|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
ДЕНЬ ПЯТЫЙ
19 сентября 2054 г., воскресенье.
I
Заведующий лабораторией вытащил из шкафа пачку потрёпанных карт и пухлый скоросшиватель с надписью на обложке "Определитель фауны Московского Леса".
— Вот вам кое-какие материалы. Да, и зайдите к Вислогузу — я распорядился, чтобы не жадничал и выдал всё, что потребуется. Учтите, задание может затянуться, так что снаряжайтесь в расчёте на долгую отлучку.
Егор открыл папку наугад. С карандашного рисунка на него смотрела довольно противная тварь, похожая на червя-переростка. На конце его кольчатого тулова была изображена то ли пасть, то ли присоска, окружённая венчиком из коротких щупалец.
Ну-ка, ну-ка, что вам выпало? — Шапиро заглянул Егору через плечо. — А-а, грибочерви...
— Кто?
— Крайне неприятные создания, могут сильно изуродовать, если вцепятся в лицо или шею. Хотя, говорят, съедобные...
Егор представил, что ест такую тварь и поспешно сглотнул — к горлу подкатил комок тошноты.
— Так я о чём? — продолжал Шапиро. — У нас есть примета: какое животное новичок в определителе в первый раз откроет — с тем и встретится. Пусть не сразу, но обязательно. Мне, например, выпала обычная сойка.
— И как, встретилась?
— Увы! — завлаб виновато развёл руками — Я "невыездной", не могу удаляться от Главного здания. ЭЛ-А, пропади она пропадом... А вот в окошко видел, случалось.
— Яков Израилевич, мне вот что неясно. Курчатовский Центр — не профессорская квартира. Там несколько корпусов, и в каждом — сотни письменных столов. В каком из них искать ваши бумажки?
Шапиро строго глянул на лаборанта.
— Не бумажки, юноша, а материалы, имеющие огромную научную ценность. Нам известно, где находится лаборатория Новогородцева, осталось лишь уточнить кое-какие детали... В бумагах, что я вам дал, поэтажный план Центра, фотографии — изучайте, готовьтесь. Конечно, всё это тридцатилетней давности, но другого, извините, нет.
— Значит, решено — отправляемся в Курчатовский Центр?
Завлаб замялся.
— Я послал Бичу вызов, без него даже пытаться не стоит. Рейдер вы пока, уж простите, никакой, а Щукинская Чересполосица — место страшненькое, непредсказуемое. Да и про Центр много чего рассказывают. В подвалах там атомный реактор, неизвестно какие оттуда могли вылезти мутанты.
— Кстати, о реакторе... — припомнил Егор. — Мне рассказали, что под ГЗ якобы тоже есть реактор, действующий. Неужели, правда?
Завлаб с интересом посмотрел на собеседника.
А вы как полагаете?
— Ну... с одной стороны сложно представить себе реактор без современной электроники и цифровых систем управления. А с другой — раньше-то обходились? Да и питать ГЗ электроэнергией — это ж никакой соляры не напасёшься!
Доцент Шапиро кивнул.
— Да, тут вы правы, тем более, что лёгкие нефтепродукты в Лесу долго не живут, превращаются в густой негорючий кисель. И насчёт реактора — чистейшая правда. Его заложили при строительстве ГЗ, улучшенная копия реактора Обнинской АЭС, первой в Союзе. В конце 60-х его законсервировали, а после Зелёного Прилива, когда стали возвращать МГУ к жизни — запустили снова. Благо, система управления у него как раз на ламповой электронике.
— Выходит, и в легендах о ГЗ есть зерно истины, Яков Израилевич?
— Как видите... — Шапиро усмехнулся — Хотя, искать по подвалам установки для замораживания грунта или золотую статую Сталина всё же не советую. И ещё один момент...
Он помедлил, словно не решаясь продолжить.
— Помните, нашу беседу в тире? Вы ещё спросили, верю ли я, что Лес обладает разумом? Так вот, не исключено, что документы, за которыми вы идёте, помогут пролить на это свет. И тогда — я даже представить себе боюсь, как изменится мир вокруг нас.
— Яков Израилевич! Звонили с поста охраны. Ваш подопечный опять что-то учинил на рынке!
В дверях кабинета стояла секретарша кафедры. Судя по брюзгливому выражению немолодого лица, дама прибывала в крайней степени возмущения.
— Сколько это будет ещё продолжаться? Вы что, не понимаете, что он срамит всю кафедру и лично Карена Адамовича?
Кареном Адамовичем звали заведующего кафедрой Ксеноботаники, профессора Адашьяна.
— О, ч-чёрт, опять выбрался... — Шапиро схватился за голову. — Простите, Аида Михайловна, я сейчас... молодой человек, вы мне не поможете?
Возмутитель спокойствия лежал на растрескавшемся асфальте в окружении полудюжины студентов. Рядом торговец-лесовик, недовольно бурча, собирал разбросанный товар — ремни, сумки, кошели и прочие изделия из кожи.
Белобрысый биофаковец — Егор видел его вчера в лаборатории генетики — поднял на завлаба испуганные глаза.
— Кажется, не дышит...
Егор опустился на корточки. Теле в самом деле не подавало признаков жизни.
— Снова труп?
— Во-первых, юноша, что значит "снова"?! — нервно отреагировал Шапиро. — Несчастный случай с Конкиным целиком на его совести, не надо было нарушать инструкцию о запрете одиночных выходов в Лес. А во-вторых, никакой это не труп. Это... как вам сказать... Мартин. С филфака.
В подтверждение его слов "труп" дёрнулся и издал немелодичный храп. На Егора пахнуло густым спиртным духом.
— Разве в Универе есть филфак?
— Нет. А этот вот — есть. Да расходитесь вы, молодые люди... — Шапиро замахал руками на зевак. — Пьяного, что ли, не видели?
