История Золушки

— А куда они денутся? — пожала плечами Кира и взялась за второй бутерброд. Когда еще удастся "перекусить"?

— Ну, опыт у вас есть, — согласился Сиротин. — Но учтите, Кира Дмитриевна, фронтовые авиаторы — это вам не штабные... — последнее слово полковник не произнес. Изобразил его невнятным движением руки, но Кира его поняла и без слов. "Штабные шалавы", куда уж понятней.

"В штабах шлюхи, в полках сукины дети, — грустно "усмехнулась" она. — Так и воюем..."

— Справлюсь!

— Ну, бог вам в помощь! Да, и я, если что, поспособствую. Договорились?

— Так точно!

— Ну, и славно, — кивнул Сиротин и поднял наконец чашку с чаем. До губ, впрочем, не донес.

— Еще что-то? — задумался, снова взглянув на карту. — Противник?

— А что противник? — заинтересовалась Кира.

— Ночные бомбардировщики... это как везде. Двухмоторные "нортропы" и четырехмоторные "галифаксы" и "ланкастеры". Пилоты, если судить по результатам, не ахти. Одним словом, массовка. Но ходят супостаты большими стадами, да и найти их в темноте, даже с помощью станций наведения, та еще морока. Дневные — "бостоны", в основном, но это не каждый день, и только когда работают по нашим аэродромам или по береговым батареям. Эти, в большинстве своем, или бритты, или исландцы. Хладнокровные мужчины, серьезные, опытные. С истребителями в бой вступать не боятся, но им, собственно, и тревожится не о чем. Без драбантов на эту сторону никогда не залетают. А истребители сопровождения у лиходеев наторелые, и машины у них хорошие. "Кувшины". Знаете, поди, Кира Дмитриевна?

— Знаю. Один даже сбила, — не без гордости сообщила полковнику Кира, действительно открывшая в этой войне счет сбитых самолетов именно с "Тандерболта".

— Ну, это вы из ранних серий кого-то сделали, — поморщился Сиротин, аккуратно намекнув на то, что он в курсе ее послужного списка. — А сейчас они уже на седьмую модификацию пересели. Сильная машина у сукиных детей получилась. Живучая, быстрая. Тяжеловата, на мой взгляд. Инертна чуток, но этот "чуток", сами понимаете, Кира Дмитриевна, порой дорого стоит. Ведь так?

— Так, — согласилась Кира, взяв этот момент на заметку.

Она в любом случае предполагала — прежде чем лезть в пекло — поговорить с пилотами, выяснить, что да как, и с чем все это едят. Теперь же один вопрос сформулировался сам собой.

"Тандерболт. Что ж... посмотрим".

Поликарповская "сулица" в скорости американцу почти не уступала, но была едва ли не вдвое легче, и живучесть у нее была похуже. Однако "вес залпа", что называется, внушал.

— Еще один вопрос, если можно.

— Дайте угадаю! — полковник взял новую папиросу, чиркнул спичкой, прикурил. — Львовым интересоваться будете, ведь так?

— Так, — согласилась Кира. — Он меня, по случаю, сюда и подвез.

— Знаю, — кивнул Сиротин. — Оттого и про вопрос догадался. Обычно, все спрашивают.

— Ну, значит, я не оригинальна, — пожала плечами Кира. — Так что насчет поручика Львова?

— Отличный пилот, — не задумываясь, охарактеризовал ее нового знакомца Сиротин. — Истребитель от бога, но дисциплины никакой. Впрочем, в бою не бросит, тем более, не подставит. И это все о нем.

— Что значит все? — удивилась Кира.

— А то и значит, что все, — пыхнул дымом Сиротин. — Он, Кира Дмитриевна, никто. И звать его никак. Львов... Н-да... Личное дело пустое. Сюда переведен пять месяцев назад, но неизвестно откуда. От нас дважды убывал в госпиталь — правда, ненадолго, — и один раз по вызову командующего зоной ПВО. Кто, что, зачем? Неизвестно. Мрак и туман. Чаю, сообразили уже, что это за птица?

