела...

— Дела! — согласно кивнул работник.

— Сильвестр Андреич... Вопрос тут... Да не вопрос даже — сомнения меня одолевают, — решил раскрыть карты доктор. — Что не случайно, Павел Петрович умер. Не знаете вы, где тело его нашли? А, коли знаете, не отвезете туда?

Фирсов внимательно изучал лицо смотрителя, но тот на его слова никак особенно не отреагировал:

— Да я и сам подумывал, что не несчастный то случай был. Не падают так просто люди с холмов! Место... Примерно знаю... За городом это. Отвезу. Часика в три, ежели позволите.

— Конечно, Сильвестр Андреич, конечно, — психиатр развернулся и пошел обратно к себе.

"Откуда он знает? Коли, нашли-то охотники! Неужто, он и убил? Тогда и меня убить попытается...

Эх, делать надо что-то, делать... Только что? Почему убили Павла Петровича — вот, вопрос главный. И связано это с Марфой Петровной, видно. Как, только?!"

— Никифор! — поборов сомнения, окликнул он в коридоре санитара. — Приведи Марфу Петровну обратно.

— Сейчас, ваше благородие.

— Валерияну давали ей?

— Давали, как вы сказали.

— Ну, веди давай.

— Марфа Петровна, — обратился он к женщине, когда Никифор усадил ту на стул для посетителей. — Любите вы рисовать?

Пациентка пожала плечами:

— Не обученная я. Только, что ж вы меня дочери именем кличете, — на редкость осмысленно ответила она.

— К-Клавдия... Яковлевна?

— Да.

— Клавдия Яковлевна... — замялся Фирсов, поневоле пораженный преображением пациентки. — Тут... и уметь не надо. Вот, — обернул он к ней журнал чистой страницей, и принялся искать по ящикам стола чернильницу. Плесневелая головка сыра, засушенный хлеб, еще какая-то еда — чего только не натащил к себе обезумевший Павел Петрович... — Далеко же запрятал... Вот, чернила вам и перо. Нарисуйте, как можете, дом свой.

— Дом? — женщина подозрительно посмотрела на врача, но перо взяла.

— Если позволите, — кивнул Максим Сергеич.

Пациентка дрожащей рукой окунула стержень в чернила и начала выводить тонкие линии. Большой квадрат... Треугольник крыши сверху... и два окна...

— Достаточно, Клавдия Яковлевна. Видите, как хорошо у вас выходит. А говорите — не обученная. Клавдия Яковлевна, а покажите мне на рисунке, где вы сами в доме?

— Т-ут, — неуверенно растягивая звуки, ткнула она в большой квадрат.

— Хорошо. А дочь ваша?

— И она тут.

— Муж ваш?

— Н... Нету его. Повозкой задавило. Нету его дома... — завертела головой женщина.

— А скажите, Клавдия Яковлевна... Ишка в доме после появился? После того как мужа задавило?

— После... — женщина слегка отпрянула от листка, будто этот Ишка и в самом деле там был.

— Клавдия Яковлевна... А когда Ишка в доме, где вы?

— Здесь... — прозвучал скорее вопрос, нежели утверждение, но палец снова был направлен на большой квадрат.

— А Ишка?

— И он здесь...

— А чем каждый из вас занимается?

Женщина резко покраснела:

— Лю... Любим друг... Друга...

— Любите... — Максим Сергеич казался разочарованным. — А дочь ваша — где в это время?

— В... Подвале...

— В подвале? Почему?

— Плохой Ишка! Нельзя, чтобы ее видел! Нельзя... — заметались по сторонам глаза женщины.

— Он... Ее тоже... Любит?

— Н... — женщина часто-часто задышала. — Нельзя... Плохой Ишка!

— Почему плохой? Он бьет ее? Бьет и любит?

— Да! Нельзя, чтобы видел! Маленькая моя... Нельзя... прячься девочка моя... — пациентка задышала хрипло и стала качаться из стороны в сторону.

Максим Сергеич, в смятении, провел рукой по волосам. "Неужто, насильник... Но... Тогда все понятно становится... Вот, откуда травма психическая пошла! Вот, откуда все началось. Личность Ишки она с любовника матери взяла, да только показывать боится, потому как настоящий Ишка ей до сих пор страх внушает..."