Егор перевернул лежащего на бок. Тот отреагировал на вторжение в личное пространство невнятным бормотанием и новой волной сивушного перегара.
— Мартин? Иностранец, что ли?
— Нет, наш, местный. Да вы поднимайте, надо отвести его к нам, наверх. Он вообще-то смирный, но, всякий раз, как выбирается на двор — надирается до зелёных чертей, надо полагать, для храбрости. Впрочем, его и так-то трезвым никогда не видели...
Шапиро суетливо зашарил по карманам и извлёк мешочек с желудями.
— Ведите его к лифтам, а я улажу вопросы с торговцами. Надо же заплатить, что он там поломал....
— Мартин — это не имя, а прозвище. — объяснял завлаб. Вдвоём они доволокли "труп" до неприметной каморки в дальнем конце коридора, и вернулись в лабораторию. — А как его на самом деле зовут, не признаётся. Только Гоше что-то про себя рассказал — родственная душа, понимаешь, такой же алкаш. И тоже, то ли закончил филфак, то ли выперли его оттуда... А в ГЗ Мартин чуть ли не со дня Зелёного прилива: прибился к нашей кафедре, помогает по мелочам, а мы его подкармливаем.
— Сколько же ему лет — пятьдесят, шестьдесят? — удивился Егор. Несмотря на застарелые следы возлияний, украшавшие физиономию загадочного пьяньчужки, ему трудно было дать больше сорока.
— А кто его знает? Документов у него нет. Живёт в своей каморке, книги туда стаскивает, старую фантастику. И не макулатуру какую-нибудь: Стругацких, Лема, Прачетта, Стивена Кинга... Девицы к нему шастают — вы, конечно, слышали об этом нелепом суеверии насчёт иммунитета к эЛ-А... У Мартина, видите ли, полнейшая невосприимчивость. Но толку от неё ноль — до судорог боится Леса, представляете? Я как-то попросил его выйти, расставить контейнеры с пробами — недалеко, на Мичуринском, вы там были с Фомичом. Так больше не прошу — вы бы видели, какой он балаган учинил! Рыдал, бился в истерике, орал, что его на смерть посылают, порывался в ноги упасть — лишь бы не идти наружу. Да и ленив, скотина, только и может, что пробирки мыть, да втихую учить студентов гнать грибовуху на лабораторном оборудовании...
Завлаб пошарил по ящикам стола, достал пачку "Мальборо". Егор удивлённо поднял брови — до сих пор он ни разу не видел шефа курящим. Видимо, происшествие с Мартином выбило его из колеи.
— Кстати... — Шапиро неумело раскурил сигарету. — Если заинтересуетесь местным фольклором — это к Мартину. Никто не знает больше, чем он, баек, суеверий и всяких прочих историй о Лесе. Бутылочку только не забудьте — пить придётся с ним наравне, а это, доложу я вам, испытание!
Егор отвернулся, скрывая ухмылку. Похоже, завлаб тоже нашёл в загадочном Мартине родственную душу. Можно было поспорить — на досуге они частенько ведут ностальгические беседы о фантастике. И, надо полагать, не всухую...
Завлаб сделал пару затяжек, закашлялся и выбросил сигарету в окно.
— Помните, мы давеча беседовали о Дне Ботаника — я вам ещё показывал листок отрывного календаря? Так это он, Мартин, его нашёл и отдал мне. Так что, если бы не он — не было бы у нас этого праздника.
II
— Что ж вы, отче, упорствуете? Послали бы монасей, чтобы забрать этих бедняг ещё у моста — глядишь, и обошлось бы. Да и мне не горбатиться зазря...
Сергей присел на покосившуюся скамейку, торчащую из травы. Ноги не держали. Несколько сотен метров, отделяющие берег реки от Скита, дались ему тяжелее, чем иной суточный переход.
— Зазря, сыне, ничего не бывает... — строго произнёс отец Андроник. Его пальцы, старческие, узловатые, тискали грубый, вырезанный из простой палки посох.
— Страдания укрепляют страждущих в вере. Добраться до обители, преодолев трудности, опасности, телесные немощи — немалый подвиг. Но и те, кто, подобно тебе, помогает им попасть сюда, совершает благое дело, за которое будет им воздаяние.
— И на том спасибо... — буркнул Сергей. — Хоть не задаром надрывался...
Пока караван из четырёх лодок добирался от Речвокзала до Лужнецкого моста, паломники не доставляли особых проблем. Наравне со всеми они орудовали вёслами, глазели по сторонам, удивляясь громадным, выше любых многоэтажек, деревьям, и зданиям, превращённым сплошными покровами мхов и лиан в бесформенные зелёные холмы. Наперебой сыпали вопросами, словно забыв, что едут в Новодевичий Скит, чьи древние стены одинаково непроницаемы и для мирских соблазнов и для загадочного колдовства Леса.
Но на берегу всё изменилось. Одного из паломников скрутил жесточайший приступ Лесной Аллергии. Снадобье из пузырька, предусмотрительно выданного Лиской, не помогло — гортань быстро опухала, несчастный страшно хрипел, лицо густо порозовело, как это бывает при анафилактическом шоке. Сергей, поняв, что терять уже нечего, прижал "пациента" к траве, подложил под плечи свёрнутую куртку, чтобы запрокинулась голова, и ловко орудуя ножом, проколол трахею. Промокнул натёкшую кровь носовым платком, вёл в разрез изогнутую серебряную трубку, которую, как и многие лесовики носил с собой как раз на такой случай — и дважды вдунул через её воздух.
"Пациент" судорожно дёрнулся, раз, другой. Прикрикнув на второго паломника — "что встал столбом, руки держи!" — егерь стал делать искусственное дыхание. Три выдоха в трубку, пять нажатий сложенными ладонями, три выдоха, пять нажатий...
