Бракованный мозг и Орден Феникса

— А если успокоимся, отпустишь? — робко спросила Петуния, до которой наконец дошло.

— Магистр сказал — магистр сделал.

— Вернон... — умоляюще сказала она. — Вернон... пожалуйста...

Я видел, что толстяк здорово напуган. Как этот парень сумел так распустить их? Быть колдуном и не уметь постоять за себя... позорище дальше некуда. Надеюсь, этот размазня не попал в моё тело — хотя, насколько я мог прикинуть последствия, от моего тела там мало что осталось. А всё этот вредитель Нимпи, надо было сразу беса поумнее вызывать, но мне был нужен мелкий и с термостойкостью...

Ура, я начинаю вспоминать хоть что-то!

Память коллапсировала, отозвавшись вспышкой боли в правой половине лба. Бракованный мозг, с этим надо что-то делать. Зрение у меня только поначалу расплывалось, а письма я уже читал свободно, но мозг — не зрение, мозг гораздо сложнее. Сам он не восстановится, нужно искать первопричину — и будем надеяться, что это не наследственность.

— Гарри, — снова позвала Петуния. — Вернон успокоился. Отпусти, мне нужно о Дадли позаботиться...

Я изучающе посмотрел на толстяка, обвисшего на стене.

— Вы успокоились, Вернон?

— Да, — буркнул тот.

— И обойдётесь без рук?

— Да.

Я отменил магические оковы, и Дурсли сползли по стене на пол. Петуния устремилась к Дадли, а мы с Верноном хмуро уставились друг на друга.

— Из-за тебя у нас одни проблемы, мальчишка, — проворчал он.

Я у Дурслей и часа не пробыл, но успел заценить ситуацию. Опасная нежить, которой никогда здесь не бывало, могла явиться сюда только из-за меня. Если подобные случаи повторялись у них регулярно, не удивительно, что они такие дёрганые.

— Что я могу сделать, чтобы их не было? — спросил я.

Вернон заметно удивился и недоверчиво посмотрел на меня. Он явно никогда не слышал и не ожидал услышать от меня такого вопроса.

— Исчезнуть от нас навсегда! — огрызнулся он. — Мы нормальные люди, у нас растёт нормальный сын. У нас нормальный дом, нормальное хозяйство, у меня нормальная работа. И только ты у нас в доме как пороховая бочка. Почти четырнадцать лет, как нам тебя подкинули ваши ненормальные, и всё это время у нас от тебя одни неприятности.

— Раньше я не мог уйти, потому что был маленький, но теперь смогу.

— Да никуда ты ещё два года не денешься, пока тебе семнадцать не стукнет. Эта твоя кровная защита держится только на нашем доме, поэтому Дамблдор костьми ляжет, а тебя от нас не выпустит. Просто постарайся, чтобы при нас ничего вашего не случалось.

У меня чуть не вырвалось "какая защита, на вашем доме нет ничего наколдованного", но в последнее мгновение я сумел удержаться. Правильно мне говорили, импульсивность — зло, а импульсивность мага — зло в кубе. Не был бы я таким импульсивным, сидел бы я сейчас в крыле для опасных экспериментов и занимался бы донастройкой портала, но нет, приспичило мне поджарить хвост проклятому бесёнку.

— Я поговорю с Дамблдором... — неуверенно пробормотал я вместо этого, потому что чужая память не хотела выдавать мне никаких сведений о Дамблдоре. Хотя если судить по тому, что по моим делам он побежал как кипятком ошпаренный, я был ему здорово нужен.

— Не выпустит он тебя, парень, — где-то даже сочувственно повторил Вернон. — Нас не выпустил — и тебя не выпустит. Я таких людей знаю, они своего из рук никогда не выпускают, да и чужое не забывают прихватывать. Если бы ты поработал с заказчиками с моё, ты сам бы знал. Пока ты у нас, просто не осложняй нам жизнь.

— Но и вы мне её не осложняйте, — не преминул добавить я.

— Ничего этого вашего в моём доме я всё равно не позволю. Разнесёшь полдома, а исправлять кто будет?

— Не разнесу, не маленький уже.