— Да, пожалуй, — растерянно кивнула Кира, слышавшая, разумеется, про таких, как этот Львов, но сама вот встретила "литерного" впервые. — А...

— И не спрашивайте! — отмахнулся полковник. — Велено не приставать. Я... Но это, Кира Дмитриевна, строго между нами. Я его трижды к наградам представлял, и есть за что, вы уж поверьте! Но... Такое впечатление, словно, поручика и вовсе не существует. Представления уходят наверх, и растворяются в нетях. А он... Он даже нашивок за ранения, если обратили внимание, не носит. Только вот, слышал я от одного заслуживающего доверие человека, что видел он нашего Львова еще в первый год войны, во время битвы за Атлантику. И носил тогда Львов, будто бы, морскую форму. Звания его мой собеседник не запомнил, но колодок орденских видел много. Вот, собственно, и все. А мой совет, прост, Кира Дмитриевна: не ворошите угли, как бы не полыхнуло!

Амелина ушла, а Сиротин еще некоторое время просто сидел за столом и смотрел на закрывшуюся за штабс-капитаном дверь. Попыхивал зажженной папиросой, думал, "примеривал" так и эдак, но выходило не очень. Куда ни кинь, как говорится, всюду клин.

Женщина в мужской компании не то, чтобы лишняя, — хотя белая ворона везде не своя по определению, — но все-таки она скорее мешает нормальной жизнедеятельности однородного по своему составу коллектива, чем наоборот. Раздражает, выбивается из ряда, не говоря уже о прочем. Воинская же часть, в этом смысле, едва ли не худшее место для таких вот гендерных экспериментов. Тут ведь вся тонкость заключена в статусе военнослужащих и, конечно же, в субординации. В авиационном полку, на аэродромах и в главной базе служит довольно много женщин, и они, по большому счету, никому не мешают, даже если создают командованию некоторые проблемы, имея в виду снабжение и дисциплину. Статус у них не тот, чтобы мешать, да и с точки зрения субординации, никого не раздражают.

Поварихи, уборщицы, официантки и буфетчицы — все, как одна вольнонаемные. Оружейники, мотористы и прочие технари, среди которых женщины хоть и попадаются, но погоды не делают — обычно унтера. Радистки и телефонистки — рядовые. А офицеры — это уже или медики, врачи, фельдшера и старшие сестры, — или синоптики. Тоже, конечно, не сахар, но вполне себе встраиваются в систему. Женщины же пилоты, если говорить о военной авиации в целом — большая редкость, но даже те, кто есть в своем большинстве служат в транспортной авиации, и на фронтовые аэродромы, если и прилетают, то ненадолго, исключительно по делам. Принял груз или сдал, и ариведерчи. А вот летчики-истребители, да еще и обер-офицеры — это, насколько знал Сиротин, настоящая невидаль. На всю армию таких едва ли наберется больше дюжины. Из-за них, собственно, и был издан указ от седьмого сентября. И вот теперь, одна из этих кавалерист-девиц будет служить под началом Сиротина, да еще и в должности командира эскадрильи. То есть, на аэродроме "Озеро Гаардс" — самой дальней базе полка, — женщина станет царем и богом, да еще и воинским начальником. Та еще головная боль для командования.

Правду сказать, Амелина Сиротину понравилась. Была бы мужиком, цены бы ей не было. Спокойная женщина, выдержанная. Умная и себе цену знает. Знает, судя по всему, и то, что нравится мужчинам, но пользоваться этим, как донесли полковнику знающие ее лично люди, не желает, и это говорит в ее пользу, ибо, если назвалась груздем, так изволь соответствовать. Ну, она, судя по рассказам, к этому и стремится. Хочет, чтобы воспринимали ее, первым делом, не как женщину, а как боевого офицера. А это при ее внешности совсем непросто, не станешь же кричать на каждом углу, что ты, мол, ас, герой и все прочее в том же духе. Так что, понятное дело, временами ей приходится туго, но крест свой, как передают, несет с честью и зря не ропщет. За что ей полагается отдельное "спасибо".