Оставшиеся две сотни метров он тащил паломника на себе. Его спутник ковылял следом, навьюченный поклажей, и хрипел так, что Сергей боялся, что и с ним вот-вот приключится то же самое. Но обошлось: монахи встретили их в воротах и потащили страдальцев в монастырскую больничку.
Отец Андроник размашисто перекрестил носилки. Монахи на ходу обозначили поклоны и посеменили дальше. Рядом с носилками шагал с озабоченным видом скитский лекарь, отец Макарий.
— Ничего, с божьей помощью встанет на ноги. В Скиту лесные недуги не страшны, а там, глядишь, и попривыкнет, приспособится...
Голос у настоятеля был низкий, благозвучный. Аромат ладана, исходивший от рясы и волнистой бороды, напрочь перебивал привычные запахи Леса.
— Проголодался, поди? — Отец Андроник повернулся к егерю. — Сейчас осенний мясоед, не строго. Брат кухарь кулебяками с фаршем потчует, щуками пареными, холодным из головизны с хреном.
— Не откажусь. — Сергей встал, мышцы ног протестующе взвыли. — Барахло можно бросить в караулке?
— Оставь, отчего ж? Здесь ничего не тронут. И оружие оставь, негоже по обители с ним расхаживать. Я велю накрыть в малой трапезной — пообедаешь, заодно расскажешь, с чем пожаловал.
— ...прежде, чем лезть в галерею за Малевичем, я решил поискать икону. Заказчик сообщил, что она в церкви при галерее, на углу Толмачёвского переулка.
— Никола в Толмачах? — охнул отец Андроник. — Так там же...
— Верно, она самая и есть... — подтвердил Сергей. — Икона Владимирской Божьей Матери — так и значилось в заказе. В церковь я попал с трудом: её сверху донизу оплели древолианы. Едва сумел пробраться сверху, через колокольню — только для очистки совести, не сомневался, что внутри ничего нет, кроме проволочного вьюна, пожарной лозы да корневищ. И верно, иконостас, приделы, колонны — всё заросло. А вот сама икона чистая, и будто светится изнутри! Ни пылинки, ни веточки сухой! А по контуру, не поверите, цветы проволочного вьюна! Он, отче, очень редко цветёт, я всего-то десяток раз за все тридцать лет и видел. А тут сплошь цветки — крошечные, ярко-белые, будто оклад жемчужный! Я постоял — постоял, да и двинул назад, тем же путём.
Отец Андроник истово перекрестился.
— Слава тебе, Господи! Чудотворная икона с древних времён Москву бережёт: от Мехмед-Гирея спасла, от Едигея, Тамерлана. И теперь, выходит, не оставила нас, сирых...
Сергей замялся.
— Тут, вот какое дело: я, когда отдавал Малевича, то поинтересовался у дяди Рубика, кому понадобилась икона. Оказалось — заказ сделан представителем Патриархата.
— Вот оно как... — настоятель встал и принялся расхаживать по трапезной взад-вперёд. Шаги у него были тяжёлые. — Вот, значит, как... Святейший решил заполучить образ Владимирской Божьей Матери, а ты его забирать не стал, рука не поднялась... Так?
— Так, отче.
— Так, да не так! — отец Андроник в сердцах стукнул посохом об дощатый пол. — Не далась она тебе! Господь не попустил чудотворному образу покинуть богоспасаемый град, хоть тот и стал дремучей чащобой...
— Простите, отче... — Сергей говорил негромко, но достаточно уверенно. — Я в Лесу немало святынь видел. У всех они свои — у вас в Скиту, у друидов, у индейцев Пау-Вау. Даже у чернолесских родноверов, не к ночи будь помянуты... Но ведь есть у них и нечто общее!
— Да что может быть общего у сатанинского идола и чудотворного образа? — настоятель взревел так, что позавидовал бы мастодонт с Крылатских холмов. — Ты бога-то побойся, не искушай — дождёшься ведь, обломаю посох о хребтину...
— Да бросьте вы лаяться, отче... — отмахнулся егерь. — Ну, обломаете, и что проку? Я после много о чём передумал... Здесь, в Лесу, любая святыня подобна сосуду — и она тем вместительнее, чем больше людей её почитает. Лес наполняет эти сосуды своей силой, но создают-то их люди своей верой! Может, в тотемах Пау-Вау, в священных рощах друидов силы и не так много, но она там есть — а, стало быть, и на них у меня рука не поднимется. Раз Лес их принял, влил в них свою энергию — не мне с этим спорить, да и не вам. Леса на всех хватит!
— Умолкни, богохульник, прокляну! — отец Андроник в сердцах плюнул под ноги. — Поди прочь, не доводи до греха...
— Теперь-то куда, душа заблудшая?
Успел отец Андроник отойти после давешней размолвки, или нет — но проводить Сергея он пришёл, проявив подобающее его сану христианское смирение.
— Меня на Речвокзале нашла белка и передала записку из Универа, так что я прямо туда. Если потороплюсь — успею дотемна.
— В Университет, значит... — отец Андроник в задумчивости пожевал губами. — Слышал, у тебя нелады с золотолесцами?
— Есть немного. Кстати, до меня тоже дошли кое-какие слухи: будто вы, батюшка, сетуньцев в Лужники пускать запретили. С чего это — не секрет?
— Может, и секрет... — настоятель горестно вздохнул. — Не тем они занялись сыне, ох, не тем. Уж не знаю, кто Седрика с пути сбивает, Золотые Леса или кто похуже — а только тревожно мне за Сетуньский Стан. И тебе лучше бы пока держаться от них подальше.
— Пока — что? Я два дня назад был там и, как видите, ничего со мной не случилось. Если что известно — так и скажите, и нечего тянуть кота за все подробности!
