Заложник пророчества

-Отклоняется, Главный Колдун Визенгамота. Согласно основной поправке о применении сыворотки правды я имею право остановить процесс. Всё, что нужно, мы уже выяснили, и доверять зелью больше не можем.

Дамблдор пытается что-то сказать, но Амелия Боунс снова его прерывает:

-Альбус, подсудимый пытается с ней бороться! Мастер Булмал, дайте ему уже антидот!

Как бы она не крепилась, даже в таком состоянии я слышу в её голосе панические нотки. Ещё бы: такое сильное ментальное зелье не может не затронуть функции головного мозга. Моя борьба вызывает цепную реакцию, а если вспомнить, о каких тонких материях идёт речь — это может стоить мне рассудка. Организм оказывается в стрессовой ситуации, что в моём случае наверняка приведёт к интоксикации и отмиранию нервных окончаний. Да где этот чертов антидот?! Не хочу присоединяться к Логботтомам и Локонсу и стать мишенью для глупых шуток слизеринцев. Дети бывают жестоки, и я до сих пор помню улыбки маленьких подонков, когда они рассказывали про безумную Беллу. Хорошо хоть угроза отработок подействовала. А может, совести хватило даже у беловолосой размазни? Интересно, что бы случилось, если бы он такое ляпнул при Невилле? На самом деле, к последнему я не испытывал никакой симпатии. Скорее — наоборот: толстый и неуклюжий, да ещё и посредственный студент, Лонгботтом вызывал самое худшее из всех чувств — жалость.

Рядом со мной прозвучало одно из самых распространённых в волшебном мире ругательств — что-то там связанное с Мерлином. Не будь всё столь плачевно, я бы наверняка подсказал пару крепких словечек, но — увы: крепкая хватка какого-то аврора, который пытался разжать мои челюсти, к этому не располагала. Возможно, это защитная реакция или последствия борьбы с зельем, но меня ситуация крайне забавляла. Следователь Люмосом подсвечивает Мастеру зелий, а тот пытается рассмотреть мою реакцию на яркий свет. Быстро промелькнула мысль о мочевом пузыре. Брезгливость на лице аврора подтвердила мои опасения : разжимая мне челюсти, он прошептал что-то вроде "щенок". Антидот обжёг мой пищевод — и в желудке разорвалась бомба. Уже теряя сознание, я услышал голос Волдеморта:

'Не думай, что мы в расчёте, Поттер'.

Чёртова мразь считала, что упрячет меня в Ад. Однако лучше бы ублюдок вспомнил памятный Хэллоуин: это не первый раз, когда он ошибался на мой счёт.

* * *

Мрачные, покрытые вечной изморозью стены, выложенные из грубо обработанного камня — первое, что я вижу после ухода дементора. Тело ужасно болит, и мне становится интересно: похоже это на ломку наркомана? Если да, то я, кажется, подсел на эти грёбаные процедуры. Как иначе объяснить мою пассивность? Ведь вместо меня все эти 'прелести жизни' мог испытывать кусочек Тома в моей голове. Даже слова 'так надо', 'не раскрывайся' и 'всё правильно' — весьма слабое утешение. По опыту знаю — только на то, чтобы встать, уйдёт минут десять. Вместо этого вытягиваю ноги и пытаюсь принять более удобное положение. Опыт приходит с практикой: очнувшись на кровати, лишний раз в этом убеждаюсь. Раньше я приходил в себя в основном на полу. Никогда не купался в роскоши: чулан под лестницей, сиротский приют, где нас старались воспитывать в строгости, общие спальни в Хогвартсе — везде царила довольно аскетичная обстановка. Но не думал, что паду так низко: мешанину из пуха и сена, затянутую в грубую ткань, стану называть кроватью.