Разумеется, Сиротин с ее послужным списком ознакомился заранее, да и поговорил о ней кое с кем в штабе корпуса. Имелись у него старые знакомцы на самых разных должностях. Кто давно служит, не может не обзавестись, если конечно не трус, не дурак и не подлец. Сиротин ни под одно из этих определений не подходил, и потому мог иногда рассчитывать на конфиденциальную откровенность 1-го офицера генерального штаба в штабе корпуса, с которым учился в одно время на командном факультете академии. Так что расспрашивал он Амелину, скорее, из любопытства, чем из необходимости: интересно было, как и что она ответит на тот или иной вопрос. Такие нюансы дорогого стоят, потому как характеризуют человека не хуже сухих фактов биографии. А биография у штабс-капитана была совсем непростая.

Старообрядцев в империи, как невзлюбили еще при царе Алексее Михайловиче, так не особо жалуют и до сих пор, хотя и не мордуют, как бывало в прежние времена. Но этот момент, — происхождение и родственные связи, — был особо отмечен в личном деле Амелиной. Хотя, с другой стороны, было известно и то, каким образом Кира Дмитриевна поступила в Качинское училище. Этот вопрос в личном деле штабс-капитана отражен не был, но до Сиротина довели достоверный рассказ о том, кем и в каких обстоятельствах принималось решение, и почему при открытом противодействии больших армейских чинов Амелину все-таки приняли в Севастопольскую офицерскую школу авиации.

А ларчик между тем открывался просто. В Качу захотела поступить дочь графа Скавронского Ольга. Небесталанный пилот, между прочим, но ко всему еще и родня — пусть и дальняя — государю-императору. Ну, самодержец и разрешил, но тут вмешались блюстители нравственности в лице великих княжон и прочих придворных дам: невместно, мол, девице из хорошей фамилии в одиночестве находиться среди такого количества половозрелых курсантов. И тогда, к Скавронской подверстали давно тыкавшихся носом в закрытые двери Киру Амелину и Клавдию Неверову. Вот эта троица и держала потом "в тонусе" всю авиационную школу. Однако учились девки прилежно и летали хорошо, потому и выпустились все трое в первой десятке по результатам обучения.

На этом, собственно, все должно было закончиться, поскольку о службе в армии не могло идти и речи. В Российской империи такого — имея в виду женщин пилотов, — никогда не было и не предполагалось. Но Неверова и Амелина спутали Военному министерству все карты, умудрившись записаться добровольцами в греческую армию, и показали себя на чужбине с лучшей стороны. С войны вернулись в Россию героями, имея на счету по несколько сбитых в бою турецких самолетов. У Амелиной таковых оказалось аж целых три. Разразился скандал. Неистовствовали суфражистки. Буянили демократы. Общественность требовала объяснений, и государь-император дал отмашку: "Бог с ними! Перебесятся, сами уйдут". Так в Российской армии появились женщины-пилоты истребителей, и среди них подпоручик Амелина.

— Да, — сказал вслух Сиротин, — была бы ты, Кира Дмитриевна, мужиком, давно бы командовала полком.

Возможно, он несколько преувеличивал, но, учитывая то, как характеризовалась служба Амелиной в штабах различного подчинения, и сколько успела она посшибать супостатов за то немногое время, что ей разрешали летать на боевой машине, будь она мужчиной, в гору пошла бы куда быстрее.

Кира вышла от Сиротина в начале десятого. В штабе, кроме охраны и самого полковника, не было уже ни души, а на улице темно — светомаскировка — холодно и дождь идет.

"Вот черт! — сообразила она вдруг. — Надо было спросить у полковника, где здесь можно переночевать!"

Насколько она поняла из приказа, который Сиротин вручил ей в конце разговора, служить Кире предстояло на аэродроме, расположенном километрах в пятидесяти к западу от Чертовой мызы. Но как ей туда добираться, "добрый дяденька" рассказать забыл.