— Клавдия Яковлевна... Вы как-то заперли дочь в подвале, да там и оставили на несколько дней, боялись за нее потому что... Так? — дождался он слабого кивка. — И думали, что умерла она там? Думали?

— Убила ее... Своими руками и убила... Марфушку мою... Не осквернил он ее чтобы больше!

— Не убили, Клавдия Яковлевна! Ваша дочь выжила. Слышите? Тут, она. Передо мной. Видите? Жива дочка ваша.

— Нет, нет! Убила ее! Убила!!

— Жива, она. Марфа Петровна, скажите матушке. Объясните, что живы вы.

Лицо пациентки неуловимо начало меняться, будто заходили под кожей кости.

— Марфа Петровна, это вы?

— Я... — чуть сипло прозвучал в ответ ее голос.

— Марфа Петровна... Еще немного... Самое важное... Как Ишка выглядел? Из городских он? — подался вперед Фирсов.

— Угли... Угли... — завертела она головой. — Угли...

— Он жег вас? Кожу прижигал?

— Угли!! Угли!!! — движения головой становились все яростней и быстрее.

— Марфа Петровна, нету их. Углей нету. Все в порядке!

— УГЛИ!!! — завизжала она во весь голос и резко остановилась. На Максима Сергеича с невероятной злобой и ненавистью смотрело лицо Ишки.

— Я полагаю... — вдруг, пациентка бросилась вперед и вонзила перо в руку врача. — Ааааа! — закричал тот и попытался отскочить... но женщина один прыжком преодолела стол и повалила его на пол:

— На мое позарился! — прорычала она, брызжа слюной. — Мое!! — И стала бить его по лицу, раздирая ногтями кожу.

— Постой... Нет... — врач попытался защищаться, но у тощей с виду пациентки сил оказалось гораздо больше, словно он и в самом деле дрался с мужчиной.

— Моя она!!! — Максим Сергеич уже перестал чувствовать руки от ударов и только прятал, как мог, лицо.

— М... Марфа Петровна... Марфочка... — неожиданно мягко, сквозь боль, произнес он. — Мне можно сказать... Можно поплакать. Ругать я не буду....

— Не смей!! Не отдам!

По разодранной щеке Фирсова потекла, заливаясь в нос, в рот его собственная кровь.

— Марфочка... Поплачь... Все уже...

— Убью!!! — врача едва не вырвало от сильнейшего тычка коленом в живот.

— Поплачь девочка... Можно уже... — чуть не теряя сознание, прошептал Максим Сергеич. Удары начали ослабевать. — Можно уже... Я не обижу... Все хорошо будет...

Фирсов медленно разнял руки — никто больше его не бил. Никифор, в суматохе вошедший совсем незаметно, обхватил пациентку и волок по полу от врача. Марфа Петровна не вырывалась — только всхлипывала тихонько, сотрясаясь от той страшной дрожи, какая бывает лишь в минуты сильнейших нервных потрясений.

— Живы? Ваше благородие?

— Жив... — с трудом поднялся Максим Сергеич.

— Связать ее?

— Не надо, отпусти. Видишь, прошел уже приступ.

Все хорошо... — подошел он и начал гладить Марфу Петровну по голове. — Ишки нет больше. Тут никто тебя не обидит.

— Н-нет... — завертела головой женщина.

— Что такое?

— Тут он... нигде не спрятаться...

— Нет-нет! Это все осталось позади. Прошло... Уже и лет прошло сколько...

— Не осталось... Тут он...

— Как же... Или... Погоди, он тут, в лечебнице? Приходит к тебе?

— Да! Нигде не спрятаться!!

— Кто он? Пациент? Врач? Из города приходит? Марфочка, кто?

— Н-не знаю!! Тут он! Тут...

— Ладно... Не страшно, что не знаешь... Я найду я его... И все закончится. Только... Никифор, пойди за водой? Горячей и побольше принеси.

Санитар посмотрел сначала на пациентку, потом — на врача:

— Не прибьет она вас?

— Не прибьет, давай скорее.

Максим Сергеич дождался, когда детина покинет помещение:

— Марфа Петровна, пока его нет, отведу я вас в свою комнату. Вы там сидите и не показывайтесь никому! Хорошо?

