Княженика_2

Анжелика обрадовалась, что сбагрит меня и будет веселиться дальше, но этот идиот Димон все испортил.

Собрался меня провожать, типа темно, опасно, тра-та-та.... Вынести такое Анжелика, конечно же, не смогла, и пошли мы втроем.

Димон решительно вклинился между нами, приобнял обеих за плечи — и зуб даю, нашу веселую тройку половина поселка видела и обсудила во всех подробностях.

Анжелика нервно покусывала губы, мне же дико хотелось почесать спину между лопаток. Димон громко знакомил гостей поселка — то есть меня — с достопримечательностями.

На улице имени Козлова, по которой мы шагали, их и было-то раз, два, и обчелся: банк, баня, конторы лесхоза и заповедника, да усадьба художника Кондакова Валерия Павловича.

Когда мы дошли до дядитетиного дома, началась интересная игра на перетягивание: Анжелика стала тянуть Димона в свою сторону, а я выбиралась из его объятий в другую, а он не давал, пытаясь пообниматься еще, но Анжелика все-таки перетянула, я вырвалась — и пулей влетела в калитку.

— Гуд найт, Алисочка! — злобно пожелала мне из-за забора спокойной ночи двоюродная сестрица и решительно потащила кавалера обратно на дискотеку.

Ночь на диване в зале прошла отвратительно.

Я вся чесалась от головы до пяток. В носу щипало: диван отлично впитал запахи китайской барахолки, дышать было нечем. Спутавшиеся волосы тянули, голова ныла. Чужие звуки, чужие запахи.

Это был кошмар какой-то!

Анжелика заявилась домой часам к трем, от нее несло, как от заплеванной вокзальной, переполненной бычками урны. Видимо, с Димоном они помирились.

Проворочавшись всю ночь, я поднялась ни свет, ни заря. Прокравшись в промозглую, холодную баню, попыталась смыть ледяной водой вчерашний вечер.

Стуча зубами, натянула свои джинсы и блузку, а потом час, наверное, распутывала свалявшиеся волосы.

Уроки начинались в восемь, но школу открывали уже полвосьмого. До открытия надо было дожить, и я провела это время на кухне, примостившись на табурете у стола и пытаясь читать учебник химии. Голова раскалывалась, видимо, простудилась вчера.

Дядя Гриша проснулся раньше своих домочадцев, первым вышел на кухню.

— Алиска, ты чего?

— Да готовлюсь, сегодня спрашивать будут.

— У тебя деньги остались?

— Есть немного.

— Приготовь четыре тысячи. Завтра тебе машину дров привезут. На зиму хватит.

— Спасибо, дядя Гриша! Я теперь вообще вся в шоколаде: вода, дрова, диван. Деньги после школы занесу.

— Как повеселились-то вчера, нормально?

— Супер! — твердо сказала я, припомнив все.

— А чего фингалы под глазами? Подралась, что ли?

— Где?!

Я кинулась к зеркалу в прихожей.

Анжеликин сволочной мейкап не смылся, а размазался. Издалека, и правда, походило на два фонаря.

— Тушь вечером не смыла, — объяснила я.

Черт, чем бы стереть это безобразие? На кухне кроме средства для мытья посуды ничего не было.

Пришлось зажмуриться — и использовать его. Чернота немного сошла.

— Вы вчера с Анжеликой такие красивые обе были, просто куколки, — потряс меня напоследок дядя Гриша.

— Это тетя Неля такие шикарные наряды привезла, — честно хлопая мокрыми ресницами, поведала я. — В бутике, наверное, давка будет.

— Неля умеет, — подтвердил дядя Гриша. — Вкус у нее — что надо!

* * *

Со стороны Байкала дул сильный ледяной ветер.

В школе я первую пару продремала. Слушала — слушала, а когда спохватывалась, что учитель говорит уж совсем странные вещи — понимала, что сплю, и просыпалась. Это было мучительно.

Ко второй паре я немного оклемалась, но настроение не улучшилось. Может быть, из-за голода, а может из-за всего вместе, вчерашнего вечера, бессонной ночи, раннего утра.

На перемене я дозвонилась до клиники. Все стабильно, как обычно.

Как обычно.

