Небо вдребезги

Мы — цыплёнок. Мир — наше яйцо.

Если не разбить скорлупу мира, то мы умрём, не родившись.

Разобьём же скорлупу мира!

Во имя мировой революции!

Shoujo Kakumei Utena

Вокзальный перрон встретил Джонни Трентиньяка чудовищным гулом и несусветной толчеей. В Сен-Дье он не видел столько народу даже во время осенней ярмарки, когда к тамошнему озеру съезжались все обитатели окрестных деревень. К тому же на традиционном ярмарочном лугу было столько места, что никому не приходилось толкаться, сбивать с ног или орать. А узкие каменные змеи перронов Монпара, стоило только спуститься с подножки вагона, оглушили Джонни протяжными криками носильщиков, свистом пара, грохотом отходящих поездов, сварливой руганью опаздывающего семейства гномов, зазывных воплей гоблинов, разносящих все от жареных крыс до свежих газет. Ах, кого только не было в этом бурлящем, ошеломившем деревенского парнишку море горожан всех мастей. Ну разве что эльфов Джонни не приметил. Да разве станут перворожденные пользоваться какой-то чадящей гномьей громыхалкой?

Из толпы доносились обрывки чужих разговоров. Городские жители говорили быстро, отрывисто и порой просто непонятно, и оттого речь их приобретала загадочный оттенок. Вихри чужих слов завладели разумом Джонни и он окунулся в них с головой, вклинившись в живой поток.

Но не успел мальчишка сделать и пары шагов, как над стеклянной крышей, укрывающей платформы от непогоды, ударил гром, разом перекрывший весь вокзальный шум. Джонни вжал голову в плечи, ожидая неминуемого дождя из бритвенно-острых осколков лопнувших стекол навеса, но тут же сообразил, что непогода здесь не при чем. Летнее небо еще на подъезде к Монпару слепило сияющей голубизной. И от спускающейся с него жары не спасали даже распахнутые настежь окна в вагоне. Разразившаяся же гроза оказалась боем нависающих над платформами часов, размером раз в пять больше тех, что двести лет назад установили на ратуше близлежащего к Сен-Дье Нанси. На черном обсидиановом диске по кругу располагались золотые знаки всех двенадцать сфер мироздания, а вместо стрелок извивались две бронзовые крылатые змеи.

Засмотревшись на удивительный механизм, Джонни как-то забыл, что он уже не дома, и к реальности его вернул грубый тычок в спину. Покрытый мхом злющий каменный тролль едва не размазал Джонни по стенке вагона просто проходя мимо. Вообще-то, появись такая зараза в Сен-Дье, ее тут же закидали бы саламандрами, а потом окатили ледяной водичкой из колодца, чтобы разнесло в песок... Да отец еще перед отъездом предупредил Джонни, что в Монпаре и не таких типов повстречать можно, а потому глядеть надо в оба. Большие города, говорил он, большие беды. Там даже упыря никто не тронет, пока он в глотку какому-нибудь бедолаге не вцепится при свидетелях. Говорят, их даже в Звездную палату пустили. Совсем эти горожане дикие. А еще лет пятьсот назад с вурдалаком разговор короткий был — осиновый кол в грудину да стрела с серебряным наконечником в лоб.

Джонни проводил тролля не самым ласковым взглядом, потому как от тролльего локтя бока теперь ой как ныли. Но и с места решил больше не двигаться. Монпар город большой, незнакомый. Заблудиться и пропасть — раз плюнуть, а значит надо стоять и ждать, пока за ним придут. Ведь обещали же встретить.

— Эй, что ли ты Джонни Трентиньяк будешь? — раздался под ногами у Джонни насмешливый голосок.

Джонни скосил взгляд вниз. М-да, вот уж на кого-кого, а на гремлинов он с детства нагляделся. Мелких ушастых тварей в деревне было едва ли не больше чем амбарных крыс, а уж по сообразительности они тех давно позади оставили. И Джонни легко мог представить, как гремлина можно раскормить, чтобы он вырос ему почти по пояс. Но вот чтобы они говорили...

— Что ли глухой ты, дите человека? — зеленое личико гремлина исказила потешная гримаса.

Он поднял костлявую лапку, увешанную браслетами из разноцветных бисерин, и почесал ухо. Ухо в десятке мест пронизывали весело звеневшие металлические кольца. Да и вообще, в отличие от сельских родственников, этот был одет — в безрукавку и короткие штаны с распущенной бахромой. Буквально каждый дюйм гремлинской одежды украшали бусы, подвешенные на нитки гайки, детские колечки, а то и вовсе какая-то причудливая вышивка.

— Э-э... — протянул Джонни, рассматривая выкрашенный во все цвета радуги хохолок на голове гремлина. — А-а...

— Что ли еще и немой, — вздохнул гремлин.

— Сам ты немой и глухой, — не преминул обидеться Джонни. — Да еще и слова коверкаешь!

Рожа гремлина расплылась в довольной улыбке.

— Джонни Трентиньяк, — с уверенностью в голосе произнес он. — Однако мастер Кингсли тебя ждет, сам прийти не смог, прислал меня.

Гремлин протянул было руку, но, вдруг, опасливо покосился на нее, одернул и вытер о штаны, а затем снова подал Джонни.

— Буду Бузо, подмастерье хозяина Кингсли. Мастер занят, послал тебя к нему привести.

— Джонни, э-э... Трентиньяк, — пробормотал Джонни, понимая, что, вообще-то, выглядит он глупо. Будь он дома, засмеяли бы за то, что он с гремлином как с человеком якшается.

Тонкая костлявая лапка гремлина на ощупь оказалась горячей и сухой.

— Будем к Кингсли добираться конкой, — сообщил гремлин, тряся руку Джонни. — За мной иди, не отставай.

Легко сказать "не отставай". Бузо чувствовал себя в вокзальной толчее как рыба в воде, а вот деревенскому мальчишке доставалось. Он был бы и рад поглазеть на красоты Восточного вокзала, однако поток фейри и людей вынес его из широченных хрустальных дверей на заставленный каретами бульвар Страсбур. Тут Бузо ухватил Джонни за руку и потащил за собой. Не смотря на маленький рост, силы у гремлина было хоть отбавляй. Едва успевая перебирать ногами вслед шустро семенившему Бузо, Джонни успел только заметить, что далеко не все кареты были запряжены лошадьми. Названий тех уродливых зверюг, что стояли в упряжи иных экипажей, он даже не знал.

Бузо затащил его за угол стоящего рядом с вокзалом пятиэтажного дома и остановился. Джонни задрал голову — таких огромных домов он в жизни не видал. А, присмотревшись, еще и обнаружил, что под самой крышей выстроились в ряд самым бесстыжим образом обнаженные каменный каменные девки, да таких прелестных форм, каковых ему за десять лет подглядывания за деревенскими купальщицами ни разу не попадалось.

— Это, что, эльфийки? — спросил он у Бузо, показывая рукой на кариатид.

— Где? — Бузо завертел головой и прижал уши, но тут до него дошло, о ком говорит мальчишка. — Ф-фэх, какие это эльфийки, — сплюнул он. — Потом, время будет, покажу улицу Роз. Эльфиек таких там по пучку за золотой. Какая ж дура из перворожденных раздеваться перед смертным будет?

После этих слов интерес к кариатидам у Джонни угас. Он принялся глазеть по сторонам. Проулок, куда они свернули, был обсажен каштанами, скрывавшими первые этажи домов. Вокзальный шум сюда не долетал, лишь пышная зеленая листва что-то шептала на своем летнем языке. Редкие прохожие брели по тротуару, стараясь придерживаться стороны, на которую падала тень от домов, и лишь там, куда пришли Бузо и Джонни, собралось с полдесятка человек и парочка хобгоблинов с ивовыми коробами за спиной, да мрачный никс, под которым уже набежала целая лужа. От лужи струилась тонкая ниточка воды, сбегавшая между булыжниками мостовой к железным полосам посреди улицы.

Это оказались рельсы.

— Эй, Бузо, а у вас что, поезда и по городу ходят?

— Не поезда, конки — гремлин ухмыльнулся, обнажив набор острых как иголки зубов.

Мостовая под ногами у Джонни вдруг завибрировала, и до его ушей донеслись звон и цоканье копыт. Мгновение спустя из-за поворота показался забитый пассажирами ярко-красный вагон, который тянула пара крепких коренастых лошадок.

Вагон подкатился к стоящим у обочины и лошади как по команде встали.

— Остановка "Восточный вокзал" — заорал кучер, одетый в зеленый камзол прямо на голое тело. — Эй, ты, никс! Я тебе в вагон не пущу, ты мне всех пассажиров перемочишь!

Никс, уже ухватившийся за перила, зашипел, злобно сверкнул глазами и спрыгнул с подножки.

— Пойдем, — Бузо потянул Джонни за рукав рубашки. — Монеты беречь надо, так?

Пока кучер ругался с никсом, гремлин затащил Джонни за вагон. Там он уселся на приделанную сзади площадку для багажа и похлопал ладонью рядом с собой.

— Что ли садись. До мастера Кингсли пять остановок, пешком ноги, однако, устанут.

— А как же заплатить? — Джонни вытаращился на гремлина.

— Ешки-коняшки, вот понаехало неразумлей, — гремлин вырвал из рук Джонни его котомку и плюхнул себе на колени. — Садись, говорят кому, набегаешься еще на своих двоих.

Зазвенел колокольчик, конка дернулась, и Джонни ничего больше не оставалось кроме как запрыгнуть на багажную площадку рядом с Бузо.

— Хорошо, сразу так надо, — гремлин зажмурился на солнце и протянул Джонни котомку. — За две недели настоящего городыша сделаю.

Покачиваясь и ритмично отстукивая колесами стыки рельсов, конка выползла из тенистого тихого проулка на шумный Страсбур, оставив позади лишь обозленного никса, от которого на солнце поднимался пар. Бульвар, шириной с отцовское поле картошки, убегал в обе стороны рекой лошадей, повозок и прохожих. Их неспешные потоки текли между берегов из богато украшенных лепниной и скульптурами домов. Но толком рассмотреть столичную жизнь Джонни не успел — обменявшись парой крепких слов с возницей выскочившей прямо перед конкой телеги с бочками, кучер пришпорил лошадок, и конка съехала в очередной тихий проулок.

Дальнейшая дорога до дома дяди Кингсли проходила по каким-то сонным переулкам и улочкам. Большинство из них мало отличались от таких же в Нанси, куда семейство Трентиньяк частенько выезжало по выходным. Справа и слева тянулись утопающие в пыльной зелени посудные, хлебные, скобяные и книжные лавки, каковых в любом самом провинциальном городишке было навалом.

А на одном из перекрестков они едва не попались. Безбилетников заметил привалившийся к своей будке богл, рядом с которым на земле стояла кираса. Жара разморила толстяка-богла, но прищуренные глазища стражника тем не менее углядели гремлина и мальчишку на багажнике конки. Он раскрыл было рот, чтобы сунуть в него свисток, да только тот оказался на манер аксельбанта приделан к кирасе, а наклоняться было лень... Богл погрозил Джонни кулаком, отчего тот сразу почувствовал себя страшно виноватым. А Бузо даже не открыл глаз.

— Внимания не обращай, — пробормотал он, почувствовав, как завертелся мальчишка. — Что ли скорее станцует на столе в кабаке королева Гвендолен, чем зад Хролло оторвется от его будки.

Через несколько остановок Бузо открыл один глаз.

— Что ли слезай, приехали, — он зевнул и спрыгнул прямо на ходу. — Кингсли дом будет.

Джонни последовал за гремлином, но забыл свою котомку и бросился догонять уползающий вагон. Пока он за ним бегал, гремлин боролся с зевотой.

— Растяпа, — ухмыльнулся он, когда взмокший Джонни вернулся. — Не бери в город большой сумки. Карманников много.

Они стояли перед выкрашенными в красный цвет деревянными воротами, из-за которых доносился металлический грохот. Такой же, как из деревенской кузницы, от владельца которой, гнома-полукровки Снгуррди, Джонни впервые узнал, как рождается живое железо.

— Что ли пойдем, — гремлин толкнул калитку в воротах, пропуская Джонни вперед.

В распахнувшийся проем вылетело густое облако гари. Джонни окутали привычные запахи раскаленных металлов, сдобренные ударами кузнечного молота и громогласная ругань. Оную издавала возвышающаяся посреди дыма и огня чернющая фигура в кожаных штанах, замасленном фартуке и прожженной рубахе из грубой ткани. В правой руке демон держал реторту, источающую те самые облака дыма. Однако когда он повернулся лицом к вошедшим, то оказался человеком.

— Ба, никак племяшка приехал! — Исаак Кингсли содрал с закопченного лица очки, обнажив круги бледной кожи вокруг глаз. — Сейчас мы и проверим, насколько прав был старик Левепен, расхваливая тебя. А ну скажи мне, что у меня в руке?

Джонни принюхался.

— Судя по всему, дядя Исаак, один из ваших подмастерьев варил лунное серебро по старому рецепту. Для этого нужно было взять две части олова, добавить треть ртути для образования амальгамы. После чего раздробить ее на мраморе, пропитать крепким уксусом и соленой водой, и так повторить до того момента, пока субстанция не впитает такую воду полностью. Потом получившийся слиток пропитывают водой квасцов, получившееся тесто перегонять трижды. Вот только он забыл, что лунное серебро существует только в лунных лучах, а днем обращается в пепел и дым. Таким кобольды простаков дурачат на поздних ярмарках.

— А ведь верно, — Кингсли радостно заулыбался. — Эй, Жорж, еще раз сжульничаешь, я твои уши на опыты с земными токами пущу!

Он повернулся к Джонни и переминающемуся с ноги на ногу Бузо.

— А у тебя, племянничек, котелок варит. Похоже, из тебя выйдет толк. Думаю через год-другой тебя, в отличие от этого телепня Жоржа, можно будет подпустить к трансмутации.

— Джонни-и-и-и!!! Подожди меня! — Луи, надоедливый младший брат, несся через поле, придерживая спадающие штаны.

— Тебе что сказали! — Джонни бросил продолбленное насквозь полено на землю. — Отец уши надерет, если узнает, что ты за мной увязался.

— А я ему расскажу, как ты селитру сушил! — запыхавшийся Луи, наконец, нагнал брата и принялся вытирать рукавом нос.

Отпущенные штаны тут же свалились оземь.

