|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
ДЕНЬ ПЯТЫЙ
19 сентября 2054 г., воскресенье.
I
Заведующий лабораторией вытащил из шкафа пачку потрёпанных карт и пухлый скоросшиватель с надписью на обложке "Определитель фауны Московского Леса".
— Вот вам кое-какие материалы. Да, и зайдите к Вислогузу — я распорядился, чтобы не жадничал и выдал всё, что потребуется. Учтите, задание может затянуться, так что снаряжайтесь в расчёте на долгую отлучку.
Егор открыл папку наугад. С карандашного рисунка на него смотрела довольно противная тварь, похожая на червя-переростка. На конце его кольчатого тулова была изображена то ли пасть, то ли присоска, окружённая венчиком из коротких щупалец.
Ну-ка, ну-ка, что вам выпало? — Шапиро заглянул Егору через плечо. — А-а, грибочерви...
— Кто?
— Крайне неприятные создания, могут сильно изуродовать, если вцепятся в лицо или шею. Хотя, говорят, съедобные...
Егор представил, что ест такую тварь и поспешно сглотнул — к горлу подкатил комок тошноты.
— Так я о чём? — продолжал Шапиро. — У нас есть примета: какое животное новичок в определителе в первый раз откроет — с тем и встретится. Пусть не сразу, но обязательно. Мне, например, выпала обычная сойка.
— И как, встретилась?
— Увы! — завлаб виновато развёл руками — Я "невыездной", не могу удаляться от Главного здания. ЭЛ-А, пропади она пропадом... А вот в окошко видел, случалось.
— Яков Израилевич, мне вот что неясно. Курчатовский Центр — не профессорская квартира. Там несколько корпусов, и в каждом — сотни письменных столов. В каком из них искать ваши бумажки?
Шапиро строго глянул на лаборанта.
— Не бумажки, юноша, а материалы, имеющие огромную научную ценность. Нам известно, где находится лаборатория Новогородцева, осталось лишь уточнить кое-какие детали... В бумагах, что я вам дал, поэтажный план Центра, фотографии — изучайте, готовьтесь. Конечно, всё это тридцатилетней давности, но другого, извините, нет.
— Значит, решено — отправляемся в Курчатовский Центр?
Завлаб замялся.
— Я послал Бичу вызов, без него даже пытаться не стоит. Рейдер вы пока, уж простите, никакой, а Щукинская Чересполосица — место страшненькое, непредсказуемое. Да и про Центр много чего рассказывают. В подвалах там атомный реактор, неизвестно какие оттуда могли вылезти мутанты.
— Кстати, о реакторе... — припомнил Егор. — Мне рассказали, что под ГЗ якобы тоже есть реактор, действующий. Неужели, правда?
Завлаб с интересом посмотрел на собеседника.
А вы как полагаете?
— Ну... с одной стороны сложно представить себе реактор без современной электроники и цифровых систем управления. А с другой — раньше-то обходились? Да и питать ГЗ электроэнергией — это ж никакой соляры не напасёшься!
Доцент Шапиро кивнул.
— Да, тут вы правы, тем более, что лёгкие нефтепродукты в Лесу долго не живут, превращаются в густой негорючий кисель. И насчёт реактора — чистейшая правда. Его заложили при строительстве ГЗ, улучшенная копия реактора Обнинской АЭС, первой в Союзе. В конце 60-х его законсервировали, а после Зелёного Прилива, когда стали возвращать МГУ к жизни — запустили снова. Благо, система управления у него как раз на ламповой электронике.
— Выходит, и в легендах о ГЗ есть зерно истины, Яков Израилевич?
— Как видите... — Шапиро усмехнулся — Хотя, искать по подвалам установки для замораживания грунта или золотую статую Сталина всё же не советую. И ещё один момент...
Он помедлил, словно не решаясь продолжить.
— Помните, нашу беседу в тире? Вы ещё спросили, верю ли я, что Лес обладает разумом? Так вот, не исключено, что документы, за которыми вы идёте, помогут пролить на это свет. И тогда — я даже представить себе боюсь, как изменится мир вокруг нас.
— Яков Израилевич! Звонили с поста охраны. Ваш подопечный опять что-то учинил на рынке!
