Музыка мира

Убитых было человек пять... а, нет, шесть, еще один лежал в стороне от дороги в самом орешнике. Здесь двое дорого продали свою жизнь, а четверо нападавших заплатили сполна. И еще сколько-то захватили добычу и уволокли вверх по склону — вон как проломили кустарник. Кто-то из них ранен — на листьях следы крови. Возможно, ранены захваченные в плен, потому что тот обрывок голубого шелка, зацепившийся за сучок — скорее всего, от женского платья, а не от мужского.

Ехали путешественники с охраной, на них напали, охрану перебили, путешественников и, возможно, слуг уволокли в лес, коней с поклажей увели.

Юнфань наклонился и пощупал шею ближайшего покойника, хотя не было никакого смысла искать у того пульс. Тело еще не остыло.

— Вряд ли они далеко ушли, — сказал он вслух. — Поклажа, женщина, небось при ней служанка, а то и не одна, а лошадей они вели в поводу.

Господин Мэй гневно раздул ноздри.

— Мы не можем этого так оставить. Идем за ними.

Юнфань кивнул: согласен.

— Но нас только двое, а их наверняка больше. Так что будем гнаться за ними, но тихо. Чтобы они не заметили нас раньше времени.

— А, так это само собой, — сказал господин Мэй, спешиваясь.

Свернули с дороги и двинулись вверх по склону, ведя лошадей в поводу.

След, который их вел, был ясным и недвусмысленным. Когда исчезали следы ног и копыт, обнаруживалась то заломленная ветка, то еще один клочок того же голубого шелка — владелица рукава, или шарфика, или чем там этот шелк был в прежней жизни, похоже, разорвала его на множество клочков, — а один раз господин Мэй поднял из-под ног простую деревянную шпильку.

Наконец потянуло дымом. Молодые люди переглянулись, кивнули друг другу, оставили лошадей и крадучись двинулись на запах. Вскоре стали слышны и разговоры.

Разбойники потрошили добычу. Двое сторожили пленных — слугу средних лет и двух женщин. Одна постарше и тоже, видно, прислуга, другая — молоденькая девчонка. Голубой шелк при жизни был частью ее подола. Руки у всех троих были связаны, интересно, как девчонка умудрилась оставлять все эти знаки по пути, со связанными-то руками? Наверное, связали уже на привале.

Сторожа глядели за пленными вполглаза — их гораздо больше интересовал взрезанный тюк, в котором рылись их подельники. Увы, содержимое, видимо, оказалось куда менее привлекательным, чем от него ожидали. К тому моменту, когда молодые люди залегли за камнями в нескольких шагах от разбойников, те как раз ворчали и бранились. Стоило так стараться ради каких-то дурацких пакетиков со снадобьями и сушеной травы. Ну ничего, хотя бы девку можно будет дорого продать, она хорошенькая, и слуги чего-нибудь да стоят... может, в другом тюке все-таки деньги?

Юнфань осторожно выглянул из-за камня, пересчитывая противников. Восемь... девять... да те двое, итого одиннадцать... проклятье, девчонка смотрит прямо на него! Только бы не задергалась и не выдала!

Девчонка даже бровью не повела, только медленно моргнула и отвела взгляд. Вот это выдержка...

Юнфань нырнул за камень и переглянулся с господином Мэем. Показал на пальцах, сколько разбойников и где они. Кивнули друг другу и ползком двинулись к пленным.

Сторожа вытянули шеи — во втором тюке обещающе звякнуло. В этот момент парни бесшумно поднялись за их спинами. Зажать разбойнику рот, перерезать глотку, аккуратно опустить его на землю, лишь бы только пленные не заголосили на радостях... но девчонка что-то шепнула остальным двоим, те понимающе кивнули и не раскрыли ртов. Разрезали веревку на девчонке и дали ей нож — дальше справится, — а сами выхватили клинки и с воинственным кличем бросились в атаку.

