Посох Богов

-Ах, дядя Йоханн, я тоже рад вас видеть, — улыбнулся Берг.

-Пойдём скорее к огню, тебе надо согреться. И хозяин повёл гостя через прихожую в каминную комнату своего старого, как и он сам, дома.

-Агнесс, принеси чего-нибудь поесть и выпить.

Служанка кокетливо улыбнулась, и украдкой поглядывая на статного, ясноглазого молодого гостя, присела в полупоклоне.

-Да, господин, — сказала она, улыбнулась ещё шире и убежала на кухню, тряхнув непокорными рыжими локонами, выбившимися из-под платка.

-Кристиан, мальчик мой, откуда ты и куда? — спросил Ранк. — Скорее расскажи, что привело тебя ко мне такой дождливой ночью.

Старик грузно опустился в деревянное с высокой спинкой кресло у камина, приглашая молодого человека сесть напротив. Ранк поглядывал на свёрток.

А ещё он заметил, как Кристиан похож на своего отца.

"Такие же прямые, чуть нахмуренные брови, — думал Йохан Ранк. — Правда, взгляд не такой суровый, как у Николауса. А глаза его, точно его, совершенно серые, как северное море, которое он так любит. Ростом выше отца, хоть Николаус повыше многих будет. Плечи широкие, а руки не натруженные, видно, что ничего тяжелее книги не держал. Это тебе не корабельный штурвал крутить".

Яркое пламя весело пожирало поленья в камине и поблёскивало красными искрами в глазах молодого Берга. От этого его лицо делалось недобрым.

Наконец, он сказал, не глядя на Ранка:

-Дядя Йоханн, я попробую рассказать обо всём покороче, обстоятельства заставляют меня торопиться.

-Внимательно слушаю тебя, Кристиан.

-Я еду из Праги, где, как вы знаете, изучаю медицину в университете. Отец всегда хотел, чтобы я стал шкипером, — грустно улыбнулся Кристиан одними уголками губ.— Но моя тёмная звезда манила меня к другим наукам, тайным. Я мечтал постичь в совершенстве алхимию и астрологию в университетах Лёвена, Утрехта, Лейена или Парижа. Но по настоянию отца отправился в Прагу, чтобы стать лекарем. Должен признаться, меня это вполне устроило, ведь император Рудольф известный адепт сего королевского искусства. В Праге я поселился в одном славном домике на Староместском рынке в крошечной, но уютной квартирке с горшочком левкоев на окне, и вскоре ступил на путь познания. Но год назад случилось то, что перевернуло всю мою жизнь.

Молодой человек немного замялся.

— Одним словом, я встретил одну девушку.

Ранк поднял брови. Слишком невесело говорил об этом его молодой гость. Он неплохо разбирался в людях, был стар и опытен, поэтому чувствовал, теперь стоит ожидать чего-то не слишком хорошего.

-Да-да, дядя Йоханн, вы правы. Ничего хорошего из этого не получилось, — будто читая мысли старика, ответил Кристиан. — Кроме этого...

Молодой человек показал глазами на свёрток.

-Что там?

У старого Ранка замерло сердце, когда свёрток пискнул. Ещё надеясь, что он ошибся в своих догадках, Ранк потянулся к свёртку.

Кристиан откинул край покрывала, и рука старого Ранка так и застыла в воздухе. Среди кружев одеяльца он увидел ангельское личико младенца. Ребёнок смотрел на него ясными синими глазами.

Между тем, Кристиан продолжал свой рассказ.

-Студенческая жизнь, дядя Йохан... Я унаследовал от своего отца буйный нрав и жажду приключений, но беспечность, свойственная только мне, нередко приводила меня в рискованные переделки. Пирушки, вечеринки, игры в кости, безумные забавы, много шума, кутежи, хмельные процессии по улочкам Праги... В тот день я осушил немало кружек пенного богемского пива, и мы с друзьями поспорили. В хвастиливом кураже я пообещал, что проведу ночь на одной заброшенной мельнице на Кампе. Вы спросите, дядя Йоханн, почему именно на Кампе? Место это нехорошее, в городе о нём ходят недобрые слухи, будто бы там живут колдуны. Но... я встретил на Кампе прекрасную девушку, дочь мельника. Не знаю, возможно, я был околдован ею, но мы полюбили друг друга с первого взгляда.