— Чтоб тебя, — в сердцах выругался Джонни. — Ладно, пошли. Но учти, проболтаешься — натравлю на тебя маров из брошенного дома Зиблей. Поспишь тогда у меня...

Луи насупился, поднял штаны, но промолчал. Джонни на весь Сен-Дье слыл алхимиком и, по слухам, якшался со всякой нечистью. Хотя сам Луи ни разу не видел брата в обществе даже самого захудалого духа, в эти слухи он верил не меньше остальных. И выходки Джонни, вроде запущенного в небо картофельного мешка или самобеглой игрушечной лошадки на пружинках, как и большинство обитателей Сен-Дье относил к проказам фейри. И еще он хорошо помнил, как за то, что как-то раз Джонни покрасил в ярко-голубой цвет воду в деревенском фонтане — гордости всего Сен-Дье, ибо фонтаны не во всяком окрестном городе были — его едва не вздернули на грабе. Отец в тот день был в отъезде, и лишь вмешательство деревенского учителя, господина Левепена, который объяснил, что его горе-ученик всего-навсего добавил в воду медный купорос, спасло Джонии от веревки. Впрочем, Левепен всегда возился с ним больше всех и сквозь пальцы смотрел на расколотые реторты, прожженные кислотами столы и безобразную вонищу, приключавшуюся от экспериментов Джонни с трансмутацией.

— А это у тебя что? Опять хлопушка? — Луи семенил за братом не отставая.

— Вот еще, — при воспоминании о том, как хлопушка для салютов едва не подпалила коровник и как он был за это порот отцом, Джонни передернуло. — Хочу камень в небо запустить.

— А зачем?

— Чтобы ты спросил, — огрызнулся Джонни.

Хотя вопрос был справедливым — и ответа у него на этот вопрос не было. А вот захотелось ему и все! Не зря же он вычитал в истрепанной книге рецепт огненного порошка, переведенный с чинского. Переводчик, как оказалось, сам не шибко рубил в алхимии, и первые несколько порций получившегося порошка лишь дурно воняли, стоило их поджечь. Однако теперь Джонни был уверен в том, что все получится.

Выбравшись на неприметную полянку, он установил полено вертикально, забил в выдолбленную полость бумажный кулек с порохом и пристроил сверху небольшой булыжник. В предварительно просверленное сбоку ствола отверстие он вставил промасленный фитиль и поджег его.

Потом ему сказали, что грохот был слышен аж в Нанси, что лежал в добром десятке миль от Сен-Дье. Сам же Джонни, сколько ни старался, никак потом не мог вспомнить, что случилось после того, как искра от огнива заплясала по самодельному фитилю. Пришел в себя он уже дома на кровати с холодным компрессом на голове.

Сквозь звон в ушах с трудом различались голоса отца и Левепена.

— Клод, твоему сыну пора заняться серьезными вещами.

— Завтра я ему устрою серьезные вещи — он неделю на свой тощий зад не сядет!

— И ты думаешь, его это остановит? Что он, как и ты, возьмется за плуг и пойдет пахать твои поля? Клод, он прочитал все книги из моей библиотеки! Сегодня он сделал порох из селитры и отделался легкой контузией, но через неделю или через месяц он попытается провести малую магистерию и поднимет на воздух половину деревни! Я бы и рад присмотреть за ним, но он задает такие вопросы, на которые я уже не могу ему ответить!

— И что вы предлагаете?

— Я слышал, вы приходитесь двоюродным братом некоему Исааку Кингсли?

— Есть такой в нашем роду, да только он с той ветви, что на Туманных Островах проживает.

— Уже нет. Неделю назад я был в Монпаре, и узнал, что Исаак Кингсли уже несколько лет как по приглашению королевы Гвендолен проживает в Срединном Королевстве и пользуется ее покровительством. Я думаю, отправить мальчика нему в ученики будет наилучшем выходом...

— Может быть, господин Левепен. Но сперва он как следует отведает моей плетки! А ну поди сюда, паршивец, я ведь вижу, что ты уже очухался!

К счастью на этом месте оказалось, что это всего лишь сон, и Джонни открыл глаза.

"... а потому доподлинно известно, что мироздание заключено в двенадцать твердых сфер, включаю сферу Земли, вокруг которой обращаются остальные. Таковая гармония положена была из начала времен нашим Создателем, и знание это передается из уст в уста теми фейри, что были до человека.

Сама же Земля также состоит из четырех сфер — земли, воды, воздуха и огня. Проявления последней особенно хорошо видны в периоды зимней ночи на самых северных землях Гипербореи и именуются сполохами Авроры..."

Джонни пару раз потер кулаками глаза, пока до него дошло что он уснул прямо на высокомудром трактате Ганса Луллия. Главная беда сего труда заключалась в том, что живший четыреста лет назад мыслитель почти дословно воспроизводил содержание своих бесед с эльфийскими мудрецами. Но при переводе с альвентари на человеческие языки певучесть и плавность фраз эльфийского терялась, порождая нагромождения высокопарных и бессмысленных оборотов. К тому же дядя Кингсли, обычно бережно относившийся к книгам, почему-то весь трактат исчиркал красными чернилами, снабдив отдельные изречения Первых Отцов весьма язвительными комментариями. Но даже они не спасали от навеваемой гармонией небесных сфер сонливости.

Джонни захлопнул книгу и выглянул в окно. Когда он появился здесь три года назад, двор дома Исаака Кингсли пустовал. Конечно, его периодически захламляли ящики, доставленные от апеннинских гномов, или он внезапно превращался в лагерь шумных рейнских полуросликов в коротких зеленых штанах, приехавших заказывать у Кингсли поливальную машину для своих огородов. Зачем им поливальные машины, когда у них и так тыквы вырастали ростом с пятилетнего ребенка, Джонни так и не понял. Но деловым полуросликам было видней, так что, отвалив несколько мешков золота, они увезли свою драгоценную поливальную машину, а заодно и одну из служанок, которой приглянулся деревенский староста.

Сейчас двор занимал огромный механизм, состоящий из немыслимого количества латунных змеевиков и штуки, которую Джонни сперва принял за огромный котел. Лишь позже, когда Кингсли дал ему посмотреть чертежи, он сообразил, что это не просто котел, а что-то вроде лабиринта из тонкого листового металла, внутри которого пар работал на порядок мощнее, нежели в обычном гномьем котле. Машину уже запустили, и теперь она довольно урчала, гоняя по стеклянным змеевикам с прикрученными к ним манометрам раскаленный пар.

Вокруг парового цилиндра ходили Исаак Кингсли и гном Хрунгир Рунгильд, крохотными молоточками выстукивавший сияющие надраенной медью стенки.

— Все, Исаак, закручивай пар, — хрюкнув, Хрунгир сунул молотки в сумку на поясе, скрывающуюся под нависшим подобно девятому валу пузом. — В трех местах лист слабину дает, фля, еще не ровён час, давлением стенки порвет, весь двор разметает.

Гном вытащил трубку и закурил.

— Не бывает в Срединном Королевстве хорошего железа. Ну вот погляди, что тебе подсунули — ни рода у этой меди, ни ковки. Кто, фля, вообще в такой жаре, как здесь, хорошую медь вырастит? Чтобы металл дозрел, ему холод нужен! А здесь, фля, что? Жарко, влажно и солнце триста дней в году. А отец-мать у этой меди кто? Небось, фля, вообще не живая, а из ферментов и купороса получена! Да и про качество листа я вообще молчу — у вас тут только фитюльки узорные для эльфийского двора ковать могут. Ювелиры, фля!

Хрунгир сплюнул.

— И что ты предлагаешь? — Кингсли завернул последний вентиль и машина затихла.

— Либо у нас, во Фьёрдаре живую медь брать, либо в Гиперборее. А эти твои высокоученые заморочки с трансмутацией-флюктуацией здесь не годятся. Ну скажи мне, Исаак, что это за металл, фля, такой, который только при свете определенных звезд существовать может?

Гном засунул трубку в рот и мгновенно окутался клубами дыма.

— А, Джонни, ты никак проснулся? — Кингсли, вытирая руки ветошью, подошел к племяннику. — Проникся гармонией небесных сфер?

— Не больше, чем на уроках Левепена, — Джонни зевнул. — Я пойду к Гретхен схожу, все равно сегодня заняться больше нечем.

— А как же киноварь?

— Ей бы отстояться, как раз к вечеру разделится на ртуть и грязную серу. А потом пусть кобольды по склянкам разливают.

— Тогда возьми бутыль с алкагестом да отнеси ее на улицу Журдан в цех Фруадво. Они уже давно его ждут. И не вздумай хоть каплю пролить!

Джонни хмыкнул: мол, не учи ученого. Отвечать за то, что алкагест проест всю планету насквозь, никому не хотелось. А поскольку разъедал он все, то носили его в зачарованных колбах, в которых заклинания не подпускали жидкость к стенкам сосуда и крышке. Так что вряд ли во всем Монпаре найдется олух, способный пролить алкагест. Другое дело, что двухэтажный ювелирный цех Фруадво, в котором в любое время было полным-полно и людей и младших фейри, а пару раз Джонни даже видел двух придворных дам Гвендолен, укутанных в чинские шелка... Так вот, цех этот стоял аж в трех кварталах от двора Кингсли, и, если верить механическим часам у двери, у Джонни оставалось всего двадцать минут.

Избавившись от алкагеста, Джонни помчался в парк Тюильри, где он обычно встречался с миниатюрной милой особой по имени Гретхен. За те несколько лет, что он прожил в доме Кингсли, Джонни из чумазого деревенского книгочея вымахал в статного юнца, на которого много кто заглядывался, но сам он прикипел к младшей дочке книгопечатника Пинглифа. Все семейство Пинглифов отличалось хрупкостью сложения и маленьким ростом, очевидно потому, что семья их происходила от смешения карпатского рода пикси и людей. И вот что Джонни любил больше всего, так это когда рыжей курносенькой Гретхен приходилось вставать на цыпочки, чтобы его поцеловать.

Целовать на этот раз она его не стала, а капризно надула губки, всем своим видом показывая, как недовольна опозданием Джонни. Да еще и пообещала уйти домой. И вообще, она его случайно дождалась.

— Ну ты еще скажи, что другого ждала, — ухмыльнулся Джонни. — А я тебе подарок принес. Но если ты не хочешь смотреть, то отнесу Изабель...

Эти слова мгновенно изменили настроение Гретхен. Она тут же расцвела и забыла про свое желание уйти.

— Джонни, миленький, ну покажи! Я же пошутила!

Джонни вытащил из-за пазухи полотняной мешочек и помахал им в воздухе перед Гретхен.

— Точно хочешь посмотреть?

— Ой, ну хочу, хочу!

— А поцеловать? — Джонни наклонился.

— Обязательно, — Гретхен чмокнула его в щеку и нахально выхватила подарок. — А к Изабель теперь не пойдешь? — тут же осведомилась она.

— Не поцелуешь в губы — пойду, — безапелляционно заявил Джонни.

— Неприлично же, — хихикнула Гретхен. — Кругом народу полно.

— Неприлично было, когда ты лиф не успела натянуть, а я без штанов через ваш сад драпал. Вот тогда было неприличною. Целуй!

Гретхен быстренько коснулась его губ и принялась разворачивать подарок. Внутри оказалась колбочка с ярко-голубым гомункулом.

— Ой какой миленький! — заверещала девушка, обхватив руками шею Джонни. — Здорово-здорово-здорово! На нашей улице ни у кого такого нет!

— Сам вырастил, — похвастался Джонни, опуская подробности вроде сорокадневного пребывания колбы в навозе. К счастью, алхимические премудрости были крайне далеки от Гретхен.

Они сели на скамейку, и, пока девушка без умолку болтала, вываливая на Джонни все последние сплетни Апельсиновой улицы, тот рассматривал возносящиеся в небо за парком Тюильри шпили чертогов Гвендолен.

Дядя, несколько раз бывавший на приеме у королевы, рассказывал удивительные вещи о том, что творит настоящая эльфийская магия. Вместо слуг во дворце прислуживают невидимые человеческому глазу сильфы, из окон некоторых башен можно заглянуть в любую точку Земли, даже далеко за пределами Срединного Королевства, а под сводами приемной залы Гвендолен гуляют свои маленькие солнце и луна. И сами эти бесчисленные башенки, шпили, арки и акведуки поддерживаются магией, исчезни которая — и замок сложится, рухнет как карточный домик. Может быть, размышлял Джонни, именно глядя на многотысячелетнюю мощь перворожденных, люди и бросили бесполезные занятия магией и устремились в алхимию и механику? Ведь человек оказались одним из немногочисленных детей Создателя, не имеющим практически никаких способностей к волшебству.

А главное — что мешает построить такой же шпиль, но без магии? Ведь это только фейри могут на нее во всем полагаться, а тому же Джонни ее взять неоткуда.

-... на мне женишься? — донесся до него сквозь вьющиеся в голове чертежи и расчеты голос Гретхен.

— А? Чего? Кто женится?! — до Джонни не сразу дошел смысл сказанного.

— Отец, говорю, спрашивает, когда ты мне предложение сделаешь, — вздохнула Гретхен. — Ты опять меня не слушал? Снова воздушные замки строил?

— А-а... э-э... — предложение Пинглифа-старшего застало Джонни врасплох. — Ну, я это... Как-то знаешь, все это так неожиданно... Твой отец, вроде, раньше не, э-э...

В глазах Гретхен вспыхнул шальной огонь — наследство пикси. Надо было срочно как-то выкручиваться.

И тут до ушей Джонни донесся переливчатый смех, звучащий, как чарующая мелодия карильона Башни Музыкантов. Эльфийский смех можно было слушать бесконечно долго, но сейчас Джонни в нем что-то очень не нравилось. Скорее всего, жалобные всхлипывания, не имеющие ничего общего с трелями эльфов.

— Ну-ка подожди секундочку, — Джонни отстранил медленно закипающую Гретхен и привстал со скамейки.

— Ты... -начала было девушка, но, увидев выражение его лица, мгновенно смолкла.

Прямо за скамейкой, на которой они сидели, раскинулась подстриженная лужайка. Посреди нее стояла троица перворожденных с серебряным волосами, заплетенными в модные при дворе Гвендолен косы до пояса, и облаченная в камзолы, переливающиеся как оперение колибри. В руках эльфийские отпрыски держали инкрустированные драгоценными камнями трости, а под ногами у них извивалось и пищало какое-то существо.