"Ибо любой тут и, даже Никифор, Ишкой может быть... Но кто?"

— Хо-хорошо... — сквозь всхлипывания прошептала пациентка.

— Вроде бы, правильно идем. Но я сам там не был, только со слов знаю...

"Он или не он?!" — думал Фирсов, шагая за смотрителем по лесу. Всю дорогу от лечебницы психиатр то и дело прятал руку за пазухой, где был укрыт от посторонних глаз заряжённый пистолет. — "Движется, как будто знает куда. А говорит — нет..."

— Максим Сергеич, может, вернемся таки? Промыть бы вам раны? А то и смотреть страшно — в гроб краше кладут.

— Потерплю, Сильвестр Андреич. Ничего страшного.

"Что ж ты меня отваживаешь? Поди, не хочешь, чтобы я место то увидел... Чтобы не понял то, что и Павел Петрович покойный понять сумел!

А, может, не он? Знаю, что Варенька не врала, потому как женщина она и Ишкой быть не может. Но он-то зачем врал тогда?!"

— Точно, Максим Сергеич. Вон, обрыв тот, — указал на крутобокий холм впереди смотритель. — А, вон, и дерево, которое Павел Петрович телом сломал своим. Все, как говорили охотники.

Врач, вслед за Сильвестром Андреичем, встал под самим обрывом и осмотрелся. Деревце с треснутым стволом... Прошлогодняя листва под ногами, где-то птица трещит... Максим Сергеич, вдруг, понял, что и сам не знает, что искать.

— Смотрите, Сильвестр Андреич, на деревья. На них ответ, — вспомнил он записи из журнала.

И стали они обходить место по кругу. Фирсов держался при этом так, чтобы спину не подставлять, и краем глаза за спутником своим следил.

"Нападет? Ежели он, то убить захочет, как и Павла Петровича! Непременно нападет! Ну, только сделай подозрительное что — пристрелю! Под суд пойду, но пристрелю!"

Психиатр опустил глаза на показавшийся интересным предмет... но то была обычная ветка. Когда же поднял он взгляд, то рядом никого не оказалось.

— Сильвестр Андреич? — врач заозирался по сторонам, ожидая в любой момент выстрела или удара ножом, и снова сунул руку за пазуху.

"Ну, все! Теперь, точно он. Какое у него оружие? Прятаться или драться?"

— Максим Сергеич, тут я, — раздался голос сверху, отчего врач едва не выхватил оружие. Сам смотритель осторожно забирался вверх, цепляясь за кусты и корни деревьев. — Сами посудите... коли убили его... и с обрыва столкнули — то искать там стоит.

Фирсов выдохнул нервно и стал подниматься по склону вслед за смотрителем.

"Сбросить хочет? Как и Павла Петровича!"

— Давайте помогу, — Сильвестр Андреич, уже забравшийся наверх, сел на колени и протянул руку.

— Нет! — доктор дернулся, едва не полетев спиной вниз, да схватил пистолет свободной рукой. — Идите, я сам!

"Стрелять? А, коли, не он?! Одно движение..."

— Как пожелаете... — смотритель выглядел несколько обиженным.

"Легкой добычей тебе буду, думаешь? Нет, уж, дудки. За мной правда!"

Максим Сергеич дождался, пока спутник отойдет от края, и забрался наверх.

Они стали осматривать стволы, бросая то и дело друг на друга подозрительные взгляды.

"Может, и не здесь ответ? Может, разоблачить насильника в одном месте хотел Павел Петрович, а убили — в другом? Но где тогда дерево нужное? В месте... Где часто гулял он! Ну, конечно! Он же сам писал, что ответ у него под носом был... Или не связаны эти вещи? "

— Максим Сергеич, — обратился к нему смотритель. — То, не то — не знаю. Взгляните.

Психиатр подошел к дереву — на старой изрытой трещинами коре был вырезан круг, а в нем — имя. "Ишка".

"Вот, оно! Вот, почему пришел сюда Павел Петрович, и, вот, почему убит он был. Здесь — разгадка имени. Но, только... Значит, не смотритель — убийца и насильник, а... Кто?!!!"

123

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