Из одиннадцати осталось девять, неожиданность атаки позволила вывести из строя еще троих, итого шесть, и эти успели повскакать на ноги и схватиться за оружие. Стало, прямо скажем, жарковато. Прыгали, уворачивались, отбивались, из шести осталось пять, потом четверо, потом трое... потом один из оставшихся троих, уже бежавший на господина Мэя со зверским выражением на лице, вдруг споткнулся, на лице его отразилось изумление, и он упал лицом в землю. Стало видно его спину. Под лопаткой торчала рукоять знакомого ножа. Юнфань рубанул своего противника, убедился, что господин Мэй успешно поразил своего. Вытер лезвие меча об одежду того, с ножом в спине. Выдернул из него нож, тоже вытер. Оглянулся.

Слуга стоял неподалеку, всего в нескольких шагах, и держал под уздцы трех угнанных разбойниками коней. Еще одну лошадь держала женщина. Девчонка же деловито перешагнула через трупы, оглядела рассыпанные мешочки, пакетики и монеты.

— Дядя Цай, собери тут все, что можно, — сказала она. — Дай поводья тетушке Чи, она справится.

Наклонилась, подняла бумажный сверток. Повернулась, подошла к господину Мэю и скомандовала:

— Покажите рану, молодой господин.

Только тут Юнфань заметил, что из-под рукава у господина Мэя бежит струйка крови.

— Не бойтесь, — сказала девчонка. — Я свое дело знаю. А вы... да, вы, вы. Подержите-ка. — И сунула пакетик с лекарством в руки Юнфаню.

После чего задрала многострадальный голубой подол и рванула.

В Долину целителей ехали вместе. Впереди Юнфань, за ним раненый герой — господин Мэй — с красивой голубой повязкой на рукаве, дальше юная лекарка, ее звали Дай Юньцюэ, и ее люди. Никуда не торопились, путь занял целых три дня вместо двух, и господин Мэй не упускал ни одного случая предоставить девчонке заботиться о своей ране, а та смотрела на него преданными глазами и таяла. Юнфаню было немного досадно — он тоже не отказался бы от небольшой доли восхищения, в конце концов, спасали-то они ее вместе, но что поделаешь.

Разве можно сравниться со столичным вельможей...

Как каждый поехал своим путем

На въезде в Долину целителей была застава, и едва путники, подъехав к ней, спешились, как им навстречу поспешно вышел человек — судя по манерам, то ли большой чиновник, то ли большой военный, но какого именно ранга и статуса, не поймешь, одежда на нем была не форменная. Подошел к господину Мэю и поклонился вежливо. Не так, как следовало бы кланяться тому, кто младше — а господин Мэй явно был младше, — или тому, кто ниже по положению, на что намекала простая одежда господина Мэя. Вся твоя игра, переодетый вельможа, тут и провалилась, — подумал Ло Юнфань, глядя на это всё. А господин Мэй спросил холодно:

— Откуда ты тут взялся, Чин Хансянь?

— Не извольте гневаться, ваша светлость, — ответил тот человек. — Я искал вас по поручению его высочества. — И, почтительно склонившись, протянул обеими руками сверток с письмом.

Вот тут Юнфань и понял, что ранг своего товарища по путешествию он недооценил. Не просто вельможа — а из тех, кому кто-то из принцев посылает с переодетым гонцом частные письма.

Господин Мэй принял письмо, развернул его поспешно и прочел. После чего сунул письмо в рукав и повернулся к своим спутникам:

— У меня срочное дело, я немедленно возвращаюсь в столицу. Ло Юнфань, ты был мне верным товарищем в пути, на тебя можно положиться. Барышня Дай, ты показала недюжинное присутствие духа и неплохие лекарские навыки. Если хотите, можете поехать со мной в столицу. И воин, и лекарь пригодятся на службе дому Линь... а, да. Я не называл прежде своего имени, сами понимаете, хотелось путешествовать без суеты и шума.

Ну да, когда тебя зовут Линь Се, ты старший сын старого главнокомандующего и один из самых молодых и знаменитых генералов — трудно было бы гулять по цзянху под собственным именем, не привлекая внимания.

Юная лекарка сперва захлопала ресницами, осознав статус господина Мэя, но отвечала так спокойно, будто не услыхала ничего необычного:

— Благодарю вас, молодой господин, если вам нужна служба ничтожной лекарки, я с удовольствием поеду с вами.

А Ло Юнфань поклонился низко и сказал:

— Виноват, ваша светлость, а только я не могу наняться на государственную службу без дозволения моей гильдии и без отцовского благословения. Я не поеду.