— Ах вы, поганцы! — Джонни, разглядев, кто скорчился между эльфов, просто взбеленился. — Эй, господа перворожденные, может вы оставите свою новую игрушку в покое?!

Эльфы повернули к Джонни свои высоколобые точеные лица с огромными миндалевидными глазами и вечной загадочной улыбкой.

— Мы, кажется, помешали вам с дамой? — осведомился один из них, не прекращая улыбаться.

Слова прозвучали сладкоголосой флейтой, но Джонни, не первый раз имевший дело с перворожденными, ощутил скрытую в них угрозу. За прожитое в Монпаре время он хорошо уяснил, что нынешние эльфы мало похожи на героических наследников Первых Отцов, сражавшихся за спасение мира с ледяными великанами и ордами орков. Встречались Джонни, конечно, и господа благородные и утонченные, но даже они поглядывали на людей и младших фейри свысока. А глядя на то, как старательно отводит взгляд городская стража от таких вот наглых недорослей, забавляющихся с существами, чья природа не позволяла сопротивляться эльфийской магии, Джонни брали серьезные сомнения, знакомы ли те с историями подвигов своих предков.

— Гремлина оставьте в покое, — Джонни перепрыгнул через скамью и встал на газон.

Трепет перед перворожденными у юного Трентиньяка испарился, стоило ему узнать их поближе. Они оказались такими же разными, как люди или гномы, но не особенно возвышенными, как можно было подумать, начитавшись героических романов. Эльфов всегда побаивались, ибо никто не владел магией так виртуозно, как они. Их сторонились (да впрочем те и сами не стремились в общество) и редко заговаривали с ними первыми. Никто не осмеливался оспаривать заслуги их предков, но часто в городских тавернах, то там, то здесь в пьяных спорах возникал вопрос — а что сделали для нас нынешние эльфы? Чем решения Благого Двора лучше решений созданной в Монпаре Звездной Палаты, на которые постоянно накладывались вето? И на что, хотелось бы знать, идут наши налоги?

— Эта тварь испачкала мне туфлю, — пропел эльф и ткнул гремлина тростью, отчего тот снова взвыл. — Может быть ты хочешь присоединиться к нему и очистить ее?

— Ах, не стоит, — подхватил второй эльф. — Этот детеныш грязи ее тебе только больше загадит!

Над поляной снова разнесся мелодичный смех.

— Я еще раз повторяю, — зарычал Джонни. — Отпустите гремлина!

— А то что? — осведомился первый эльф. — Стражу позовешь?

Как раз стражи рядом и не наблюдалось. Да и вряд ли в споре с перворожденными на нее стоило рассчитывать.

— Последний раз предупреждаю, — Джонни сжал в кулаке крупный кристалл каменной соли, с которым не расставался в городе, полном магии фейри.

Как первый эльф метнулся к нему с тростью наперевес, он заметить не успел. Однако и эльф, не ожидавший столкновения с эманацией солевого кристалла, споткнулся в шаге от юноши. И тут уж Джонни не мешкал — его увесистый кулак по красивой дуге разрезал воздух и повстречался с тонким и узким носом эльфа. Брызнул фонтанчик серебряной юшки, эльф уронил трость и согнулся, схватившись за лицо. Его товарищи застыли где стояли, и воздух за ними немедленно наэлектризовался. Соль в кулаке Джонни затрещала и стала нагреваться.

В этот момент гремлин в измазанной травяным соком форме уборщика извернулся, тяпнул острыми зубами эльфа за лодыжку, и задал стрекача. Укушенный взвыл и запрыгал на одной ноге, что заставило его соседа отвлечься.

Джонни ухватил за руку ошалевшую Гретхен, и рванул в кусты на противоположной стороне гравийной дорожки.

Продираясь через фигурно выстриженные заросли лавра, он пытался сообразить, зачем ввязался в ссору с перворожденными, которые это дело так просто не оставят.

— Знаешь, Джонни, — произнесла Гретхен, когда они остановились перевести дыхание на мосту через Сену. — Теперь я выйду за тебя замуж, даже если папа будет против. Первый раз в жизни вижу, чтобы кто-то настучал по носу настоящему перворожденному!

— Боюсь, радость моя, — Джонни перевесился через перила, сплевывая липкую слюну, — Такое замужество тебя не обременит надолго. В лучше случае будешь носить мне передачки в Бастилию.

Дверь наверху со скрипом отворилась, и в пыльную темноту подвала упала широкая полоса света.

— Ну что, гроза эльфов, ты там еще не повесился? — насмешливый тон дяди вырвал Джонни из суматошного сна, в котором он убегал на огромной шутихе от оседлавших механических лошадей эльфов в митриловых доспехах. Лошадей, что характерно, Джонни сделал сам когда-то давно в Сен-Дье. Только тогда он думал, что это игрушки. Но самое страшное — заряды чинского порошка в шутихе кончались, и эльфы вот-вот должны были его настигнуть.

Исаак Кингсли спустился по лестнице с лампой в руке. Присев на лавку рядом с развалившимся на соломенном тюфяке Джонни, он бросил ему сверток.

— Одевайся, поедем на королевский прием.

— Чтобы Гальмирны прямо там меня сцапали? — Джонни прикрыл рукой глаза, защищая их от света лампы. — Так проще их прямо сюда позвать. Не много ли чести самому явиться к ним?

— Дурак, — тон дяди вдруг стал серьезным. — Никто не отдаст племянника Кингсли Гальмирнам, пока на троне Срединного Королевства восседает Гвендолен. Но ты, несдержанный идиот, нанес оскорбление Благому Двору и тебе как минимум придется принести извинения. На твое счастье, сатисфакцию засвидетельствует сама Гвендолен, чему ни один придворный прощелыга воспротивиться не сможет. Но вечерами по улицам, на твоем месте, я бы теперь ходил с осторожностью.

Ошеломленный Джонни безропотно принялся натягивать принесенный дядей выходной костюм, который не планировал надевать до свадьбы, ибо на всякого рода приемы приглашали только самого мастера Кингсли, а не его подмастерьев.

Карета с плотно занавешенными окнами и без гербов, запряженная четверкой лошадей, ждала их во дворе. Кингсли втолкнул Джонни внутрь и приказал не высовываться.

-На вот, почитай пока, — он сунул в руки племяннику газету.

Джонни развернул "Королевский вестник". Всю первую страницу занимали гравюры, иллюстрирующие парад в честь летнего солнцестояния, прошедший при Благом Дворе. Эльфы, вооруженные эльфы, хорошо вооруженные эльфы...

— Дядя, когда Благий Двор последний раз с кем-то воевал? — вопрос возник сам собой.

— Э-э... — Кингсли откинулся на спинку сиденья. — Ну, лет этак с пятьдесят тысяч назад, а то и больше.

— Тогда скажи мне, зачем нам столько вооруженных эльфов? — Джонни протянул газету с гравюрами. — И почему в Благий Двор никогда не берет на военную службу ни людей, ни младших фейри?

— Надо же, дорогой племянник, — Кингсли усмехнулся, глядя на мрачное лицо Джонни. — Никогда не думал, что пребывание в подвале заставляет мозг так активно трудиться. Надо будет учесть при наборе подмастерьев. А пока прояви немного терпения.

Он отвернулся к окну, приподнял занавеску и закурил трубку.

Спустя полчаса двери распахнули молчаливые грозные спригганы с алебардами, и Джонни первым ступил на выложенный узорной плиткой пол чертогов Гвендолен. Не будь он так подавлен перспективой вновь встретиться с братьями Гальмирнами, он бы обязательно попытался рассмотреть все вокруг. Но украшенные изумительными фресками и резьбой по белому камню коридоры слились для юноши в один тоннель, на конце которого находился тронный зал. Лишь там Джонни, наконец, ощутил величие эльфийской архитектуры, воздвигшей чертог, скрывающийся в облаках. Он успел рассмотреть лениво ползущее по лазурному куполу искусственное солнце и обвивающий малахитовые колонны золотой плющ... И вдруг оказался перед троном.

Эльфы-современники Джонни, почему-то не любили, когда с них писали картины. Поэтому единственному известному Джонни портрету Гвендолен было около шестисот лет и написан он был в день ее коронации после кончины предыдущего владыки Благого Двора Оберона. И только сейчас Джонни понял, как мало иногда могут передать кисть и краска холсту.

Облаченная в простое шитое серебром платье, королева походила на свой портрет так же, как человек на отражение в гонимой ветром воде. Джонни сразу показалось, что с глаз его сняли пелену, а рябь исчезла, оставив место чему-то светлому и яркому. В облике живой Гвендолен отпечаталась мудрость прожитых эльфами эпох, которая была присуща лишь королевской династии, и никакой самый талантливый художник не способен был подарить хоть толику этого света грубому холсту. Глядя на Гвендолен, Джонни поразился тому, как все-таки обмельчала внутренне эльфийская порода, если сравнивать королеву с отпрысками Гальмирнов.

Рядом с возвышением, на котором сиял хрустальный трон Гвендолен, стояли и сами молодые Гальмирны. Понуро опущенные головы свидетельствовали о том, что они так же рады сложившемуся положению дел, как и сам Джонни.

Последовавшая далее процедура живо напомнила ему экзекуцию провинившихся учеников господином Левепеном. Кратко изложив суть дела, королевский дознаватель перворожденный Илленгиль зачитал показания Джонни, братьев Гальмирнов, гремлина Омка и, что больше всего поразило Джонни, Гретхен Пинглиф.

— Что ж, — заговорила Гвендолен. — Полагаю, все присутствующие знают, что решение по этому делу я уже вынесла. Служитель парка Омк получит компенсацию серебром, братья Гальмирны отправятся на год в Руан за недостойное пажей Благого Двора поведение, а Джонни Трентиньяк, ученик матера Кингсли, принесет им свои извинения. Также он приговаривается к общественным работам сроком на полгода. Кто-нибудь возражает против этого?

Наступила красноречивая тишина.

— Я... извиняюсь за содеянное, — выдавил из себя Джонни, решив не оттягивать неизбежное. — И благодарю Ее Величество за проявленные мудрость и милосердие.

— От лица рода Гальмирнов мы принимаем извинения и благодарим Ее Величество за проявленные мудрость и милосердие.

Тон, которым было это произнесено, мог бы заморозить воду в Сене посреди июльской жары. Но теперь формальности были соблюдены.

Гальмирны преклонили колена перед троном и молча покинули зал, оставив Гвендолен наедине с Кингсли и Джонни.

— Ваше Величество, я искренне прошу прощения за недостойное поведение моего племянника, — горячо заговорил Кингсли, склонившись в глубоком поклоне. — Он юн и несдержан, хотя и чрезвычайно талантлив...

— А также весьма смел и обладает увесистыми кулаками, — смех Гвендолен рассыпался серебряными колокольчиками по залу. — Боюсь, братья Гальмирны не забудут их еще очень долго.

— Ваше Величество, — Джонни уперся взглядом в пол. — Я нижайше прошу простить свою несдержанность, но разве не ваши слова установили, что и говорящий гремлин, и человек и перворожденный эльф обладают одинаковыми правами?

Гвендолен с интересом вгляделась в склонившегося в поклоне юношу.

— Что ты хочешь этим сказать, дитя? То, что я дала право любому народу Срединного Королевства войти в Звездную палату, еще не означает позволение махать кулаками направо и налево.

— Но, Ваше величество, что я должен был делать? Позволить братьям Гальмирнам и дальше порочить Ваше имя? Разве хоть один городской страж, будь он богл, человек или спригган, решился бы остановить их?

Джонни был уверен, что Исаак Кингсли обязательно оборвет его, поэтому и торопился, комкая слова. Даже по представлениям самого Джонни, его поведение не подобало смиренному посетителю королевского двора. Но, как ни странно, ни Кингсли, ни Гвендолен не прервали его тираду.

Дослушав юного Трентиньяка, Гвендолен грустно улыбнулась.

— Вы были правы, Исаак, — обратилась она к Кингсли. — У вас подрастает достойная смена, и Благому Двору скоро придется весьма неуютно. Я рада, что вы, наконец, изволили познакомить меня с этим замечательным ребенком. Хотя, полагаю, обстоятельства могли бы быть более приятными, верно молодой Трентиньяк?

— Простите, Ваше Величество, что-то я не вполне понимаю, о чем это вы, — Джонни, забыв о приличиях, уставился на королеву широко раскрытыми глазами.

Гвендолен сплела тонкие пальцы под подбородком и, слегка наклонив голову, посмотрела на юношу. Но заговорил Кингсли.

— Видишь ли, Джонни, — начал он. — Ты наблюдаешь отдельные части целого, но пока не можешь сложить их вместе и сделать выводы. Эпоха фейри, такая, как мы знаем ее из летописей и книг, подходит к завершению. Магия угасает, она уходит из этого мира. Это ощущают все фейри, даже перворожденные, пусть и в меньшей степени. Большинство народов младших фейри отказались от магии совсем. Многие годами ищут ответ на вопрос, почему это происходит, но пока безуспешно. Очевидно, по замыслу Создателя, в мире нет ничего вечного и неизменного.

— То есть вы хотите сказать, что, э-э... Благий Двор... Ну, того...

— Извините, Ваше Величество, похоже в замечательном образовании моего племянника обнаружился пробел, и мне придется отправить его на курсы риторики, — вздохнул Кингсли.

Гвендолен покачала головой.

— Не стоит уводить разговор в сторону, Исаак. Если уж вы решили посвятить юношу во все наши дела, то заигрывания с этикетом можно отставить, — королева повернулась к Джонни. — Благий Двор запрещает говорить об этом открыто, но мы теряем власть над огромными землями, такими как покинутая нами Гиперборея.

— Но ведь там всегда царила вечная весна...

— Благодаря магии. Однако Гиперборея уже много сотен лет как вернулась в естественное состояние. Там больше нет ни единого эльфа, — Гвендолен на мгновение прикрыла глаза и продолжила. — Зачем бороться за нее, если можно спокойно жить в Срединном Королевстве, в землях с мягким климатом, удобными дворцами и утонченными развлечениями? Которые интересуют нас больше, чем даже продолжение рода. Это застой, Джонни, как в покрытом ряской озере, которое рано или поздно превратиться в болото. Времена Первых Отцов и мироспасительных войн прошли, но мой народ продолжает тешить себя иллюзией, что заслуги прошлого открывают им путь в будущее. Он не хочет измениться и стать другим, а значит рано или поздно может исчезнуть. Я хочу избавить эльфов от завесы самообмана и для этого мне нужна помощь людей. Вы можете показать им, что игнорируя действительность, можно оказаться вытесненными на обочину.