В дверях кабинета стояла секретарша кафедры. Судя по брюзгливому выражению немолодого лица, дама прибывала в крайней степени возмущения.
— Сколько это будет ещё продолжаться? Вы что, не понимаете, что он срамит всю кафедру и лично Карена Адамовича?
Кареном Адамовичем звали заведующего кафедрой Ксеноботаники, профессора Адашьяна.
— О, ч-чёрт, опять выбрался... — Шапиро схватился за голову. — Простите, Аида Михайловна, я сейчас... молодой человек, вы мне не поможете?
Возмутитель спокойствия лежал на растрескавшемся асфальте в окружении полудюжины студентов. Рядом торговец-лесовик, недовольно бурча, собирал разбросанный товар — ремни, сумки, кошели и прочие изделия из кожи.
Белобрысый биофаковец — Егор видел его вчера в лаборатории генетики — поднял на завлаба испуганные глаза.
— Кажется, не дышит...
Егор опустился на корточки. Теле в самом деле не подавало признаков жизни.
— Снова труп?
— Во-первых, юноша, что значит "снова"?! — нервно отреагировал Шапиро. — Несчастный случай с Конкиным целиком на его совести, не надо было нарушать инструкцию о запрете одиночных выходов в Лес. А во-вторых, никакой это не труп. Это... как вам сказать... Мартин. С филфака.
В подтверждение его слов "труп" дёрнулся и издал немелодичный храп. На Егора пахнуло густым спиртным духом.
— Разве в Универе есть филфак?
— Нет. А этот вот — есть. Да расходитесь вы, молодые люди... — Шапиро замахал руками на зевак. — Пьяного, что ли, не видели?
Егор перевернул лежащего на бок. Тот отреагировал на вторжение в личное пространство невнятным бормотанием и новой волной сивушного перегара.
— Мартин? Иностранец, что ли?
— Нет, наш, местный. Да вы поднимайте, надо отвести его к нам, наверх. Он вообще-то смирный, но, всякий раз, как выбирается на двор — надирается до зелёных чертей, надо полагать, для храбрости. Впрочем, его и так-то трезвым никогда не видели...
Шапиро суетливо зашарил по карманам и извлёк мешочек с желудями.
— Ведите его к лифтам, а я улажу вопросы с торговцами. Надо же заплатить, что он там поломал....
— Мартин — это не имя, а прозвище. — объяснял завлаб. Вдвоём они доволокли "труп" до неприметной каморки в дальнем конце коридора, и вернулись в лабораторию. — А как его на самом деле зовут, не признаётся. Только Гоше что-то про себя рассказал — родственная душа, понимаешь, такой же алкаш. И тоже, то ли закончил филфак, то ли выперли его оттуда... А в ГЗ Мартин чуть ли не со дня Зелёного прилива: прибился к нашей кафедре, помогает по мелочам, а мы его подкармливаем.
— Сколько же ему лет — пятьдесят, шестьдесят? — удивился Егор. Несмотря на застарелые следы возлияний, украшавшие физиономию загадочного пьяньчужки, ему трудно было дать больше сорока.
— А кто его знает? Документов у него нет. Живёт в своей каморке, книги туда стаскивает, старую фантастику. И не макулатуру какую-нибудь: Стругацких, Лема, Прачетта, Стивена Кинга... Девицы к нему шастают — вы, конечно, слышали об этом нелепом суеверии насчёт иммунитета к эЛ-А... У Мартина, видите ли, полнейшая невосприимчивость. Но толку от неё ноль — до судорог боится Леса, представляете? Я как-то попросил его выйти, расставить контейнеры с пробами — недалеко, на Мичуринском, вы там были с Фомичом. Так больше не прошу — вы бы видели, какой он балаган учинил! Рыдал, бился в истерике, орал, что его на смерть посылают, порывался в ноги упасть — лишь бы не идти наружу. Да и ленив, скотина, только и может, что пробирки мыть, да втихую учить студентов гнать грибовуху на лабораторном оборудовании...