— Ещё два года потерпишь. Я еще внуков своих хочу увидеть. А сейчас лучше уйди к себе и не высовывайся, Дадли вон из-за тебя чуть жив.

О жизни своего предшественника здесь я ничего не знал, но по имеющимся данным не мог не признать правоту Вернона. Тем более, что при должном подходе тот оказался способен быть вменяемым. Я без пререканий поднялся наверх, надеясь на подсознательную память тела, и, действительно, ноги сами принесли меня к обитой железом двери с несколькими замками и засовами на ней. Помимо них, в ней было отверстие наподобие тюремного окошечка для разноса пищи.

Войдя в комнату, я невольно остановился сразу же за дверью. Насколько во всём доме было чисто, настолько здесь было грязно. Побрезговав сделать хотя бы ещё один шаг, я прошёлся Очищающим Взглядом по полу, по всяким поверхностям и по всем углам комнаты, включая углы под потолком, а затем наслал заклинания очистки и отбеливания на незастланную постель. Стало получше, но вещи лежали в беспорядке. Их разборку я оставил до завтра и улёгся спать, заперши дверь заклинанием. Я еще не заснул, когда за дверью послышались крадущиеся шаги и осторожный скрип задвигаемого засова.

Пятая за нынешний вечер сова притащила письмо где-то около полуночи. Оно предназначалось Петунии и так ревануло на весь дом, что я проснулся и подскочил на своей кровати. Громоподобный старческий голос изрёк всего одну фразу:

"Петуния, вспомни моё последнее слово!"

2.

Утро я начал с застилания постели, очистке и подгонке на себя одежды, утреннего туалета и душа. Когда я спустился на кухню, все Дурсли, в том числе и отлежавшийся после нападения тварей Дадли, сидели там за столом и завтракали какой-то малоаппетитной зеленью. Впрочем, я был так голоден, что съел бы даже её.

Остановившись в дверном проёме, я поискал глазами на столе свою тарелку, которой не обнаружилось. Головы Дурслей повернулись ко мне.

— Доброе утро! — сказал я согласно общеизвестному правилу, что с друзьями нужно быть вежливым, а с врагами ещё вежливее.

— Как ты вылез оттуда, мальчишка? — грозно вопросил Вернон, подзабывший вчерашний урок. — Я же запер тебя в комнате!

Похоже, вчера я поторопился, когда решил, что он способен быть вменяемым.

— Скажите спасибо, что я культурно открыл засов, а мог бы и грубо вынести дверь, — любезно сообщил я. — Знаете, по утрам бывает нужно в туалет.

— Ты наказан! — упрямо прорычал он.

— Я вернусь в комнату, когда позавтракаю. У меня всё равно там дела.

— Ты не получишь никакого завтрака!

— Серьёзно? А знаете, когда я голодный, я очень злой.

— Меня это не касается, мальчишка!

— Значит, сейчас коснётся, — я провёл Очищающим Взглядом по тарелкам Дурслей, и с них исчезла вся еда. — Поголодаю в компании, а то одному голодать скучно.

— Ты что наделал, мальчишка? — не выдержала уже Петуния, увидев, что я покусился на её хозяйскую вотчину.

— Вы не получите ни крошки еды, пока её нет у меня, — я сложил руки на груди и прислонился к косяку двери.

Вернон попытался вскочить, с написанным на лице намерением кинуться на меня и потрясти за грудки, но я уже озаботился магическими оковами, приковавшими всех троих к стульям. С прилипшим к заднице стулом особо не разбегаешься, поэтому он вынужденно опустился на место. Пользуясь суматохой, Дадли протянул грабку к тарелке с хлебом, но я отодвинул тарелку у него из-под руки — разумеется, магическим способом.

— Ма-ам, а чего он?! — разобиженно взвыл толстяк-младший, догадавшийся, что тарелки сами по столу не двигаются.

— Дадлик, помолчи, — испуганно вскинулась Петуния.

— Ты не заслужил, чтобы тебя кормили, дармоед, — проворчал мне Вернон.

— Детей везде кормят просто так, детям для этого не нужны заслуги, — сообщил я. — А то ведь детки вырастут и припомнят всё — и хорошее, и плохое. У меня найдётся припомнить вам что-нибудь хорошее?