Память вновь подкинула одно из моих самых паршивых воспоминаний. Передо мной зал суда, Дамблдор пытается пояснить мой ответ, раздаётся горестный вой Сириуса, а следователь сливает моё признание в Омут памяти. Смешно, но я так и не узнал цвет его глаз. Волдеморт прочно посадил в моей голове маяк, раз спустя столько времени я все ещё задумываюсь об этом. Был ли обморок его прощальным подарком или это реакция на мое сопротивление — неважно. Кстати, судя по словам министерского врача, я провёл без сознания четверо суток. Пока блуждал где-то на задворках собственного разума — даже не заметил, что прошло столько времени.

Когда я только делал первые шаги в искусстве защиты разума, мне показалось странным, что автор книги сразу отказался от вводной лекции на тему "Моё сознание". Каждый человек воспринимает собственное 'я' по своему, и пытаться объяснить ему то, о чём он понятия не имеет — напрасно переводить страницы. Таков был примерный смысл той главы. И только валяясь в министерском госпитале, я его понял.

Как можно рассказать о целой Вселенной своего 'я'? Как можно написать о целых созвездиях моих воспоминаний? Чтобы передать все тонкости внутреннего мира человека — язык слишком несовершенен. Первое время меня не покидало ощущение, что всё это я когда-то знал. Словно всё это уже было, но по неведомым причинам оказалось забыто. Огромный мир, который можно сжать в руке... нечто сильное и могучее — и в тоже время тонкое как мыльный пузырь. Целая Вселенная размером с атом. Чёрт возьми, такое рассказать действительно сложно! Попробуйте объяснить человеку, почему вода мокрая. Недаром говорят — сложнее всего объяснять очевидное.

В зале суда меня мучил вопрос, как Волдеморт сумел проникнуть в мой разум, чтобы контролировать моё тело. Здесь я не задумывался ни о чём, однако ответ нашёл. Проводя аналогию со Вселенной, кусок Тома — это моя личная чёрная дыра. Абсолютная тьма, которая поглощает мои фотоны. По сравнению с этой тварью, посягнувшей на самое святое — душу, вампир, присосавшийся к жертве — ничто. Осколок Волдеморта — это нечто настолько чуждое, что даже кучка дерьма в райском саду — и та выглядит гораздо гармоничней. Когда я начинаю приближаться к этой мерзости, мои инстинкты вопят, что надо держаться отсюда подальше. Но я всё-таки продолжаю — желание уничтожить Это притупляет страх. Чувствую себя грязным: куда там помоям — меня облили чем-то гораздо хуже. Но в "шаге" от цели меня откидывало на исходную позицию — и так каждый раз. От тёмной сущности, пожиравшей мой Космос, я бежал как дикий зверь от огня. На ум приходит ложка дёгтя в бочке с мёдом. Пытаясь поглотить Это, я, возможно, рискую оказаться в похожей ситуации.

После того, как я пришёл в себя, моей идеей фикс стало избавиться от Тома. Нет — ни того, который воскрес на кладбище, а того, кто 'сидит' во мне. Чёртов псих неплохо прикрыл тылы. Теперь я знаю, каким образом он победил смерть. Догадавшись о крестраже, Риддл занял моё тело и отправил меня в Азкабан. Убрал конкурента, а заодно обезопасил кусочек своей души. Шах и мат. Его логика ясна: в случае смерти очередного гомункула спятивший в тюрьме я вряд ли смогу отбить своё тело. Неприятно, конечно, но я для него — всего лишь туша, которую Волдеморт положил в магический морозильник.

Кстати, про морозильник я нисколько не шутил: первая моя ассоциация со словом 'Азкабан' — холод. И только потом — ночь: тут всегда темно, и если убрать со стен факелы, к сумасшедшим присоединились бы даже авроры-охранники. Порой дементоры забываются, и на короткое мгновение я могу ощутить чары Патронуса. Если учесть, что эти монстры разумны, таким способом они наверняка пытаются привлечь к себе внимание. А может, хотят произвести впечатление на подружку? Задумываюсь, есть ли среди них так называемый слабый пол. Репродуктивные функции дементоров меня интересуют мало, а вот туман — явный признак брачных игр. И это наводит на мысль, чем они тут постоянно занимаются. Припоминаю, что последний страж Азкабана, с которым мне 'посчастливилось' познакомиться, оказался поменьше остальных. Может, долгая экзекуция — это проявление симпатии? Нет уж, подруга — на такие эксперименты я не готов, хотя тут наверняка найдётся парочка психов, которым я с радостью уступлю своё место. Глупости, конечно, но самок дементоров никто не видел. Так ведь и похвастаться, что видел гоблинш, тоже никто не может. Задайте этот вопрос персоналу Гринготтса — а потом постарайтесь выжить, чтобы передать ответ. Лекции профессора Бинса довольно прозрачно намекали, что тогда случится. Для гоблинов даже намёк на однополую связь — одно из самых страшных оскорблений, и об этом должен знать любой клиент магического банка.