Сегодня суббота, завтра воскресение, потом начнется новая неделя. И ничего не поменяется, разве что придет с ледяным ветром с гор зима, скует все холодом. Мама будет лежать в полутемной палате и ровно дышать, прикрытая больничным покрывалом, как снегом. Папа бороздит воздушное море над Африкой, смотрит на чужую землю внизу. Ни ест толком, ни спит, хватается за любую возможность подзаработать денег. Звонит в клинику — а там все стабильно. Наш мир замерз, оледенел, и мама дремлет, как царевна в хрустальном гробу и можно лоб вдребезги разбить о прозрачные стенки, но она не услышит, не проснется...

А я обустраиваюсь, шуршу как мышь, готовлюсь к зиме, зарываюсь в нору. Замерзли все цветы, ветра сошли с ума, все у кого есть дом, попрятались в дома...

Отзвонил последний звонок с урока, школа стремительно пустела.

Литературы у нас в субботу не было, но, проходя мимо кабинета, я увидела Татьяну Николаевну, заполняющую журнал, и пятничная обида на Ярослава всколыхнулась во мне с новой силой.

Не буду с ним сидеть!

Я толкнула приоткрытую дверь, замерла на пороге, прикрываясь сумкой.

— Алиса, ты ко мне? — удивилась Татьяна Николаевна.

Я мрачно кивнула.

Вошла в класс, села за парту напротив учительского стола, вздохнула решительно.

И выдохнула:

— Я не хочу сидеть с Ясным. Отсадите меня, пожалуйста.

Татьяна Николаевна внимательно меня оглядела. Поднялась, достала из шкафчика чашки, пакетики с чаем и печенье. В животе сразу предательски заурчало.

— Я далеко живу, в районе ВГСО, — пояснила Татьяна Николаевна, включая чайник на подоконнике. — Пообедать частенько не успеваю. Раньше в восьмилетней школе работала, ближе к дому, а теперь здесь. Ирина Митрофановна со мной часами поделилась, вас передала. Давай чаю попьем. Тяжело тебе?

Я пожала плечами. Ничего не тяжело. Все нормально.

— У меня в этом году картошка хорошо уродилась, может быть, дать тебе мешок? Лишним не будет.

— Спасибо, дядя с тетей засадили летом наш участок, так что я тоже с урожаем. И капуста есть, и морковь, — объяснила я.

Чайник закипел и отключился. В школе затих топот и гомон. Татьяна Николаевна разлила кипяток по чашкам, положила пакетики, раскрыла упаковку печенья.

Не знаю, как это получилось, но слово за слово я понемногу все рассказала ей и про маму с папой, и про дом в Душкачане, и про выгребную яму, гордость мою.

Добралась и до Ярослава — пусть сидит один, он же весь мир презирает! А мне одной тоже хорошо.

Татьяна Николаевна улыбнулась, достала из ящика стола листок, протянула мне. Ага, тот самый, что он от меня прятал. Чего-то латиницей накарябано.

— Он пишет мне сочинения по-французски, — пояснила она. — Первый раз с таким случаем сталкиваюсь. Они долгое время жили во Франции, вернулись в Россию только этим летом, и получается, что русский письменный у него на нулевом уровне. Зато французский практически в совершенстве, раз ему проще на бумаге мысли по-французски выразить, нежели по-русски.

Ну, еще бы!

— Но я французского языка не знаю, и у нас в школе его не преподают, нет таких специалистов.

Я с любопытством разглядывала лист — почерк четкий, я бы даже сказала изысканный. В духе Ярослава, в общем.

И вдруг услышала:

— Алиса, помоги ему, пожалуйста.

— Что? — не поняла я.

— Помоги Ярославу с русским языком, — пояснила Татьяна Николаевна.

— А чего сразу я?!

Ничего себе новости. Я уже помогла разок, хватит с меня...

Татьяна Николаевна задумчиво допила чай, а потом начала издалека:

— Наш поселок не совсем обычный. Ты, наверное, это уже заметила. Он словно из разных частей собран. Сначала это было рыбацкое поселение на берегу Байкала, порт и рыбзавод. Потом пришли геологи, возникла геолого-разведочная экспедиция, вокруг нее вырос новый кусок поселка. Сначала геологи сильно отличались от местных жителей, а потом, со временем, все как-то перемешались. И тут начали прокладывать БАМ, строить железную дорогу. Поселок разросся еще дальше вдоль горы. Бамовцы были не такими, как геологи, как местные жители. Особенно это было заметно в школе. Но прошло время — и опять все перемешалось. Кто-то уехал с окончанием строительства, кто-то остался, и сейчас уже дети тех детей, что родились во время БАМа, ходят ко мне на уроки. В нашем поселке я повидала множество самого разного народа, меня сложно чем-то удивить. И тут приехал Ярослав. Я знаю, что он очень отличается от остальных мальчиков в классе и его не любят. Какой вот он, по твоему мнению, скажи?

