| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Гримпенское болото издавна пользовалось дурной славой. Вряд ли найдется хотя бы один вид богопротивной нечисти, какой не встречался бы в этом проклятом месте. Ведьмы, упыри, черти, русалки, кикиморы, вурдалаки... По ночам здесь мерцают жуткие блуждающие огни, то и дело слышится зловещее гуканье, исходящее непонятно откуда, а прошлым летом один смерд видел на краю болота стаю четырехглавых комаров величиной с воробья каждый. А зимой по болоту ползает гигантский червяк василиск, которого никто никогда не видел, ибо этот червяк своим колдовским взглядом все живое то ли испепеляет, то ли обращает в камень. А каждое полнолуние над болотом летает исполинский летающий котел, которого может узреть лишь тот, кто безгрешен либо недавно исповедовался. А особо святой человек, вроде юродивого Дэйви из села Бэкхема, может даже разглядеть ведьм, следующих за означенным нечестивым котлом на волшебных помелах и крылатых свиньях подобно тому, как дворянская свита следует за королем или ярлом. А святой отец Бенедикт Котентинский однажды сражался на этом болоте с самим дьяволом и поимел с того боя чудотворный посох, с которым с тех пор не расстается.
В центре Гримпенского болота есть небольшой остров, на котором ведьмы и черти творят свои колдовские шабаши в соответствии со своим нечестивым расписанием. В положенные ночи руины языческих капищ, тут и там торчащие на том острове, богопротивным образом восстанавливают целостность, и творятся на алтарях зловещие обряды, и льется жертвенная кровь, и творятся ужасы, о которых доброму христианину и помыслить-то страшно, не то что вслух произнести. Ведет к тому острову единственная тропа, узкая и прямая, как полет стрелы. Все знают, что тропа эта была поднята из непролазных топей дьявольской силой. Говорят, где-то еще есть вторая тропа, тайная, она поднимается из топей особым заклинанием и другим заклинанием опускается обратно в топи. Еще говорят, что когда Бенедикт Конентинский сражался с дьяволом и победил, тот избег возмездия, скрывшись этой самой тайной тропой.
Деморализованные остатки армии Локлиров собрались у края болота, у начала тропы, не той, которая тайная, а той, которая прямая. Благородные властители держали совет, а безродные кнехты ждали решения, и по ним было видно, что если решение окажется кнехтам не по душе, то армия разбредется кто куда, ибо добродетель лояльности они на гульфике вертели. В самом деле, какая, в жопу, добродетель лояльности, когда эти блядские лучники с бесконечным запасом стрел вот-вот всех перестреляют к хуям, как куропаток на охоте!
Барон Эйри так и сказал:
— Выбор перед нами стоит такой: либо лишиться малой доли чести, капитулировав перед превосходящим противником, либо лишиться жизни и бессмертной души в богопротивном болоте, из коего нет выхода!
Юный Мелвин Локлир выслушал эти слова, нахмурился и ответил так:
— Ты ошибся, почтенный барон, притом дважды. Во-первых, выбор стоит не перед тобой, а передо мной, ибо старший по родословию здесь я, второй — мой брат Робин, а ты только третий. А во-вторых, никакого паникерства я здесь не потерплю. Я преклоню колени и помолюсь, и каждый, в чьих жилах течет не ослиная моча, но благородная кровь, пусть молится вместе со мной! Ибо не оставит господь уповающих и посрамлену быть князю тьмы отныне и вовеки веков! На колени, братья!
Барон Эйри восхищенно покачал головой и пробормотал себе под нос:
— Вот, бля, пацаненок дает! Казалось, только вчера еще под стол пешком ходил!
Несмотря на свой юный возраст, братья Локлиры были весьма выдающимися личностями. Восемнадцатилетний Мелвин был высок, белокур и красив лицом, но не слишком красив телом, ибо излишне упитан. Мечом Мелвин владел посредственно, но лучником был превосходным и стал бы первым лучником королевства, не будь высокорожденному рыцарю западло принимать участие в соревнованиях йоменов. Также Мелвин прекрасно метал ножи, и на этом перечень его благородных умений исчерпывался.