— Ты как с отцом духовным говоришь, ирод? — отец Андроник грозно сдвинул брови. — Сказано — не могу я сейчас всю подноготную тебе выложить! Не потому, что не доверяю — уверенности нет, а напраслину возводить не хочу. Скажу только, что ни на Метромост, ни на Лужнецкий тебе сейчас лучше не соваться.
— Ладно, придумаю что-нибудь.
— Ты погоди, торопыга! Придумает он...
Настоятель сделал многозначительную паузу.
— На набережной, в Лужниках, есть часовенка святого равноапостольного князя Владимира, там служит отец Михаил, наш, скитский. Лужниковские мужики построили рядом причал для челноков. Рыбку в обитель шлют, Бога не забывают... Я это к чему? Туда как раз двое послушников собрались, помочь отцу Михаилу по хозяйству. Может, и ты с ними? Проводят по-тихому, договорятся, чтобы тебя на тот берег перевезли и лишнего не болтали. Лес там к самой воде подступает, вот ты в обход золотолесцев и поднимешься — а там и до Мичуринского рукой подать. Справишься?
— Не впервой. Только мне бы на Лужники заглянуть, к брату Паисию.
Монах-сапожник держал мастерскую не в Скиту, а в посёлке фермеров у Большой Арены.
— Знаю, ждёт он тебя. Брата привратника предупредил: мол, если появится Бич, передайте — готов его заказ. Что заказывал-то?
— Да вот, ружьецо новое прикупил.. — похвастал Сергей. — Заказал для него кожаный чехол и бандольер. Это патронташ такой, не на пояс, а через плечо.
— Всё бы вам игрушки смертоубойные... — недовольно поморщился настоятель. — Ну да ладно. Ты егерь, тебе, стало быть, нужно. Благословляю.
— Спасибо, отец Андроник.
— Не меня, бога благодари! Тебе бы в храм зайди, поставить свечку святому мученику Трифону. Он покровитель всех охотников и рыболовов — значит, и твой тоже. Ты морду-то не вороти, о душе твоей пекусь, нехристь!
Сергей сдержал ухмылку. Не стоило лишний раз испытывать судьбу: известный крутым нравом отец Андроник вполне мог передумать и выполнить-таки угрозу насчёт посоха и спины нечестивца.
— Непременно зайду, как-нибудь в другой раз. И вот ещё что, отец Андроник...
— Чего тебе, заблудшая душа?
— Велите отцу Макарию, чтобы трубку для трахеотомии вернул. Ему невелик прибыток, а мне — вдруг снова понадобится?
III
Лина появилась в общаге после обеда. Егор и сам собирался заглянуть в библиотеку, но засиделся за полученными от Шапиро бумагами. Попеняв на недостаток внимания к своей особе, девушка покружила по комнате, заварила чай, пролистала со скучающим видом схемы и планы Курчатовского Центра и предложила пойти прогуляться. "Ты сколько в Универе — третий день, четвёртый? А на смотровой до сих пор не был! Туда все рвутся, даже те, у кого эЛ-А — таблеток наглотаются и идут. На прошлой неделе одного прямо на смотровой приступ скрутило, едва откачали..."
От смотровой площадки к Главному зданию вела натоптанная тропинка. Поток людей на ней не иссякал до глубокой ночи: шли золотолесцы, работающие в Универе, спешили на рынок челноки, высадившиеся возле Метромоста, сотрудники и студенты приходили сюда полюбоваться открывающимся видом. Отсюда к платформам, в развилках ветвей гигантских ясеней, вели воздушные мостики из канатов, жердей и тоненьких дощечек. Мостики охраняли скучающие золотолесцы с дробовиками и арбалетами.
— Вот там я и живу. — девушка указала на огоньки, мелькающие в листве. — Здесь самое большое поселение Золотых Лесов, почти семьсот человек.
— А есть другие?
— Ещё два. Одно — ниже по реке, на террасе, возле Андреевских прудов. А на Метромосту, прямо на станции метро, что-то типа форпоста. Удобно — река под контролем, ни одна лодочка не проскользнёт без досмотра.
— А зачем вам понадобилось досматривать лодки? — поинтересовался Егор. — Пошлины что ли, собираете?
— Ну, не пошлины, конечно... — Лина пожала плечами. — Раз уж мы в этих краях самая сильная община, надо же следить за порядком? Вот и смотрим, что люди везут.
— Контрабанду ищете? Оружие, наркотики?
Девушка смешно наморщила носик.
— Скажешь тоже! Оружия в Лесу сколько угодно. Дурь тоже не проблема: высуши древесные поганки, истолки в порошок и пользуйся. Хочется чего-то особенного — обратись к травникам, у них этого добра навалом. Часовые на мосту не пошлины берут, а записывают, кто плывёт, куда, с каким грузом. Потом записи анализируют, чтобы понять, где и какие товары пользуются спросом.
— Ясно. Маркетинговые исследования?
— Что-то вроде. К тому же, никто толком не знает, сколько в Лесу живёт народу. Расспрашивая проезжающих, мы составили своего рода карту человеческих поселений и всё время её дополняем. Нам и социологи из Универа помогают — сведения собирают, опросы какие-то придумали...
Егор кивнул. Он туже успел понять, что Золотые Леса, единственные, во всём Лесу, имеют что-то, отдалённо напоминающее государственные структуры. Что ж, оно и понятно: когда все вокруг питаются исключительно слухами и сплетнями, тот, кто озаботится сбором и анализом сведений о людских и товарных потоках, получает в руки неубиенный козырь. Рядом Университет, неиссякаемый источник материальных благ и идей, канал связи с внешним миром — и здесь тоже обойтись без грамотно поставленной разведслужбы...