— Высокомерный, нелюдимый, противный, в общем! — охотно перечислила я.

— Он испуган и замкнут, для него кругом все чужое и, зачастую, малопонятное. Но я впервые, Алиса, я впервые вижу человека, который бы с такой жадностью учился. Я не знаю, почему во Франции так плохо с нормальным образованием, но он не упускает ни единой возможности наверстать программу. И самое непривычное — он учится не ради оценок, как все вы, уж прямо скажем, а ради самих знаний. Ходит хвостом за преподавателями, вопросы задает, материал за предыдущие классы проговаривает. Ты видела его карточку в нашей библиотеке?

— Нет! — отрезала я.

Вот еще его карточками я не интересовалась.

— Он за месяц прочитал больше, чем иной житель поселка за всю жизнь. Это такая яростная тяга к знаниям, что мне иногда не по себе делается. Он не похож на сытого мальчика из обеспеченной семьи, он скорее напоминает мне Ломоносова, который пришел с рыбным обозом и сидит теперь среди недорослей, странно, правда? У него блестящие успехи по точным наукам — и только с русским какой-то полный ступор. Устно он мне охотно отвечает, но как доходит до письма — его словно парализует от ужаса. И тут появилась ты.

— И? — не поняла я, куда Татьяна Николаевна клонит.

— А вот ты какая, Алиса? Тебе нравится класс?

— Нравится, — кивнула я.

Мне нравится класс, что тут такого?

— У тебя появились друзья, Лариса, Алена, Нина, Наташа, я все вижу, — перечислила Татьяна Николаевна. — Ты охотно участвуешь и в делах класса, и в проказах тоже. Улыбаешься.

— И что? — не могла я никак понять, в чем тут подвох и где прячется мое преступление.

Татьяна Николаевна устало вздохнула, потерла переносицу.

— Алиса, а ты знаешь, что написано в твоей характеристике из прежней школы?

Я помотала головой. У меня вообще нет обыкновения чужие бумаги читать, а характеристика, наверное, у папы была вместе с другими документами.

— Там написано, что ученица Алиса Сибирская замкнута, угрюма, предельно неконтактна. Со сверстниками не общается, в делах класса участия не принимает, — безжалостно перечислила Татьяна Николаевна. — Мне когда Ольга Ивановна эту бумагу показала, я не поверила, что это про тебя. Мы с ней все это время за тобой наблюдали — ты не такая. Доброжелательна, открыта, легко и охотно идешь на контакт с одноклассниками. Но я подумала, что если бы мне сейчас пришлось оформлять характеристику на ученика Ярослава Ясного — я бы переписала все из твоей бумаги, слово в слово.

Если честно, то в прошлой школе у меня были проблемы, да. Я не знаю, почему они начались, и как так получилось, может быть потому, что мама с папой любили читать и я тоже? И они не придавали особого значения, модная одежда или нет, для папы все это обозначалось презрительным словом "тряпки" и выпрашивать обновки было как-то стыдно. И вдруг наступили такие времена, что я осталась в каком-то полном вакууме. Скажешь в классе что-нибудь — а тебе в ответ презрительно-удивленно: "Ты, Алиса, наверное, книжек много читаешь, да?" И я терялась, не знала, что ответить. И еще я не знала, какую музыку сейчас принято слушать, а какую уже не принято. Зато была официальной отличницей — меня с моими пятерками постоянно приводили в пример остальным. Но я же не нарочно! Это как-то само собой получалось, может быть потому, что я читать люблю. А еще мне бойкот как-то устроили, точнее, попытались устроить. За то, что списать не дала, я уже и не помню, почему. Вообще-то, обычно я писала сразу два варианта под копирку — и пускала дальше по классу. А тут нашла коса на камень — и того, неофициальный лидер объявил бойкот от имени всех. Правда, одну маленькую деталь упустили — я и без этого ни с кем не общалась, так что мне никакой разницы не было, наоборот, еще спокойнее стало. А доступ к знаниям они себе перекрыли собственными руками. Так что бойкот продержался до первой контрольной, потом все потекло по-старому, надо же было у кого-то списывать.