Это было в конце мая...

В Праге каждый камень пронизан тайной. Я любил часами блуждать по старинным пражским переулкам. Белая гора, Градчаны, башня тюрьмы Далиборка, соединяющаяся переходом с переулком Алхимиков[85], лабиринты подземных ходов...Я перешёл каменный мост, связывающий берега Влтавы, несущей свои воды окуда-то с шумавских гор, спустился по узкому, сбегающему вниз переулку к крепостным стенам. Я шёл мимо островерхих башен, погружённый в свои мысли. Словно в забытьи блуждал по ночной Праге, и когда уже начал уставать, за деревьями вновь послышался негромкий шум реки. Я шёл и шёл, а шум воды становился все отчетливей, громче. Меня неудержимо тянуло туда, к реке.

Вскоре я оказался у старого моста. Как одержимый шёл я по чёрным брёвнам, словно пересекая невидимый рубеж между двумя мирами, существующими одновременно, только в разных реальностях. К шуму воды добавился ещё какой-то звук. Что-то гудело и слегка рокотало. Я приближался к запруде.

Это было совершенно незнакомое место, которое, в общем-то, неудивительно было там обнаружить. За невысокой тисовой изгородью, стояла мельничка. Река била в мельничное колесо, бурлила, пенилась под ним.

Я подошёл ближе. Внизу, к тёмному омуту низко склонились две ветлы, полоща свои ветки в быстрых струях. Какое-то время я неподвижно стоял, не в силах отвести глаз от белых водяных лилий, призрачными пятнами плавающих у самого берега. Не знаю отчего, но мою беспечность сдуло подобно зыбкой туманной дымке.

Вдруг порыв ветра принёс упоительный, дурманный запах цветущих лип и ещё какого-то растения. Я огляделся и заметил бузинное деревце, усыпанное белоснежными зонтиками цветов.

Месяц поднимался всё выше в чёрное небо, и мне открылась чудная картина. На самой плотине, свесив ноги над шумящею водой, сидела девушка. Светлые вьющиеся волосы её трепетали в прохладных струях ночного ветерка.

Это пустынное место, омут с тихою водой, пьянящий аромат цветущих лип и бузины, плотина с неподвижной фигуркой девушки, упорно глядящей в воду, холодный лунный серп, имело в себе какую-то странную магическую силу, ощущение призрачности, опасного фантома.

Но девушка оглянулась на меня так спокойно, как будто ждала моего появления.

Я не мог вымолвить ни слова, такой красивой показалась мне она. Молочно-опаловая кожа, свойственная золотоволосым, несказанно печальные, отрешённые глаза и вьющиеся волосы. Она держала в руках большую водяную лилию, и нежный цветок показался мне искусно выточенным из белого мрамора.

То ли из-за призрачного света луны, то ли из-за неумолчного шума воды, но я понял, что пришёл сюда, подчинившись предвечным письменам Судьбы, что я окончательно погиб, и что мне больше нечего искать в этой жизни. Всё, что мне нужно, я нашёл здесь, у этого тихого омута.

-Меня зовут Марта, — сказала девушка, и от её дыхания затрепетали лепестки лилии. — Я дочь мельника.

Потом она спросила:

-Хочешь, угадаю, как тебя зовут? Кристиан. Верно?

Я кивнул.

-Я хотела, чтобы был именно Кристиан.

И она что-то бросила в омут.

Река подёрнулась свинцовой дымкой. Я не мог отвести глаз от плавного течения вод под этой пеленой, пока порывом ветра её не унесло куда-то в далёкие топкие болота. Так и всё былое унеслось, подобно обрывкам тумана — тревоги, страхи.

Где-то вдали раздался едва слышный звук колокола костёла Девы Марии пред Тыном, отбивающего каждый десятый час. Я понял, что пробил мой час, и, блуждая этой ночью по Праге, мне удалось, миновав зыбкие промежуточные миры, подойти к самому главному.