— Но почему людей? Ведь на планете проживают еще множество народов — гномы, полурослики, гоблины, пикси...

— Джонни, мы опять возвращаемся к вопросу о частях и целом. Кто по крови твоя подружка Гретехен? — спросил Исаак Кингсли.

— Человек и... и пикси, — озарение вдруг замаячило где-то на задворках сознания. — А Хрунгир, у него же отец был фьёрдарский гном, а мать — женщина с Туманных островов, так?

— Вот именно, — кивнул Кингсли. — Если так дело пойдет и дальше, то скоро не останется истинных фейри, кроме эльфов да, может быть, еще пары-тройки народов.

— Но вернемся к делу, — вновь заговорила Гвендолен. — Для вас нынешняя ситуации тоже не сулит ничего хорошего. Консервативные настроения особенно сильны при Благом Дворе. Там мало верят в то, что будущее может принадлежать кому-то еще, кроме перворожденных, получивших власть над миром из рук Создателя. Как вы сами могли убедиться, выливается все это в презрение к другими народам, что мало соответствует тому, какими нам завещали быть Первые Отцы. Интересы людей и младших фейри все чаще сталкиваются с нежеланием Благого Двора признать их равными. Противостояние неизбежно вызовет кровопролитие. А так как нам, перворожденным, нечего терять, кроме собственных иллюзий, может случиться так, что мир просто опустеет. Ибо хотя наша сила угасает, она еще способна сделать эти земли безжизненными.

Гвендолен на мгновение замолчала, а затем продолжила:

— Люди появились последними и их жизнь короче всех остальных. У них есть стимулы к развитию. Мы же, эльфы, живем так, как жили тысячи лет назад, и ничто не способно изменить этот порядок само по себе. Убедите Благий Двор, что вы и без магии способны превзойти его. Докажите, что вы, люди, не лишние, не прихоть Создателя, что вы его достойные наследники. Сделайте так, чтобы эльфы поняли, что им уже никогда не быть такими как раньше.

— Но как это возможно? — голова у Джонни шла кругом.

— Думаю, на этот вопрос ответит твой дядя. Много лет назад я пригласила его в Монпар, будучи наслышана о его выдающемся уме. Я полагаю, что знакома с ним достаточно долго, чтобы утверждать, что именно сегодня он, наконец, скажет, как заставить мой народ открыть глаза на реальность.

Кингсли распрямил спину и в глазах его загорелся огонь.

— Все это время я искал, что способно потрясти устои нашего мира и заставить перворожденных поверить в силу людского разума. И, наконец, понял. Я собираюсь отправиться туда, куда не осмеливался попасть ни один фейри — к звездам.

Когда все собрались, на улице уже стемнело и в рабочем кабинете Исаака Кингсли пришлось зажечь свечи. Их неровный дрожащий свет выхватывал из сумерек склонившиеся над огромным дубовым столом лица. Люди и фейри — с большинством из них Джонни познакомился пока работал в удивительном доме своего дяди. Они довольно часто собирались здесь, когда Кингсли приспичивало провести коллективный мозговой штурм, однако сегодня царила особая атмосфера. Кроме того, эти стены еще ни разу не принимали у себя столь высокого гостя, как старший советник королевы Манхель Манве. Стройный рослый эльф — пышные перья с его шляпы едва не задевали закопченный потолок — совсем не чувствовал себя лишним в обществе существ, от одного вида которых половина завсегдатаев Благого Двора грохнулась бы в обморок. Возможно поэтому Гвендолен сочла возможным послать его к Кингсли вместо себя — как оказалось трон накладывал серьезные ограничения на свободу перемещения самой королевы.

— Все собрались? — провозгласил, наконец, Кингсли, окинув взглядом присутствующих.

Вопрос, конечно, был риторическим. Чужой сюда попасть не мог — работники Кингсли знали друг друга в лицо, а Манве привез сам хозяин дома. Но нестройный хор голосов все-таки ответил утвердительно.

Просто надо же было с чего-то начинать.

Большую часть кабинета занимали лакированные шкафы, которые внутри были куда как более объемными, чем могло показаться на первый взгляд. Несложный магический фокус, от которого не смог отказаться даже сам Кингсли. Такая же магия всегда держала их закрытыми от всех, кроме самого Кингсли, а о крепости заморского дерева, из которого они был сделаны, ходили легенды. Джонни как-то попытался выцарапать на шкафу свои инициалы, но лишь затупил перочинный нож. Шкафы эти занимали все стены кабинета, оставив немного места лишь для двери и окон, и обрамляли собой лабиринт из столов и тумбочек, на которых постоянно лежали какие-то чертежи, измерительные приборы, склянки с реактивами и толстенные книги. Даже часы здесь стояли не у стены, как в любом другом приличном доме, а плавали в подвешенном к потолку стеклянном шаре с голубоватым каменным маслом. Подобно подсолнуху вслед за солнцем, они поворачиваясь в сторону того, кто проходил мимо них, ориентируясь на природный магнетизм тела. Сейчас, сбитые с толку огромным количеством гостей Кингсли, часы вяло вращались вокруг своей оси, бросая красноватые блики на свисающие с потолка астрономические и чертежные инструменты Кингсли.

Найти в этом бардаке что-то без помощи магии не представлялось возможным, однако Джонни знал, что у дяди Исаака идеальная память. Если два года назад дядя накрыл чистый пергамент "Химической псалтирью", то, как только возникнет нужда в этом пергаменте, он мгновенно вспомнит, куда его положил.

— Господа, прошу посторониться, — Кингсли решительно отодвинул Хрунгира Рунгильда и его двоюродного брата Лембика Рунгильда, пристроившихся прямо на кожаных переплетах "Труда о естественной философии металлов".

Из-под книг дядя извлек на свет плоскую коробку из железного ясеня, в которой часто укрывали от сырости и огня ценные бумаги. Крышку ее украшали рунные вензеля, среди которых прятался десяток колесиков с цифрами. Перенеся коробку на стол, Кингсли набрал на колесиках тайный шифр, и та раскрылась, представив присутствующим свое содержимое — несколько рулонов плотной голубой бумаги.

— Держи, — Кингсли вручил племяннику горсть тяжелых железных кнопок и раскатал первый чертеж по столу. — Крепи по углам. Итак, друзья, сейчас я покажу вам как осуществиться мечта, которую я вынашивал долгие годы — мечта подняться так высоко в небо, чтобы коснуться звезд.

Острые язычки кнопок вошли в вековой дуб как в масло и невероятный проект Исаака Кингсли, наконец, распахнул перед присутствующими всю глубину замыслов своего создателя. Даже Джонни с трудом верил своим глазам. Пусть Кингсли уже почти все рассказал на приеме у Гвендолен, но тогда это казалось лишь игрой разума, лишенной материальности. То, что он собирался сделать, превосходило всякое воображение. Но теперь, когда мысль облачилась в строгие черные линии чертежей, все встало на свои места.

По кабинету прокатился дружный вздох.

— Дядя, но как же это возможно? — лишь одна мысль не давала покоя Джонни. — Ведь у нас над головой находится твердь, небесные сферы, в которые Создатель вложил Землю!

— Эти сферы, Джонни, существуют только в головах тех, кто слепо верит в установленный тысячи лет назад миропорядок! Вот там они реальны и очень даже тверды. А я собираюсь эту воображаемую твердь разнести вдребезги, да так, чтобы самому распоследнему гоблину на этой планете стало ясно, что времена, когда мир был устроен по эльфийским книгам, прошли!

— Вам не кажется, что это чересчур резкое утверждение? — судя по выражению лица Менхеля Манве, он был поражен подобной ересью до глубины души. — Я всей душой предан королеве Гвендолен, но она не предупреждала меня, что я попаду на сборище безумцев. Наш мир создан сотни тысяч лет назад и до сих пор никто не осмеливался оспаривать мудрость Создателя!

— Мудрость Создателя или мудрость старых эльфийских книг? — хитро прищурился Кингсли.

— Это одно и то же. Первые Отцы записали слова Создателя у корней мирового древа в дни творения. И вы осмеливаетесь ставить под сомнение достоверность этих слов?

— Осмеливаюсь, — Кингсли треснул кулаком по столу. — И даже собираюсь это доказать — тем, что вы видите перед собой!

— Ты, Исаак, не кипятись, фля, попусту, — Хрунгир сделал шаг вперед и принялся не спеша набивать табаком свою вересковую трубку. — Скажем так, слышал я тоже всякое, фля, за свои триста лет, но чтобы вот так сразу весь мир с ног на голову перевернуть — это ты круто взял. Да и господину Манве не особо приятно слышать про Первых Отцов такое. Ты бы помягче как курс взял-то, что ли.

— Да как мягче-то? Мы слепо верим переводам с альвентари, но даже вы, господин Манве, хоть раз попытались проверить — а все ли так на самом деле, как в словах Первых Отцов записано? Я наблюдаю за небом и звездами уже десятки лет и уверяю вас — Земля не является центром вселенной, и Солнце не вращается вокруг нее. Это Земля и другие планеты вращаются вокруг Солнца.

— А что же тогда такое звезды? — спросил Джонни.

— Вот этого я пока не знаю. Но никакой двенадцатой сферы, к которой они прикреплены, не существует. И я докажу это. Смотрите сюда.

Кингсли принялся водить пальцем по синеватым плотным листам чертежей, в уголке которых стояли водяные знаки чертежного бюро "Грэм и Смит, Бэбкок и Вилкокс".

— Все это нужно разместить глубоко под землей или прямо внутри горы. Вот здесь мы поставим парогенераторную станцию, которая будет подавать сверхгорячий пар в четырехсотфутовую медную сферу, где мы сожмем его под давлением атмосфер этак в пятьсот. Дальше, по этим трубам, пар попадет в цилиндр, где встретится с разложенным обратно из воды гидрогеном. Если мои расчеты верны (а они верны), то гидроген, будучи самым легким элементом воздуха, мгновенно разогреется до температуры кипящего металла и давление в цилиндре возрастет многократно. Вот тогда, — Кингсли провел пальцем по аккуратно вычерченным газовым трубам, — мы откроем клапаны и выпустим его в ствол длинной в три мили, где будет находится экипаж для полета за пределы Земли. В мгновение ока пар толкнет экипаж как снаряд по стволу, он преодолеет тяготение Земли и выйдет из ее атмосферы!

— Э-э, дядя, — подал голос Джонни, как только его воображение позволило ему немножко отвлечься от нарисованной воображением картины. — Я так понимаю, что ты предлагаешь строить огромную пушку. А как те, кто будет находиться в этом экипаже, вернутся обратно?

Кингсли застыл с раскрытым ртом и уставился на племянника.

— Знаешь, Джонни, вот об этом я еще не подумал...

Спокойно стоять на месте Бузо не мог. Иногда Джонни казалось, что внутри гремлина спрятан крошечный атанор, из которого, порожденная какой-нибудь удивительной химической реакцией, била бесконечная струя пара, приводившая в движение тысячи шестеренок. Шестерни эти, в свою очередь, были страшно разболтаны и крутились как попало — Бузо всегда куда-то спешил, бежал и голова у него одновременно была занята десятком дел. Теперь Джонни уже искренне удивлялся, как в день его приезда в Монпар, Бузо все-таки доставил его ко двору Кингсли, а не завел в какие-нибудь кобольдские трущобы.

— Дядя, тебе не кажется, что наш Бузо слегка полоумный? — заметил Джонни, наблюдая, как гремлин нарезает круги вокруг тента, который они растянули, укрываясь от палящей жары.

— Гремлины, Джонни, они все немного полоумные, — пожал плечами Кингсли. — Видать Создатель занимался ими напоследок, и ум наскребал по стенкам той бочки, где тот хранился.

На залитом летним солнцем лугу надрывались цикады. Иногда они стаями взвивались в воздух из-под ног нервно мечущегося Бузо, но на громкость общего хора это почти не влияло. Распряженные и стреноженные лошади паслись в траве, лениво отмахиваясь от редких мух хвостами. От телег они старались далеко не отходить, что вполне устраивало Джонни, которому, случись что, предстояло ловить их самому.

— Ну долго там еще? — Кингсли пошарил под раскладным шезлонгом и вытащил запечатанный кувшин с пивом. — Такое ощущение, что они вместо меня собрались к звездам улететь, — проворчал он и сделал добрый глоток.

Джонни взял перо, поставил себе на колени эфирограф и принялся строчить сообщение.

— Дорогой Жорж, — вывел он пером на бумаге. — Твой добрый мастер Исаак Кингсли только что сообщил мне, что если вы сию же минуту не выпустите снаряд, то первым, кто отправится в полет из его пушки, станешь ты. Постскриптум. Он не станет оснащать снаряд всеми теми удивительными устройствами, которые я придумал, чтобы сохранить его весьма ценную для Срединного Королевства жизнь. Искренне твой, Джонни Трентиньяк.

Погруженная в колбу с философской ртутью, овальная кристаллическая пластина прибора задрожала, отсылая вибрации через эфир на точно такую же, встроенную во второй эфирограф. Сродство, возникающее между пластинами и позволяющее им вибрировать в унисон на любом расстоянии, происходило из того, что они были созданы из одного разрезанного вдоль кристалла. Сам же кристаллы выплавляли по специальной технологии, секрет которой монпарские цеха стеклодувов тщательно скрывали. К сожалению, сродство могло возникнуть только между пластинами, вырезанными из одного кристалла, а потому дома у Кингсли приходилось держать десяток приборов, настроенных на его корреспондентов по всему миру.

Минуту спустя после отправки послания эфирограф ожил и принялся выводить самописцем ответ.

— Дорогой Джонни! Передай мастеру Кингсли, что я и Лембик Рунгильд ценим его заботу о наших никчемных жизнях. Мы не забыли, на какой высоте воздух становится слишком разреженным для дыхания. И пока ты, наконец, не достроишь свою машину для сжижения оного, мы даже не подумаем подниматься выше. К тому же я хотел бы тебе напомнить, что ни одно из твоих драгоценных устройств пока не сработало. Если, конечно, ты не считаешь собственным изобретением волшебный щит, спасающий от воздействия ускорения. Искренне твой, Жорж Менуэ.

Перо самописца в задумчивости остановилось и вывело:

— Что же касается запуска снаряда, то его мы осуществим с минуты на минуту. Но я готов сожрать свою шляпу, если твой дурацкий мешок все-таки сработает.