Зато я отрывалась в музыкальной школе. Слух у меня на троечку, руки зажаты, а Владимир Иванович, который смог бы вытянуть из меня скрытые таланты, появился слишком поздно, я уже научилась, сидя за фортепиано, зевать с закрытым ртом и считать минуты до окончания занятия. И искренне не понимала, что он от меня хочет, когда убеждает: "Алиса, во второй раз ты сыграла лучше, чем в первый, слышишь? Ты поняла ошибки?" Я кивала, но не слышала никаких различий, для меня — что в первый, что во второй раз все было совершенно одинаково.

Зато надо мной не висел нимб круглой отличницы, я была нормальным человеком, и никто от меня не шарахался! Если бы меня отдали не на фортепиано, а на трубу, дело бы было еще лучше: в духовом оркестре было дружно, ребятам нравилось туда ходить. А сольфеджио и музыкальная литература у нас были общие, и я сидела на задней парте с Пашкой и Серегой, и мы от души веселились. Как-то прямо на уроке лопали кефир с булочкой, которые Пашка принес. В итоге ни сольфеджио, ни музыкальную литературу я толком не знаю, но какое же это было счастье — просто дурачиться.

Музыкальную школу я в прошлом году закончила, с тройки на четверку.

А сейчас, после слов Татьяны Николаевны, мне вдруг подумалось — а может, мама так наседала на папу с этой ипотекой именно для того, чтобы перевести меня в другую школу под благовидным предлогом?

Может быть, они все знали?

— И все равно не понимаю, — призналась я. — Ко мне все это какое отношение имеет? Если у него проблемы с русским, пусть наймет репетитора, делов-то. Особенно ему.

Татьяна Николаевна покачала головой.

— Я пыталась с ним заниматься. Здесь проблема не с русским. И репетитор не поможет. Ярослав чего-то боится, сразу замыкается. Ему нужно сделать первый, совсем крохотный шажок вперед — и тогда он очень быстро сам все наверстает, и всех вас обгонит, как с физикой, как с математикой. Но он не делает этого шага, пятится назад.

— Но почему я? Я-то почему?

— Алиса! — всплеснула руками Татьяна Николаевна. — Я бы с удовольствием попросила Ларису, или Алену, или Наташу, или Нину, или Жанну, или Свету — всех тех в классе, у кого с русским более-менее в порядке. И они бы не отказались. Но он же только с тебя глаз не сводит! Я вообще не знаю, что тут делать, потому что не иди речь о Ярославе, я не стала бы просить: в вашем возрасте только повод дай, и готово, оба про всякую учебу тут же забывают, вместо уроков одна любовь на уме, а потом родители бегают, справки собирают, чтобы из-за беременности невесты брак зарегистрировать раньше положенного законом срока. Пока на нее, круглую, еще можно белое платье как-то натянуть. Или не бегают, так рожает, одна. Или делает аборт, первый в череде многих. Знаешь, сколько таких случаев на моей памяти? Твоя развеселая родственница Анжелика сейчас семимильными шагами идет к одному из этих вариантов, как десятки до нее. Скучно. Но я познакомилась с родителями Ярослава — это хорошие, порядочные люди. Я вижу, что он учится, а не девицам глазки строит. Сам учится, изо всех сил. У него поступки человека, с раннего детства привыкшего к ответственности, это очень редко встречается. Вы с ним совершенно разные — но в чем-то очень похожи, иначе не было бы такого совпадения характеристик. Возможно, именно у тебя есть тот ключик, который откроет его, разомкнет. Мне невыносимо жалко смотреть, как какие-то непонятные путы не дают способному на многое человеку крылья расправить во всю мощь. И еще я знаю, что когда помогаешь другому, собственные беды как-то уходят на второй план, становится легче. А ты мне кажешься разумным человеком, который не позволит вот так запросто искалечить себе жизнь, променяв учебу для будущего на безудержные развлечения в настоящем. Мне верится, что это будет именно учеба, без глупостей. Если хочешь — помоги ему. Из других рук он помощь не примет.