Порой в поисках ответов мы жадно вслушиваемся и тревожно вглядываемся во что угодно, в рокочущие звуки дальней грозы или в пелену речного тумана, пытаемся в мутной взвеси не имеющих никакого смысла событий рассмотреть очертания будущего.

Но приходит день, и ответы возникают сами собой.

[]

Мельник благословил нас с Мартой. Однако, мой отец был против. Он писал, что я должен жениться на той, что он давно выбрал для меня. Я ослушался, дядя Йохан. Да и поздно уже было принимать отцовский выбор. Наша дочь родилась три месяца назад, и мы с Мартой были счастливы. Но это не главная причина моего бегства. Моя Марта... она была...

-Была? — в ужасе переспросил Ранк.

-Была... Её больше нет.

Кристиан помрачнел.

— Она была необыкновенной, — тихо продолжал он. — Она умела лечить и излечивать. Как она это делала, не знаю. Я врач, но не понимаю природы дара, которым она обладала. Её руки делали то, чего не могли сделать мои лекарства. Люди приходили к ней, она исцеляла их, и, казалось, что все благодарны... Но эта суеверная ненависть местных крестьян, угрозы пустить красного петуха и выжечь скверну... Мы жили, готовые в любую минуту отразить удар.

Йоханн Ранк встал.

-Кристиан, мой дорогой мальчик, не хочешь ли ты сказать, что твоя Марта была... ведьмой? С ней расправились как с колдуньей?

-И да и нет, дядя Йохан, — поморщился Кристиан. — Я не могу называть эту женщину ведьмой. Это был... дар. Божественный дар. Ведь она делала добро.

Кристиан схватился за голову руками, словно старался этим жестом остановить поток страшных воспоминаний.

-Я бежал с маленькой Евой. Дядя Йоханн, позвольте мне оставить её у вас ненадолго. Я должен ехать к отцу. Он настаивает на том, что бы я продолжил обучение в академии Стефана Батория в Вильно. Бог знает, что может случиться со мной по дороге, — Кристиан смотрел на девочку, спокойно лежащую в своих пелёнках, полными слёз глазами.

Старик положил свою руку на руку Кристиана Берга:

-Хорошо, Кристиан. Я позабочусь о девочке, пока ты не вернёшься за ней.

-Спасибо, дядя Йоханн, я постараюсь забрать её как можно скорее, — он встал и в последний раз поцеловал маленькую дочь.

Когда рыжая Агнесс появилась в комнате с едой и питьём, молодого гостя уже не было. Её старый хозяин стоял у стола, на котором копошился в пелёнках младенец. Едва не выронив поднос, Агнесс подошла ближе. Крошечная девочка чмокала губками и сжимала пухлые ручки в кулачки.

Путь лежал по Белозерскому тракту через заснеженные, дремучие русские леса. Дикие места. Высоченные ели и тишина... Только свист ветра да волчий вой ночами....

Но ямщики народ бывалый — и через лес, и через степь. Лишь бы доехать до постоялого двора, а там поменять лошадей и... дальше.

Зима выдалась морозная, снежная, ясная.

В четыре часа после полудня чёрная наёмная карета остановилась у постоялого двора. К карете немедленно подбежал расторопный служащий и помог выйти грузному старику, одетому в немецкое платье. Следом показалась молодая женщина. На её руках тихо плакал спелёнутый ребёнок.

Старик едва двигался, и женщина, в одной руке держа закутанного ребёнка, другой поддерживая старого господина, повела его в дом.

-Как прикажете записать? — спросил у гостя хозяин постоялого двора.

Но старик едва переводил дыхание. Женщина, сопровождавшая его, ответила по-немецки:

-Господин Йоханн Ранк из Свободной Риги. Едет в Новгород по делам торговли.

Огненные локоны Агнесс выбивались из-под шали. Она то и дело поправляла их.

Хозяин бросил взгляд на ребёнка.

-Это приёмная дочь господина Ранка, Ева Ранк. А я служанка, — Агнесс уже оттаяла, большая печь хорошо отапливала дом.