Егор вздрогнул от неожиданной мысли. Чем на самом деле занята его подруга — только лишь работает библиотекаршей? Слишком уж она интересуется его делами...
"...да нет, вздор, паранойя! И познакомились они случайно, и ни о чём серьёзном он ей не рассказывал — хотя бы потому, что и сам толком ничего не знает..."
А история с погибшим студентом и агентом-сетуньцем? А интерес, Лины к планам похода в Курчатник? Не зря же завлаб не хочет прибегать к услугам золотолесцев...
Егор понял, что запутался. Ясно одно — расспрашивать спутницу о таких вещах не стоит. В лучшем случае, дело закончится ссорой, и он лишится великолепной любовницы. А в худшем...
Что будет в худшем — он не представить мог и гнал тревожные мысли прочь.
— А там что?
Вдали, за чашей Большой Арены, сияли золотом церковные купола.
— А-а-а, это... Новодевичий Скит. Там монахи живут, только они совсем чокнутые. Бродят по Лесу, проповедуют, церковное начальство не слушают. К ним пытались попасть посланцы патриарха — поговорить, образумить, убедить подчиниться. Так не пустили никого, а письма монахи не читают, выбрасывают за ворота. Говорят: в Лесу только Бог, а патриарх со своим Синодом власти здесь не имеет. И многие их слушают — на Полянах есть часовни и во многих общинах. А ещё болтают, что скитские нанимают егерей, искать старинные церковные книги, иконы по музеям и частным коллекциям, которые остались после Зелёного потопа. А найденное прячут в Скиту.
— Ты, я вижу, сама не из верующих?
Лина пожала плечами.
— А зачем мне это? Здесь мы сами себе хозяева. Прошлые грехи остались за МКАД, а за новые Лес с нас спросит, когда время придёт. Что монахи, что проповедники Церкви Вечного Леса — нам это не надо. Обойдёмся.
— Церковь Вечного Леса? Впервые слышу.
— Да ну тебя! — Лина тряхнула головой, так, что волосы рассыпались по плечам. — Сколько можно всякой о ерунде? Лучше пошли в посёлок! Обычно университетских туда не пускают, но со мной можно.
Егор притянул девушку к себе, нашёл губами шею.
— Думаешь, пора знакомиться с твоей роднёй?
— А ты что, уже созрел? Ну, пусти, медведь, блузку помнёшь...
IV
Каждый раз, оказываясь здесь, Сергей испытывал чувство, близкое к благоговейному восторгу. Деревья, захватившие склоны Воробьёвых гор от смотровой площадки и до устья Сетуни, не пытались состязаться друг с другом в высоте, с лихвой возмещая это массивностью стволов, разлапистостью ветвей и корней. Они покрывали землю, сплетаясь между собой, подобно щупальцам огромных одеревеневших осьминогов; ветви служили стропилами и контрфорсами сводчатых залов, галерей, хоров из переплетённых жгутов древолиан. Здесь, в естественных криптах и приделах царил вечный золотисто-зелёный полумрак, а ближе к ночи вспыхивали мириады светляков — словно негаснущие свечи в величественном храме Леса.
Родник в овраге, прорезающем склон, обустроили задолго до Зелёного Прилива. Когда-то к нему вели бетонные ступеньки, а вода вытекала из трубы, вцементированной в плиту. Но древесные корни давным-давно превратили плоды рук человеческих в щебень, и теперь вода скапливалась в небольшом углублении, стекая к реке весело журчащим ручейком.
Рядом с родником чьи-то заботливые руки соорудили из половинки бревна большую скамью с удобной спинкой. Сергей снял рюкзак и долго, с наслаждением пил, зачёрпывая воду ладонями и стараясь ни в коем случае не поднять со дна муть. Напился, потянулся за флягой — и тут в черепе, где-то позади глаз вспыхнула, забилась сигнальным маячком чуйка.
Медленно, стараясь не делать резких движений, он выпрямился.
Трое. Нет, четверо — двое поднимаются снизу, и ещё двое подходят справа. Идут хорошо, умело — ни звука, ни хруста. Тёплые, пахнущие ружейной смазкой, металлом, тревогой и агрессией.
Люди.
Сергей расстегнул кармашек рюкзака и достал свёрток с лепёшками и копчёным мясом. Развернул подвявшие листья и отодвинул вещи, освобождая на скамейке место для трапезы. Ладонь при этом как бы невзначай легла на приклад штуцера.
Справа хрустнуло — один из чужаков неосторожно поставил ногу на сухой сучок. Сергей кувырнулся вперёд, за колоду-скамейку. Над головой прошелестел и глухо стукнулся в дерево арбалетный болт.
— А ну, руки в гору! Дернешься — стреляю!
Пятый. Близко, шагах в двадцати за спиной. И как он ухитрился не почувствовать? Не различил ауру на фоне четырёх других?
— Медленно повернись, медленно! Вот так, и ружьишко брось...
Из прорехи в завесе дикого винограда на Сергея смотрело узкое, зеленоватое лицо с огромными глазами.
Сильван. Аура детей Леса растворяется в естественном фоне, её не всегда может зафиксировать даже обострённое чутьё егеря. То же самое относится и к белкам. Особенно сильно это проявляется здесь, где деревья почти одушевлены, а привычный сторожкий настрой охотника и следопыта смывает волна восторга, порождённая великолепием лесного Храма.
"...надо же было так облажаться! Водички, называется, попил..."
Теперь на виду были все четверо. Золотолесцы. Двое с арбалетами, один с охотничьим карабином. У сильвана — копьё с широким листовидным наконечником. Другого оружия не видно, но обольщаться не стоит: опытный охотник способен всадить такое копьецо в цель размером с ладонь с десятка метров. А сильвану, судя по тому, как тот держит древко, опыта не занимать.