Похоже, я потихоньку схожу с ума, раз думаю о таких вещах. И вообще — в последнее время мою голову всё чаще посещают бредовые мысли. Понятно, что тюрьма накладывает отпечаток, но я считаю это не такой уж большой жертвой. Пока я не пускаю пузыри и не разговариваю вслух — с этим можно смириться.

Десять минут на то, чтобы прийти в себя, прошли, я опираюсь о щербатый камень, встаю и делаю несколько шагов в сторону двери. Как и ожидалось, рядом с ней стоит бумажный стаканчик с моим обедом. Или завтраком: смена суток здесь отсутствует, поэтому ответить точнее сложновато. Выпитое зелье по вкусу напоминает так популярный у волшебников тыквенный сок. Смятый стакан улетает в угол, где и исчезнет примерно через час. Судя по времени, трансфигурировал его полный профан.

Камера настолько мала, что я в который раз задаюсь вопросом, как тут поместился Хагрид. Или для великанов есть другие покои? Сильно сомневаюсь. Лично мой путь до двери занял меньше секунды, и теперь я прижимаюсь к решёткам и пытаюсь понять, что это за шум в коридоре. По кончикам пальцев пробегает приятное тепло — значит, кто-то использует магию. Судя по свету, что отражается от стен — это Патронус. Наверняка самый первый пункт в анкете аврора: 'А вы способны наколдовать Патронус?'

— Мы почти пришли, госпожа.

Мне показалось, или я уловил заискивающие нотки? Тюрьму решила посетить супруга министра? Мои размышления на тему личной жизни Фаджа прерывает голос, который я ожидал услышать в последнюю очередь:

— Всё в порядке, ваш мангуст отлично справляется.

Голос такой певучий и настолько нежный, что я начинаю невольно расправлять плечи, и только потом сам себя одёргиваю. Флер (а это именно она) всегда бесили пускающие слюни идиоты. Чтобы отвлечься, проверяю ментальный щит и пытаюсь привести мысли в порядок. Что, во имя всех святых, она тут забыла? В Хоге мы, конечно, общались, но я даже не надеялся, что из этого возникнет хотя бы дружба. Я — парень, и не делал никакого секрета, что не прочь залезть к ней под юбку. В ответ всегда звучало 'нет', и вряд ли моё заключение заставило её передумать. Делаю шаг назад и жду, когда ко мне приведут моего первого посетителя. Мысль, что Флер могла прийти к кому-то другому, даже в голову не приходит.

Первое, что я увидел — мангуст-Патронус местного аврора. Судя по сиянию — очень неплохой, а значит — либо дядька крут, либо (что более вероятно) француженка одним своим присутствием подарила ему нужный настрой.

Делакур остановилась около двери и теперь жадно вглядывалась в моё лицо. Со стороны мы наверняка выглядим как влюбленная парочка, но увы — это только кажется. Что она искала на лице — понятия не имею, я же откровенно любовался. Черт побери, куда там голливудским звёздам! Если для очередной картины понадобится ангел — я знаю, кому позвонить. Слабое касание ауры вейлы — проверка на прочность состоялась.

Пытаюсь улыбнуться и что-нибудь сказать, но меня опережают. Повернувшись в сторону аврора, девушка просит оставить нас наедине. Сказано это было таким сексуальным голосом, что охранник и не подумал протестовать, а всего лишь провёл краткий инструктаж. По закону посетитель должен стоять как минимум в полуметре от двери и, соответственно, не передавать заключённому никаких предметов.

