Архканцлер империи. Начало (авторская редакция)

О той жизни, которой больше не будет. О той жизни, которой я был доволен! Меня выдернули из нее без разрешения и спроса. Как выдергивают из грядки созревший овощ.

Белек молчал, кашлял — давал мне время опомниться, осмотреться. Зыркал, правда, исподлобья не слишком дружелюбно, и этот его взгляд мне категорически не нравился. Не хлебом с солью меня встречали, отнюдь.

А я морщился — в виски стреляло. Тошнить, правда, стало намного меньше, и головокружение, как будто, почти улеглось.

Быстро же я восстанавливаюсь.

Дощатый скрипучий пол. Кровать заключена в полукольцо из кое-как накарябанных на этом полу знаков. Они напоминают зловещих паучат. Каждый, кто играл в какую-нибудь фэнтези-рпг типа "Дьябло" легко отнесет эти знаки к разряду каббалистических. Оккультные символы, стало быть. Ну а Белек, следуя логике — маг, ведун и чародей, и все такое прочее. Значит, и мир, в который меня угораздило... наполнен магией.

Повезло мне, однако. Прямо не знаю, как радоваться. Я еще потоптался на холодном полу, затем плюнул на стыд и, отбросив покрывало, как следует осмотрел тело Арана Торнхелла.

Честно говоря, могло быть и хуже. Герцог несомненно следил за собой достаточно хорошо. Выглядел он поджарым, как волк. Кожа, кости, сухие мышцы. Тонкие длинные пальцы и сильные запястья фехтовальщика, и при этом весьма развитые плечи. Физиономия, конечно, доверия не внушает, особенно эти глаза сексуального маньяка, но — могло быть куда хуже. На лице целый набор шрамов. Это я знаю, это я читал: все профессиональные фехтовальщики разгуливают с такими шрамами. На торсе тоже парочка давних ран. Бурная жизнь у меня была, ну, не у меня, у бывшего владельца тела.

Плюнув на головокружение, я подпрыгнул, присел, встал и воздел руки над головой. Суставы не хрустят и не отзываются болью. Отлично. Еще десяток приседаний. Никакой аритмии. Сердце отлично справляется с нагрузкой. Ну, Торнхелл, хоть и пьет, по крайней мере, не алкаш. Это внушает оптимизм.

Зрение, кажется, стопроцентное, и это замечательно.

Ногти обкусаны, на большом пальце ранка от заусенца. Живот плоский. Взгляд дерзкий. Ну, повезло так повезло.

Старик — живые мощи, нетерпеливо закашлялся в платок. Запавшие, по-распутински пронзительные глаза взглянули на меня нетерпеливо — мол, ну что, насмотрелся? Восковую кожу лица заливала бледность. Покачиваясь, он отошел к двери, где находилось кресло с высокой спинкой, и уселся, откинув голову, облегченно прикрыв глаза.

Я прошлепал к окну, посмотрелся в мутные стекла, и, открыв створку до конца, обнаружил, что из распахнутого окна соседнего дома на меня без особого интереса взирает женщина. Дом был бревенчатый, трехэтажный, женщина — пожилая и седовласая. Вид голого мужчины не вызвал у нее ничего, кроме чуть заметного пожатия плечами. Привыкли тут к такому, очевидно.

Я захлопнул окно и начал одеваться. Легкая тошнота не отпускала. Виски, правда, почти перестало ломить. Подштанники алого цвета с завязками, надо же... Заштопанные рейтузы. Рубаха нижняя, серая, рубаха верхняя, опять же алая. Тело действовало само, рефлексы и кое-какие не прямые воспоминания господина Арана Торнхелла остались при мне. Интересно, а шпагой я смогу управляться с прежней ловкостью? На скрипке не умею, ладно, так и быть, но ведь шпага — оружие самого Торнхелла. Значит?