— Врешь, — сказал господин Мэй. — Можешь. Достаточно сообщить, кто тебя нанимает, и тебя отпустят.

Ло Юнфань поклонился еще ниже:

— Велите казнить. Я не могу ответить вам согласием: я воин цзянху, и пока не получу дозволения моей гильдии, не могу поступить к вам на военную службу.

— А не на военную?

Ло Юнфань так удивился, что только и сумел переспросить:

— То есть?

— Тьфу, — сказал господин Мэй с досадой. — Ну подумай, вроде голова не деревянная... На какую еще службу, кроме военной, я могу тебя позвать?

— Не знаю, ваша светлость, — растерянно ответил Юнфань.

— Кто говорил, что будь его воля, всю жизнь бы играл?

Юнфань вскинул голову, забыв о почтительности.

— Господин Мэй! То есть ваша светлость!

— Честно говоря, — проворчал его светлость, — я пока не понимаю, зачем мне нужен на службе музыкант. Но как-нибудь разберусь. А ты еще и воин. Я уверен, что ты мне обязательно пригодишься. Ну, что скажешь?

— Господин... — Ло Юнфань никак не мог собрать разбежавшиеся слова, потом наконец пробормотал: — Я очень хочу, господин. Но... могу ли я обдумать... так неожиданно...

— Была бы честь предложена, — фыркнул господин Мэй. — Давай так. Приезжай в столицу до Осенней луны. Приедешь — возьму на службу. Музыкантом. Не приедешь — буду считать, что ты отказался от службы... Чин Хансянь, мы уезжаем немедленно, барышня едет с нами. Зови своих людей.

Ло Юнфань поклонился барышне Дай на прощание. Ее слуги разделились, тетушка Чи уезжала с барышней, а дядя Цай оставался — с поклажей для Долины целителей и множеством поручений.

— Прощайте, — сказал Юнфань, — будьте счастливы.

— Если хотите знать мое мнение, — сказала барышня Дай, — я бы на вашем месте не упустила возможность. Но решать вам. Прощайте, может, еще свидимся. Может быть, этой осенью?

Господин Линь Се, барышня Дай Юньцюэ с тетушкой Чи, командир Чин Хансянь и два десятка сопровождавших его воинов скрылись за поворотом, и топот копыт стих, и пыль улеглась.

Ло Юнфань поклонился дядюшке Цаю, вскочил в седло и поехал наконец домой, к отцу, которого не видел больше двух месяцев.

"Решать вам"... Он усмехнулся. Если барышня будет так смотреть на молодого господина, одним лекарским делом это не кончится... ну что же, если лекарка из цзянху сумеет стать наложницей столичного князя, разве это не великое везение? Кто такой Ло Юнфань, чтобы вздыхать тут и думать о красивых глазах юной лекарки? Это был довод против службы.

Но оставить меч и всю жизнь играть музыку... Это был довод за.

Было и сомнение, и оно так и грызло. Зачем молодому генералу Линь Се музыкант? Да какое твое-то дело, зачем? Будет слушать твои мелодии между военными походами. Или даже в военных походах, учитывая воинскую подготовку музыканта. Разучить на флейте пять-шесть военных маршей, что ли? Заранее?..

Не буду думать сейчас, — сказал он себе. — У меня еще не меньше месяца на размышления.

Кстати, надо будет захватить с собой цинь. Играю сейчас на нем от случая к случаю, скучает бедняга дома, а теперь можно будет хоть каждый день...

Не буду решать сейчас! Еще неизвестно, что скажет отец и как отзовутся в гильдии.

"Врешь", — сказал господин Мэй. И был прав: когда узнают, кто зовет на службу, несомненно отпустят. Уж музыкантом-то точно.

Я не буду решать сейчас. Но пожалуй, в столицу прибудет не воин, а музыкант по прозвищу Тринадцать. Раз уж его светлости нужен именно он.

Встряхнул головой, пришпорил коня. Думать надо не об обещанной службе, а о том, что же сказать отцу.

Гнедой фыркнул и поддал ходу. Копыта застучали чаще. Вслед ударным отозвался тихий струнный отголосок.

Подпевала, покачиваясь у седла, тщательно укутанная грушевидная пипа с замечательным звуком.