Мы сидели на кухне его съемной квартиры, пили чай, мирно разговаривали, о сексе и речи не шло, и вдруг, его рука легла на мое колено. Я вздрогнула. Не ощутив сопротивления, Ганс кладет вторую руку. Да что ж ты делаешь? Зачем торопишься, хотелось мне ему сказать, ведь я еще не готова...

— Я не готова, — вот так ему и выложила. Чистую правду.

Ганс улыбнулся, но рук не убрал. Хочешь ощупать мои колени? Нравятся? Нет выше не надо... Нет. Я уверена, что нет.

Ошибаешься, Ганс, эту крепость тебе не взять обаятельной улыбкой и ласковыми поглаживаниями, ты и представить не можешь, сколько сексуальных атак было отбито, в скольких сражениях закалилась моя оборона, и осады и блокады пережили, а один морячок даже применял тактику абордажа. И ничего, как говорит наш художественный эксперт Николай Гаврилович, где сел, там и остановка. Придется Гансу подождать, хотя сам факт посягательства новоявленного жениха на мое девичество, безусловно, способен ускорить мое расставание с оным.

На следующее утро я разыскивала Григория по всему салону. Ну, где же он, герой моей ненаписанной еще поэмы 'Один'? Расспрашивать о нем неудобно, у нас очень ревностно отслеживаются всевозможные флирты, романы и адюльтеры.

— Таисия, — выглянув из кабинета на бельэтаже, обратилась ко мне Лариса Анатольевна, наш директор, — поторопи ребят, рабочий день начался, а они до сих пор в курительной.

Курительная! Наши курильщики начинают день с посещения этого весьма туманного заведения. Он был на месте не один, там были и Алексей — маменькин сынок и Мишка-болтун. С выбором я не ошиблась, сравнение было явно в его пользу.

— О, Таюха! Ты чего здесь? Меня что ли ищешь? — развязно спросил Мишка.

— Хоть разочек потерять бы тебя, Мишенька, — пошутила я. — Лариса Анатольевна обеспокоена твоим отсутствием.

— Все равно ни одной души в салоне нет, и мы еще кофе не пили, — туша сигарету в длинноногой пепельнице пожаловался Михаил.

— Пойдем, отметимся, а потом уж и кофе, — предложил Алексей, набирая номер на мобильном. — Алло, доброе утро.

Могу поклясться, это он своей мамочке. День начался.

Солнце просвечивало сквозь гардины, бросало блики на стены, на витрины с эксклюзивным фарфором, на изящные фигурки из хрусталя, на голубую рубашку с короткими рукавами, на темные волосы... Григорий поднимался по лестнице, я шла сзади и раздумывала, как мне подойти к нему, как начать разговор, как... Что это? Моя голова упирается в его спину?

— Тая, что с тобой? — спросил он, оборачиваясь. — Все нормально?

— Нормально, — неуверенно ответила я. — Задумалась, извини.

Глаза у него красивые, почти черные, очень выразительные. Черты лица правильные, нос прямой, губы... Анфас или профиль? Хороший портрет может получиться! Убиваем двух зайцев, ну же, пока он стоит рядом...

— Гриш, ты мне подходишь... Для портрета.

Подходишь было как-то двусмысленно. Вон, какие глаза у него стали, хорошо, что не забыла про портрет.

— Мне нужен натурщик, — наконец пояснила я, — ты подходишь идеально. Очень тебя прошу, выставка скоро, не погуби.

Ручки сложила, умоляющий взгляд. Господи, во что я превращаюсь?

— Тая, может лучше к профессионалам обратиться? — посоветовал он.

Думала и об этом, небольшая хирургическая операция и все, но ведь мне нужно не только анатомическое изменение, мне нужен опыт, небольшой такой сексуальный опыт, с хирургом его не приобретешь, так что придется уламывать Григория. Включись, ты актриса, должна сыграть свою роль так, чтобы зритель поверил!

— Типаж, Гриша, — вцепилась я в его рукав, рука, скользнув, легла на обнаженный локоть, — ты же знаешь, как трудно подобрать правильный типаж. Гриш, я на тебя молиться буду, хочешь, на колени встану?