Я медленно извлек из ножен иссиня-стальной клинок. Повертел увесистую железяку, сделал несколько выпадов, впрочем, осторожно, чтобы не зацепить потолок и мебель. Поиграл острием в воздухе. Кажется... Кажется, кое-что я умею. И не железяка это уже — осиное жало. Пчела, раз укусив, оставляет жало в ране противника и умирает, а оса... Вот этой самой осой я вдруг себя ощутил.

Впрочем, как оказалось затем, ощущение было ложным.

Ладно, хватит пока баловаться. Я аккуратно сунул осиное жало обратно, чай, не Бильбо, да и пауков с гоблинами поблизости не наблюдается.

— Где я?

Белек разлепил набрякшие веки и кашлянул.

— На окраине Санкструма.

— Санкструм — это страна?

— Империя Санкструм, величайшая в мире!

— Так... А я на ее окраине. Есть у окраины имя?

— Провинция Гарь. Город именем Выселки. Соседствует с городом Седло. Вокруг них села — Малые Вошки, Северные Чухи, Красная Гарь, Большие Вошки, Северные Малые Чухи, Зеленая Агара, Рыбьи Потроха... — Он сделал передышку, а я в это время подумал, что названия тут не слишком отличаются от названий деревень в моих родных краях.

— Но перечисление это мало что скажет тебе. Позднее ты получишь карту Санкструма и сопредельных земель. Тебе нужна она будет. Вижу я — ты уже готов меня выслушать?

В поясной кожаной сумке герцога отыскался кошелек — бархатный, потертый. Там жидко звякало. Бумажные деньги здесь, очевидно, не в ходу, как и многое, многое другое. А у самого Торнхелла не в ходу золото, пожалуй, только медь и серебрушки. Нищеброд как он есть.

Я проверил кошелек — так и оказалось. Среди позеленевшей меди блеснули две серебряные монетки. Небогато.

Я встал и пристегнул сумку к вытертому, будто его в голодный год зубами терзали, поясу, подобрал шпагу и бросил на кровать.

— Я готов задавать вопросы, Белек. И хочу получить ответы. Потом я решу, что делать. С тобой, с собой и с Санкструмом.

3.

Белек всплеснул руками, задрал подбородок, метнул сверкающую молнию из глаз. Он был удивлен — привык, что слушают его в благоговейном молчании.

Но не на того напал.

Марионеткой я не буду, и перчаточной куклой, которой управляют через задницу — тем более.

— Я понимаю так, меня призвали сюда с определенной целью?

Белек кивнул, удостоив меня взгляда исподлобья. Он рассердился, считал, видимо, что я буду более... покладист, начну внимать его речам в благоговенье, а может, еще и кланяться стану.

— Ты истинно разумеешь... — он сделал паузу, — Андрей. И более я не назову тебя твоим истинным именем. Ты — Аран Торнхелл. И будешь им, коли захочешь жить в Санкструме достойно и богато.

О как.

Я прошелся по комнате, время от времени зыркая на Белека.

— Кто же не хочет жить достойно и богато? Но, конечно, для этого придется постараться, верно смекаю?

Он кивнул.

— Работа тебе предстоит трудная. Да и времена сейчас лихие.

— А когда и где они были легкие? — Я чуть не прибавил — "папаша". И хорошо, что не прибавил, на "папашу" этот седовласый Саруман мог бы серьезно обидеться. Человек же он был, мягко говоря, непростой, и вызывать в нем чрезмерную враждебность, не вызнав все расклады, пока не стоило.

Белек нахохлился, покашлял в платок и сказал:

— В случае удачи, Торнхелл, богатство и слава станут твоими постоянными спутниками!

В случае удачи? Хм-м... Ну, постепенно перейдем и к подводным камням, узнаем, какие препятствия растут у меня на пути. Но что-то не нравится мне твой голос, Белек, не нравится. Ты от меня скрываешь какую-то штуку, которую и под пытками не захочешь открыть.

— Золото, женщины, изысканнейшие вина никогда не иссякнут!

