Московский Лес-1. День Ботаника. Глава 5

— Меня на Речвокзале нашла белка и передала записку из Универа, так что я прямо туда. Если потороплюсь — успею дотемна.

— В Университет, значит... — отец Андроник в задумчивости пожевал губами. — Слышал, у тебя нелады с золотолесцами?

— Есть немного. Кстати, до меня тоже дошли кое-какие слухи: будто вы, батюшка, сетуньцев в Лужники пускать запретили. С чего это — не секрет?

— Может, и секрет... — настоятель горестно вздохнул. — Не тем они занялись сыне, ох, не тем. Уж не знаю, кто Седрика с пути сбивает, Золотые Леса или кто похуже — а только тревожно мне за Сетуньский Стан. И тебе лучше бы пока держаться от них подальше.

— Пока — что? Я два дня назад был там и, как видите, ничего со мной не случилось. Если что известно — так и скажите, и нечего тянуть кота за все подробности!

— Ты как с отцом духовным говоришь, ирод? — отец Андроник грозно сдвинул брови. — Сказано — не могу я сейчас всю подноготную тебе выложить! Не потому, что не доверяю — уверенности нет, а напраслину возводить не хочу. Скажу только, что ни на Метромост, ни на Лужнецкий тебе сейчас лучше не соваться.

— Ладно, придумаю что-нибудь.

— Ты погоди, торопыга! Придумает он...

Настоятель сделал многозначительную паузу.

— На набережной, в Лужниках, есть часовенка святого равноапостольного князя Владимира, там служит отец Михаил, наш, скитский. Лужниковские мужики построили рядом причал для челноков. Рыбку в обитель шлют, Бога не забывают... Я это к чему? Туда как раз двое послушников собрались, помочь отцу Михаилу по хозяйству. Может, и ты с ними? Проводят по-тихому, договорятся, чтобы тебя на тот берег перевезли и лишнего не болтали. Лес там к самой воде подступает, вот ты в обход золотолесцев и поднимешься — а там и до Мичуринского рукой подать. Справишься?

— Не впервой. Только мне бы на Лужники заглянуть, к брату Паисию.

Монах-сапожник держал мастерскую не в Скиту, а в посёлке фермеров у Большой Арены.

— Знаю, ждёт он тебя. Брата привратника предупредил: мол, если появится Бич, передайте — готов его заказ. Что заказывал-то?

— Да вот, ружьецо новое прикупил.. — похвастал Сергей. — Заказал для него кожаный чехол и бандольер. Это патронташ такой, не на пояс, а через плечо.

— Всё бы вам игрушки смертоубойные... — недовольно поморщился настоятель. — Ну да ладно. Ты егерь, тебе, стало быть, нужно. Благословляю.

— Спасибо, отец Андроник.

— Не меня, бога благодари! Тебе бы в храм зайди, поставить свечку святому мученику Трифону. Он покровитель всех охотников и рыболовов — значит, и твой тоже. Ты морду-то не вороти, о душе твоей пекусь, нехристь!

Сергей сдержал ухмылку. Не стоило лишний раз испытывать судьбу: известный крутым нравом отец Андроник вполне мог передумать и выполнить-таки угрозу насчёт посоха и спины нечестивца.

— Непременно зайду, как-нибудь в другой раз. И вот ещё что, отец Андроник...

— Чего тебе, заблудшая душа?

— Велите отцу Макарию, чтобы трубку для трахеотомии вернул. Ему невелик прибыток, а мне — вдруг снова понадобится?

III

Лина появилась в общаге после обеда. Егор и сам собирался заглянуть в библиотеку, но засиделся за полученными от Шапиро бумагами. Попеняв на недостаток внимания к своей особе, девушка покружила по комнате, заварила чай, пролистала со скучающим видом схемы и планы Курчатовского Центра и предложила пойти прогуляться. "Ты сколько в Универе — третий день, четвёртый? А на смотровой до сих пор не был! Туда все рвутся, даже те, у кого эЛ-А — таблеток наглотаются и идут. На прошлой неделе одного прямо на смотровой приступ скрутило, едва откачали..."