— Что за цирк? — вскинул он брови.

Хреновая ты актриса, Таисия Темершина. Стыд и срам, стыд и срам, как сказал добрый дедушка Корней Чуковский.

— Зачем на колени? — снова спросил Григорий, но, увидев на моем лице выражение мировой скорби, смилостивился. — Я не обещаю, но подумаю.

— Про колени, это я так бухнула, чтоб ты согласился, — покаялась я. — Гришечка, думай быстрей. Я через полчаса подойду, ладно?

— Я же сказал, подумаю. У меня очень мало свободного времени.

И у меня нет времени, свадьба скоро! Но настаивать на немедленном согласии сейчас не стоит. Я приподнялась на мысочках и чмокнула Григория в щеку.

— Спасибо!

Развернулась и почти бегом вниз по лестнице. На излете обернулась, он смотрит мне вслед, ладонь на щеке, где я запечатлела свои надежды.

Ходила я вокруг Григория, как кот на златой цепи, не подумайте, что таращилась на него, так исподтишка разглядывала. Наблюдала, как он очаровывает покупательниц, как те весело щебечут, обсуждая достоинства будущей покупки, как, раскрывая кошельки, уже решают придти сюда снова, чтобы пополнить коллекции ненужных вещей ради глубин его черных глаз.

Григорий. Имя какое-то не современное... Я повторила его снова, перед глазами возник образ длинноволосого бородача. Распутин! Открестившись от любвеобильного старца, я вспомнила о другом Григории, любимом фаворите Екатерины Великой, Орлове, тоже отличавшемся победами на амурном фронте, а в ушах шепотком с донским выговором: 'Гришенька, сокол мой...'.

Ох, задачка-то не из легких, вон, сколько вокруг него дамочек вьется, не успевает одну проводить, а другая уже нетерпеливо ножкой притоптывает у витрин с янтарем. И где тут время выберешь согласие его получить? Не вклинишься... Однако мне посчастливилось, ну как тут не возблагодарить вредную привычку — курение! К явному огорчению покупательницы, заменив себя другим консультантом, Григорий направился в курительную, а я молила Бога, чтобы там никого не было, а то придется перехватывать его на обратном пути. Сегодня везение было на моей стороне, в курительной кроме Григория и меня никого. Увидев мою персону, Григорий наморщил лоб, словно о чем-то вспоминая.

'О Боже, он забыл о моей просьбе — внутренне ахнула я, — припоминает, что зачем-то я висела на его локте, а я ведь обещала встать на колени, такое не просто забыть'. По-моему мнению. Ну ладно! Раз так, в ногах буду валяться, отказать не сможет, не отказывается же он любезничать с покупательницами, хоть самого и тошнит, значит, развито в нем чувство ответственности. Встрепенулся, вспомнил, наверное...

— Тая, ты... — и замолчал, хочет, чтобы я напомнила суть своей просьбы.

— Да, Гришенька, — почти как у Аксиньи получилось, — я все с тем же.

— Да, типаж...

Ну, надо же, помнит!

— Типаж, Гриша, — снова завела я пластинку, — предупреждаю, откажешь, в ногах валяться буду (эх, повторяюсь!) таскаться буду за тобой на манер тюремного ядра, знаешь, на цепи...

Последняя фраза прозвучала неуверенно, смотрю, Гриша уставший, грусть такая на челе, и неизбежность во взгляде. Сигарету затушил, встал, и вот тут я поняла — он мой.

— Хорошо, Тая. Только я сначала домой, у меня мать болеет.

— Конечно, конечно, а может, Гриш, помощь какая нужна? — предложила я.

— Нет, спасибо, с ней сестра сидит, — быстро отказался он, так быстро, что я подумала, а сестра ли?

— Тогда я адрес тебе оставлю, и ждать буду. Гриша, очень буду ждать.

— Продукты завезу и к тебе, — пообещал он.