По характеру Мелвин был тверд, целеустремлен и невозмутим — редкостный набор качеств для восемнадцатилетнего дворянина. Говорят, что никто не видел виконта Мелвина в неудержимом гневе либо любом другом сильном чувстве. Отец Бенедикт одно время учил Мелвина закону божьему, но затем перестал, мотивировав свое решение так:
— Осмелюсь указать вашему высочеству, что ваш благородный сын в настоящее время бесстрастен и благочестив в меру. Но дальнейшее его обучение приведет к тому, что означенные качества станут выражены неумеренно. А это недопустимо.
Сэр Кларк выслушал эти слова, какое-то время уяснял смысл произнесенного, а уяснив, изрек следующее:
— Вы правы, святой отец, ученый хер в моей семье неуместен. Одобряю ваше решение, учите лучше Робина.
Робин Локлир, младший сын почтенного ярла, был совсем непохож на своего старшего брата — низкорослый, черноволосый, ловкий и быстрый, как мифическая пантера, возбудимый, как хорек, и не знающий меры ни в гневе, ни в любви. В свои шестнадцать лет сэр Робин трижды переболел триппером и еще трижды господь уберегал его от более серьезных увечий. В первый раз господь уберег его, когда он навернулся с сорокафутового дерева, на которое сдуру забрался, сам слезть не смог, а просить помощи постеснялся. Второй раз — когда копыто боевого коня ободрало ему кожу на лбу. Третий раз — когда он нырнул в незнакомом месте, а потом в том же месте нырнул оруженосец и расшиб насмерть голову об корягу. Потом кнехты облазили злополучную корягу со всех сторон, и стало ясно, что юный виконт умудрился избежать злополучной гибели не иначе, как божьим чудом.
Среди привилегированных слуг и дворянской молодежи ходил слух, что истинным отцом Робина является не сэр Кларк Локлир, а то ли неведомый любовник его покойной матушки, то ли сам Сатана. Дескать, не от родовой горячки померла леди Хитер, упокой господь ее душу, совсем не от родовой горячки. Но этот слух считался клеветническим, и всерьез его воспринимают только самые дремучие смерды, да еще некоторые юродивые. Помнится, сэр Кларк одного бродягу однажды повесил как раз за этот самый слух. Или не повесил, а четвертовал... да кому какое дело!
Но достаточно пересказывать предания глубокой старины, вернемся к текущему моменту, тем более что молебен уже закончился, рыцари и кнехты отряхивают запачканные колени, кряхтят, хмыкают, бросают украдкой испытующие взгляды друг на друга... что-то будет...
Робин Локлир подошел к старшему брату, встал напротив, упер левую руку в бок, правую положил на эфес меча, гордо выпрямился и сказал:
— Ну что, брат, покажем злоебучим коммунарам, какого цвета у них кишки?
Здесь следует пояснить, что зловредный узурпатор Роберт в некоторых своих указах называл насаждаемый стиль правления эзотерическим словом "коммунизм", а своих последователей — коммунарами, при этом сами коммунары считали это прозвище хвалебным, а их противники — позорным.
Мелвин отрицательно покачал головой и сказал ровно и бесстрастно:
— Нет, брат, господь повелел мне иное. Мы войдем по тропе в сердце болот, и положимся на волю провидения. Ибо господь открыл мне, что не оставит нас в беде.
Свое мнение о божьей воле Робин выразил в столь циничной и богохульной форме, что перекосило даже ко всему привыкших баронов. Сэр Макфаул украдкой перекрестился, Робин заметил этот жест и передразнил его. Но во всеуслышание ничего говорить не стал, пощадил дворянскую честь вассала.
— Господь не оставит нас! — провозгласил Мелвин. — А кто со мной не согласен, пусть валит к дьяволу!
С этими словами Мелвин решительно зашагал по тропе, ведущей в проклятое место. Некоторое время он шагал один, затем Робин закричал:
— Погоди, брат! Я верю в бога и в тебя! Я с тобой!
И устремился следом.