— Ну? — Кингсли уставился на Джонни.

— Все в порядке, дядя, они вот-вот наберут нужную высоту.

— Надо было все же посадить туда собаку, — пробормотал Кингсли и сделал еще глоток пива.

Джонни внутренне содрогнулся. Иногда стремлением дяди получить результат любым способом граничило с безумием. Идея засунуть в конусообразную модель снаряда для пушки живое существо вызывало у юноши искренний ужас. Прочитав выкладки, касающиеся того, какие чудовищные силы будут воздействовать на выпущенный из пушки снаряд, он едва уговорил дядю использовать при запуске модели куриные яйца, а не соседскую кошку, которая давно раздражала Кингсли тем, что воровала с кухни сметану и колбасу. Первый же залп показал, что расчеты были в корне неверны и упакованные в пробковый каркас яйца превратились в хорошо взболтанный омлет вперемешку со скорлупой. Знай кошка от чего избавило ее доброе сердце Джонни, она вряд ли бы еще хоть раз сунулась в дом Кингсли.

После того, как параметры щита были вычислены, перед Кингсли и Джонни встала другая проблема — как плавно опустить снаряд на землю? Учитывая его размер и высоту, с которой он будет возвращаться, последствия удара о землю представлялись им плачевными. Причем как для пассажира снаряда, так и для местности, в которую снаряд попадал. Многократно проверенные расчеты обещали взрыв столь мощный и яростный, что не спасал никакой щит. Но если дядя Исаак, скрипя зубами, согласился на эльфийскую уловку в борьбе с перегрузками, то использовать магию для посадки он отказался наотрез. К счастью, Джонни хорошо помнил свои опыты с простынями. Принцип здесь действовал примерно тот же самый, что и в ярмарочных воздушных шарах, которые вот уже добрую сотню лет использовали для увеселения публики. Требовалось всего лишь найти подходящую прочную и легкую ткань, чтобы выкроить из нее самораскрывающееся крыло, а также собрать механизм, который выбрасывал бы его на заданной высоте. Последний сделал сам Кингсли, использовав градуированную колбу с ртутью от барометра.

После этого началась сплошная полоса неудач. Сперва из-за непогоды никак не удавалось правильно отмерить высоту ртутного столбика. Потом выяснилось, что и механизм выброса крыла излишне капризен. Джонни потратил на его переборку две бессонные недели, по истечении которых на полу мастерской, к вящей ярости Кингсли, осталась гора лишних деталей. Зато изрядно упрощенный механизм стал куда как сговорчивей.

Теперь оставалось надеяться, что уж сегодня-то все сработает как надо. Лембик Хрунгильд и подмастерье Жорж, тот самый, чьи уши еще восемь лет назад должны были пойти на опыты с земными токами, поднимались на воздушном шаре к последним теплым слоям атмосферы. Там они должны были выстрелить вниз из пушки снаряд, в который уже упаковали все те же куриные яйца. Выстрел придавал снаряду дополнительное ускорение, каковое могло возникнуть, падай тот с большей высоты. Этого Кингсли и Джонни еще не проделывали ни разу, опасаясь взрыва. Так что в сегодняшнем опыте были критически важны две вещи — своевременное раскрытие крыла и нахождение экспериментаторов как можно дальше от места посадки снаряда.

— Снаряд пошел, — вывел эфирограф квадратным почерком Лембика, привыкшего к рунному письму.

— Дядя, они стреляют, — Джонни вскочил, едва не опрокинув прибор.

Ослепительно голубые, почти белые, небеса, до самого горизонта не запятнанные ни единым облаком, в ответ извергли из себя отдаленный грохот. Лошади встрепенулись и напрягли уши. Даже Бузо, разогнавший всех цикад вокруг тента, остановился и замер, прислушиваясь к далеким раскатам.

— Что ж, — Кингсли отставил полупустой кувшин и поднялся из шезлонга. — Остается надеяться, что у Жоржа дела с картознанием обстоят лучше, чем с алхимией. На Лембика надежды мало, он у нас больше по пещерам. Может быть, стоило отправить тебя вместо них? А, впрочем, уже поздно, так что давай понадеемся на то, что ты не зря выкинул столько деталей из моего механизма...

Дядя вынул из кармана часы размером с добрую луковицу и уставился на них, иногда поглядывая в небо.

Ожидание тянулось томительно долго и, казалось, прошла уже целая вечность, когда Кингсли произнес:

— Джонни, напомни мне в следующий раз не подпускать Жоржа к каким-либо вещам, связанным с нашей пушкой. Иначе я когда-нибудь сверну этому недоумку шею.

До Джонни не сразу дошло, о чем говорит дядя, но задрав голову так, что заболела шея, он обнаружил, что на них спускается огромная белая птица. Лишь несколько мгновений спустя до него дошло, что черная точка под ней это модель снаряда, а сама птица является собственноручно выкроенным Джонни тканым крылом.

К несчастью жуликоватый Жорж Менуэ никогда не имел шляпы, что и спасло его от позорного поедания последней.

Самым неприятным открытием, которое совершил Исаак Кингсли в процессе создания снаряда для полета в небо, названном им "Ромен", оказалось отсутствие уже на высоте нескольких миль пригодного для дыхания воздуха. Проблема, на первый взгляд, не решалась ни магическим, ни механическим путем. У фейри не существовало подходящих заклинаний, а сам снаряд вмещал слишком мало воздуха — его не хватило бы и на пару минут. Кингсли предусмотрел в снаряде два круглых окна, через которые можно было наблюдать полет, но по вполне понятным причинам их надлежало сделать из толстого закаленного стекла. И уж точно не стоило открывать эти окна в полете.

Задача казалось неразрешимой ровно до того момента, пока Джонни не пришла в голову мысль об аллотропии. Разложив алхимическим путем воздух на элементы и сжижив их, Джонни и Кингсли поместили полученное в стеклянные резервуары. Затем специальный аппарат с барабаном отмерял должные порции жидких газов и смешивал их в нагретой колбе, на выходе из которой получался чуть суховатый но пригодный для дыхания воздух.

А это означало, что со дня на день работа над снарядом будет закончена, и придет время строить пушку.

Конец осени превратил пышный Булонский лес в тоскливое кладбище, на котором оголенные скелеты деревьев тянули изломанные руки-ветви к ползущим по небу серым тучам. Залитые дождями, мощеные дороги превратились в реки из грязи и желтых листьев. Экипажи пробирались по ним медленно, только что не на ощупь — мало кто рисковал пускать лошадь побыстрей, опасаясь, что копыто попадет в невидимую под водой выбоину.

Джонни Трентиньяк сидел в трясущейся на ухабам карете Кингсли, нахохлившись как воробей. Настроение юноши полностью соответствовало погоде — серое и мрачное, от зрелища за окном он впадал в меланхолию, да к тому же еще и продрог до костей. Промозглый сырой ветер пробирался в каждую щель, и от него не спасала ни кожаная куртка, застегнутая на все пуговицы, ни кожаный же шлем, надвинутый по самый нос. Под ногами у Джонни позванивали круглые стеклянные емкости для жидких газов, заказанные в Сюрене. Сиденье напротив занимал мастер Ролей, угрюмый старший подмастерье Кингсли. А собеседника хуже его не придумаешь, разве что каменный тролль.

Кучер, памятую о подводных колдобинах, отнюдь не торопился и проплывающий мимо тоскливый Булонский лес казался бесконечным.

От вгоняющего в сон созерцания унылого пейзажа Джонни оторвали самым бесцеремонным образом — экипаж остановился столь внезапно, что его пассажиры полетели на пол, где имели возможность на собственных лбах убедиться в крепости сюренского стекла. Сперва Джонни решил, что сломалась колесная ось, ибо иной причины для столь резкой остановки он не знал. Но когда снаружи донеслись отчаянные крики кучера и испуганное ржание лошадей, стало ясно, что все намного хуже.

Стоило Джонни высунуться наружу, как он понял, что не к добру поминал троллей. В козлы вцепилась здоровенная грубо вытесанная из гранита пятерня. Покрытая многочисленными трещинами и сколами, она не оставляла никаких сомнений в том, кто являлся ее владельцем. Мгновением позже земля вдруг бросилась навстречу Джонни — он едва успел увернуться от нее, отряпнув обратно — но тут же на него посыпались сверху газовые сосуды, осколки оконных стекол и отчаянно ругающийся мастер Ролей. Через разбитое окно внутрь хлынула холодная грязная вода.

Получив пару болезненных ударов по голове, Джонни все-таки вывернулся из скользких от воды резервуаров, и ухватился руками за окно, ставшее потолочным люком. Провисшая внутрь мокрая занавесь пару раз болезненно шлепнула ему по лицу, но он все-таки смог подтянуться и высунуть наружу голову.

Перевернутый экипаж окружали с десяток человек в добротных черных плащах и карнавальных масках, скрывавших верхнюю часть лица. Все они были вооружены, и вооружены хорошо, что, впрочем, Джонни, не удивило. Уж если в Булонском лесу и должны водиться разбойники (хотя до этого дня он о таковых не слышал), то и выглядеть они должны под стать столичной моде. Намерения их не вызывали сомнений — не подающее признаков жизни скорченное тело кучера валялось всего в паре шагов от экипажа.

Нападавшие переговаривались между собой и в наступающих сумерках не заметили торчащую над дверью голову Джонни. А того одолевали нехорошие предчувствия. Болтающийся на запястье кристалл соли вполне ощутимо жег кожу, предупреждая о том, что незнакомцы вооружены не только мечами. Впрочем, с их стороны это была слишком явная перестраховка. Вряд ли пассажиры экипажа могли оказать им серьезное сопротивление, ибо мастер Ролей пострадал куда серьезней Джонни и пребывал без сознания, а у самого Трентиньяка под рукой не оказалось даже захудалой рапиры.

Разбойничий диспут прервал дикий рев, и над головой Джонни взметнулась тень. От неожиданности тот разжал руки и рухнул вниз. Падая, он успел заметить пролетающую над ним лошадь с бешено выпученными глазами, отчаянно молотящую ногами воздух. Жалобное ржание оборвалось вместе с противным влажным ударом, и тут тролль, которому видимо слегка прискучила нерешительность сообщников, решил оттянуться по полной. Последовавший удар приложил Джонни о край скамьи, на что его ребра отозвались жалобным хрустом. Дыхание разом перехватило, да так сильно, что он даже не смог закричать, когда крыша кареты разлетелась в щепы. Внутрь вонзились острые сучья, разорвавшие толстую кожу куртки, и из ран хлынула кровь. Еще один удар перевернул карету вверх ногами, двери повылетали и Джонни выкатился наружу, прямо под дождь и столбообразные ноги тролля.

Тот наклонил над ним свою уродливую бугристую башку, утыканную железными шипами, и принялся разглядывать новую игрушку. Появление Джонни вызвало определенное оживление и среди владельцев каменного уродца. Двое из них отделились от остальных и бегом направились к карете, что-то выкрикивая на бегу. Но тролль был то ли слишком юн по возрасту, то ли просто чересчур туп, что для этого народца никогда не было редкостью, чтобы понимать, что от него хотят. Вновь проревев что-то нечленораздельное, он задрал ногу и явно собрался отвесить Джонни такого же пинка, что и несчастной лошади. Джонни закрыл глаза, так как пошевелиться он не мог, сколько ни старался...

Вспышка молнии, ослепившая его даже сквозь плотно стиснутые веки, и последовавший за этим ужасающий раскат грома остановили тролля. В то же мгновение воздух наполнился конским топотом и на пригорок взлетел десяток всадников с оружием наголо.

Джонни открыл глаза. Скачущий впереди, судя по росту и осанке перворожденный, резким движением выбросил вперед руку, с которой сорвалась плеть из ослепительных молний. Опутав взревевшего тролля, они вспыхнули нестерпимо ярко и каменное чудовище брызнуло облаком мелкой крошки, расцарапавшей Джонни лицо и набившейся в нос и волосы.

В наполненной гулом голове Трентиньяка проскочила крохотная мыслишка о том, что он никогда не любил троллей, особенно каменных. С первого же дня его приезда в Монпар. И мысленно пожелал всем родичам этого тролля сгинуть подобным образом.

Завидев такой оборот дел, нападающие не стали терять время зря, и моментом оседлали лошадей. Пришпорив их, они с гиканьем понеслись прочь с дороги, затерявшись среди черных стволов.

Спасители не стали преследовать наглецов, а поспешили к перевернутому экипажу.

Всадники, люди и эльфы, были Джонни незнакомы, лишь в одном из них он узнал Менхеля Манве. Старший советник сжимал в руке шпагу старинной работы, и глаза его горели яростным холодным огнем. Не хотел бы Джонни в этот момент встать у него на пути.

Манве подскакал к экипажу и спрыгнул с лошади.

— Вы целы, юный мастер? — он наклонился над Джонни.

— Джонни, мальчик мой, с тобой все в порядке?! — разрывая пелену дождя, к молодому Трентиньяку несся еще один всадник.

В оном Джонни, с огромным изумлением, узнал Исаака Кингсли.

Тот совершенно неграциозно, мешком, свалился с лошади и, спотыкаясь, побежал к своему ученику. Рухнув на колени прямо в грязь, он принялся ощупывать тело Джонни трясущимися руками.

— Как вы сюда попали?

— Благодаря Гвендолен, — пробормотал Кингсли, вглядываясь в лицо Джонни. — Она узнала о засаде... Это Гальмирны и примкнувшие к ним консерваторы, требующие упразднить Звездную Палату... Я и ты для них сейчас — что кость в горле. И не делай такое лицо — вряд ли здесь был хоть один из Гальмирнов. Они умны и все делают чужими руками. А значит, мы не можем обвинить их в чем-нибудь.

Джонни открыл было рот, чтобы задать вертевшийся у него на языке вопрос, но Кингсли перебил его.

— Не спрашивай меня, откуда Гвендолен это узнала. Когда она покинет этот мир, мы потеряем больше чем думаем... Так, кости у тебя вроде целы, — Кингсли приподнял племянника за плечи. — Ну-ка давай, присядь.

Отбитые ударом внутренности Джонни заныли, когда его прислонили к останкам экипажа, но он лишь стиснул зубы покрепче. Куда больше его раздражали потоки воды, изливавшиеся за ворот куртки и пропитавшие насквозь всю одежду.

— Как там мастер Ролей? — Джони закашлялся и почувствовал, как рот у него наполняется кровью. — Он остался внутри экипажа.