Тревожный сигнал по-прежнему бьётся в черепной коробке — низким, пульсирующим гулом.
— Ах, ты ж, мать твою!..
Щёку, ту самую, многострадальную, траченную третьего дня шипомордником, ожгло огнём. Сергей инстинктивно хлопнул по щеке, под ладонью противно хрустнуло. Со стороны неприятеля тоже раздавались хлопки — золотолесцы упоённо предавались самоистязанию.
Гул стал громче. Теперь он звучал не под черепом, а наползал снизу, от реки. Сергей посмотрел на ладонь — крупная, размером с майского жука, антрацитово-чёрная тварь была ещё жива, перебирала лапками, судорожно скручивала и раскручивала раздавленное брюшко, из которого высовывалось кривое жало.
Между лопатками пробежала ледяная струйка.
— Бегите, идиоты! — отчаянно заорал егерь. — Это Чёрный рой! Спасайтесь!
Сразу три жгучих жала впились в шею и в лоб. Жужжание становилось оглушительным, оно неслось уже со всех сторон. Инстинктом, а не охваченным паникой рассудком, Сергей понял, что бежать — поздно, да и не убежишь далеко вверх по крутому склону, спотыкаясь о щупальца-корни, путаясь в кустах, перелезая через поваленные стволы. Он нашарил под клапаном "Ермака" рюкзака связку картонных цилиндров. Пряча голову между локтями, сколупнул, картонные кружочки с торцов, намотал на палец шнурки и дёрнул изо всех сил.
Два химических факела, зелёный и красный, вспыхнули, с шипением рассыпая искры. Гудящая пелена, готовая сомкнуться вокруг него, разлетелась в стороны рваными лоскутьями. Размахивая файерами, Сергей , кое-как вдел руку в лямку рюкзака, зажал под мышкой штуцер. Золотолесцы, истошно вопя, катались по земле — над каждым повисло клубящееся чёрное облако и жалило, жалило, жалило...
"...кинуть файер, отогнать? Поздно — они уже трупы..."
Зелёный факел погас. Сергей отшвырнул выгоревшую трубку и дернул за шнурок следующего. Файеров осталось четыре — достаточно, чтобы убраться подальше, пока рой расправляется со своими жертвами.
V
Селение золотолесцев поражало воображение — наверное, в таких вот древесных селениях и жили эльфы и лесные феи. В развилках великанских стволов, на разных уровнях устроились дощатые платформы — порой крошечные, едва-едва развернуться вдвоём, порой просторные, с аккуратными домиками, цветниками и бассейнами для сбора дождевой воды. Платформы на разных уровнях соединялись подвесными мостиками, иногда широкими, из крепких, толстых досок, иногда — эфемерными, из трёх соединённых тонкими шнурами канатов. Повсюду огни: бумажные фонарики, гирлянды стеклянных сосудов, в которых ярко светятся колонии светлячков, масляные плошки, жаровни с курящимися ароматными травами. С ветвей свисают связки металлических и деревянных трубочек, и любое дуновение ветра, любое шевеление вызывает мелодичный перезвон — медный, серебряный, гулко-щёлкающий.
— Красиво у нас, правда?
Они остановились на одной из малых платформ. Отсюда открывался великолепный вид посёлок Золотых Лесов во всём его многообразии. Егор заглянул вниз — на глаз, до земли было не меньше семидесяти метров. Под "подвесными тропами" в путанице ветвей и лиан виднелись натянутые сетки.
— Что, часто падают?
— Разве что новички. Здешние старожилы тропами пользуются, только если передвигаются с поклажей.
— А как же тогда?..
Вместо ответа спутница взялась за лиану, обвивающую перильца платформы, и Егор с удивлением обнаружил, что это не лиана вовсе, а канат, гигантская тарзанка.
Лина вставила ногу в петлю-стремя, ухватилась обеими руками и сильно оттолкнулась. Егор охнул, когда его подруга маятником перенеслась через пятидесятиметровую пропасть, отделявшую платформу от соседнего ясеня. В какой-то момент ему показалось, что она с разлёта ударится о ствол, но Лина в последний момент выпустила канат и спрыгнула на платформу — точно такую же, как та, которую только что покинула.
— Ну что же ты?! Давай сюда! Или трусишь?
Егор, двигаясь как во сне, отвязал от поручня другой канат — при ближайшем рассмотрении оказалось, что он скручен из высушенных стеблей проволочного вьюна — нащупал стремя, оттолкнулся и полетел через бездну. Сияющие вокруг огоньки слились в полосы, воздух засвистел в ушах, серо-зелёный ствол лесного гиганта стремительно приближался. Егор разжал ладони и покатился по доскам платформы к ногам Лины.
Она в восторге захлопала в ладоши.
— Молодчина! Обычно никто решается вот так, с первого раза!
Егор встал, потирая ушибленное колено.
— Зачем мы сюда?..
— Вон там, ярусом выше, я и живу. — девушка указала наверх, где в сплетении ветвей угадывалась платформа с маленьким одноэтажным домиком.— Вообще-то мы там вдвоём с подругой, но она отправилась на Андреевские пруды и вернётся только завтра. Так что дом в нашем распоряжении!
В её глазах прыгали зелёные, с золотистыми искорками бесенята.
— Должна же я вознаградить героя? Тем более, мы теперь нескоро увидимся.
— С чего ты взяла?
— Ну-ну, не считай меня совсем уж блондинкой. — Лина лукаво улыбнулась. — Планы Курчатника, вылазки эти дурацкие... ежу понятно, что тебя готовят в дальний рейд!
Подозрения, оставившие было Егора, всколыхнулись с новой силой.
— Разве мало в Лесу мест, интересных для учёных?
— Может, и не мало, а только в Универе всякому известно, что приятели вашего завлаба из филиала МГУ спят и видят, как бы добраться до Курчатовского Центра. Ваш Шапиро недавно поднимал этот вопрос на учёном совете, но получил отказ.
Об этом Егор слышал впервые.
— Ладно, допустим. Но почему меня-то? Я в лаборатории без году неделя...
— А кого ещё? Рейдеров в Универе раз-два и обчёлся, у каждого график на год вперёд расписан, кафедры в очередь выстраиваются. Был у Шапиро на примере студент, но он — сам знаешь...
— Студент? Тот, что погиб?
— Он самый, Лёша Конкин. Ты что, не знал, что его прочили в рейдеры? Потому он так и расстроился — все планы псу под хвост! А тут ты подвернулся, такой весь из себя герой...
Егор покачал головой. Вроде, выходило вполне логично: как только завлаб заполучил сотрудника с более подходящими данными, он задвинул первокурсника "в резерв", а на его место стал готовить новичка. Отсюда — вылазки за пределы ГЗ в первые же дни, лешак Гоша в проводниках...
Но ведь Конкин мог узнать, или хотя бы заподозрить, заподозрить, что ему готовят замену? Вот и его однокурсница, та, с лошадиной физиономией, упоминала, что парень был не чужд тщеславия...
"...отличный мотив для вербовки — в довесок к умирающей матери. Паршиво вы, Яков Израилевич, в людях разбираетесь..."
— А что такого страшного в Чересполосице? Курчатник, мутанты — и всё?
— Ну... — Лина замялась. — Никто ничего толком не знает. Ходят слухи, что там творятся необъяснимые вещи. Например, идёшь-идёшь, и вдруг попадаешь непонятно куда. Всё вокруг, деревья, животные — не наше, не из Леса. Называется — "разрыв". Если угодил в такой — всё, с концами, не выбраться!
— Но кто-то всё-таки выбрался, если рассказывал о том, что там внутри?
— Наверное... вообще-то, Чересполосицу никто толком не изучал. Считается, что там то ли ядовитый газ то ли пыльца с какими-нибудь галлюциногенными свойствами.
— Значит всё дело в этих "разрывах"?
— Ещё есть упырятник. Была до Зелёного Прилива, такая организация — Центр Переливания крови. Создали его в начале прошлого века и, кроме всего прочего, там пытались создать эликсир бессмертия, а для этого ставили опыты с кровью. Так вот, этот Центр до сих пор действует!
— Как Универ?
— Если бы! В Универе всё открыто: студенты учатся, люди сюда едут, публикуются научные работы. А с Центром — тайна и жуткие слухи. Вроде бы там делают из человеческой крови эликсир, который ослабляет, а то и вовсе снимает действие эЛ-А — не насовсем, правда, на время. И кровь для эликсира надо брать непременно у живого человека.
— Ну и что? — удивился Егор. — В медицине сплошь и рядом используют препараты из донорской крови.
— А то, что человек при этом должен испытывать невыносимые страдания, а в конце процедуры — обязательно умереть. А те, кто пользуется эликсиром, становится упырём. Организм больше не усваивает нормальную пищу, только живую человеческую кровь. Потому и называют — упырятник.
Лина подошла к пучку свешивающихся с верхней платформы лиан, потянула. Сверху, разворачиваясь, упала верёвочная лестница.
— Впрочем, может это всё пустые слухи. А сейчас — у нас всего полтора часа, если хотим поспеть к закрытию ГЗ. И учти, я намерена выпить тебя досуха!
— Как упырь?
— Упыри?ца. — Лина обвила любовника за шею. — А знаешь, ну его, домик! Давай прямо здесь?
Блузка повисла на перилах. За ней последовали шорты и прозрачные трусики.
— Так люди же вокруг! — опешивший Егор показал на висячий мостик над платформой, по которому спешили по своим делам трое золотолесцев. — Увидят!
— Вот и пусть завидуют...
VI
— Совсем ты, Бич, себя не бережёшь. А если загниёт?
Сергей сидел на вращающемся табурете в кабинете заведующего лабораторией. Сам Шапиро суетился около него с пузырьком спирта, пучками ваты и блестящими медицинскими инструментами.
— Не загниёт... — лениво ответил егерь. — В рюкзаке, в боковом кармашке — зелёный пузырёк. К утру как рукой снимет.
До Главного здания Сергей добежал на одном адреналине. Рявкнул на охранника, попытавшегося его притормозить и чуть не рванул по лестнице вверх, забыв про лифты. Ввалившись в лабораторию, он переполошил сотрудников своей окровавленной физиономией и висящим поперёк груди штуцером. Потом, уже в кабинете завлаба одну за другой опорожнил две стопки медицинского спирта и долго, взахлёб, пил воду из стеклянного графина, поданного испуганной ассистенткой.
Шапиро покопался в рюкзаке, извлёк пузырёк и принялся металлическим шпателем наносить на места укусов ярко-зелёную мазь. Резко, свежо запахло незнакомыми травами.
— Яд Черного роя содержит вещество, вроде желудочного сока плюс довольно сильный нейротоксин. Жертва от него не умирает, а впадает в оцепенение, в то время как поражённые ткани стремительно разлагаются. Ими они и питаются, а заодно, откладывают в язвы яички. Известны случаи, когда жертва оставалась живой до полутора недель, пока вызревали личинки.
— Видел такое, случалось. А бывает — просто зажаливают до смерти и очищают скелет от плоти, хоть в витрине его потом выставляй...
Егерь с кряхтеньем поворочал шеей.
— Болит, проклятая...
— А ты ещё покрути, тогда и до завтра не пройдёт... — ворчливо отозвался завлаб. — Может, всё-таки подождать пару дней, пока не заживёт? Насчёт комнаты в общежитии я договорюсь. А то давай у меня — места полно, выделю тебе роскошный диван...
