Заблудшие

Эти люди, несомненно, любившие своих детей, не обдуманно заменили заботу физическую и духовную, заботой материальной. Татьяна и ее муж, поглощенные идеей бесконечного заработка, забыли о том, без чего не мыслимо воспитание ребенка, без чего он черствеет, иссыхает и озлобляется — о родительском внимании. Уставшим им не хватало сил справиться об их настроении и самочувствии, поговорить, поиграть, успокоить в минуты тяжких переживаний. Они были, но в то же время и отсутствовали вовсе. Дети росли под присмотром нянек, воспитателей, гувернанток, постоянно менявшихся и не задерживающихся в доме надолго, не успевали ни к кому привязаться и утрачивали самое значимое чувство — любовь. Живые они словно каменели для других, росли эгоистами, считавшими так: "Никому, совсем никому я не нужен. Так буду нужен сам себе. И увидим еще, кто кого".

В старшем сыне — Петре, эта особенность характера проявлялась больше, чем в остальных детях. Еще в годы, когда песчаный куличик, увенчанный силуэтом цветочка или бабочки, является произведением искусства, когда строгий указ: "Нельзя", становится причиной водопада слез и оглушительного рева, а мороженное и конфеты важнее воды и воздуха, еще тогда Петя обнажил свою эгоистическую сущность. Он ненавистным взглядом провожал тех, кто лишал его удовольствий, не желал слушать отказов или противоречий, подолгу таил обиду. Стоило няньке сделать что-нибудь наперекор мальчугану, как это непременно оборачивалось буйной истерикой и, в конце концов, к торжеству Пети, увольнением обидчика. Любая просьба первенца выполнялась любвеобильными родителями почти беспрекословно, что еще больше испортило Петю. Постепенно он разучился любить даже родных, считая их всего лишь жалким ничтожеством, бесконечно обязанным ему, единственному достойному величия.

Младшая сестра всегда злила Петю. В детстве он делил с ней игрушки, в юности — квартиру, всегда — и без того незначительное внимание родителей, в то время, когда все это должно было безгранично принадлежать только ему. К тому же Алина, будучи младше всего на два года, совсем не походил на брата. Это была веселая, активная, отзывчивая девочка, уважающая старших, знающая себе цену и никогда не принижавшая окружающих. Она всегда добро посмеивалась над самолюбием брата, обожала родителей, заводила толпы друзей. Что-то было в Алине такого, что даже на поглощенного печалями, прижатого неудачам, омраченного раздумьями, человека, действовало благоприятно и вызывало улыбку на смуром лице.

Но только не на Петю. Чем старше становились дети, тем сильнее росла его неприязнь и желание поскорее избавиться от сестры, которые он, в конце концов, перестал таить и начал откровенно высказывать. Алина не обращала внимания, считая это только временным проявлением, свойственным всем родственникам, особенно братьям и сестрам, с разницей менее пяти лет. Рождение младшей сестренки Кати только подтвердили это суждение. К малышке Петя привязался крепче, чем к собственной особе: менял подгузники, читал сказки, жестоко отчитывал воспитателей за ошибки, баловал, играл часами. Он добавлял от себя то, чем обделяли родители, и постепенно становился для Кати не старшим братом, а скорее отцом.

Алину бесконечно радовала эта привязанность брата. Конечно, она понимала, что одной из причин пристального внимания к Кате являлось то, что в отличие от Алины, малышка никогда бы не стала соперницей Пети, а выросшая под его теплым крылышком, она, скорее всего с готовностью примет его сторону, нежели родителей или старшей сестры. Но все же что-то заставляло ее верить, что кроме холодного расчета, братом руководит и скопившаяся, невымещенная, плотно прикрытая неоправданной обидой, любовь, которую он, теперь не скупясь, отдавал Кате. Может быть, малышка растопила бы сердце брата настолько, что и Алине он подарил бы часть братского тепла, понимания и доверия, которых ей так не хватало. Но, увы, Алина мечтала, а Петя все так же оставался груб и холоден к ней.