От смотровой площадки к Главному зданию вела натоптанная тропинка. Поток людей на ней не иссякал до глубокой ночи: шли золотолесцы, работающие в Универе, спешили на рынок челноки, высадившиеся возле Метромоста, сотрудники и студенты приходили сюда полюбоваться открывающимся видом. Отсюда к платформам, в развилках ветвей гигантских ясеней, вели воздушные мостики из канатов, жердей и тоненьких дощечек. Мостики охраняли скучающие золотолесцы с дробовиками и арбалетами.

— Вот там я и живу. — девушка указала на огоньки, мелькающие в листве. — Здесь самое большое поселение Золотых Лесов, почти семьсот человек.

— А есть другие?

— Ещё два. Одно — ниже по реке, на террасе, возле Андреевских прудов. А на Метромосту, прямо на станции метро, что-то типа форпоста. Удобно — река под контролем, ни одна лодочка не проскользнёт без досмотра.

— А зачем вам понадобилось досматривать лодки? — поинтересовался Егор. — Пошлины что ли, собираете?

— Ну, не пошлины, конечно... — Лина пожала плечами. — Раз уж мы в этих краях самая сильная община, надо же следить за порядком? Вот и смотрим, что люди везут.

— Контрабанду ищете? Оружие, наркотики?

Девушка смешно наморщила носик.

— Скажешь тоже! Оружия в Лесу сколько угодно. Дурь тоже не проблема: высуши древесные поганки, истолки в порошок и пользуйся. Хочется чего-то особенного — обратись к травникам, у них этого добра навалом. Часовые на мосту не пошлины берут, а записывают, кто плывёт, куда, с каким грузом. Потом записи анализируют, чтобы понять, где и какие товары пользуются спросом.

— Ясно. Маркетинговые исследования?

— Что-то вроде. К тому же, никто толком не знает, сколько в Лесу живёт народу. Расспрашивая проезжающих, мы составили своего рода карту человеческих поселений и всё время её дополняем. Нам и социологи из Универа помогают — сведения собирают, опросы какие-то придумали...

Егор кивнул. Он туже успел понять, что Золотые Леса, единственные, во всём Лесу, имеют что-то, отдалённо напоминающее государственные структуры. Что ж, оно и понятно: когда все вокруг питаются исключительно слухами и сплетнями, тот, кто озаботится сбором и анализом сведений о людских и товарных потоках, получает в руки неубиенный козырь. Рядом Университет, неиссякаемый источник материальных благ и идей, канал связи с внешним миром — и здесь тоже обойтись без грамотно поставленной разведслужбы...

Егор вздрогнул от неожиданной мысли. Чем на самом деле занята его подруга — только лишь работает библиотекаршей? Слишком уж она интересуется его делами...

"...да нет, вздор, паранойя! И познакомились они случайно, и ни о чём серьёзном он ей не рассказывал — хотя бы потому, что и сам толком ничего не знает..."

А история с погибшим студентом и агентом-сетуньцем? А интерес, Лины к планам похода в Курчатник? Не зря же завлаб не хочет прибегать к услугам золотолесцев...

Егор понял, что запутался. Ясно одно — расспрашивать спутницу о таких вещах не стоит. В лучшем случае, дело закончится ссорой, и он лишится великолепной любовницы. А в худшем...

Что будет в худшем — он не представить мог и гнал тревожные мысли прочь.

— А там что?

Вдали, за чашей Большой Арены, сияли золотом церковные купола.

— А-а-а, это... Новодевичий Скит. Там монахи живут, только они совсем чокнутые. Бродят по Лесу, проповедуют, церковное начальство не слушают. К ним пытались попасть посланцы патриарха — поговорить, образумить, убедить подчиниться. Так не пустили никого, а письма монахи не читают, выбрасывают за ворота. Говорят: в Лесу только Бог, а патриарх со своим Синодом власти здесь не имеет. И многие их слушают — на Полянах есть часовни и во многих общинах. А ещё болтают, что скитские нанимают егерей, искать старинные церковные книги, иконы по музеям и частным коллекциям, которые остались после Зелёного потопа. А найденное прячут в Скиту.

— Ты, я вижу, сама не из верующих?

Лина пожала плечами.