Кингсли встал и влез по пояс в пролом.

— Боюсь, Джонни, ему повезло гораздо меньше, чем тебе, — раздался его приглушенный голос. — А жаль, он был приличный алхимик... Из хороших новостей только одна — все резервуары целы, а значит нам больше нечего делать в Срединном Королевстве.

— Что-что ты сказал? — Джонни показалось, что сперва он не расслышал слова дяди.

— Я говорю, что наша работа здесь закончена, — Кингсли вылез из пролома, держа в руках голубоватый стеклянный шар, внутри которого плескалась грязная вода. — Обременять Гвендолен, раз уж консерваторы пошли на столь радикальные шаги, мы больше не имеем права. Она и так слишком много сделал для нас. Да и самим нам будет гораздо безопасней вдали от Срединного Королевства.

Кингсли перевернул резервуар узким горлышком вниз и вылил воду.

— Через неделю, Джонни, мы убываем в Гиперборею. Хрунгир Рунгильд присмотрел в тамошних горах отличное место для постройки пушки.

Гиперборея встретила поезд, на котором прибыли соратники Кингсли жгучими морозами и сугробами, в которые люди проваливались по пояс.

Треснувшие ребра Джонни в дороге подзажили, чему немало способствовал неусыпный надзором Гретхен. Ставшей незадолго до отъезда из Монпара госпожой Трениньяк и округлившийся животик которой не скрывали даже невероятно толстые и теплые гиперборейские шубы. Джонни потратил не одну бессонную ночь на то, чтобы понять — кем будет его ребенок? На какую часть он будет пикси, а на какую человеком? В конце-концов Джонни убедил себя, что Исаак Кингсли был прав, и люди и младшие фейри составят единую расу, ради будущего которой он, собственно, и тащится в загадочную покинутую эльфами Гиперборею.

Поэтому под огромные навесы на решетчатых фермах, укрывавших железнодорожные пути Юрьева Посада от снегопадов, Джонни прибыл с ощущением того, что новый мир без предрассудков по отношению к пикси, кобольдам или боглам начинается с этих заснеженных просторов. По трезвому размышлению, каменных троллей в число разумных существ он решил не включать, а следовательно вопрос об их правах можно было оставить на потом. Пусть сначала докажут, что достойны их.

Когда Исаак Кингсли и его спутники покидали Срединное королевство, там царила глубокая осень, с проливными дождями и редкими проблесками солнца в провалах между тучами. Джонни готов был поклясться, что те несколько дней, за которые они пересекли земли Гвендолен, погода практически не менялась. Однако как-то раз он уснул, а проснувшись обнаружил за окном бескрайнюю равнину, покрытую снегом и слепящее солнце на голубом безоблачном небе. По сравнению с другими землями, расстояния между городами в Гиперборее были просто огромны, а возносящиеся вверх хвойные леса, казалось, никогда не знали более мягкого климата.

— Эльфы часто забывают, Джонни, что сперва Создатель устроил наш мир, и лишь потом пустил в него самих эльфов, — говорил по этому поводу Исаак Кингсли. — Законы природы обладают могуществом ничуть не меньшим, чем законы магии. Со времени ухода перворожденных прошло всего несколько сотен лет, а природа здесь уже вернулась к своему естественному состоянию.

На самом деле, как узнал позже Джонни, перворожденные обжили только Западную Гиперборею. Мелькавшие за окном зеленые гиганты пришли уже после их исхода. Пришли из-за Тунгусских гор, за которыми о вечной весне речи никогда не шло.

Пробыв в Юрьевом Посаде неделю, Кингсли и часть его спутников перегрузили снаряд и горную технику на новый поезд, и отправились дальше на север. В городе остались лишь Джонни, Гретхен, которая должна была скоро родить, и в помощь ей две бодрые тетки, жены мастеров Кингсли. По словам Хрунгира Рунггильда места, где предстояло строить пушку, не были особо обжитыми и во времена эльфов, а теперь и вовсе все надо было начинать с нуля. Поэтому беременную Гретхен решили не брать туда до тех пор, пока не возведут свое жилье.

Делать в гостинице целыми днями было нечего, а в преддверии родов характер у Гретхен сильно испортился, она перебралась с тетками в отдельную комнату, и Джонни ее практически не видел. От нечего делать он слонялся по городу, изучая причудливую местную жизнь. По счастью, гиперборейцы говорили на одном из диалектов старороманского, еще не забытом в Срединном Королевстве, так что сносно объясняться с местными у него получалось.

Юрьев Посад раскинулся вдоль берегов широкой реки, названия которой Джонни так и не выяснил. Впрочем, не увидь он мостов, то решил бы, что это не река, а обычная дорога, ибо по покрывающему реку льду и днем и ночью шло оживленное движение. В городе почти не было каменных домов, еще меньше многоэтажных, и он гораздо больше напоминал Джонни родной Сен-Дье, чем Монпар. За исключением того, что Сен-Дье был раз в пятьдесят меньше и там никогда не было столько снега.

Но, как успел заметить Джонни, бродя между приземистыми деревянными домами, увешанными сверкающими на солнце сосульками, погода мало влияла на местных жителей. Они с легкостью переносили и зимнюю стужу, и летнюю жару, каковая по их словам в Гиперборее была не редкость. Об эльфах местные вспоминали мало, некоторые и вовсе уже считали, что перворожденные давно остались только в книгах и сказках. Даже фейри, что жили дольше людей и помнили те времена, в ответ на вопросы Джонни недоуменно пожимали плечами — мол, ну ушли и ушли. Нам что с ними, что без них одинаково живется, разве что за последние лет двести холоднее стало.

Зато здесь Джонни увидел массу вещей, о существовании которых в Срединном Королевстве он не догадывался.

Например, он купил себе оружие, именуемое "пистоль". Оный по сути являлся уменьшенной копией пушки. Стрелял пистоль свинцовыми шариками с помощью пороха. Что-то похожее Джонни делал из полена в тот день, когда отец разрешил ему отправиться к Кингсли. По словам бородатого кузнеца, продавшего ему пистоль, местные с такими штуками ходят даже на кабана. В бою пистоль бесполезен, слишком долго перезаряжается — за это время хороший эльфийский лучник с десяток завороженных стрел во врага насажает. Но здесь, в местных морозах, на луки часто ломались, на них лопалась тетива, а при стрельбе из пистоля холод нипочем.

Новая игрушка так пришлась Джонни по душе, что он не расставался с ней ни днем, ни ночью. Тем более что память о нападении в Булонском лесу была еще свежа. Сидя в небольшой таверне при гостинице, где они остановились, и прихлебывая обжигающе горячий крепкий чай, Джонни проверял свою экипировку. Водонепроницаемая кожаная пороховница, увесистый мешочек для пуль — все разместилось по многочисленным карманам зимнего платья. Убедившись, что принадлежности для стрельбы на месте, а пистоль занимает положенное место на ремне, Джонни набросил шубу на плечи, сделал еще глоток из кружки и вышел на улицу.

Каждый вечер на закате из окон своей комнаты он мог видеть впивающиеся в закатные небеса исполинские развалины, напоминавшие ребра мертвого гиганта. От местных он узнал, что раньше там стоял эльфийский дворец, окруженный парком. За парком еще более-менее ухаживали, а дворец, из которого улетучилась вся магия, развалился и теперь служил любимым местом для детских игр. Сегодня путь Джонни лежал туда. Темнело зимой в Гиперборее рано, так что следовало поторопиться, чтобы успеть до наступления сумерек.

Поймав на улице сани, запряженные мохнатой, пускающей пар словно паровоз, коротконогой лошадкой, Джонни сторговался с извозчиком, хитроватым ивовым лешим, ехать до парка.

По мере приближения, руины все больше поражали своей масштабностью. Расплатившись с извозчиком, Джонни сошел с саней и задрал голову. Очевидно, на этом месте раньше находилась оранжерея. Каменный бордюр очерчивал ровный круг в несколько сотен футов в диаметре. Вокруг валялись помутневшие куски хрусталя, выпавшие из покосившегося купола, смахивающего на проржавевшую птичью клетку. Джонни не сразу сообразил, что находиться здесь небезопасно — лишь когда рядом с ним поднялся в воздух фонтан снега, он понял, что хрустальные глыбы еще продолжают сыпаться из ставшей хлипкой конструкции.

Он поспешил покинуть пределы каменного круга и оказался на аллее, проходящей вдоль зияющих провалами окон дворца. То, что издалека виделось ребрами, оказалось ажурными трехсотфутовыми арками из почти неподвластного времени митрила, когда-то удерживавшими свод дворца. Осыпавшаяся со стен мозаика, уродливые обломки колонн, разбитые статуи — все это производило гнетущее впечатление. Джонни вспоминал пропитанный магией чертог Гвендолен с его чудесами, и ему даже стало грустно от того, что и здесь когда-то кипела жизнь, проходили пышные балы и аллею с выщербленными каменными лавками освещали разноцветные волшебные огни...

— Как быстро эльфийские постройки приходят в негодность без магии, верно, молодой человек? — раздался за спиной у Джонни сухой старческий голос.

Джонни обернулся. На аллее стоял тощий седой дедок с аккуратно подстриженной бородой. Не смотря на приличный мороз, старик был без шапки и длинном суконном пальто до пят, мехом у которого был оторочен лишь воротник. И, как заметил Джонни, мех на воротник пошел весьма недешевый. Кроме того, на длинный острый нос старик напялил круглые черные очки в золоченой оправе, совсем уж неуместные в приближающихся сумерках. Впрочем, мало ли в Гиперборее чудаков? Их и в Срединном Королевстве хватало.

Настораживало другое. Кругом царила такая тишина, что Джонни даже скрип собственных шагов по снегу казался разносящимся на весь парк. Но он готов был поклясться, что больше не слышал ни звука.

— Простите, я не знал, что здесь есть кто-то еще, — Джонни, как ему казалось незаметным движением, потянулся к упрятанному под мех пистолю.

— О, нет, это вы простите, я не собирался вас напугать, — старик улыбнулся.

Интересно, подумал Джонни, мне показалось, или у этого деда слишком острые зубы?

— Позвольте представиться, — продолжил незнакомец. — Меня зовут Влад Цепеш, носферату.

Джонни мгновенно покрылся холодным потом. У него остались на редкость неприятные воспоминания о встречах с каменными троллями, но встреча с вампиром грозила обернуться полным отсутствием вообще каких-либо воспоминаний. Вряд ли свинцовые шарики способны причинить вред существу, с легкостью обращающемуся в туман.

— Да что с вами, молодой человек? — на лице старика отобразилось неподдельное удивление. — Вам плохо?

Джонни что-то невнятно промычал в ответ, и сделал пару шагов назад. Лицо деда мгновенно просветлело.

— Ах, какой же я идиот! Вы, наверное, откуда-то из Срединного Королевства? То-то я смотрю, у вас такой странный акцент. Простите великодушно, но вам совершенно нечего меня бояться. Видите ли, у нас здесь не принято за просто так пить кровь иноземцев. Да и местных тоже.

Ноги у Джонни подкосились и он с размаху уселся в сугроб на обочине. Не успел бедолага и моргнуть глазом, как Цепеш оказался рядом и принялся помогать ему подняться. Усадив ошалевшего Джонни на ближайшую скамью, дед смахнул снег с его шубы и пристроился рядом.

— Извините, — наконец промямлил Джонни. — Довольно неожиданно вот так просто встретить вампира. В Монпаре, откуда я прибыл, такое редко случается. — И, подумав, добавил. — А если случается, то с несколько более плачевными последствиями.

— Это все от воспитания, — пожал плечами Цепеш. — Видимо доходившие до меня слухи о проблемах с хорошими манерами в западных краях оказались правдой.

— А, простите, — Джонни замялся. — Вы вот с этим, ну с питанием... Так что ли сказать? С кровоснабжением проблем не испытываете?

Цепеш рассмеялся, вновь продемонстрировав острые белые клыки.

— Нет. Носферату не так кровожадны и светобоязненны, как об этом принято писать в эльфийских романах. Обычно я просто покупаю у местных властей приговоренных к смерти преступников, благо за двести тысяч лет можно скопить достаточно приличное состояние, чтобы позволить себе купить убийцу, будь то человек, гном или даже водяной... Хотя от последнего мне проку мало.

Джонни судорожно сглотнул. Еще неясно, где больше проблем с хорошими манерами — в Срединном Королевстве или Гиперборее.

— Так позвольте, все-таки, поинтересоваться, что привело вас в сию юдоль скорби? — Над черными стеклами очков на Джонни смотрели внимательные рубиново-красные глаза вампира.— К этому памятнику бессмысленного тщеславия?

— Почему же бессмысленного? — удивился Джонни.

— Вы представляете, что здесь было раньше?

— Более или менее. В Монпаре мне приходилось бывать при тамошнем королевском дворе.

— Этот дворец был не менее прекрасен, и простоял здесь не одну тысячу лет. Однако стоило перворожденным уйти отсюда и унести магию, которая поддерживала всю эту красоту, как былое величие махом превратилось в руины. И вы думаете кто-то при Благом Дворе пожалел об этом? Что вы, эльфы давно уже забыли цену труду — ведь можно щелкнуть пальцем, и кирпичи сами сложатся в стену. Я помню, как во время нашествия орков воины Лемюэля Гвинли сами складывали крепостные стены вместе с гномами, людьми и спригганами, и бились на них спина к спине. И эти стены стоят до сих пор, потому что в тех булыжниках не было ни капли магии. Конечно, не будь тогда в руках перворожденных волшебной силы, все остальные народы бы не выстояли. Но что они делают сейчас? Защищают кого-то? Помогают? Нет, они громоздят безумной высоты дворцы, стены в которых держит одна только магия, пишут заунывные песни, воспевающие подвиги былых лет, да раздают ценные указания с Благого Двора. Им надоела Гиперборея — они ее бросили, ушли в более теплые края, где не нужна магия, чтобы было тепло...

— Похоже, вы не питаете особой любви к перворожденным?

— Как вы уже, наверное, могли заметить, молодой человек, здесь никому просто нет дела до них. Вы знаете, я очень долго прожил в краях, гораздо севернее этих. Там по полгода не бывает солнца, а еще полгода оно светит не заходя. И там никогда не было ни одного перворожденного. Сила эльфов велика, но и она ничто по сравнению с законами природы. Они тысячелетиями могли обманывать природу, поддерживая в Гиперборее весну, но никогда, слышите — никогда — так и не смогли заставить солнце светить хоть на мгновение дольше!