В шестнадцать лет жизнь Алины изменилась — к ней пришла первая любовь. Ураганом буйных переживаний, необдуманных стремлений, бесконтрольных поступков, терзаний, метаний, фантазий, гаданий обрушилось это чувство на еще неокрепшее, наивное сердце девушки и с размаху бросило ее в бездну страстей, заставив, как перед идолом, склониться перед мужчиной.

Артем был эталоном сердцееда — высокий кареглазый брюнет, уделяющий не мало внимания своей внешности и фигуре, и не думающий прятать их под одеждой, студент МГУ, посещающий занятия не чаще одного дня в неделю, богатенький наследник.

Глупенькие девочки, считавшие себя взрослыми не по годам, стайками увивались за этим русским мачо и готовы были друг друга на части рвать, лишь бы вступить на желанное место подружки Артема. Ему же все это было в забаву, встречаясь с одной, он уже подыскивал себе другую, стараясь не задерживаться более чем на месяц. Сколько горестных слез лилось по вине этого современного Казановы, сколько проклятий и угроз сыпалось на его голову, но ничего не менялось. Все так же находилось множество воздыхательниц, не приемлющих своей несчастной участи, игрушек для ненасытного, бессердечного любителя женщин, и все так же он, не беспокоясь о прошлом и обо всем, что осталось вместе с ним, вел привычный образ жизни.

Алина, на удивление Артема, по началу презрительно фыркала в его сторону, не желая сохнуть по самовлюбленному красавцу и опускаться до уровня его примитивных подружек. "Хочешь общаться — давай, но большего от меня не жди" — так решила Алина и из всех сил старалась держаться подальше от Артема, и от тех соблазнов, что хранил в себе этот опасный человек.

Но возможно ли было Артему, привыкшему к триумфам, вдруг слышать гордый отказ девушки? Мог ли он позволить запятнать свою репутацию дамского угодника, сделаться посмешищем и слышать ехидные упреки в свой адрес?

Равнодушие Алины жестоко оскорбило и унизило Артема. Планом отмщения, а заодно и восстановления своего статуса, молодой человек избрал соблазн Алины, неспешный, осторожный, но уверенный. Девушка должна была отвергнуть все былые мнения о нем и создать новые — обожествляющие Артема, и целиком принадлежать только ему.

Дело оказалось не простым, упрямая Алина никак не желала отступать от своих взглядов, касательно Артема. В ход шли уловки, лживые обещания и клятвы, романтические подарки и неожиданные сюрпризы — все, что угодно, лишь бы ослепить девушку. Окружающим уже начало казаться, сто случилось невозможное — ловелас наконец-то влюбился и серьезно, но они ошибались. Коварный Артем вступил в соревнование со стойкой Алиной, и проигрывать не собирался.

Крепость, в лице Алины, держалась около двух месяцев, но в конце, под натиском желаний Артема, не выдержала. Поддавшись на его уловки, девушка обмякла и превратилась в одну из обожательниц Артема. Бедняжка, одурманенная, потрясенная по — истине рыцарским благородством Артема, отдала всю себя во власть любимому. Она верила ему бесконечно, любое обвиняющее слово в его адрес воспринимала в штыки и рьяно защищала Артема. Он стал для Алины королем, а она для него только наложницей.

Достигнув своего, удовлетворенный Артем, как и предполагалось, потерял к Алине всякий интерес. Встречи их становились все реже и реже, разговоры все суше и скучнее, изъяснения в любви сменились упреками, а иногда и грубостью. Алина мучилась в страшных догадках, но всеми силами старались избавиться от них, отпихнуть в сторону, использовать любую мелочь, чтобы оправдать и понять неожиданное равнодушие своего друга и обрести желанный покой и счастье. Артему же не терпелось скорее отвергнуть старую подругу и переключиться на новую, но делать это резко, неожиданно он не привык. Он всячески старался подвести Алину к решающему шагу, несколько поубавить боль расставания, но ничего не выходило. Алина была слепа, как новорожденный котенок, и упрямо видела ангела на месте дьявола.