"Ну, я и вляпалась!" — но идти обратно к командиру полка со своими "глупыми" вопросами Кира поостереглась. Все-таки он полковник, а она всего лишь штабс-капитан: субординацию-то никто пока не отменял. К тому же наглеть в свой первый день в полку не стоило. А идти в ночь и искать, где тут, в расположении, находится офицерская гостиница или, на худой конец, трактир, было попросту глупо. Не найдет. Только промокнет... К тому же не хотелось опозориться, заблудившись в темноте на незнакомой местности. Кира представила, как ее находят с рассветом, — а он здесь, на севере, к слову, поздний, — замерзшую и промокшую, аки мокрая курица в реглане, и у нее окончательно испортилось настроение.

"Вот же гад! — ругалась она мысленно на комполка, не подумавшего о такой малости, как ночлег. — Бутербродами накормил, даже выпить дал. А подумать, как я буду добираться до аэродрома... Как он? Озеро Гаардс? Сука ты, полковник, а не отец-командир!"

Однако еще через пару минут выяснилось, что обижалась она зря. Сиротин, по-видимому, знал, что Львов ее "в беде" не оставит, потому и не стал заморачиваться по пустякам. Поручик ожидал Киру около штаба, и, едва она появилась на пороге, спросил через опущенное стекло своего "Ермака":

— Ну, что, штабс-капитан, поехали что ли, а то нам еще час, как минимум, до базы добираться!

— Спасибо, Яков Иванович, — поблагодарила Кира и, по новой загрузив свой чемодан на заднее сидение вездехода, устроилась рядом со Львовым. — Выпить у вас, случайно, ничего не осталось?

— Случайно осталось, — усмехнулся Львов, доставая из-под сидения давешнюю бутылку старки. — А вы, Кира Дмитриевна, что, действительно "Ти-Болт" на Адриатике завалили?

"И откуда знает? Хотя..."

— Было дело, — вздохнула она, принимая бутылку. — Но там и тогда, Яков Иванович, бриты летали на самолетах первой серии. Это которые с шестью пулеметами винтовочного калибра. Так что не знаю даже, гордиться этой победой, или нет.

— А сами вы, простите, на чем бой приняли?

— У меня был И-16 тип 29.

— То есть, — уточнил Львов, покидая расположение части, — скорость и масса меньше, живучесть неплохая, но с "горшком" не сравнится, а из вооружения достоин упоминания один только БС? Однозначно есть чем гордиться!

— Спасибо на добром слове! — Кира сделала долгий глоток старки и добавила, возвращая бутылку:

— Но дело в том, Яков Иванович, что меня тогда тоже сбили. Так что так на так и приходится...

Ретроспекция 1

Свой первый и пока единственный "тришкин болт" Кира сбила на второй месяц войны, когда три звена из ее эскадрильи перебросили на аэродром подскока на острове Брач. Накануне — их звенья едва успели перелететь на остров, — аэродром сильно бомбили, и на взлетно-посадочной полосе осталось довольно много не засыпанных воронок от пятидесятикилограммовых бомб. А тут, как назло, тревога: англичане атакуют идущие в Шибеник крейсер "Пересвет" и корабли сопровождения. И как тут, спрашивается, взлетать, если вся "лужайка" перепахана? Впрочем, как говорится, голь на выдумки хитра. Командир переброшенной на остров авиагруппы штабс-капитан Коковцев придумал оригинальный выход из положения. В воронки воткнули палки с флажками, и самолеты взлетали, лавируя среди ям. Похоже на слалом, но из Киры лыжница так себе. Вот пилот она вполне приличный, поэтому промчалась между флажков, не снижая скорости, и к тому же умудрилась не убиться и взлететь всем врагам назло.

Впрочем, не она одна. Взлетели все, собрались на высоте 2000 метров и сразу же взяли курс на юго-запад. Даже на этой высоте было жарко и душно, словно, и не отрывались от земли. Лето в самом разгаре, и солнце печет "со всей дури", однако полет сквозь "мартеновскую печь" продолжался недолго. Ишаки взбирались все выше и выше, и снова повторялось все то, что стало уже привычным за эти долгие июльские дни. Вначале в кабину проник холод, и вскоре теплой осталась только ручка управления. Потом стало труднее дышать. Кира уже не дышала, а "пила" воздух большими жадными глотками, но его все равно не хватало, а кислородных масок у них тогда еще не было. Не предусматривалось, так сказать.