Посох Богов

Ори-Он держал Да-Ре за руку.

На запястье Да-Ре блестел Её браслет.

"Осязание одно из самых замечательных чувств, — думала Да-Ре. — Чувствовать тепло другого Я — это как прикасаться к другой Вселенной, полной невероятно красивых звёзд".

Сильные молодые тела позволили им преодолеть путь довольно быстро, и к вечеру они спустились к подножию плоскогорья. Их маленький отряд приближался к селению. Ветер уже доносил оттуда странные запахи, громкие гортанные голоса его обитателей и непрерывный собачий лай.

Земля, нагретая за день, излучала незнакомо пахнущее тепло. В реке отражался красный закат. Они умылись и впервые попробовали на вкус земной воды — холодной, прозрачной и тяжёлой. Но это была самая живительная влага, что им приходилось пробовать до этого дня.

У крутого изгиба реки, поросшего густым цветущим кустарником, из-за колючих веток, покрытых большими розовыми цветами, послышался шорох, тихий смех и отрывистая непонятная речь.

Они пошли прямо на голоса.

Внезапно перед ними появились двое. Низкорослые и коренастые, мужчина и женщина, заметив Да-Ре и её спутников, в испуге остановились. Священный ужас на их коричневых, грубых лицах показался Да-Ре забавным, и она улыбнулась.

Она первой обратилась к смуглолицым. С удивлением и радостью прислушиваясь к собственному голосу, она сказала:

— Приветствуем вас, люди. Мы будем жить среди вас. Так сказала Она.

Выйдя из оцепенения, женщина вырвала руку из ладони мужчины и, сверкая грязными босыми пятками, бросилась прочь с криком:

— Ан-на! Ан-на! Ан-на!

Мужчина, издав неясный звук, кинулся вслед за подругой, упал, но поднявшись с удивительным проворством, снова побежал за ней.

Да-Ре и её спутники направились следом.

Цветущие кусты, отступив в этом месте от берега, образовывали излучину. Им пришлось обойти заросли, а за кустарником они увидели селение.

Чуть меньше десятка незамысловатых хижин, сложенных из веток и палок, жались одна к другой, словно искали друг у друга защиты. Возле дальней хижины, на сочной траве, зеленеющей под высокими широколиственными деревьями, паслось небольшое стадо диких коз. Вислоухая собака, увидев их, заскулила, поджав хвост и присев на задние лапы.

Обитатели селения, напуганные известием о пришельцах, в панике бегали возле хижин по вытоптанной земле, поднимая из-под ног целые облака мягкой пыли. Тревожные выкрики сменялись быстрой непонятной речью.

Да-Ре с грустью оглянулась назад, туда, где ещё вчера был их Дом.

Солнце садилось за край плоскогорья. Угрюмые горы, оставленные позади, почти отвесно высились вдали, залитые сумеречным вечерним светом. Теперь там не было Дома. Теперь там оставались лишь усыпанные серым щебнем и обломками разрушенных скал, растрескавшиеся утёсы.

Она стояла на излучающей тепло земле, ещё не веря, что им придётся здесь жить, среди этих чужих диких людей.

Да-Ре думала о Её завете любить друг друга и всех людей. Она ничего не понимала тогда. Но она не могла не верить ей, не исполнить то, что она завещала.

Как легко было любить Её, лучезарную, прекрасную, дарящую тепло и свет. Как легко было подчиняться Ей, с какой радостью она воспринимала всё, что Она давала.

Как трудно будет полюбить этих некрасивых, грубых людей. Как нелегко было поверить, что эти примитивные существа такие же, как и они, как Она?!

Рядом послышалось негромкое нежное бормотанье тоненьких голосов.

Да-Ре оглянулась. На траве неподалёку от ближайшей к ней хижины сидели странные крошечные человечки с пухлыми маленькими ручками и круглыми личиками.

Дети, догадалась Да-Ре. Никогда раньше она не испытывала такого желания потрогать кого-то.