— Гарри... — обессиленно начала Петуния и словно бы иссякла на полуслове.

— Ага, уже не мальчишка и не дармоед, а Гарри, — констатировал я. — Так, пожалуй, скоро и поесть дадут. Хотя я и сам могу о себе позаботиться.

Я оторвался от косяка и прошёл мимо Дурслей к холодильнику. В белом агрегате оказалось на удивление уныло — какие-то травки, листья, какие-то жёсткие корнеплоды, а на дверце выстроился рядок баночек с аурами сомнительного качества. Я открыл одну и понюхал — на запах тоже было несъедобно.

— Что это за хрень? — обратился я к ошалевшей от моей бесцеремонности Петунии.

— Обезжиренный йогурт... — дрожащим голосом ответила она про баночку, хотя я имел в виду весь холодильник. — У Дадлика диета, ему сейчас нельзя ничего калорийного...

— Зато мне можно. Вашими стараниями мне уже некуда худеть. Впрочем, я не особо в претензии — чем тощее маг, тем сильнее он колдует, поэтому видите, какой я стал могущественный? Жир забивает магические каналы и затрудняет колдовство, да будет вам известно. Но сейчас я всё равно намерен поесть... — я отвернулся от Дурслей и продолжил шмон холодильника. Под полупрозрачной крышкой на дверце обнаружился десяток яиц. — Ого, яишенка...

Чужая память наотрез молчала, где тут что и на чём стряпают, но я отбросил мысли и положился на подсознание, в котором хранились умения бывшего Гарри. Парень, видимо, постоянно трудился на кухне, потому что мои руки сами нашли всё необходимое и наскоро смастерили яичницу из четырёх яиц. Не обращая внимание на возмущённые возгласы Вернона за спиной, я красиво выложил яичницу на большую тарелку и оформил парой веточек зелени. Прихватив с собой пакетик с соусом, я выставил тарелку на стол перед свободной табуреткой, где, видимо, находилось моё обычное место во время еды.

Под гробовое молчание и переглядывание Дурслей я с аппетитом умял всю яичницу вприкуску с хлебом и соусом. Опустевшая тарелка под моим взглядом стала идеально чистой и улетела обратно на полку с посудой, то же самое я проделал с вилкой, а затем со сковородкой. Сыто вздохнув, я пошёл из кухни, пожелав напоследок родственникам приятного аппетита.

— Мальчишка, а мы? — раздался мне вслед вопль потрясённого Вернона.

— Ах да, я и забыл, — я повернулся к Дурслям. — Я отпущу вас при условии вашего разумного поведения. Договорились?

Чуть помешкав, двое старших Дурслей согласно закивали. Младший вконец запутался, злиться ему на меня или бояться, и находился в состоянии затяжного ступора. Я отменил магические оковы и сказал наставительно:

— Если к обеду в холодильнике не будет нормальных продуктов, кое у кого возникнут проблемы. Постряпать я, так и быть, сам смогу.

— А наша еда? — Петуния указала взглядом на свою тарелку. — Верни её!

— Что пропало, то пропало, — я развёл руками. — Это очень маленькая потеря за то, что вы раздразнили мага. Вы могли потерять здоровье, дом, имущество или даже жизнь, а отделались парой жалких травинок. Вам невероятно повезло, уважаемые родственники.

Что-то они прочитали в моём лице, потому что все трое буквально обмерли и сравнялись цветом с бумагой. Я развернулся и ушёл в свою комнату.

Следующие три дня прошли спокойно. Около дома не появлялось опасной нежити, не прилетало никаких сов с экстренными записочками. Я редко выходил из своей комнаты и почти не пересекался с Дурслями, которые при встрече со мной старались слиться со стенкой. Холодильник был полон еды — родственники прониклись моим сообщением, что сытый маг хуже колдует — но едва утолив хронический голод, накопленный еще бывшим приживалом Дурслей, я по той же причине стал питаться умеренно.