Если бы было можно, то из курительной я выскочила бы с победным визгом, подпрыгивая и потрясая кулачками. Я сделала это! Он мой! Осталось подвести его к черте... Собраться с силами и переступить ее самой. Ленка на моем месте ничуть бы не сомневалась, а вот меня они обуяли, сомнения. Как сблизиться с ним, как обустроить наш сеанс, как не затягивая процесса соблазнить его, да и чем, опыта у меня никакого... Мне бы пару лишних часов для моральной поддержки пересмотреть 'Либертен' с Венсаном Перес или 'Контракт рисовальщика' Гринуэя. Теоретик! Представляется случай применить полученные знания на практике. Ах, если бы Лаура знала, что я собираюсь проделать с моей моделью, не подала бы она в суд за сексуальные домогательства, заручившись поддержкой профсоюза натурщиков?

Само собой работать я больше не могла, мыслями была в своей студии, обдумывала композицию, подбирала акварельную бумагу, кисти, краски. Планшет или этюдник? Вот какие вопросы занимали меня. Решив, что пользы от меня в 'шарашке' сегодня уже не будет, я направилась к Ларисе Анатольевне отпрашиваться. Директор у нас строгая, но мой покаянный вид и заверения в будущей отработке растопили ее ледяное сердце. Домой я примчалась на такси, купив по дороге бутылку вина и любимые Гришкины сигареты, не зря провела время в курительной!

Второй уровень гаражной постройки моих родителей, был приспособлен под художественную студию, спасибо Лауре, настоявшей на передачу мне в вечное пользование помещения в двадцать квадратных метров. Сколько часов я провела здесь, и счастливых и не очень... Когда я вернулась из Германии, стены студии заглушили слезы горечи и отчаяния от предательства близких мне людей, я валялась на диванчике, и с тоской смотрела на этюдник, где кисть отображала мои эмоции. Страшные это были рисунки, темные, беспросветные, время шло, и акварели стали прозрачней, воздушней, невесомей.

Я выбрала акварельную бумагу 'под холст', прикрепила ее к этюднику, подготовила новую палитру, предварительно протерев ячейки мелкой наждачкой, чтобы вода хорошо смачивала их, застелила диванчик, на котором решила расположить модель, шелковым покрывалом алого цвета. Обнаженный Григорий на кровавом шелке... Все готово, осталось дождаться прихода главного героя сегодняшнего вечера.

Я слонялась от стены до стены, поглядывала на часы, выглядывала в арочное окно, посмотреть, не видать ли там милого друга. Может, заблудился, перепутал Кучерский проезд с Ямщицким? Выпила два бокала вина, задумчиво покусывала любимую беличью кисточку, не выдержав напряженного ожидания, спустилась вниз по лестнице, выходящей на внутренний дворик гаражного кооператива, и нос к носу столкнулась с предметом моих грез.

— Гриша! — радостно воскликнула я. — Я думала ты уже не придешь!

— Вот он я. Извини, задержался немного.

— Проходи, нам наверх, — радостно щебетала я, совсем как покупательницы нашей 'шарашки'.

— А что здесь? — поинтересовался он.

— Отцовский гараж. Студия, — здесь я покраснела, — на втором этаже, вход отдельно.

— Хорошо устроилась, — одобрил он, пройдя внутрь и осматривая убранство студии.

Кроме алого диванчика в студии был круглый стол, на котором в художественном беспорядке лежали коробки с красками, наборы кистей и карандашей, губки для смачивания бумаги и разная полезная мелочь, а также старый венский стул около этюдника. Вентилятор, как же без вентилятора! У белой, окрашенной водоэмульсионкой, стены, в рамках за стеклом стояли мои акварели. Григорий заинтересовался, принялся рассматривать, поднимая с пола, и держа в руках на уровне глаз.

— Хочешь вина? — спросила я.

— Спасибо. Хорошие работы, — похвалил он. — Где выставляешься?

— У Маслянникова. Лаура сосватала.

Мою Лауру знала вся наша 'шарашка', ее невозможно не заметить — яркая, громкая, порывистая. И как она выбрала такую профессию, где несколько часов нужно проводить без движения? Это было загадкой. Лаура была знатоком живописи и внушала уважение даже нашей Ларисе Анатольевне, показателем чего являлось приглашение на чашку чая в кабинет директрисы.