Один из малышей доверчиво смотрел на Да-Ре и протягивал ей маленькую ручку, в зовущем движении сгибая пальцы раскрытых ладошек. Да-ре шагнула к ребёнку, наклонилась и подняла с земли мягкое тёплое тельце. Это была девочка.

Девочка с интересом рассматривал её. В огромных тёмно-синих глазах малышки Да-Ре увидела себя. И она поняла, как она похожа на Неё. Да-Ре была сейчас в глазах этого маленького человека как Она.

Да-Ре улыбнулась. Ребёнок улыбнулся в ответ, трогая маленькими пальчиками браслет на её запястье.

Что-то тёплое шевельнулось в груди Да-Ре и громко застучало, стало трудно дышать, а глазам сделалось горячо. Так Да-Ре впервые узнала, как странно может вести себя сердце.

И она прижала ребёнка к самому сердцу, где теперь отчётливо слышалось его биение.

Часть I. Сердце поэта

"Я передаю, а не сочиняю. Я верю в древность и люблю ее..."

Конфуций

Глава 1. Зов

Голос звал меня, называя моим древним именем. Знакомый голос...

Я оглянулась.

В пяти шагах, освещённая серебристо-голубым лунным светом стояла моя соперница и заклятый враг, вековечная преследовательница.

Я узнала её. Не могла не узнать.

Она преследовала меня, настигая и вновь теряя.

Она хотела отнять у меня моего Возлюбленного.

Мы стояли напротив друг друга, понимая, что настал час последней битвы.

Она сказала:

-Как долго я искала тебя!

И я ответила:

-Как долго я тебя ждала.

* * *

Ждать оставалось недолго.

На вокзальном табло светились четыре цифры — 0755. Это означало, что с минуты на минуту электричка должна отправиться. Я посмотрела на расходящиеся в стороны железнодорожные пути, образующие сложно сплетённую сеть, и мои руки в карманах джинсов отчего-то сжались в кулаки.

Ну, не так уж он мне и нравился, этот красавчик Сэм! Два свидания, всего два — этого было вполне достаточно, чтобы понять: мы по-разному видим мир. Но его волнующая красота всё ещё будоражила меня, и я была задета за живое, узнав, что Сэм встречается с моей лучшей подругой. Я поняла, что не хочу видеть обоих.

Я догадывалась, что моей подруге Насте не столько нравился этот Семенчук, сколько нравилось демонстрировать мне своё превосходство.

— Зой, а может, всё-таки на море? Отдохнула бы как следует перед учебным годом. Не понимаю, что ты будешь делать в этой глуши?

Моя мама, по-настоящему сильная, всегда уверенная в своей правоте, чётко знающая, чего она хочет, стояла на платформе рядом со мной и немного сердилась. Ей были неясны мотивы моего отъезда. И... по-моему она не была готова принять мою внезапную самостоятельность.

Да я и сама тогда ничего не могла объяснить толком.

В тот день, когда я всё узнала про этих двоих, Сэм сказал мне, не вынимая жвачку изо рта:

— I am sorry, baby...

... и стряхнул длинную чёлку с красивого надменного лица движением головы, сводящим с ума добрую половину старшеклассниц нашей школы.

— Мне очень жаль, Зои, — любезно перевела моя подруга.

-No problem, Стейси — ответила я и не стала переводить на русский всё, что хотела сказать этой короткой фразой.

Вот тогда-то я и решила уехать. Сбежать! Ведь если бы я осталась, мне пришлось бы пригласить их на свой день рождения. Моя лучшая подруга и мой бывший парень! Вот уж этого мне совсем не хотелось.

Это я знала твёрдо.

— Буду медитировать, заниматься йогой, — пожала я плечами и улыбнулась маме.

Это было не слишком убедительно, и мама сказала, пряча улыбку:

— Не валяй дурака. Йог...

В общем-то, она была не против. Ведь я всё-таки поступила в университет и сняла с неё груз переживаний за моё будущее, по крайней мере, на ближайшие лет пять.

Она, конечно, ещё попыталась меня уговорить:

— Ну, подожди хотя бы несколько дней, вернётся папа и отвезёт тебя на машине.