Я разбирался с наследством прежнего Гарри. Его память не желала открываться мне полностью, поэтому я использовал каждую мелочь, чтобы узнать хоть какие-то факты его жизни. Мой — да, теперь уже мой — дорожный сундук со школьными принадлежностями, прежде запертый Верноном в чулане, был возвращён в мою комнату, и я перебрал там каждую бумажку. Из необычного в сундуке обнаружился действующий артефакт, высококачественный и наверняка не из самых простых — плащ-невидимка, опознанный чужой памятью как семейное наследство — а также зачарованный пергамент непонятного назначения, смутно вспоминавшийся как "карта Мародёров". Помимо этого мой предшественник хранил в покосившейся тумбочке учебники и записи за предыдущие годы, сваленные там в беспорядке и, судя по слою пыли на них, не потревоженные с самого размещения. По ним я узнал, что Гарри отучился в чародейской школе четыре года, а осенью пойдёт на пятый курс. В верхнем выдвижном ящике тумбочки лежал альбом с семейными анимированными фотографиями, письменные принадлежности и растрёпанная стопка полученных писем.

Благодаря альбому я узнал, как выглядели мои отец и мать. Отец был очень похож на меня, а мать, симпатичная рыжеволосая девушка, почти на всех фото была единственной среди четверых парней. К тому же на нескольких фотографиях они с отцом были только вдвоём. Ещё один, высокий черноволосый красавчик, вызвал у меня прилив родственного чувства.

При взгляде на письма меня накрыло ощущение сильной горечи и обиды. Прислушавшись к нему, я определил, что Гарри переживал из-за того, что в записках мало сведений и что друзья от него что-то утаивают. Письма от Рона и Гермионы, действительно, были не только бессодержательны, но и переполнены намёками "знаем, но не скажем", отчего, понятное дело, парню было вдвойне обидно. Еще несколько записок были подписаны Сириусом, имя которого связалось у меня с черноволосым парнем с фотографий. В них были только тёплые подбадривающие фразы типа "держись, Сохатик" и ни единого факта, который хоть сколько-то помог бы прояснить моё положение. "Сохатик" — это, видимо, было моё прозвище.

Разумеется, я наскоро прочитал все имеющиеся источники сведений, чтобы составить представление о здешней магии и почерпнуть хоть какие-то сведения о мире, в который меня занесло. Школьный учебник, где скромные азы магических наук разжёваны так, чтобы было понятно каждому ребёнку — не тот кладезь знаний, который я не вычерпал бы за полчаса, но учебников было много, около десятка на каждый курс. Поэтому весь первый день я потратил на ознакомление с материалом первых двух курсов, а еще по дню у меня ушло на третий и четвёртый курсы.

Обнаружилось также два вида валюты, обычная и волшебная. Сам я мог бы и не догадаться, но кое-что о местных деньгах всплыло у меня в памяти. Маловато, но разобраться можно.

Где-то в моём мозгу сохранялись все знания и навыки — и мои, и Гарри. Иначе я не смог бы так легко освоиться с понятиями его мира и не сумел бы пользоваться кое-чем из своей жизни. Более того, если бы они пропали, я оказался бы бессмысленным, пускающим слюни идиотом, но они существовали, а я только не мог сознательно обращаться к ним. До них необходимо было докопаться, но если из памяти Гарри хоть что-то иногда появлялось, то из моей жизни вспоминался только эпизод, благодаря которому я влип в этот мир и в это тело.

Принципы восстановления воспоминаний были интуитивно понятны, но стоило мне сосредоточиться на них, как у меня развивалась нестерпимая головная боль, начинавшаяся со шрама и быстро распространявшаяся на всю голову.

В первый день я не обратил внимания на этот шрам. Обращать внимание пришлось на всё и сразу, на фоне прочего он казался незначительной мелочью. Свежий шрам на лбу, до конца еще не заживший и потому болевший — не самое частое явление у подростка, но и не исключительное, из-за него незачем было тревожиться. Только когда он стал болезненно реагировать на мои попытки достучаться до памяти, я заинтересовался им вплотную и внимательно изучил его в зеркале. На тонкоматериальном плане он оказался самостоятельной чужеродной структурой, наподобие паразита внедрившейся в мою голову.