— Вы говорите почти также, как и мой дядя.

— Ваш дядя, молодой человек, по всей видимости, чрезвычайно умное и трезвомыслящее существо, — Цепеш быстрым движением поправил очки. — Чем он занимается?

— В данный момент, господин Цепеш, пытается подняться в небо и доказать, что никаких небесных сфер не существует.

— Весьма неожиданное, но похвальное начинание. Вы не окажете мне честь и не познакомите меня с вашим дядей?

— А это что? — Цепеш остановился и принялся рассматривать сваленный у стен тоннеля хлам.

— Похоже, здесь когда-то шли ожесточенные бои, — Кингсли снял деревянный защитный шлем и промокнул лоб платком. — Когда мы рубили лес на склонах и пробивали верхние слои, оружие и кости попадались каждый день. К тому же Хрунгир обнаружил здесь старые проходы, проложенные чуть ли не во времена Первых Отцов. Некоторые из них могут нам еще пригодиться, но они буквально забиты останками. Кости мы хороним в лесу, а оружие складываем здесь, пока не решим, что с ним делать.

Из высящихся на полу груд железа торчали острые шишаки шлемов, обломанные клинки, обсидиановые стрелы, давно утратившие волшебную силу, ржавые ободы щитов, скрученные каким-то чудовищными силами лезвия алебард и топоров. Не все оружие предназначалось для людей и эфльфов, много было и обильно украшенного оружия гномов, а также грубых орочьих поделок. И кое-что еще.

Носферату подошел к щиту, тускло отблескивающему в желтоватом свете развешанных под перекрытиями ламп. Треугольной формы митриловая пластина, покрытая узорной черной вязью, будучи поставленной на острое основание превышала рост человека раза в полтора. Рисунок из вязи внушал какое-то тревожное чувство — тонкие как паутина завитки скручивались в странные узоры, одновременно завораживающие и отталкивающие.

Цепеш провел рукой по поверхности щита.

— Это оружие великанов?

— Спросите лучше у Джонни, — отмахнулся Кингсли, отжимающий платок. — Чем бы эти штуки не были раньше, сейчас их присутствие здесь мешает моим работам.

Джонни в расстегнутой по пояс рубахе поднял повыше фонарь и подошел к Цепешу.

— Мы еще не решили толком, кому они могли принадлежать, — он повесил фонарь на вбитый в стену крюк. — Хрунгир считает, что некоторым вещам около двухсот тысяч лет, так что по времени они вполне могут относится ко временам изгнания Гримтурсенов. На самом деле здесь не так много таких штук. И мы не знаем точно, вооружали ли перворожденнные ими своих железных стражей или это было оружие самих великанов.

Джонни ухватил торчащий из груды металла эфес меча. На свету его рукоять казалась вырезанной из черного дерева, видны были даже следы от годовых колец. Но на ощупь она была холодной и слишком скользкой для человеческой руки. Не говоря уж о том, что длина всего эфеса составила целую руку. Навершие слабо светилось серебром и представляло собой искусно выплавленный клубок змей. Лезвие меча отсутствовало, лишь из-под прямого перерекрестья в виде орлиных голов торчал зазубренный и проржавленный кусок металла.

— Большинство вещей безнадежно испорчено и пойдут на переплавку, — Джонни протянул Цепешу эфес. — На самом деле удивительно, что почти все железо отвратительного качества. Только благородные металлы да митрил хорошо сохранились.

Цепеш повертел в руках эфес и бросил его на пол. Его внимание вновь вернулось к огромному щиту.

— Джонни, а вы обратили внимание, насколько это тонкая работа?

Трентиньяк согласно кивнул.

— А ведь это не эльфийская вещь, — Цепеш внимательно вглядывался в переплетения черной паутины. — И не гномы ее ковали.

— Так значит великанская, — пожал плечами Джонни. — Хотя, если верить Первым Отцам, великаны были грубы, невежественны и одержимы страстью к разрушениям.

— И вы им верите?

— Да как вам сказать, господин Цепеш... Я нисколько не сомневаюсь, что мы вряд ли ужились бы на одной планете с великанами. Но, глядя на эти вещи, я думаю, что они были далеко не такими уж дикарями, как об этом пишут в эльфийских романах.

— А может перворожденные просто не пытались с ними договориться?

— Да вы ярый эльфоненавистник, — рассмеялся Джонни. — А уверяли меня в том, что вам плевать на Благий Двор. На самом деле дело ведь не в эльфах, верно? Вы помните, как мы встретились? Я же перепугался вас до смерти. А каменных троллей, например, я просто ненавижу — уж очень у меня с ними неприятные воспоминания связаны. Но я достаточно долго прожил в Монпаре, чтобы понять одну простую вещь — перворожденные такие же разные, как и все остальные. Они тысячелетиями с кем-то боролись, пытаясь привести этот мир в порядок. Они избавили нас от великанов...

Цепеш собрался было возразить, но Джонни перебил его:

— Нет, господин Цепеш, я все равно не верю в то, что с ними можно было договориться. Орды орков ходили на Срединное Королевство раз двадцать, но они и по сей день живут среди нас. Не надо приписывать эльфам лишние грехи. Их беда в том, что они, наконец, добились того, для чего Создатель привел их в этот мир — исправили все Его ошибки. Но что делать дальше, они не знают. Хотя кое-кто там, в Срединном Королевстве, догадывается. Верно, дядя?

— Устами младенца глаголет истина, — кивнул Кингсли. — Заливать ты всегда был мастер. Но в целом он прав, господин Цепеш. Хочу вам напомнить, что все, что вы видели наверху — поселок, парогенераторная станция, медный котлован — все это построено на деньги королевы Гвендолен.

— То есть, ваша цель, — ухмыльнулся Цепеш, сверкнув клыками, — отвесить Благому Двору приличного пинка и указать на его место? И среди перворожденных нашлись те, кто понимают, что время для этого давно пришло?

— Э-э, — протянул Кингсли. — Что-то вроде того. Я бы скорее назвал это призывом к разуму. Может мы, все-таки, пойдем дальше? Я привел вас сюда не для того, чтобы демонстрировать великаний антиквариат... Хотя если вам что-то пришлось по вкусу, берите на здоровье.

Его жутко достала царящая в тоннелях духота, и он нетерпеливо приплясывал на месте.

— Ну что ж, пойдемте, — кивнул Цепеш. -Должен сказать, вы меня серьезно удивил. Теперь я понимаю, что на самом деле сам мало отличался от перворожденных. Я живу столько, сколько не снилось даже им, но до встречи с вашим племянником в моей голове ни разу не появилась мысль о том, что можно что-то предпринять! Вы не находите это печальным?

Ответить Кингсли не успел. Штрек закончился и перед ним разверзлась бездонная чернота. Свет алхимического светильника растворялся в ней как капля воды в бочке чернил и трусливо жался к гладким стенам тоннеля.

— Невероятно! — выдохнул вампир, которому темнота была нипочем. — Это просто невероятно!

— Возьмите, — Кингсли протянул носферату очки из черного стекла. — Я сам не откажусь линий раз взглянуть на все это. Джонни, пускай свою шутиху!

Кингсли натянул очки, в которых окружающий мир мгновенно проглотила темнота. Но рядом уже было слышно шипение горящего пороха, и перед его глазами мелькнула белая искра. Мгновением позже раздался хлопок, и взлетевшая вверх шутиха выплеснула ослепительно белую вспышку, настолько яркую, что от нее можно было навсегда ослепнуть.

Но для защищенных черными очками глаз в свете сияющего цветка открылась потрясающая воображение картина.

Первое, с чего начали работу гномы под руководством Рунгильда Хрунгира, это пробили целую сеть тоннелей от основания Тунгусских гор. Пробивали и одновременно с обоих склонов и там, где они встретились, закипела основная работа. Нескончаемый поток дробленого камня месяцами изливался из недр гор, и вскоре рядом с хребтом выросли его младшие братья — курганы из вынесенной наружу породы.

Теперь в белом фосфорном свете перед глазами Кингсли, Джонни и Цепеша предстал невероятных размеров купол с гладкими стенами, укрепленными тонкими, но прочными митриловыми ребрами. Из-за особенностей их расположения, казалось, что пришельцы находились внутри гигантского глобуса, на поверхность которого еще не нанесли очертания материков. Кое-где между ребрами чернели провалы штреков, подобных тому, из которого сейчас выглядывал Цепеш. Придет время, и через них проложат трубы для подачи пара. Пока же они тяжело дышали прогоняемым воздушными насосами ветром, раскачивавшим остатки строительных лесов.

Света фосфорного заряда так и не хватило, чтобы осветить всю сферу, и нижняя ее часть терялась в темноте. И даже тогда масштаб сооружения действительно впечатлял.

На самом деле уже начатая выше емкость для гидрогена превышала по высоте паровую сферу почти в четыре раза, но из-за того, что от стенки до стенки расстояние там равнялось сотне футов, такого впечатления она не производила. А старому хитрецу Кингсли сейчас нужно было произвести впечатление.

— И это только начало, господин Цепеш, — возвестил Кингсли оторопевшему носферату, в стеклах очков которого отражался белый огонь. — От нас до вершины горы более трех миль. Как только созреет медь, эту сферу облицуют плитами, и больше никто ее не увидит. Потому что когда она наполнится паром, в ней вряд ли сможете выжить даже вы.

Фосфорная взвесь напоследок полыхнула поярче и рассыпалась на отдельные звезды, света которых уже не хватало, чтобы бороться с царящей внутри сферы тьмой.

— Не думаю, что у меня возникнет желание это проверить, — задумчиво произнес Цепеш, провожая взглядом гаснущие искры. — Неужели вы добились всего этого без магии?

— Только с помощью машин, — Кингсли победно улыбнулся. — И эта пушка прослужит нам еще не одну сотню лет!

— Надо сказать, я еще в первый наш разговор был уверен, что мне с вами по пути, — Цепеш снял очки и его красные глаза загорелись возбужденным огнем. — Но теперь я уверен в этом как никогда в жизни. Исаак, вы можете полностью рассчитывать на мою поддержку...

— О, вы чрезвычайно любезны, — Кингсли аж засветился от счастья.

Подхватив под ручку носферату, он потащил его в сторону выхода, оставив Джонни одного складывать установку для запуска фосфорной шутихи.

— Господин Цепеш, я не ошибусь, если в Срединном Королевстве ваше имя пока не так известно, как здесь? Понимаете, сейчас у королевы Гвендолен не самый удачный период — Благий Двор всерьез противится ее начинаниям, не говоря уж о том, что движение консерваторов набирает все больший вес...

— Дорогой Исаак! — проникновенно отвечал носферату. — Я не открою вам большого секрета, если скажу, что последняя пара тысяч лет была чрезвычайна удачной для моих коммерческих начинаний, в том числе и на рынках Срединного Королевства. Но войти туда в полную силу я не мог в силу некоторой щекотливости моего происхождения... Ну, вы понимаете, о чем я?

— Кончено, конечно! А вы не думали о надежном представителе?

— Вы читаете мои мысли на ходу! Но у меня есть одно условие — первым, кто совершит полет из этой удивительной пушки, должен быть я!

— О, непременно! — отозвался Кингсли. — Но только после меня.

— Разумеется! Как вам только в голову пришло, что я могу...

Голоса затихали по мере удаления.

Джонни, убедившись, что Кингсли и Цепеш уже далеко, вынул из-под лафета пусковой установки еще одну шутиху и уложил ее на желоб. Поднеся спичку к фитилю одной рукой, другой он надвинул на глаза очки.

Шутиха взмыла вверх, прочертив огненный след перед глазами Джонни. И вспыхнула, вновь осветив каменную сферу.

Джонни уселся на пол, свесив ноги в море темноты. Он так и сидел, прислушиваясь к дыханию насосов, гонявших воздух, и впитывая в себя математически правильную и выверенную сотнями расчетов гармонию расчерченной митрилом сферы.

Интересно, подумал Джонни, когда фосфор почти выгорел и большая часть сферы вновь вернулась во тьму, как дядя Исаак будет объясняться с носферату, когда выяснится, что из желающих слетать на "Ромене" уже давно выстроилась целая очередь? И каждому из них Кингсли был что-то должен.

Хотя, по трезвому размышлению, на месте дяди Джонни не стал бы ссориться из-за таких пустяков с пятидесятитысячелетним вампиром. И вообще, именно его и надо было бы отправить в первый полет. Ну что, скажите на милость, может такого случиться с носферату, если что пойдет не так?

Наступившее лето выдалось невыносимо жарким и удушливым, словно в насмешку над затянувшейся зимой и короткой, почти незаметной, весной. Укрыться от жары не было никакой возможности ни на поверхности земли, ни в проложенных под командованием братьев Хрунгиров в недрах Тунгусских гор тоннелях. Сверху всех жрали тучи мошкары и комарья, ордами высыпавших каждое лето из таежных болот. Джонни не раз задумывался над тем, откуда их столько берется и чем они питались до того, как на склонах вырос поселок последователей Кингсли. Ну не редкими же местными жителями, зимой и летом ходивших в плотных звериных шкурах, и с ног до головы вымазанных непроницаемым для насекомых слоем дурнопахнущего жира.

Под землей комарья не водилось, однако там никогда не прекращался шум бурильных машин, извергавших из раскаленных котлов волны жара и облака кипящего мутного пара. Там по штольням круглосуточно текли реки громыхающих тачек, вывозивших лишнюю породу. Поэтому и работали внизу, в основном, одни гномы, которым к таким условиям было не привыкать. Пару раз спустившись по пробитой вертикальной шахте — трехмильному стволу будущей пушки — Джонни предпочитал лишний раз не соваться в гномье хозяйство. За пять лет нутро Тунгусских гор превратилось в сложный лабиринт ходов, а со дня на день предстояло начать загонять туда трубы для подачи пара. Они появлялись из здания парогенераторной станции и должны были завершить свой путь в технических полостях пушки. Над трубами колдовали алхимики. Они покрывали горящие на солнце медные бока ферментами, призванными придать металлу пластичность в тех местах, где проложить прямой путь не удалось.

Но сейчас у Джонни голова была забита совсем не скоростью прохождения скальной породы или качеством заложенной в котлованы молодой меди.

Джонни сидел на крыльце собственного дома, четырехстенного сруба из местной сосны. На жаре бревна слезоточили янтарной смолой и ее запах разносился по всему поселку. Назойливая мошкара вилась вокруг Джонни гудящим облаком, но он лишь изредка отмахивался от нее руками. Из раскрытых окон до него доносились крики Гретхен, готовившейся стать матерью во второй раз.