— А зачем мне это? Здесь мы сами себе хозяева. Прошлые грехи остались за МКАД, а за новые Лес с нас спросит, когда время придёт. Что монахи, что проповедники Церкви Вечного Леса — нам это не надо. Обойдёмся.

— Церковь Вечного Леса? Впервые слышу.

— Да ну тебя! — Лина тряхнула головой, так, что волосы рассыпались по плечам. — Сколько можно всякой о ерунде? Лучше пошли в посёлок! Обычно университетских туда не пускают, но со мной можно.

Егор притянул девушку к себе, нашёл губами шею.

— Думаешь, пора знакомиться с твоей роднёй?

— А ты что, уже созрел? Ну, пусти, медведь, блузку помнёшь...

IV

Каждый раз, оказываясь здесь, Сергей испытывал чувство, близкое к благоговейному восторгу. Деревья, захватившие склоны Воробьёвых гор от смотровой площадки и до устья Сетуни, не пытались состязаться друг с другом в высоте, с лихвой возмещая это массивностью стволов, разлапистостью ветвей и корней. Они покрывали землю, сплетаясь между собой, подобно щупальцам огромных одеревеневших осьминогов; ветви служили стропилами и контрфорсами сводчатых залов, галерей, хоров из переплетённых жгутов древолиан. Здесь, в естественных криптах и приделах царил вечный золотисто-зелёный полумрак, а ближе к ночи вспыхивали мириады светляков — словно негаснущие свечи в величественном храме Леса.

Родник в овраге, прорезающем склон, обустроили задолго до Зелёного Прилива. Когда-то к нему вели бетонные ступеньки, а вода вытекала из трубы, вцементированной в плиту. Но древесные корни давным-давно превратили плоды рук человеческих в щебень, и теперь вода скапливалась в небольшом углублении, стекая к реке весело журчащим ручейком.

Рядом с родником чьи-то заботливые руки соорудили из половинки бревна большую скамью с удобной спинкой. Сергей снял рюкзак и долго, с наслаждением пил, зачёрпывая воду ладонями и стараясь ни в коем случае не поднять со дна муть. Напился, потянулся за флягой — и тут в черепе, где-то позади глаз вспыхнула, забилась сигнальным маячком чуйка.

Медленно, стараясь не делать резких движений, он выпрямился.

Трое. Нет, четверо — двое поднимаются снизу, и ещё двое подходят справа. Идут хорошо, умело — ни звука, ни хруста. Тёплые, пахнущие ружейной смазкой, металлом, тревогой и агрессией.

Люди.

Сергей расстегнул кармашек рюкзака и достал свёрток с лепёшками и копчёным мясом. Развернул подвявшие листья и отодвинул вещи, освобождая на скамейке место для трапезы. Ладонь при этом как бы невзначай легла на приклад штуцера.

Справа хрустнуло — один из чужаков неосторожно поставил ногу на сухой сучок. Сергей кувырнулся вперёд, за колоду-скамейку. Над головой прошелестел и глухо стукнулся в дерево арбалетный болт.

— А ну, руки в гору! Дернешься — стреляю!

Пятый. Близко, шагах в двадцати за спиной. И как он ухитрился не почувствовать? Не различил ауру на фоне четырёх других?

— Медленно повернись, медленно! Вот так, и ружьишко брось...

Из прорехи в завесе дикого винограда на Сергея смотрело узкое, зеленоватое лицо с огромными глазами.

Сильван. Аура детей Леса растворяется в естественном фоне, её не всегда может зафиксировать даже обострённое чутьё егеря. То же самое относится и к белкам. Особенно сильно это проявляется здесь, где деревья почти одушевлены, а привычный сторожкий настрой охотника и следопыта смывает волна восторга, порождённая великолепием лесного Храма.

"...надо же было так облажаться! Водички, называется, попил..."

Теперь на виду были все четверо. Золотолесцы. Двое с арбалетами, один с охотничьим карабином. У сильвана — копьё с широким листовидным наконечником. Другого оружия не видно, но обольщаться не стоит: опытный охотник способен всадить такое копьецо в цель размером с ладонь с десятка метров. А сильвану, судя по тому, как тот держит древко, опыта не занимать.