Значит, объятия мне не светят? В принципе — к лучшему: не думаю, что Флер выдержит запах из моего рта. В который раз с грустью думаю о том, что первое беспалочковое заклинание, которому я просто обязан был научиться — чары личной гигиены. Кто ж знал, что мне светит тюремный срок? Надо было перед третьим курсом включить в список дополнительных предметов Прорицание.

Перевожу взгляд на девушку, и в голове проносится миллион идей, как начать разговор: начиная с того, как ей идёт эта васильковая мантия, и заканчивая банальным 'как я рад тебя видеть'. Но вместо этого говорю совсем другое:

— А куда делся твой акцент, Флер?

— Я живу в Англии уже четвёртый месяц. Плюс мой наставник, Уильям, давно даёт мне уроки.

Когда понимаю, что завидую этому ублюдку, гашу волны ревности. Моя репутация в магическом мире изрядно подпорчена, мы, чёрт побери, разговариваем через дверь моей камеры, и, в конце концов, между нами нет никаких обязательств. Одним словом — она мне ничего не должна.

Видимо, что-то в моём взгляде всё-таки промелькнуло.

— Мы всего лишь вместе работаем. И никакой романтики, Гарольд.

Интересно, мне показалось, или это прозвучало как оправдание? Должно быть, ей на ум пришло то же самое — нежный румянец на щеках почти не оставляет сомнений. Эмоции под надёжным блоком, и я надеюсь, что этого достаточно. В противном случае я сейчас улыбаюсь как идиот. Жаль, что у меня нет палочки — я бы показал этому аврору, что такое настоящий Патронус!

Тишина затягивается, и по глазам собеседницы заметно, что она начинает чувствовать неловкость.

— Так я тут уже четыре месяца?

Я и в самом деле удивлён. Почти полгода моей жизни пролетели мимо — четыре месяца, которые можно было потратить гораздо полезней. Хотя по сравнению с тюрьмой больше пользы принесёт едва ли не любое дело.

— Знаешь, после Турнира поднялась такая шумиха, что мои родители забрали меня сразу после допроса. Чтобы сбежать из Франции, мне понадобился месяц, и почти столько же — чтобы без гражданства получить работу в банке. Правда, с учётом политики здешнего Министерства в отношении магических рас — мне ещё повезло. Я — вейла, и лишь ходатайство Дамблдора и личный запрос за подписью директора Гринготтса решили дело. Со вчерашнего дня у меня двойное гражданство. Извини, Гарольд, но ты здесь уже полгода.

Вот теперь и в самом деле интересно. Не про шесть месяцев, нет. Ещё в Хогвартсе она говорила, что хочет переехать в Англию — эта новость для меня не стала сюрпризом. Во Франции у её родителей — неплохие связи и, соответственно, там её ждал относительно быстрый карьерный рост. Но дело в том, что с принципами самой Флер это никак не вязалось. "Я должна всего добиться сама". Даже чары вейлы (по сути — её часть) она воспринимала как ненужную фору. Могу поспорить: заправляй в магическом банке люди — её резюме никогда бы к ним не попало.

Но интересней другое: уверен, вчера состоялась нехилая вечеринка — даже день рождения бывает чаще, чем смена подданства. И вместо того, чтобы отлёживаться в постели или продолжать 'фестиваль', Флер приходит ко мне. Не то, чтобы я жаловался, но жизнь сделала меня чертовски подозрительным. И теперь я пытаюсь понять, есть ли у француженки скрытые мотивы. Пардон, со вчерашнего дня — ещё и англичанки. Показалось мне или нет, но Флер делает акцент именно на этом факте. Словно прочитав мои мысли, девушка продолжает:

— Я бы пришла раньше, но для француженки это невозможно.

— Разве ты не на четверть вейла? Помнишь декана Рейвенкло? Не знаю, кто у него в семье такой извращенец, но раз к детям допустили полугоблина, с чего на несколько месяцев растягивать процедуру всего лишь квартерону?