Неделю назад папа уехал со съёмочной группой в Ригу, и если бы не экзамены, я уехала бы с ним, потому что никогда не бывала в Риге. Но за последние несколько дней мои намерения изменились, и теперь мой путь лежал в другую сторону.

— Папа вернётся со дня на день, оставайся...— уже не рассчитывая меня переубедить, но, всё ещё надеясь на дочернее послушание, продолжала уговаривать мама.

Но ведь я — это наполовину она. Я решила: еду. Сегодня же. И буду жить там целый месяц, а, может быть, и всю жизнь. И пусть все думают обо мне, что хотят!

Так со мной бывало порой. Что-то внутри меня подсказывало действовать именно так, а не иначе, и словно "по наитию" я принимала решение. Возможно, со стороны все эти "наития" выглядели странно, ведь порой обстоятельства диктовали одно, а это "что-то внутри меня" говорило совсем другое. Но я никогда не пыталась делать что-то вопреки велению внутреннего голоса.

Нет-нет, слава богу, голосов я не слышала, просто появлялась уверенность сделать что-то именно так, а не иначе.

Но в это утро я почему-то дрожала как былинка в поле, стоя на краю платформы, словно на краю земли.

Если человеку самому кажется, что он странен, что же думать о нём другим!

Впрочем, я называла все эти мои странности "сильно развитой интуицией".

Мама называла их "блажью".

Тем летом, выдавшимся на редкость жарким и по погоде, и по накалу страстей, я знала лишь то, что должна уехать. Это было словно... зов.

Поразмыслив, я решила, что это зов предков. Ведь из этого старинного городка, разделённого на две части водами великой русской реки, были родом все мои предки по материнской линии.

Итак, согласно моим планам — или "по натию" — прохладным августовским утром в конце моего семнадцатого лета я отправлялась в маленький провинциальный городок на Волге.

Электричка дёрнулась и, медленно набирая скорость, повезла меня в направлении, указанном моей "интуицией".

Раздираемая противоречивыми чувствами уверенности в том, что я делаю именно то, что нужно, и привычным желанием подчиниться чьей-то более сильной воле, я махала маме рукой до тех пор, пока её маленькая одинокая фигурка не исчезла за суставчатым боком электрички, тяжело перевалившейся на соседние пути.

Я осталась в вагоне наедине со своим "внутренним голосом", в самом начале пути, в который отправилась, последовав своему "зову".

Когда за окнами промелькнули сюрреалистические вокзальные постройки, городские окраины и начался пригород, я достала из сумки книгу. Приключения Баудолино на некоторое время увлекли меня, но вскоре глаза стали двигаться вдоль строчек автоматически, так что, дойдя до конца страницы, я понимала, что ничего не прочла. Тогда я снова возвращалась к началу, пытаясь вникнуть в то, что написано.

Прошло около часа, как Москва осталась позади, а чтение мне так и не давалось.

Тогда, прислонившись виском к оконной раме, я стала рассеянно смотреть на бегущие навстречу столбы, домики стрелочников, стога сена, лесные поляны. Я смотрела на частокол высоких елей, плотно жмущихся одна к другой, и деревья казались мне тёмной стеной, за которой пребывала некая таинственная сила. Там, в лесу, немом, но полном скрытых сил и неуловимых звуков, таилось что-то сверхъестественное. Что-то, что одновременно манило меня и пугало.

Чёрный высокоствольный лес неожиданно сменился светлым и ровным полем, а смутная тревога лёгкой грустью. Я вздохнула, и стала разглядывать немногочисленных попутчиков, которые ехали в этот день в том же направлении, что и я. Только, наверное, у них для этого были причины, чего я не могла сказать о себе.

Попутчиков было немного. Немолодая женщина в вязаной кофте, надетой на яркое цветастое платье, смотрела в окно печальными выцветшими глазами, пожилой мужчина в клетчатой рубашке и белой полотняной кепке с интересом читавший газету "Коммерсант", да симпатичный парень, сидевший напротив, через несколько сидений и с улыбкой поглядывавший на меня.