Тревожный сигнал по-прежнему бьётся в черепной коробке — низким, пульсирующим гулом.

— Ах, ты ж, мать твою!..

Щёку, ту самую, многострадальную, траченную третьего дня шипомордником, ожгло огнём. Сергей инстинктивно хлопнул по щеке, под ладонью противно хрустнуло. Со стороны неприятеля тоже раздавались хлопки — золотолесцы упоённо предавались самоистязанию.

Гул стал громче. Теперь он звучал не под черепом, а наползал снизу, от реки. Сергей посмотрел на ладонь — крупная, размером с майского жука, антрацитово-чёрная тварь была ещё жива, перебирала лапками, судорожно скручивала и раскручивала раздавленное брюшко, из которого высовывалось кривое жало.

Между лопатками пробежала ледяная струйка.

— Бегите, идиоты! — отчаянно заорал егерь. — Это Чёрный рой! Спасайтесь!

Сразу три жгучих жала впились в шею и в лоб. Жужжание становилось оглушительным, оно неслось уже со всех сторон. Инстинктом, а не охваченным паникой рассудком, Сергей понял, что бежать — поздно, да и не убежишь далеко вверх по крутому склону, спотыкаясь о щупальца-корни, путаясь в кустах, перелезая через поваленные стволы. Он нашарил под клапаном "Ермака" рюкзака связку картонных цилиндров. Пряча голову между локтями, сколупнул, картонные кружочки с торцов, намотал на палец шнурки и дёрнул изо всех сил.

Два химических факела, зелёный и красный, вспыхнули, с шипением рассыпая искры. Гудящая пелена, готовая сомкнуться вокруг него, разлетелась в стороны рваными лоскутьями. Размахивая файерами, Сергей , кое-как вдел руку в лямку рюкзака, зажал под мышкой штуцер. Золотолесцы, истошно вопя, катались по земле — над каждым повисло клубящееся чёрное облако и жалило, жалило, жалило...

"...кинуть файер, отогнать? Поздно — они уже трупы..."

Зелёный факел погас. Сергей отшвырнул выгоревшую трубку и дернул за шнурок следующего. Файеров осталось четыре — достаточно, чтобы убраться подальше, пока рой расправляется со своими жертвами.

V

Селение золотолесцев поражало воображение — наверное, в таких вот древесных селениях и жили эльфы и лесные феи. В развилках великанских стволов, на разных уровнях устроились дощатые платформы — порой крошечные, едва-едва развернуться вдвоём, порой просторные, с аккуратными домиками, цветниками и бассейнами для сбора дождевой воды. Платформы на разных уровнях соединялись подвесными мостиками, иногда широкими, из крепких, толстых досок, иногда — эфемерными, из трёх соединённых тонкими шнурами канатов. Повсюду огни: бумажные фонарики, гирлянды стеклянных сосудов, в которых ярко светятся колонии светлячков, масляные плошки, жаровни с курящимися ароматными травами. С ветвей свисают связки металлических и деревянных трубочек, и любое дуновение ветра, любое шевеление вызывает мелодичный перезвон — медный, серебряный, гулко-щёлкающий.

— Красиво у нас, правда?

Они остановились на одной из малых платформ. Отсюда открывался великолепный вид посёлок Золотых Лесов во всём его многообразии. Егор заглянул вниз — на глаз, до земли было не меньше семидесяти метров. Под "подвесными тропами" в путанице ветвей и лиан виднелись натянутые сетки.

— Что, часто падают?

— Разве что новички. Здешние старожилы тропами пользуются, только если передвигаются с поклажей.

— А как же тогда?..

Вместо ответа спутница взялась за лиану, обвивающую перильца платформы, и Егор с удивлением обнаружил, что это не лиана вовсе, а канат, гигантская тарзанка.

Лина вставила ногу в петлю-стремя, ухватилась обеими руками и сильно оттолкнулась. Егор охнул, когда его подруга маятником перенеслась через пятидесятиметровую пропасть, отделявшую платформу от соседнего ясеня. В какой-то момент ему показалось, что она с разлёта ударится о ствол, но Лина в последний момент выпустила канат и спрыгнула на платформу — точно такую же, как та, которую только что покинула.