Но, как ни старайся, как не оттягивай печальный конец, он все ж придет неизбежно и боли принесет не меньше. После безрезультатных попыток отвадить Алину, уставший Артем сказал, наконец, все прямо, заменив запланированную ими встречу в кафе телефонным звонком. Он клялся в по сей день жарких чувствах, утверждал, что лучше Алины у него никогда раньше не было и уже не будет, заверял, что такое прекрасное создание, как она обязательно будет счастлива, но с другим более достойным человеком. Он же, Артем, не может более отбирать у нее это счастье, он уходит, не заслуживая ее любви, но уповающий на понимание и хорошее отношение взамен затаенной ненависти. Он не скупился на красивые слова, скрестив пальцы за спиной, он превозносил Алину и унижал себя и старался, как можно поскорее, завершить разговор, ведь его ждала уже другая королева сердца.

Алина выслушала Артема, не проронив ни слова. Решение его кувалдой ударило по хрупкому хрустальному миру, созданному ею, мечты вспыхнули, как облитые бензином, обернулись горьким пеплом отчаяния. Ничего не осталось, ничего кроме воспоминаний, режущих глубже бритвы. Вместо недавно живой девушки за столиком кафе сидела теперь идеальная статуя, отрешенно глядящая куда-то сквозь витрину соседнего магазина.

Ступор этот прервал официант, подошедший справиться, будет ли девушка что-нибудь заказывать. Алина перевела на него остеклившийся, отсутствующий взгляд, глубоко вздохнула и еле слышно попросила крепкого кофе, сделала только один глоток, брезгливо сморщившись, отставила чашку в сторону, нервно стукнув при этом донцем о блюдце и, сунув официанту сумму, многократно превышающую стоимость заказа, поплелась прочь из кафе.

Как она дошла до дома, Алина не помнила, мысли были прикрыты густым слоем тумана, терялись и исчезали, в голове пчелиным роем гудели последние слова Артема. Несколько раз ее чуть было не сбили машины — водители резко тормозили и спешили осыпать проклятиями сумасшедшую, бредущую без разбора на красный свет. Но Алина ничего не слышала, никого не видела — роботом, на автомате, шла она до дома, повинуясь ногам, несшим ее вперед по привычной дороге. Город вокруг растворился, асфальт таял и испарялся, пустота душевная сливалась с пустотой окружающего мира, и Алине думалось, что еще чуть-чуть, и она сама исчезнет.

Дома, оскорбленные чувства устремились наружу. Едва за спиной захлопнулась дверь, Алина, обессилев от переживаний, упала на колени и, не в состоянии держаться более, разразилась и рыданиями. Она билась головой о дверь, царапала дерево мебели, стремясь болью телесной заглушить душевный вой, ни о чем не думала и хотела лишь одного — уйти в небытие, где просто не надо ничего делать и о чем — либо помышлять.

На ее крики прибежал Петр, пораженный странным поведением сестры несколько минут неотрывно смотрел на ее страдания, затем, поняв, что ругань не поможет, а скорее сделает еще хуже, поставил вяло сопротивляющуюся Алину на ноги и, поддерживая, проводил в ее комнату.

— Да что случилось то? — спросил он, когда Алина оказалась в постели, — Что ты орешь, как резанная? Давай, говори, мне не много радости торчать тут с тобой.

Но из-за рыданий ответа Петр не разобрал. Едва слезы иссякали, тело Алины билось в судорогах, на вдохе грудная клетка сжималась, обрывая слова, выдавая вместо них сдавленные звуки, похожие на приступы сухого кашля, девушка вся дрожала, не отрывала лица от подушки, в отчаянии рвала простыни, а потом снова заливалась слезами. Петр, так и не выяснившийся причины, пытался уговорить Алину успокоиться, но это не помогло — искренности в его словах не набралось бы и на миллиграмм. Он злился на сестру из-за вынужденного положения рядом с ней, поругивал, но Алине было все равно. Уже ничего не могло сделать ей хуже, чем отречение Артема.