Всё-таки я не выдержала и улыбнулась, почувствовав, что краснею, хотя так старалась казаться невозмутимой. Мои веки предательски дрогнули, и я опустила глаза.

Мне вспомнилась улыбка другого человека, того, что я часто видела в своих девичьих снах. Может быть, это его "зов" я слышала тогда, сама того не понимая? Может быть, его голос звал меня туда, куда я ехала в полупустой пригородной электричке?

Прислушиваясь к монотонному стуку колёс, покачиваясь в волнах своих туманных грёз, незаметно я задремала.

Порой мне снились странные, похожие на виденья, сны. Видеть сны — обычное дело. Странным было только то, что сон мог повторяться многократно с поразительной точностью деталей. Чаще всего это был город с мощёными камнем улицами. Я бродила по этому городу так часто, что знала каждый поворот. Я видела цвета, чувствовала запахи, знала имена, помнила лица. Все, кроме лица одного человека.

Как всегда он шёл мне навстречу в синем развевающемя на ветру плаще. Ближе... Ближе... Вот сейчас я увижу его лицо...

Но меня разбудил голос машиниста:

— Поезд дальше не пойдёт, просьба освободить вагоны.

Я вышла на платформу, и ветер подул мне в лицо хорошо знакомой с детства смесью запаха торфа и пыли. Той смесью запахов, которая витала над поездами и старым деревянным зданием городского железнодорожного вокзала. Я глубоко вдохнула этот запах дальних странствий, волнующих перемен и... влилась в унылую вереницу моих попутчиков.

На остановке, обозначенной старой ржавой трубой с болтающейся на ней пустой металлической рамкой, когда-то бывшей табличкой с расписанием, уже стоял автобус. Всё было так же, как и в те годы, когда я приезжала сюда маленькой веснушчатой девочкой. Сев на потёртое сиденье, я посмотрела в окно, подёрнутое плёнкой пыли. Мне вдруг захотелось написать на нём чьё-то имя. И это имя было не "Сэм".

Что это за имя, я ещё не знала.

Автобус, неуклюже провалившись в яму и тут же вынырнув, выехал на мост, соединявший два берега Волги и две части одного города, почему-то носивших разные названия. Солнце яростно ударило мне прямо в глаза так, что пришлось прищуриться, и сквозь невольно выступившие слёзы я увидела на другом берегу реки знакомые очертания порта и пристани, острый конус купола церкви Вознесения, лаконичный прямоугольник драмтеатра, замысловатые контуры старинных деревянных домов вдоль резных чугунных перилл набережной. То, что я видела сейчас на другом берегу Волги, было одним из самых волшебных воспоминаний моего детства. Сказочный силуэт этого городка и его загадочное имя вызывали во мне почти священный трепет.

"Волгу надо переплывать на пароме, как делали когда-то давно", — думала я и представляла, как стою на самом краю парома, вглядываясь в таинственные тёмные воды реки, во времена скифов носившей другое название — Ранха или Ра.

Там, далеко-далеко, если плыть на юг вниз по течению великой реки, где в её таинственной дельте благоухают лотосовые поля, по преданию родился бог Ра. А здесь на севере, почти у самых её истоков, среди бескрайних дремучих лесов, будто "из ниоткуда" появилось свободолюбивое племя, чьи боги не признавали рабства людей. То ли кельты, то ли готы, то ли славяне, кимрающие[95] сапоги. Воинственные кимвры, не отступившие даже перед римлянами.

Был ли мой необъяснимый "зов" связан с таинственным происхождением этих названий, или с чем-то другим, я тогда не знала. Кимвры, кельты, готы, германцы и римляне... Как случилось, что имена этих исчезнувших народов оказались вплетёнными в названия столь далёких мест, всё это, безусловно, интересовало меня, и я была намерена разобраться в этом. Может быть, поэтому я выбрала науку, которой покровительствует Клио, своей будущей профессией. Впрочем, тогда в большей степени мною двигало простое любопытство.