— Богатство и слава меня мало интересуют. Женщины... ну, может быть... Вино — "Шато-бормото" и прочие напитки? Этого добра сейчас везде навалом. Кстати, а коньяк у вас есть?.. Это риторический вопрос. Так вот, Белек, меня интересует, прежде всего, интересная работа. Трудностей я не боюсь, я от них заряжаюсь. — Я поймал себя на том, что шпарю с Белеком на чужом языке, как на своем родном. Белек, очевидно, вложил в меня знание местной речи, или каким-то образом сохранил это знание для меня в беспамятной голове Торнхелла. Это внушало. А вместо "заряжаться", слова, которого не было в местном лексиконе, я, на самом деле, произнес "расти".

Из-под кровати выглядывала пара коротких кожаных митенок — перчаток с обрезанными пальцами, как у наших байкеров. Я поднял их и надел, — сели митенки идеально, правая была протерта на стороне ладони. Это, понятное дело, перчатки для фехтования, и, если по потертости судить, Торнхелл, как бы сказать без скабрезностей, часто упражнял свою правую руку. Возможно, был завзятым бретером, обычным или из тех, кого можно нанять драться за себя на дуэли. Не люблю я это бестолковое насилие в благородном стиле, всегда проще договориться — если оппонент, конечно, поражен разумом.

— Давайте подробности. Что за работа?

— Спаси Санкструм!

Много эмоций, мало информации.

— Дела настолько плохи?

— Страна погибает! Злодеи! Скоро начнут растаскивать великую империю по кусочкам! Ты должен помешать им.

В моей голове все еще гуляли шмели. Я сел на кровать, посмотрел на Белека — тот снова кашлял в свой платок.

— О, хм. Да вы патриот. Еще раз и медленно: какая работа мне предстоит?

— Не далее чем две недели назад, герцог Аран Торнхелл был избран архканцлером Санкструма.

Рациональная часть меня сделала еще одну попытку ужаснуться творящимся делам, но это был последний спазм, так сказать. Я стянул перчатки и бросил на кровать. Посмотрел на правую ладонь: мозоли на ней были от шпажной рукояти. Даже не хочется узнавать, скольких отправила к праотцам эта рука. Не люблю я насилие. Я вообще не приспособлен к насилию и войне, и не люблю драться, хотя и владею навыками бокса. И угораздило же меня попасть в тело бретера!

— Уже теплее. Значит, я, то есть Торнхелл, теперь облечен властью. А кто надо мной?

— Сейчас никого! Раньше... Сорок лет Санкструмом правит император Экверис Растар, двенадцатый в династии Растаров. Он погряз в разврате, пьянстве и азартных играх еще в молодости... — Белек заперхал, сплюнул в платок кровавый сгусток. — Сейчас ему восемьдесят пять и разум его окончательно помутился, но бразды правления Империей он потерял, еще когда был в полном рассудке.

— Позвольте ремарку: он упражнялся в разврате и азартных играх с такой страстью, что вел государственные дела спустя рукава, и с каждым годом они становились все хуже, а сейчас окончательно прокисли.

— Так есть! И ныне дела очень плохи. Очень плохи!

Ну, здесь он меня не удивил. Если взглянуть на историю монархов Земли, легко можно заметить, что на одного креативного гения в короне приходилось штук десять бездарей, развратников и прочего дурачья, которые пускали под откос все, до чего могли дотянуться.

— Наследников короны, что вышли из его чресл, множество, но ни один не обладает даром править страною так, чтобы спасти ее. Они ленивы, глупы безмерно, сладострастны, и не хотят вникать в насущные заботы государства. А некоторые, напротив, ждут момента, чтобы оторвать от Санкструма кусок!

— О боже мой, да скажите проще — он настрогал таких же бездарей. Яблочко от яблони...

— Так есть!

— Но император жив?

— Так есть! Он обеспамятел, но все еще на троне — и так будет по закону до последнего его вдоха.

— Значит, он — верховная власть Санкструма?

Белек поднял когтистый палец, покачал им в воздухе.

— Уже нет!

— Поясните.

— В тяжкую годину Коронный совет, состоящий из первых лиц империи Санкструм, может назначить архканцлера сроком на два года. Сие есть древний договор между вельможами Санкструма и имперской династией Растаров.