Завлаб пошарил по ящикам стола, достал пачку "Мальборо". Егор удивлённо поднял брови — до сих пор он ни разу не видел шефа курящим. Видимо, происшествие с Мартином выбило его из колеи.
— Кстати... — Шапиро неумело раскурил сигарету. — Если заинтересуетесь местным фольклором — это к Мартину. Никто не знает больше, чем он, баек, суеверий и всяких прочих историй о Лесе. Бутылочку только не забудьте — пить придётся с ним наравне, а это, доложу я вам, испытание!
Егор отвернулся, скрывая ухмылку. Похоже, завлаб тоже нашёл в загадочном Мартине родственную душу. Можно было поспорить — на досуге они частенько ведут ностальгические беседы о фантастике. И, надо полагать, не всухую...
Завлаб сделал пару затяжек, закашлялся и выбросил сигарету в окно.
— Помните, мы давеча беседовали о Дне Ботаника — я вам ещё показывал листок отрывного календаря? Так это он, Мартин, его нашёл и отдал мне. Так что, если бы не он — не было бы у нас этого праздника.
II
— Что ж вы, отче, упорствуете? Послали бы монасей, чтобы забрать этих бедняг ещё у моста — глядишь, и обошлось бы. Да и мне не горбатиться зазря...
Сергей присел на покосившуюся скамейку, торчащую из травы. Ноги не держали. Несколько сотен метров, отделяющие берег реки от Скита, дались ему тяжелее, чем иной суточный переход.
— Зазря, сыне, ничего не бывает... — строго произнёс отец Андроник. Его пальцы, старческие, узловатые, тискали грубый, вырезанный из простой палки посох.
— Страдания укрепляют страждущих в вере. Добраться до обители, преодолев трудности, опасности, телесные немощи — немалый подвиг. Но и те, кто, подобно тебе, помогает им попасть сюда, совершает благое дело, за которое будет им воздаяние.
— И на том спасибо... — буркнул Сергей. — Хоть не задаром надрывался...
Пока караван из четырёх лодок добирался от Речвокзала до Лужнецкого моста, паломники не доставляли особых проблем. Наравне со всеми они орудовали вёслами, глазели по сторонам, удивляясь громадным, выше любых многоэтажек, деревьям, и зданиям, превращённым сплошными покровами мхов и лиан в бесформенные зелёные холмы. Наперебой сыпали вопросами, словно забыв, что едут в Новодевичий Скит, чьи древние стены одинаково непроницаемы и для мирских соблазнов и для загадочного колдовства Леса.
Но на берегу всё изменилось. Одного из паломников скрутил жесточайший приступ Лесной Аллергии. Снадобье из пузырька, предусмотрительно выданного Лиской, не помогло — гортань быстро опухала, несчастный страшно хрипел, лицо густо порозовело, как это бывает при анафилактическом шоке. Сергей, поняв, что терять уже нечего, прижал "пациента" к траве, подложил под плечи свёрнутую куртку, чтобы запрокинулась голова, и ловко орудуя ножом, проколол трахею. Промокнул натёкшую кровь носовым платком, вёл в разрез изогнутую серебряную трубку, которую, как и многие лесовики носил с собой как раз на такой случай — и дважды вдунул через её воздух.
"Пациент" судорожно дёрнулся, раз, другой. Прикрикнув на второго паломника — "что встал столбом, руки держи!" — егерь стал делать искусственное дыхание. Три выдоха в трубку, пять нажатий сложенными ладонями, три выдоха, пять нажатий...
Оставшиеся две сотни метров он тащил паломника на себе. Его спутник ковылял следом, навьюченный поклажей, и хрипел так, что Сергей боялся, что и с ним вот-вот приключится то же самое. Но обошлось: монахи встретили их в воротах и потащили страдальцев в монастырскую больничку.
Отец Андроник размашисто перекрестил носилки. Монахи на ходу обозначили поклоны и посеменили дальше. Рядом с носилками шагал с озабоченным видом скитский лекарь, отец Макарий.
— Ничего, с божьей помощью встанет на ноги. В Скиту лесные недуги не страшны, а там, глядишь, и попривыкнет, приспособится...
Голос у настоятеля был низкий, благозвучный. Аромат ладана, исходивший от рясы и волнистой бороды, напрочь перебивал привычные запахи Леса.