— У нас не пыталась? — поинтересовался Григорий, попробовав вина.

— Нет. И не хочу. Неправильно это.

— Может ты и права, — согласился он со мной, поставил бокал на стол и объявил. — Так, времени у меня немного.

— Да, начинаем. Извини, ширмы нет, ты раздевайся, я отвернусь.

— Постой-ка, что за новость?

— Разве я тебе не говорила? — внутренне содрогнулась я, напяливая на лицо идиотскую улыбку. — Мне нужна мужская обнаженная натура.

— Нет, не говорила, — твердо ответил он, прямо глядя мне в глаза.

— Вот память, а тебе что, это важно? — улыбка еще шире, еще идиотичней.

— Деталь не из последних.

— Моя Лаура занимается этим всю жизнь, — прозвучало как 'какая ерунда'.

— Я не профессионал и мне...

— Брось, ты же не девушка, — оборвала я его, собрав в кулак всю свою волю, или он попросту уйдет. — Раздевайся. Хочешь, я выйду?

Он с минуту подумал, подернул бровями, они у него вообще подвижные. Я заметила, что он немного злится на меня за неловкое положение, а отказаться — проявить слабость.

— Отвернись, — наконец сказал он.

Я послушно отвернулась к окну, задернула короткие шторки, и стала вслушиваться в шорохи за спиной. Звякнул брючный ремень, шуршание брюк, глухой стук туфельной подметки, почти неслышный шелест рубашки, а это, ...это трусы.

— Садись на диван, — подсказала, чувствуя, как он переминается с ноги на ногу, — я сейчас подойду.

— Сел, — наигранно бодро отрапортовал Григорий.

Я обернулась, он сидел на диванчике, как первоклассник на уроке, ступни одна на другой, руки на коленях, на бедрах угол алого покрывала.

Потребуется дополнительное освещение, решила я и включила экран. Диванчик оказался в центре светового пятна, шелк заиграл, загорелое тело Георгия выделялось на алом. Я подошла ближе. Странно, когда он раздевался за моей спиной, меня волновала его предстоящая нагота, а теперь нет, я смотрю на него, как художник, мне ясна композиция, и цель моих прикосновений установить наиболее выигрышную позу. Я трогаю его лодыжки, запястья, даю указания, расправляю кровавую тряпицу на его бедрах, едва прикрывая пенис. Он немного смущен моей бесцеремонностью, мурашки покрывают кожу от касания моих рук.

— Тебе холодно? — спросила я.

— Э... нет.

— Расслабься, — посоветовала я, — ты напряжен, будет трудно выдержать сеанс в таком тонусе.

Он попытался.

— Ну, давай уже, рисуй, — взмолился он, когда я в очередной раз поправила положение его стопы.

— Это важно, — объяснила я и усмехнулась, — нетерпеливый какой.

Ну, вроде все. Включила 'Европу-плюс' и встала у чистого листа. Делая набросок, я сосредоточенно молчала, Григорий тоже. Его тело было гармоничным, с правильными пропорциями, рисовать его было большим удовольствием, и я увлеклась. За владение техникой изображения обнаженной натуры мне всегда ставили пять. Таисия Темершина, отличница, лучшая выпускница художественной школы!

Часы, отведенные мне Григорием, закончились, я накинула на этюдник шаль, отвернулась, чтобы позволить ему одеться, то сожалея о своей нерешительности, то хваля себя за неторопливость. И куда он так торопится, если за матерью следит его сестра? Образ сестры милосердия преобразовался в необъятный бюст Памеллы Андерсон... Ух ты, а вот об этом я и не подумала, у него наверняка кто-то есть, ну просто не может не быть!

— Ты на чем приехал? — спросила я.

— Машину бросил в соседнем дворе, — ответил он, заправляя рубашку в брюки.

— На Ямщицком?

— Да, вроде так называется.

— Хочешь вина?

— Нет, я тороплюсь, извини.

12345

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