Пять лет назад, в Юрьевом Посаде, на свет появился Исаак Трентиньяк — Джонни и Гретхен не недолго думали, в честь кого назвать сына. Второй ребенок, если верить на слово повитухам, тоже должен был быть мальчиком.

— Волнуешься?

Джонни поднял взгляд.

Рядом с ним стоял Исаак Кингсли в дорожном костюме и Рунгильд Хрунгир. Кингсли держал за руку своего пятилетнего тезку, младшего Трентиньяка.

— Здравствуйте, дядя, — Джонни смотрел куда-то сквозь Кингсли. — Все-таки уезжаете?

— Цепеш просит представлять его интересы в Монпаре. Сам знаешь, чем мы ему обязаны, а учитывая его происхождение, вряд ли ему стоит рассчитывать на теплый прием. Да и к Гведолен надо бы попасть. Не все вещи можно обсудить через эфирограф. Мы в одном шаге от завершения проекта — пора позаботиться о том, чтобы наши достижения стали известны миру.

— Дядя, как-то вы не вовремя все хотите на меня оставить. Видите же... — Джонни кивнул в сторону двери.

— Медь со дня на день должна созреть, — заговорил Хрунгир, вынув изо рта трубку. — Хорошая примета, когда в одно время с ней родится ребенок. Если с металлом все выйдет гладко, нам останется только выплавить сферу для пара и работу можно считать завершенной.

— Джонни, ты прекрасно знаешь, что не пройдет и двух дней, как Гретхен уже будет на ногах, — добавил Кингсли. — Она у тебя не та особа, что будет отлеживаться до последнего. Вспомни, сколько она пролежала поле первых родов? Когда она потащила тебя в гости к Цепешу? Через неделю? Две?

Джонни вяло кивнул.

— У тебя сейчас просто нервы расстроены. К тому же сам видишь — дел осталось всего ничего. За подземными работами присмотрит Хрунгир, а снаряд мы с тобой проверим вместе, когда я вернусь. Надеюсь, за эти пять лет я не растолстел настолько, чтобы не влезть в него.

Джонни посмотрел на Исаака-младшего. Воспитанный изящной, но твердой рукой Гретхен, тот прекрасно знал, что когда взрослые говорят, то в разговор лезть не стоит. Хотя ему очень хотелось спросить, когда же у него, наконец, появится брат, с которым можно будет играть...

Неожиданно крики, доносящиеся из дома стихли. Джонни побледнел, подскочил на ноги и дернулся к двери. На полдороге он застыл в нерешительности, но тут в окно высунулась Аника Ланж, лучшая подруга Гретхен, и крикнула:

— Джонни Трентиньяк, у тебя родился еще один сын! Думаю тебе пора с ним познакомиться!

Уши Джонни вспыхнули, он рванул на себя дверь так, что едва не сорвал с петель, и скрылся в доме.

— Ну вот, теперь можно спокойно ехать, — посмеиваясь, заявил Кингсли. — Я оставляю твоего отца в надежных руках, верно, Исаак?

— Это точно, — ответил Трентиньяк-младший, отличавшийся редкостной рассудительностью с того момента, как произнес первое слово. — Пока вас не будет, мама ему не даст ни минуты просидеть впустую.

На вершине колючий гиперборейский ветер сбивал с ног, вздувая полы собольей шубы словно паруса. Отсюда заснеженная тайга казалась черно-белым морем, из которого хребтом гигантского морского змея вспучивались отроги Тунгусских гор. Еще одно море, море свинцово-серых туч, ползущих так низко, что их брюхо пропарывали горные пики, разлилось над головой Джонни Трентиньяка. Однако он, закутанный в шарфы и меха, мало обращал внимания на попытки хозяина Гипербореи досадить ему. Здесь он чувствовал себя на крыше мира и здесь, на перекрестье всех ветров, ему мыслилось необычайно четко и ясно.

Под ногами у Джонни распахнулась тридцатифутового диаметра митриловая глотка бездны. Из нее вырывались отзвуки голосов и шум работы неповоротливых гномьих механизмов. Визг, скрежет и завывания выстреливались горячим ветром с трехмильной глубины со скоростью арбалетного болта. Любого, кто осмелился бы подойти и заглянуть в жерло выходящего из горы ствола, отшвырнуло бы назад как тряпичную куклу, а потому снег здесь всегда шел только вверх.

Местные жители, тунгусы, разъезжающие на ручных медведях, обходили это место стороной. Среди них сложилось поверье, что пришельцы из Срединного Королевства разбудили древних духов. Никакие подарки и увещевания не могли заставить их приблизиться к местам работ ближе, чем на тысячу шагов. А вот в образовавшийся рядом с рекой поселок и на парогенераторную станцию они приходили безбоязненно, торговали мехами и своими поделками, а иногда выполняли мелкую работу за всякие безделушки.

Впрочем, Джонни не сомневался, что согласись хоть один из тунгусов спуститься с ним под землю, его вера в зловредных духов только окрепла бы. Потому что выходящий из вершины пика ствол, по сути дела, являлся лишь небольшой частью подземного левиафана. Сердце отстроенной Джонни и Исааком Кингсли пушки находилось гораздо глубже, там, где раньше хозяйничали только подгорные короли. Теперь же гномы и люди выдолбили там четырехсотфутовую пещеру, превращенную в сферический медный котел, к которому уже подвели трубы от парогенераторной станции. Сотней футов выше, отделенная толщей породы, пронизанной десятками труб, покоилась полумильная емкость для смешения пара и гидрогена.

— Джонни!!! — женский крик оторвал Трентиньяка от размышлений.

Он стряхнул нападавший на плечи снег. Пушка стоила огромных денег, которых у Исаака Кингсли, конечно, быть не могло. Но сейчас все проблемы были разрешены, в основном благодаря заступничеству Гвендолен, деньгам Цепеша и многочисленных знакомых торговцев Кингсли, которым тот намекнул на невиданные прибыли в случае успеха некоего проекта, не раскрывая, впрочем, его деталей.

— Джонни!

Вздымая фонтаны снега, к нему, размахивая руками, несся всадник на медведе. В толстых меховых одеждах все участники проекта Кингсли походили друг на друга как близнецы — особым разнообразием местная мода не отличалась. Однако голос своей бойкой женушки Гретхен, бесстрашно последовавший за ним в суровые гиперборейские земли, Джонни узнал без труда.

Гретхен неслась на своем любимце по имени Вова, названным так на одном из чудовищных местных диалектов. Она сюсюкалась и возилась с медведем как с собственными двумя детьми, хотя Вова весил под сотню стоунов, рост его в холке превышал добрых семь футов, а в пасть можно было засунуть целого поросенка, что косматое чудовище проделывало не раз.

— Джонни! — в двух шагах от мужа Гретхен резко натянула поводья обиженно заревевшего медведя. — Тебя в поселке все ищут! Дядя Исаак вернулся из Срединного Королевства!

— Как он?

Кингсли уехал еще в теплое время года, и с тех пор от него не было ни весточки. Его домашний эфирограф, оставшийся в Монпаре, и служивший единственным средством связи с поселком, не отвечал уже несколько месяцев. Он смолк после того как Кингсли передал, что благополучно добрался до дома и собирается на прием к Гвендолен. И вернуться дядя должен был в прошлом месяце, к моменту извлечения заложенного пять лет назад месторождения меди для паровой сферы. Джонни пришлось самому руководить процессом, но, хвала Создателю, алхимическая свадьба прошла удачно и породила чистый металл без примесей. Хотя без проблем не обошлось — в конце лета из леса начал доносится жуткий надсадный вой, не дававший спать по ночам. Неделю или две группа охотников во главе с Джонни прочесывали тайгу, но так ничего и не нашли. А потом из нее вышел позабытый эльфами железный страж — покрытая многовековой ржавчиной тварь, тысячи лет назад охотившаяся на великанов. Облаченного в доспехи тридцатифутового голема едва удалось спалить флогистоном на подступах к медному котловану.

А теперь и у Гретхен оказались не лучшие новости.

— В Монпаре на дядю напали, — Гретхен сбросила с румяного от мороза лица шарф. — Городской дом сожжен дотла, эфирограф погиб. Поэтому он не мог с нами связаться.

— Проклятье! — Джонни в сердцах саданул кулаком по стволу ели, мгновенно обрушившей на него снегопад. — И кто на этот раз?

— Гоблины, но дядя уверен, что за этим опять стоят консерваторы... Гальмирны набрали слишком большой вес при Благом Дворе. Поехали скорей, он очень хочет с тобой поговорить!

Джонни свистом подозвал своего медведя, гонявшего по снегу мышей.

— С ним все в порядке? — Он вспрыгнул в седло и ударил пятками по мохнатым бокам.

— О да. Гвендолен спрятала Исаака в Версале, там его выхаживал ее личный целитель, — Гретхен пришпорила зевающего медведя и тот затрусил рядом с Джонни. — Но он даже ходит с большим трудом. Боюсь, мой милый, теперь тебе придется лететь вместо него.

— Не переживай за Джонни, — тяжело опирающегося на палку Кингсли Гретхен приходилось вести под руку. — Мы все несколько раз перепроверили, никакой ошибки быть не может.

— Не утешай меня, старый мошенник. Тоже самое вы мне говорили, когда первый раз испытывали крыло для прыжков с высоты. Сколько он потом проходил со сломанной рукой? Месяц? Два?

— Ну, тогда с ним не было благословения Гвендолен, — стушевался Кингсли.

— Молчи уж, а то дальше сам пойдешь, — Гретхен решительно прибавила шагу.

В Монпаре Кингсли нанесли несколько десятков глубоких ран и если бы не волшебные снадобья эльфов, его вообще уже не было бы на этом свете. Однако кривые гоблинские мечи раз и навсегда перечеркнули мечты изобретателя стать первым пассажиром "Ромена". Минуту назад его мечта осталась за плотно сомкнувшимися митриловыми створками ворот. Там, где на разгонном поддоне покоился матовый конус снаряда, заключавшего в себе Джонни Трентиньяка. И Кингсли чувствовал, что, несмотря на показной гнев, Гретхен гордилась тем, что ее муж станет первым, кто покинет пределы земной сферы и коснется Солнца и звезд.

Они вошли в лифт, где уже стоял задумчивый и грустный Хрунгир, меланхолично жевавший погасшую трубку.

— Всех вывели? — Киннгли оперся спиной о стенку и перевел дыхание.

Скрытая толщей горной породы, под его ногами медная сфера ачала наполняться шипящим и беснующимся паром.

— Всех, мастер, до последнего гремлина, фля. Остались только те, кто управляет вентилями. Ждут вашей команды.

Лифт вздрогнул и с гудением скользнул вниз по шахте.

— Переживает? — кивнув на Гретхен, шепотом поинтересовался Хрунгир, бочком подобравшийся к Кингсли.

— Даже прощаться не стала, — прошептал в ответ Кингсли. — А вчера у меня в кабинете весь вечер ревела.

Стройная фигурка Гретхен вытянулась ровно, как по линейке, и лишь нервно сжимающиеся кулачки выдавали истинные чувства девушки.

Двери лифта распахнулись, и они вышли в тоннель, ведущий к основанию горы. Там, под огромным хрустальным куполом, едва вместившим всех желающих наблюдать за стартом "Ромена", Кингсли ждал эфирограф, настроенный на такой же у Джонни.

Небо в день старта очистилось от обычного свинцового покрова и слепило какой-то совершенно летней голубизной. Вот таким же оно было, подумал Кингсли, когда Джонни Трентиньяк ступил на мой двор, держа за руку покойного ныне Бузо. Но теперь мир под этим небом должен вот-вот измениться, окончательно и бесповоротно.

Под куполом собрались люди, гномы, гремлины, кобольды, пикси, полурослики — все те, с кем Кингсли трудился бок о бок не один год. Даже вампир Влад Цепеш, вложивший в проект огромные средства, появился не смотря на дневное время. Сама Гвендолен не смогла прибыть на первый выстрел пушки Кингсли, но среди присутствующих старик заметил облаченного в парадный мундир Менхеля Манве. Лицо Манве пересекал косой шрам — память об отравленном клинке консерваторов, устроивших засаду на пути в Версальский чертог.

Все взгляды были прикованы к столу в центре зала, на котором тихо позвякивал усовершенствованный эфирограф, уже умевший передавать голосовые вибрации. Поддерживаемый Гретхен, Кингсли проковылял к нему и опустил мелко трясущуюся ладонь на рычаг.

— Ты меня слышишь, Джонни?

— Да, дядя.

— Готов?

— Я... Гретхен рядом?

-Я здесь, милый, — голос девушки предательски дрогнул.

— Это хорошо, — эфирограф издал серию звонков. — Ну что ж, поехали!

— Хрунгир, — Кингсли кивнул гному.

— Открыть клапаны, фля! — рявкнул тот в медную переговорную трубку.

Мгновение спустя земля под куполом вздрогнула. Раздался невероятной силы взрыв, как будто старые Тунгусские горы вдруг вспомнили времена своей бурной вулканической молодости. В небо извергся чудовищный по высоте столб огня. По куполу застучали камни и обломки деревьев, а вниз по склонам гор ринулись валы дыма, смешанного со снежной пылью, мгновенно превратившие окружающий мир в царство полумрака. Никто, даже остроглазый эльф, не мог разглядеть, как из жерла пушки Кингсли вырвалась сверкающая капля "Ромена" и устремилась ввысь.

Теперь единственной возможностью убедиться в успехе был эфирограф, продолжающий мелодично поигрывать серебряными молоточками. Кингсли и Джонни сами рассчитали, что в течение как минимум десяти минут, пока "Ромен" будет бороться с земным тяготением, никакой связи не будет. Но, глядя на нервно кусающую губы бледную Гретхен, Кингсли не мог даже сам себя убедить, что все идет нормально.

— Это "Ромен", — голос Джонни прервал бессмысленный звон молоточков и зал наполнился напряженной тишиной. — У меня все нормально. Я вышел за пределы земного тяготения и вижу Землю и Луну. Здесь... Здесь прекрасно... И чтоб мне расшибиться в лепешку, если здесь есть хоть какая-то преграда для движения дальше!

Купол взорвался восторженными криками.

Кингсли устало закрыл глаза. Его уши уловили тонкий, слышный только ему звон. Это падали вниз осколки небесных сфер.