Сидевший за столом дородный купец, с трудом оторвался от скамьи. Пыхтя, поднялся, и набрасывая на плечи тулуп, задел рукавом лампу на стене. Лампа покачнулась, и пламя внутри задрожало, меняя очертания окружающих предметов. В этот миг дверь открылась, и в помещение вошёл человек. Это был молодой рослый ямщик.

Горячая кровь Агнесс просто закипела. Она широко улыбнулась, и бросила долгий пронизывающий взгляд в его сторону, глядя немного исподлобья. Ямщику тоже явно приглянулась румяная белолицая путница. Он подбоченился, стащил с русой головы шапку и подмигнул красавице.

Господину Ранку отвели большую комнату с двумя маленькими окошками, деревянным столом и большой кроватью с мягкой периной, на которой он теперь и лежал, тяжело дыша и не переставая стонать. Агнесс, опустив руки на колени, сидела на скамье у одного из окошек и смотрела то на кровать, то в окно. Комната была заставлена неразобранными сундуками.

Маленькая Ева, словно чувствуя что-то неладное, пищала и копошилась в своей постельке. Агнесс поняла, что если так будет продолжаться и дальше, то никто из них не уснёт сегодня ночью. А она так устала за все эти дни утомительного путешествия.

Она поднялась со стула и подошла к Еве. Девочка морщила носик и словно пыталась вырваться из тесного кокона пелёнок. Агнесс как следует укутала малышку и поспешила выйти с ней на улицу, чтобы дать хозяину заснуть.

Ранние зимние сумерки уже окрасили всё вокруг тёмно-голубым. Заснеженные островерхие ели подпирали верхушками лоскут синего неба. Ели плотной стеной окружали постоялый двор и стояли навытяжку, как караул. Полная луна щедро поливала перламутром тихую землю. Крупинки сухого снега переливались в лунном свете, отчего казалось, что она искрится, посыпанная серебряной пылью.

Агнесс медленно, слегка покачивая ребёнка на руках, зашагала вдоль дома по присыпанно снегом тропинке. Снежная крупа под ногами тихонько поскрипывала, и, казалось, что это единственный звук в округе. Рождественский мороз пощипывал её и без того румяные щёки.

Маленькая Ева скоро успокоилась и заснула.

Агнесс подняла глаза к небу, где, словно крошечные дырочки на источенном молью тёмно-синем бархате, светились далёкие звёзды. Агнесс стала считать:

-Viens, divi, tris, setri[86]... — тихонько бормотала девушка.

Вдруг дверь постоялого двора широко и шумно распахнулась.

Агнесс оглянулась и увидела молодого ямщика, которому улыбнулась утром.

Он посмотрел в её сторону долгим хмельным взглядом, не сразу узнавая.

Сердце Агнесс заколотилось, ей сделалось жарко.

Парень узнал красавицу-путницу. Медленно, вразвалочку он подошёл к ней.

Какое-то время молодые люди без слов смотрели друг на друга. Наконец, молодой ямщик усмехнулся:

-На звёзды смотришь?

Агнесс улыбнулась ему, а он, кивнув на Еву, спросил:

-Твоё дитя?

И хотя Агнесс не понимала по-русски, ответила, отрицательно покачав головой:

-Ne, ir meita mana magistra[87].

-А-а... — протянул парень, поняв, по крайней мере, что ребёнок не её.

Он приложил огромный кулак к груди, где неистово стучало его сердце, и назвался:

— Меня Яковом зовут.

Агнесс поняла его и ответила:

— Agnes.

Потом они ещё долго говорили каждый на своём языке. Агнесс немного знала по-немецки, и они всё же смогли договориться.

-Агнеса, звёздочка моя...

-Jacob...

Утром следующего дня, невольно ища друг друга, они столкнулись в сенях. Пунцовые щёки Агнесс ещё ярче заполыхали, когда она увидела Яшку.

-Постой, — сказал молодой ямщик, схватив Агнесс за локоть. — Через семь дней, если дождёшься, отвезу тебя к себе в деревню, под Тверь. Ты не думай, я и под венец с тобой... Уж больно ты мне по сердцу.

Агнесс что-то лопотала в ответ, а Яшка, словно хмелея от её воркованья, снова и снова говорил: