Небо вдребезги

Выбравшись на неприметную полянку, он установил полено вертикально, забил в выдолбленную полость бумажный кулек с порохом и пристроил сверху небольшой булыжник. В предварительно просверленное сбоку ствола отверстие он вставил промасленный фитиль и поджег его.

Потом ему сказали, что грохот был слышен аж в Нанси, что лежал в добром десятке миль от Сен-Дье. Сам же Джонни, сколько ни старался, никак потом не мог вспомнить, что случилось после того, как искра от огнива заплясала по самодельному фитилю. Пришел в себя он уже дома на кровати с холодным компрессом на голове.

Сквозь звон в ушах с трудом различались голоса отца и Левепена.

— Клод, твоему сыну пора заняться серьезными вещами.

— Завтра я ему устрою серьезные вещи — он неделю на свой тощий зад не сядет!

— И ты думаешь, его это остановит? Что он, как и ты, возьмется за плуг и пойдет пахать твои поля? Клод, он прочитал все книги из моей библиотеки! Сегодня он сделал порох из селитры и отделался легкой контузией, но через неделю или через месяц он попытается провести малую магистерию и поднимет на воздух половину деревни! Я бы и рад присмотреть за ним, но он задает такие вопросы, на которые я уже не могу ему ответить!

— И что вы предлагаете?

— Я слышал, вы приходитесь двоюродным братом некоему Исааку Кингсли?

— Есть такой в нашем роду, да только он с той ветви, что на Туманных Островах проживает.

— Уже нет. Неделю назад я был в Монпаре, и узнал, что Исаак Кингсли уже несколько лет как по приглашению королевы Гвендолен проживает в Срединном Королевстве и пользуется ее покровительством. Я думаю, отправить мальчика нему в ученики будет наилучшем выходом...

— Может быть, господин Левепен. Но сперва он как следует отведает моей плетки! А ну поди сюда, паршивец, я ведь вижу, что ты уже очухался!

К счастью на этом месте оказалось, что это всего лишь сон, и Джонни открыл глаза.

"... а потому доподлинно известно, что мироздание заключено в двенадцать твердых сфер, включаю сферу Земли, вокруг которой обращаются остальные. Таковая гармония положена была из начала времен нашим Создателем, и знание это передается из уст в уста теми фейри, что были до человека.

Сама же Земля также состоит из четырех сфер — земли, воды, воздуха и огня. Проявления последней особенно хорошо видны в периоды зимней ночи на самых северных землях Гипербореи и именуются сполохами Авроры..."

Джонни пару раз потер кулаками глаза, пока до него дошло что он уснул прямо на высокомудром трактате Ганса Луллия. Главная беда сего труда заключалась в том, что живший четыреста лет назад мыслитель почти дословно воспроизводил содержание своих бесед с эльфийскими мудрецами. Но при переводе с альвентари на человеческие языки певучесть и плавность фраз эльфийского терялась, порождая нагромождения высокопарных и бессмысленных оборотов. К тому же дядя Кингсли, обычно бережно относившийся к книгам, почему-то весь трактат исчиркал красными чернилами, снабдив отдельные изречения Первых Отцов весьма язвительными комментариями. Но даже они не спасали от навеваемой гармонией небесных сфер сонливости.

Джонни захлопнул книгу и выглянул в окно. Когда он появился здесь три года назад, двор дома Исаака Кингсли пустовал. Конечно, его периодически захламляли ящики, доставленные от апеннинских гномов, или он внезапно превращался в лагерь шумных рейнских полуросликов в коротких зеленых штанах, приехавших заказывать у Кингсли поливальную машину для своих огородов. Зачем им поливальные машины, когда у них и так тыквы вырастали ростом с пятилетнего ребенка, Джонни так и не понял. Но деловым полуросликам было видней, так что, отвалив несколько мешков золота, они увезли свою драгоценную поливальную машину, а заодно и одну из служанок, которой приглянулся деревенский староста.

Сейчас двор занимал огромный механизм, состоящий из немыслимого количества латунных змеевиков и штуки, которую Джонни сперва принял за огромный котел. Лишь позже, когда Кингсли дал ему посмотреть чертежи, он сообразил, что это не просто котел, а что-то вроде лабиринта из тонкого листового металла, внутри которого пар работал на порядок мощнее, нежели в обычном гномьем котле. Машину уже запустили, и теперь она довольно урчала, гоняя по стеклянным змеевикам с прикрученными к ним манометрам раскаленный пар.

Вокруг парового цилиндра ходили Исаак Кингсли и гном Хрунгир Рунгильд, крохотными молоточками выстукивавший сияющие надраенной медью стенки.

— Все, Исаак, закручивай пар, — хрюкнув, Хрунгир сунул молотки в сумку на поясе, скрывающуюся под нависшим подобно девятому валу пузом. — В трех местах лист слабину дает, фля, еще не ровён час, давлением стенки порвет, весь двор разметает.

Гном вытащил трубку и закурил.

— Не бывает в Срединном Королевстве хорошего железа. Ну вот погляди, что тебе подсунули — ни рода у этой меди, ни ковки. Кто, фля, вообще в такой жаре, как здесь, хорошую медь вырастит? Чтобы металл дозрел, ему холод нужен! А здесь, фля, что? Жарко, влажно и солнце триста дней в году. А отец-мать у этой меди кто? Небось, фля, вообще не живая, а из ферментов и купороса получена! Да и про качество листа я вообще молчу — у вас тут только фитюльки узорные для эльфийского двора ковать могут. Ювелиры, фля!

Хрунгир сплюнул.

— И что ты предлагаешь? — Кингсли завернул последний вентиль и машина затихла.

— Либо у нас, во Фьёрдаре живую медь брать, либо в Гиперборее. А эти твои высокоученые заморочки с трансмутацией-флюктуацией здесь не годятся. Ну скажи мне, Исаак, что это за металл, фля, такой, который только при свете определенных звезд существовать может?

Гном засунул трубку в рот и мгновенно окутался клубами дыма.

— А, Джонни, ты никак проснулся? — Кингсли, вытирая руки ветошью, подошел к племяннику. — Проникся гармонией небесных сфер?

— Не больше, чем на уроках Левепена, — Джонни зевнул. — Я пойду к Гретхен схожу, все равно сегодня заняться больше нечем.

— А как же киноварь?

— Ей бы отстояться, как раз к вечеру разделится на ртуть и грязную серу. А потом пусть кобольды по склянкам разливают.

— Тогда возьми бутыль с алкагестом да отнеси ее на улицу Журдан в цех Фруадво. Они уже давно его ждут. И не вздумай хоть каплю пролить!

Джонни хмыкнул: мол, не учи ученого. Отвечать за то, что алкагест проест всю планету насквозь, никому не хотелось. А поскольку разъедал он все, то носили его в зачарованных колбах, в которых заклинания не подпускали жидкость к стенкам сосуда и крышке. Так что вряд ли во всем Монпаре найдется олух, способный пролить алкагест. Другое дело, что двухэтажный ювелирный цех Фруадво, в котором в любое время было полным-полно и людей и младших фейри, а пару раз Джонни даже видел двух придворных дам Гвендолен, укутанных в чинские шелка... Так вот, цех этот стоял аж в трех кварталах от двора Кингсли, и, если верить механическим часам у двери, у Джонни оставалось всего двадцать минут.

Избавившись от алкагеста, Джонни помчался в парк Тюильри, где он обычно встречался с миниатюрной милой особой по имени Гретхен. За те несколько лет, что он прожил в доме Кингсли, Джонни из чумазого деревенского книгочея вымахал в статного юнца, на которого много кто заглядывался, но сам он прикипел к младшей дочке книгопечатника Пинглифа. Все семейство Пинглифов отличалось хрупкостью сложения и маленьким ростом, очевидно потому, что семья их происходила от смешения карпатского рода пикси и людей. И вот что Джонни любил больше всего, так это когда рыжей курносенькой Гретхен приходилось вставать на цыпочки, чтобы его поцеловать.

Целовать на этот раз она его не стала, а капризно надула губки, всем своим видом показывая, как недовольна опозданием Джонни. Да еще и пообещала уйти домой. И вообще, она его случайно дождалась.

— Ну ты еще скажи, что другого ждала, — ухмыльнулся Джонни. — А я тебе подарок принес. Но если ты не хочешь смотреть, то отнесу Изабель...

Эти слова мгновенно изменили настроение Гретхен. Она тут же расцвела и забыла про свое желание уйти.

— Джонни, миленький, ну покажи! Я же пошутила!

Джонни вытащил из-за пазухи полотняной мешочек и помахал им в воздухе перед Гретхен.

— Точно хочешь посмотреть?

— Ой, ну хочу, хочу!

— А поцеловать? — Джонни наклонился.

— Обязательно, — Гретхен чмокнула его в щеку и нахально выхватила подарок. — А к Изабель теперь не пойдешь? — тут же осведомилась она.

— Не поцелуешь в губы — пойду, — безапелляционно заявил Джонни.

— Неприлично же, — хихикнула Гретхен. — Кругом народу полно.

— Неприлично было, когда ты лиф не успела натянуть, а я без штанов через ваш сад драпал. Вот тогда было неприличною. Целуй!

Гретхен быстренько коснулась его губ и принялась разворачивать подарок. Внутри оказалась колбочка с ярко-голубым гомункулом.

— Ой какой миленький! — заверещала девушка, обхватив руками шею Джонни. — Здорово-здорово-здорово! На нашей улице ни у кого такого нет!

— Сам вырастил, — похвастался Джонни, опуская подробности вроде сорокадневного пребывания колбы в навозе. К счастью, алхимические премудрости были крайне далеки от Гретхен.

Они сели на скамейку, и, пока девушка без умолку болтала, вываливая на Джонни все последние сплетни Апельсиновой улицы, тот рассматривал возносящиеся в небо за парком Тюильри шпили чертогов Гвендолен.

Дядя, несколько раз бывавший на приеме у королевы, рассказывал удивительные вещи о том, что творит настоящая эльфийская магия. Вместо слуг во дворце прислуживают невидимые человеческому глазу сильфы, из окон некоторых башен можно заглянуть в любую точку Земли, даже далеко за пределами Срединного Королевства, а под сводами приемной залы Гвендолен гуляют свои маленькие солнце и луна. И сами эти бесчисленные башенки, шпили, арки и акведуки поддерживаются магией, исчезни которая — и замок сложится, рухнет как карточный домик. Может быть, размышлял Джонни, именно глядя на многотысячелетнюю мощь перворожденных, люди и бросили бесполезные занятия магией и устремились в алхимию и механику? Ведь человек оказались одним из немногочисленных детей Создателя, не имеющим практически никаких способностей к волшебству.

А главное — что мешает построить такой же шпиль, но без магии? Ведь это только фейри могут на нее во всем полагаться, а тому же Джонни ее взять неоткуда.

-... на мне женишься? — донесся до него сквозь вьющиеся в голове чертежи и расчеты голос Гретхен.

— А? Чего? Кто женится?! — до Джонни не сразу дошел смысл сказанного.

— Отец, говорю, спрашивает, когда ты мне предложение сделаешь, — вздохнула Гретхен. — Ты опять меня не слушал? Снова воздушные замки строил?

— А-а... э-э... — предложение Пинглифа-старшего застало Джонни врасплох. — Ну, я это... Как-то знаешь, все это так неожиданно... Твой отец, вроде, раньше не, э-э...

В глазах Гретхен вспыхнул шальной огонь — наследство пикси. Надо было срочно как-то выкручиваться.

И тут до ушей Джонни донесся переливчатый смех, звучащий, как чарующая мелодия карильона Башни Музыкантов. Эльфийский смех можно было слушать бесконечно долго, но сейчас Джонни в нем что-то очень не нравилось. Скорее всего, жалобные всхлипывания, не имеющие ничего общего с трелями эльфов.

— Ну-ка подожди секундочку, — Джонни отстранил медленно закипающую Гретхен и привстал со скамейки.

— Ты... -начала было девушка, но, увидев выражение его лица, мгновенно смолкла.

Прямо за скамейкой, на которой они сидели, раскинулась подстриженная лужайка. Посреди нее стояла троица перворожденных с серебряным волосами, заплетенными в модные при дворе Гвендолен косы до пояса, и облаченная в камзолы, переливающиеся как оперение колибри. В руках эльфийские отпрыски держали инкрустированные драгоценными камнями трости, а под ногами у них извивалось и пищало какое-то существо.

— Ах вы, поганцы! — Джонни, разглядев, кто скорчился между эльфов, просто взбеленился. — Эй, господа перворожденные, может вы оставите свою новую игрушку в покое?!

Эльфы повернули к Джонни свои высоколобые точеные лица с огромными миндалевидными глазами и вечной загадочной улыбкой.

— Мы, кажется, помешали вам с дамой? — осведомился один из них, не прекращая улыбаться.

Слова прозвучали сладкоголосой флейтой, но Джонни, не первый раз имевший дело с перворожденными, ощутил скрытую в них угрозу. За прожитое в Монпаре время он хорошо уяснил, что нынешние эльфы мало похожи на героических наследников Первых Отцов, сражавшихся за спасение мира с ледяными великанами и ордами орков. Встречались Джонни, конечно, и господа благородные и утонченные, но даже они поглядывали на людей и младших фейри свысока. А глядя на то, как старательно отводит взгляд городская стража от таких вот наглых недорослей, забавляющихся с существами, чья природа не позволяла сопротивляться эльфийской магии, Джонни брали серьезные сомнения, знакомы ли те с историями подвигов своих предков.

— Гремлина оставьте в покое, — Джонни перепрыгнул через скамью и встал на газон.

Трепет перед перворожденными у юного Трентиньяка испарился, стоило ему узнать их поближе. Они оказались такими же разными, как люди или гномы, но не особенно возвышенными, как можно было подумать, начитавшись героических романов. Эльфов всегда побаивались, ибо никто не владел магией так виртуозно, как они. Их сторонились (да впрочем те и сами не стремились в общество) и редко заговаривали с ними первыми. Никто не осмеливался оспаривать заслуги их предков, но часто в городских тавернах, то там, то здесь в пьяных спорах возникал вопрос — а что сделали для нас нынешние эльфы? Чем решения Благого Двора лучше решений созданной в Монпаре Звездной Палаты, на которые постоянно накладывались вето? И на что, хотелось бы знать, идут наши налоги?

— Эта тварь испачкала мне туфлю, — пропел эльф и ткнул гремлина тростью, отчего тот снова взвыл. — Может быть ты хочешь присоединиться к нему и очистить ее?

— Ах, не стоит, — подхватил второй эльф. — Этот детеныш грязи ее тебе только больше загадит!

Над поляной снова разнесся мелодичный смех.

— Я еще раз повторяю, — зарычал Джонни. — Отпустите гремлина!

— А то что? — осведомился первый эльф. — Стражу позовешь?

Как раз стражи рядом и не наблюдалось. Да и вряд ли в споре с перворожденными на нее стоило рассчитывать.

— Последний раз предупреждаю, — Джонни сжал в кулаке крупный кристалл каменной соли, с которым не расставался в городе, полном магии фейри.

Как первый эльф метнулся к нему с тростью наперевес, он заметить не успел. Однако и эльф, не ожидавший столкновения с эманацией солевого кристалла, споткнулся в шаге от юноши. И тут уж Джонни не мешкал — его увесистый кулак по красивой дуге разрезал воздух и повстречался с тонким и узким носом эльфа. Брызнул фонтанчик серебряной юшки, эльф уронил трость и согнулся, схватившись за лицо. Его товарищи застыли где стояли, и воздух за ними немедленно наэлектризовался. Соль в кулаке Джонни затрещала и стала нагреваться.

В этот момент гремлин в измазанной травяным соком форме уборщика извернулся, тяпнул острыми зубами эльфа за лодыжку, и задал стрекача. Укушенный взвыл и запрыгал на одной ноге, что заставило его соседа отвлечься.