Позже, когда они добрались до острова, и барон Эйри построил кнехтов и рассчитал по порядку, маловеров насчиталось много больше, чем тех, кто нашел в себе силы сохранить добродетель лояльности до конца. Даже из рыцарей дезертировали почти все, всего-то осталось четырнадцать человек, не считая братьев-предводителей. Шестнадцать рыцарей и пятьдесят с чем-то кнехтов — рожки да ножки остались от великой армии. Воистину богомерзкий Плант служит дьяволу!
Когда стало ясно, что отставшие подтянулись все и новых не будет, Мелвин повелел рыть поперек тропы траншею.
— Какого хера? — изумился Робин. — Ты что, брат, совсем без баб одурел?
Тогда Мелвин построил воинов и рассказал перед строем сагу про короля Леонида и триста греческих викингов. Кнехты воодушевились и принялись рыть траншею, а рыцари занялись обустройством лагеря. А Робин Локлир пошел отлить в болото.
Когда он вернулся, он выглядел не то чтобы испуганным, но сильно настороженным. Отозвал старшего брата в сторону и поведал следующее:
— Приколись, Мел, там над болотом такая херня летает, как корова насрала, только железная. Пойдем, позырим! Только тихо, а то пацаны напугаются.
Вскоре Мелвин узрел неведомую херню и сообщил брату, что это вовсе не неведомая херня, а летающая тарелка, и что если бы братец давал себе труд читать не только куртуазную похабщину, но также ученые книги и пергаменты...
— Да ты заебал мозги конопатить, — перебил его Робин. — Скажи просто и ясно: что за поебень порхает в воздухе? От бога она, от дьявола или просто явление природы?
Мелвин упрекнул брата, что тот утратил спокойствие и изъясняется подобно презренному разбойнику. Робин рассмеялся и заявил, что он и есть разбойник, ибо если кто обитает в дремучем лесу или, скажем, на болоте, и не имеет имущества, отличного от оружия, и никаких планов, кроме как пустить его в дело, то данный индивидуум настолько сходен с идеалистическим представлением о разбойнике, что, согласно Платону...
Робин не довел свою мысль до конца, потому что Мелвин его перебил, покрыв непристойной бранью. Похоже, старший брат немного обиделся.
Следует пояснить, что Робин Локлир был не настолько глуп, груб и неотесан, каким любил представать перед малознакомыми дворянами. Робин бегло читал на родном языке и на латыни, неплохо ориентировался в священном писании и трудах античных философов. Но он не любил показывать людям свой ум и хорошие манеры, напротив, он любил выставлять себя глупым и злобным, он говорил, что от этого его прет. Обычные люди стремятся показывать себя лучше, чем они есть, но бывают и другие люди, стремящиеся к прямо противоположному. Одним их таких людей был Робин. Если бы он жил на тысячу лет позже и в другой вселенной, он бы называл себя панком, но Робин жил там, где жил, и не знал этого слова.
Так вот, панковская сущность младшего брата изрядно бесила Мелвина, и Робин этим пользовался. Его от этого перло.
— Короче, брат! — сказал Робин, когда устал препираться насчет того, как пристойно выражаться юному виконту, а как непристойно. — Эта летающая херовина — не то ли самое, что тебе господь обещал?
Мелвин злобно зыркнул на Робина, как всегда делал, когда тот начинал богохульствовать. Затем задумался, обмозговывая вопрос. Обмозговав, сказал:
— Хер его знает.
— Может, стрелой пульнуть? — предложил Робин.
— Не поможет, — покачал головой Мелвин. — У этих херовин шкура толстая, ни из лука, ни из арбалета не пробить. Говорят, из скорпиона можно.
— Почему так думаешь? — заинтересовался Робин.
— Какой-то хер однажды пульнул, — объяснил Мелвин. — Но промахнулся.
Робин огляделся. Вот эту осинку можно пустить на рога, а лафет... Да в бога душу мать!
— Не богохульствуй, — строго сказал Мелвин. — Хочешь ругаться — ругайся, как нормальные люди: хуй, пизда и все такое... А высшие силы всуе не поминай!
— Извини, — сказал Робин. — Просто я сначала подумал, что на этом острове можно построить скорпиона, а потом подумал, что пока кнехты будут его строить, эта летающая херня сто раз уже успеет улететь. Слушай, брат, а молитва ее берет?