— Механизм самосохранения империи, — я кивнул. — На случай, если очередной долбодятел... хм, император со временем наломает таких дров, что без резьбы по живому не обойтись... И какие у архканцлера полномочия?

В Древнем Риме сенат выбирал диктатора с максимальными полномочиями — правда, всего на шесть месяцев, чтобы власть не стукнула в голову. А тут — целых два года. Или — всего два. Это как посмотреть. Для долгоиграющих преобразований этого мало, конечно. Хотя — все зависит от таланта преобразователя. С другой стороны, всегда можно, как в том анекдоте про мужика, которого спросили, чтобы он стал делать, если бы стал царем, "украсть сто рублей и сбежать", сумму, правда, можно увеличить до бесконечности.

Белек открыт рот для ответа, но длительный приступ кашля заставил его буквально согнуться в кресле. Говорил он затем, то и дело поднося окровавленный платок ко рту:

— Твоя власть абсолютна и исключительна и дается она только в случаях исключительных! Не пытайся насмехаться над нею. Ты сможешь карать и миловать кого угодно. Кого угодно, запомни это, Торнхелл! Запомни крепко, но не смей впадать в злоупотребление! Тебе неподвластен лишь Император. Даже ближайшего его родича, члена августейшей фамилии, ты вправе засудить, прознав о его измене интересам Санкструма... — Он сделал паузу, и я понял, что тут есть не одна и не две закавыки. Ну, это-то как раз неудивительно: судить членов королевского дома во все времена и во всех странах было делом нелегким.

— Император может сместить меня раньше срока?

— Исключено, Торнхелл! Сие есть древний договор между вельможами Санкструма и имперской династией Ра...

— Я понял, понял, Белек, не стоит повторять. Значит, два года абсолютной власти? То есть — почти абсолютной, угу?

— Твое слово станет законом. Коронный совет обязан утверждать твои указы. Ты не смеешь распускать Коронный совет или пытаться злоумышлять против власти императора или поступать так, чтобы твои действия разрушили Империю. — Белек говорил быстро, он будто боялся не успеть, стремился донести до меня основную информацию. — Однако ты вправе казнить членов Коронного совета за доказанное предательство или же работу против Империи, или любого другого подданного Империи — человека либо нелюдя. Такова твоя власть. Коронный совет не может тебя сместить. Тебя назначил сам Император. Подписанный его рукою указ о твоем назначении лежит под хрустальной полусферой в храме Ашара, и ты должен взять его в руки не позднее, чем через две недели!

Он тяжело, с мокрыми всхлипами, задышал, снова прокашлялся в платок. Мне не понравился его взгляд — мутный, стекленеющий. И очень не понравилось то, что он сообщил. Империя за сорок лет бездарного правления Эквериса Растара, очевидно, погрязла в сильнейшей коррупции, говоря вульгарным языком — мне предстояло разгребать говны такого масштаба, в сравнении с которыми Авгиевы конюшни Геракла показались бы детской забавой. Может, и впрямь — вступить в должность, украсть несколько больше, чем сто рублей, и сбежать? С деньгами можно неплохо устроиться везде, даже в средневековом государстве. Только эти зубные врачи, чтоб им пусто было...

— А что случится через два года?

— Твой мандат истечет и Коронный совет спросит с тебя за все, что ты сделал.

Это звучало как неизбежный приговор к смерти. Если я возьмусь за дело, через два года мне неизбежно и безусловно отрубят голову — причем на законных основаниях.

4.

Ситуация сложилась занятная. Белек сказал, что обратно мне хода нет, и я, почему-то, ему верил. А рабочее место здесь, в этом мире, меня уже ждет, только напоминает оно электрический стул, на котором я буду поджариваться два года с особой изощренностью.

Если я не сбегу, конечно, но когда это я бегал от трудностей? Не бегал я от них никогда. Любой вызов для моих профессиональных способностей — как красная тряпка для быка: я кидаюсь вперед, только пыль летит из-под копыт.