— Проголодался, поди? — Отец Андроник повернулся к егерю. — Сейчас осенний мясоед, не строго. Брат кухарь кулебяками с фаршем потчует, щуками пареными, холодным из головизны с хреном.
— Не откажусь. — Сергей встал, мышцы ног протестующе взвыли. — Барахло можно бросить в караулке?
— Оставь, отчего ж? Здесь ничего не тронут. И оружие оставь, негоже по обители с ним расхаживать. Я велю накрыть в малой трапезной — пообедаешь, заодно расскажешь, с чем пожаловал.
— ...прежде, чем лезть в галерею за Малевичем, я решил поискать икону. Заказчик сообщил, что она в церкви при галерее, на углу Толмачёвского переулка.
— Никола в Толмачах? — охнул отец Андроник. — Так там же...
— Верно, она самая и есть... — подтвердил Сергей. — Икона Владимирской Божьей Матери — так и значилось в заказе. В церковь я попал с трудом: её сверху донизу оплели древолианы. Едва сумел пробраться сверху, через колокольню — только для очистки совести, не сомневался, что внутри ничего нет, кроме проволочного вьюна, пожарной лозы да корневищ. И верно, иконостас, приделы, колонны — всё заросло. А вот сама икона чистая, и будто светится изнутри! Ни пылинки, ни веточки сухой! А по контуру, не поверите, цветы проволочного вьюна! Он, отче, очень редко цветёт, я всего-то десяток раз за все тридцать лет и видел. А тут сплошь цветки — крошечные, ярко-белые, будто оклад жемчужный! Я постоял — постоял, да и двинул назад, тем же путём.
Отец Андроник истово перекрестился.
— Слава тебе, Господи! Чудотворная икона с древних времён Москву бережёт: от Мехмед-Гирея спасла, от Едигея, Тамерлана. И теперь, выходит, не оставила нас, сирых...
Сергей замялся.
— Тут, вот какое дело: я, когда отдавал Малевича, то поинтересовался у дяди Рубика, кому понадобилась икона. Оказалось — заказ сделан представителем Патриархата.
— Вот оно как... — настоятель встал и принялся расхаживать по трапезной взад-вперёд. Шаги у него были тяжёлые. — Вот, значит, как... Святейший решил заполучить образ Владимирской Божьей Матери, а ты его забирать не стал, рука не поднялась... Так?
— Так, отче.
— Так, да не так! — отец Андроник в сердцах стукнул посохом об дощатый пол. — Не далась она тебе! Господь не попустил чудотворному образу покинуть богоспасаемый град, хоть тот и стал дремучей чащобой...
— Простите, отче... — Сергей говорил негромко, но достаточно уверенно. — Я в Лесу немало святынь видел. У всех они свои — у вас в Скиту, у друидов, у индейцев Пау-Вау. Даже у чернолесских родноверов, не к ночи будь помянуты... Но ведь есть у них и нечто общее!
— Да что может быть общего у сатанинского идола и чудотворного образа? — настоятель взревел так, что позавидовал бы мастодонт с Крылатских холмов. — Ты бога-то побойся, не искушай — дождёшься ведь, обломаю посох о хребтину...
— Да бросьте вы лаяться, отче... — отмахнулся егерь. — Ну, обломаете, и что проку? Я после много о чём передумал... Здесь, в Лесу, любая святыня подобна сосуду — и она тем вместительнее, чем больше людей её почитает. Лес наполняет эти сосуды своей силой, но создают-то их люди своей верой! Может, в тотемах Пау-Вау, в священных рощах друидов силы и не так много, но она там есть — а, стало быть, и на них у меня рука не поднимется. Раз Лес их принял, влил в них свою энергию — не мне с этим спорить, да и не вам. Леса на всех хватит!
— Умолкни, богохульник, прокляну! — отец Андроник в сердцах плюнул под ноги. — Поди прочь, не доводи до греха...
— Теперь-то куда, душа заблудшая?
Успел отец Андроник отойти после давешней размолвки, или нет — но проводить Сергея он пришёл, проявив подобающее его сану христианское смирение.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