— Вроде нет, — ответил Мелвин. — Хотя попробовать не помешает.
— Я тоже попробую, — сказал Робин.
Они преклонили колени и стали молиться. Через какое-то время неведомая херня щелкнула и заговорила человеческим голосом, а вернее, двумя разными голосами, как бы беседующими между собой.
— Ты не прав, Алик, — сказал первый голос. — Аборигены молятся не нам, но своему монотеистическому богу, а то, что они кланяются в нашу сторону — случайное совпадение.
— Ты слишком прямолинеен, Максим, — возразил ему второй голос. — Шуток не понимаешь, мечтать не любишь, имитатор испытать не позволяешь.
— Я не позволю испытывать имитатор без санкции товарища Вандерхузе, — решительно заявил первый голос. — Особенно тебе.
— Почему особенно мне? — печально поинтересовался первый голос.
— Потому что ты малек, — ответил второй.
— Это кто там пиздит? — спросил Робин. — Ангелы?
Мелвин непонимающе уставился на брата. Робин решил пояснить свою мысль:
— Ну, тот мудак, который узурпатор, когда еще не узурпировал, как-то пиздел на одном пиру про одного ангела, которого зовут Максим Посессор или как-то похоже...
— Это кто малек?! — воскликнул первый голос. — Слышишь, о чем эти феодалы толкуют? Они тебя рассекретили! Ты у них в легенды вошел! А все малек, малек... Пойду, отправлю телеграмму товарищу Горбовскому...
— Погоди, — прервал его второй голос, звучавший теперь гораздо менее уверенно. — Горбовский — он же тогда... того...
— Я могу забыть, что услышал, — сказал первый голос. — После успешного испытания я буду горд и счастлив, и в таком состоянии немудрено забыть какую-нибудь незначительную мелочь...
— Это будет не незначительная мелочь! — возмутился второй голос.
— Тогда пойду отправлять телеграмму, — сказал первый голос.
— Ладно, убедил, — сказал второй голос. — Погоди... Почему они упомянули мое имя? Малек бестолковый! Громкую связь включил! Вот я тебя...
Что-то щелкнуло, голоса утихли. Мелвин потряс головой, отгоняя наваждение. Робин последовал его примеру.
— Кто это были? — спросил Робин через минуту.
— Хер их знает, — ответил Мелвин. — Давай дальше молиться.
— Давай, — согласился Робин. — Слушай, а мне понравилось здесь молиться! Так интересно...
— Цыц, — оборвал его Мелвин.
Робин заткнулся и стал молиться.
Они молились минут пять, затем в болоте что-то громко плюмкнуло и забухтело, словно хряк с разбегу влетел в лужу и теперь укладывается спать.
— Кикимора, что ли? — забеспокоился Робин.
— В штанах у тебя кикимора, — ответил ему Мелвин. — Какая, блядь, кикимора, когда два рыцаря уже битых полчаса богу молятся?! Башкой думай, мудило!
— Извини, — сказал Робин. — А кто там возится, если не кикимора? Боязно мне.
Мелвин посоветовал брату уповать на господа, а сам сунул руку за спину и проверил, легко ли выходит из ножен метательный нож. Робин встал с колен и положил руку на эфес меча.
— Хуясе! — воскликнул он вдруг. — Там девка! По-моему, все же кикимора.
Мелвин тоже встал с колен и тоже положил руку на рукоять меча.
— А может, и кикимора, — пробормотал он.
Из болотной тины на твердую землю острова выбралась девка неописуемой красоты. Будь сейчас на месте братьев Локлиров профессиональный художник, он бы отметил, что облик этой девки не имеет ни одной особенной черты наподобие чрезмерно длинного носа или излишне густых бровей, но каждая ее черта занимает среднее положение в диапазоне допустимых значений, и все ее черты удивительно соразмерны друг другу, и из-за этого вся девка в целом невероятно, непредставимо прекрасна. При этом ничего запоминающегося в ее облике нет, она представляет собой как бы усредненный портрет типовой девки восемнадцати лет отроду. Но братья Локлиры не были профессиональными художниками и ничего вышеизложенного не поняли.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