— Спасибо, но нет. Если ты, и правда, хочешь обтяпать это дельце — минуты терять нельзя. О том, что я в Универе к утру будет знать каждая собака. Если свалить быстро — есть шанс уйти незамеченными. Но если застрять...
— Тебе виднее. Как добираться-то думаешь? Проще всего по реке, до Строгинского моста. А там до Курчатника совсем близко, если повезёт — за день можно обернуться... А ну, руки убери!
Сергей поспешно отдёрнул пальцы от щеки.
— Ты только не обижайся, Израилич, я тебе один умный вещь скажу. Во времена моей молодости, ещё до Зелёного Прилива, был такой термин — "диванные вояки". Так называли тех, кто трындел в Интернете о войне, стратегии и прочей лабуде, ни рожна в них не шаря. Так ты сейчас, уж прости, в точности как они. Ты хоть представляешь себе, что такое Щукинская Чересполосица ? Сплошные разрывы, с одного бока упырятник, а с другого — развалины НИИ эпидемиологии и микробиологии. Туда, не то, что я — конченые отморозки из сетуньцев не суются. Хрен его знает, что в тех краях водится и что за заразу там можно подцепить? И к тому же, ты действительно считаешь золотолесцев дурее себя? Они меня по всей реке ищут, фермеров трясли, Кузнеца... Или, думаешь, патруль к роднику случайно вышел? Ждали меня там, зуб на холодец!
— Да, ждали... — вздохнул завлаб. — И если бы не Чёрный рой... как думаешь, кстати, откуда он взялся на Воробьёвых?
— Кто ж его знает? Обычно так далеко от Чернолеса эта дрянь не забирается.
Завлаб спрятал пузырёк с мазью в кармашек "Ермака".
— Везучий ты, Серёга. И от дедушки ушёл и от бабушки ушёл... Ты что, всегда таскаешь с собой столько файеров?
— Нет, конечно, максимум — один-два. Но тут, считай, повезло: подвернулся заказ в Замоскворечье, возле Чернолеса, вот и запасся на всякий пожарный. Как видишь, пригодилось. Ты, вот что: дай знать местным фермерам, пусть примут меры. Надо срочно найти трупы и выжечь нахрен, пока личинки не повылуплялись. А про то, что я там был — ни гу-гу. Знаю я этих, с Метромоста: мигом заявят, что я их людей нарочно подставил. А оно мне надо — оправдываться?
— Не надо, конечно. Они и так на тебя в последнее время не зуб вырастили, а цельный бивень.
— Ты уже пятый, кто мне это сообщает. — невесело усмехнулся егерь. — Ну, я-то ладно, а вот ты с чего менжуешься? Вроде у вас, университетских, с золотолесцами любовь до гроба?
— Понимаешь... — завлаб замялся. — Я тут на днях получил любопытную информацию... точнее, прояснил кое-что...
Егерь покачал головой.
— Темнишь, Яша... Если хочешь, чтобы я помог — колись до донышка.
— Если начистоту, то появилась возможность получить информацию о возникновении Зелёного Прилива.
Сергей от неожиданности выпрямился на табурете.
— О как... не больше и не меньше?
— Именно. А руководство Университета и золотолесцы об этом догадываются.
— Так ты и от своего начальства шхеришься? Умеешь ты, Яша, делать себе весело...
Шапиро встал и в волнении заходил по кабинету.
— Тут вот какой момент. Недавно мой сотрудник нашёл на квартире учёного, работавшего в Курчатнике, важные документы. Это тут, поблизости, на Строителей.
— Знаю... — кивнул егерь. — Жил я в тех краях, правда давно.
— Я специально послал новичка, который ещё ни с кем здесь не связан. Для конспирации, чтобы утечки не было, понимаешь?
— Конспиратор, ёшкин кот... и что, новичок твой вот так взял и всё обделал?
— Не сам, конечно. Гоша помог.
— Кто бы сомневался. То-то у нас выходит, как в сказке: "Поди туда, не знаю куда..."
— "Принеси то, не знаю что?" Это-то как раз известно: документы, записи об экспериментах, лабораторные журналы. А вот с "куда" пока сложнее. Ясно, что в лаборатории Новогородцева, но этого мало. Ничего, пока доберётесь до места, я всё выясню...
— Мы?
— Именно. Парень пойдёт с тобой.
Егерь покачал головой.
— Забудь. Мало мне гемора — ещё и сопли ему утирать...
— Я всё понимаю, Бич. Но мало добраться туда — надо ещё понять, что надо вынести. Ты, может, у нас физик? Тогда так и скажи, мне же спокойнее.
— Геолог... был когда-то. Четвёртый курс.
— Вот видишь! А у него бакалавриат физфака Новосибирского университета. Да ты не сомневайся, малый толковый, спортсмен, сибиряк, стреляет отлично. Обузой не будет.
Сергей задумался. Доцент терпеливо ждал. Мазь на щеке егеря медленно подсыхала, стягивая кожу.
— Ладно, раз так — пусть идёт. Остаётся прояснить насчёт "куда". Ты, вроде, сказал, что выяснишь, пока мы будем добираться до Курчатника. А я-то как об этом узнаю?
— Перешлю сообщение с белкой. Как же ещё?
— Разумно. Только не с абы какой. Я предупрежу Яську, чтоб была наготове. Когда понадобится — явится к тебе, самое позднее, через четверть часа.
— Хорошо. На случай, если её всё же перехватят, я зашифрую сообщение. У моего сотрудника будет ключ к шифру.
— И вот ещё что... — Сергей сделал паузу. — Ты его предупредишь насчёт золотолесцев?
— К чему тревожить парня? Надо будет — сам скажешь. Чует моё сердце, Бич, они вас так просто в покое не оставят...
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