Вечером, после нескольких часов страданий, обреченные вопли несколько стихли, но скорее от полного бессилия девушки, чем от успокоения. Алина просто лежала в своей двуспальной кровати, повернув изуродованное соленой влагой, лицо к потолку и изредка всхлипывала. Никого рядом не было, озлобленный Петр, не в силах и без желания подействовать на сестру, ушел к Кате. Девочке, никогда раньше не видевшей Алину в таком состоянии, как испуганный зайчонок забившейся в уголок своей комнаты, сжавшей в руках любимую игрушку, вздрагивающей от каждого нового звука, казалось, что на Алину напали чудовища сразу из всех сказок мира, и теперь ничто не могло заставить ребенка даже шевельнуться, не то, что прийти к Алине в комнату, чтобы что-то разузнать. Увидев брата, она радостно завизжала, забыв о своих страхах, бросилась к нему на руки, зная, что рядом с Петей ее не тронут никакие чудовища, даже если они и в соседней комнате.

Алине не было ни до кого дела, погрязшая в своих переживаниях она не могла думать о ком-то кроме Артема. С трудом совладав со слезами, несчастная девушка снова и снова возвращалась мыслями к любимому человеку. Она вспоминала все те моменты, что некогда принесли ей столько счастья: ночные прогулки, букеты цветов под дверью по утрам, нежные слова, крепкие объятия, глаза, которые, казалось, не могли врать. Эта память согревала, но, стоило только опомниться и понять, что все это никогда не повториться и было, что страшнее всего, обманом, сердце мучительно сжималось в изюм, и громоздким камнем на него ложилась жесткая тоска. Более всего Алине хотелось поскорее избавиться от этого неподъемного чувства, позабыть, будто ничего и не было, но одна, без поддержки справиться не могла. На брата надежды не было, Катя была еще слишком мала, о друзьях вообще речь не шла, одурманенная Артемом Алина забыла обо всех, и ряды их значительно поредели, отец должен был отсутствовать еще месяц. Оставалась только мать и именно ее прихода Алина ждала с нетерпением.

Татьяна появилась дома лишь в половине десятого вечера, сбросила туфли с усталых ног, прошла в комнату, где ее встретил недовольный Петр. Его рассказ она выслушала внимательно, временами хмурясь и покачивая головой, в знак неодобрения поведения дочери, зашла к Алине и приступила к расспросам.

Появление матери подействовало на Алину благотворно, она передала, не таясь, всю историю разрыва с Артемом, едва сдержав вновь подкатившие слезы, ждала совета.

Татьяна только тяжело вздохнула и, ласково погладив дочь по руке, ответила:

— Все забудется, девочка моя, все пройдет. А чтобы впредь не оступаться — думай головой, шевели мозгами. Ты же у меня не глупенькая, а чувства, Алин, так обманчивы. Иной раз их и избежать не повредит.

— Но как же, мама?

— Надо, милая, надо. Ну, вот что тебе принесла твоя любовь? Ничего, кроме страданий. А забыла бы ты про нее, отставила бы в сторону — и улыбалась бы сейчас. Так что вытри свои слезы и успокойся, а завтра, — Татьяна залезла в сумочку и, перебрав что-то в ней, вынула и протянула дочери маленький листок, — вот, сходи к психологу. Мастер очень хороший, сразу на ноги поставит.

— Но я не хочу к психологу.

— Не капризничай, не ребенок уже. Пойди и поговори, потом ведь лучше будет. А мне, извини, пора бежать. До завтра, милая.

И, поцеловав дочь в щеку, Татьяна спешно покинула комнату.