— Осталось три, — предупредил Хорт, и Данилка понял, что пора идти ва-банк. Пинком ноги он метнул в хозяина черенок метлы, выкинул в сторону свободную руку, отвлекая внимание, и нанёс три укола, самым слабым из которых можно было проткнуть телёнка.

Первый удар Хорт отбил тесаком, от двух последних уклонился играючи.

— Снимай кольчугу и подай плеть, — сказал жестко. И отстегал, приговаривая. — В науку! В науку!

После порки занятия продолжились, как ни в чём не бывало. Но в этот раз, наученный горьким опытом, Данилка домой не спешил.

— Почему ты не учишь меня рубить? — спросил он, когда хозяин велел закругляться.

Хорт набил трубочку табаком из шёлкового кисета, высек огонь, глубоко затянулся и, окутавшись дымом, ответил вполне миролюбиво:

— Рубящий удар отбить куда проще, парень. Мы с тобой не дворяне, нам саблями размахивать некогда. Ремесло моё требует быстроты в первую очередь. Нырнул, пырнул, нырнул, пырнул.... Успеешь на миг врага опередить — твоя победа. В рубку ввяжешься — пропадёшь.

— А в чём твоё ремесло, Хорт?

— Будет время, узнаешь. Но если живым хочешь вернуться, надо попотеть, и крепко. Иди домой и ложись спать пораньше — завтра много бегать придётся.

Бегал Хорт так же необычно, как и всё, что делал вообще. Небыстро, но ходко и неутомимо. Данилка попробовал, и понял, что даже в кольчуге, даже с мечом на поясе и топором в руках способен, таким манером, отмахать вёрст с десяток, а то и побольше.

— Десять мало, — сказал Хорт. — Надо сорок. Хотя бы.

— Зачем?

— Конь останавливается после тридцати семи. Ещё верста — падает и не встаёт. Сумеешь промчаться полсотни вёрст, ни один ворог тебя не достанет. Страшней человека зверя нет, выносливей тоже. Передохнул?

— Да не очень...

— Может подстегнуть? — участливо поинтересовался Хорт

— Лучше сам! — ответил Данилка, заслоняясь рукавом, и припустил по лесу в сторону дома. Домой бежать завсегда сподручнее... но во дворе его ожидали новые испытания. Хорт, на минуту заглянув в избу, вышел с десятком тряпок, встал у доски.

— Решил облегчить тебе задачу, — пояснил он, посмеиваясь и поигрывая плетью. — раз уж в меня не можешь попасть, попробуй пригвоздить платок. Сумеешь — твоё счастье. Нет — не взыщи, плетью огрею.

— Сколько платков надо проткнуть? — деловито полюбопытствовал Данилка.

— Сотню достаточно. Готов?

Плеть выглядела самой злой из гадюк, а змей Данилка боялся больше, чем щекотки. Может быть, именно потому первый раз он промазал на девятом платке и тут же взвизгнул от кнутовища, оплетшегося вокруг ног...

— Четырнадцать из ста, — сказал Хорт пять минут спустя. — Не так уж плохо. Но ты, братец, изрядный болван: тебя ж по ногам хлещут, нет, чтобы подпрыгнуть...

По ночам Данилке снились худые сны: свистящая плеть и нахально ржущие кони.

Где-то, через неделю после очередной приевшейся беготни Хорт вынес мешочек с монетами.

— Алтын хочешь? — спросил с усмешкой.

— А то нет! — загорелся Данилка, сразу разобрав, что к чему.

Хорт подбросил монету. Промах! Ещё одну — снова мимо. И ещё, и ещё... Алтын Данилке так и не достался, правда. Зато и плетей не было. Уже хорошо! Утром вызвали к деду.

— Ну, Даниил, — сказал ему старый Клыч, — готовься в дорогу. Бабка твоя Авдотья собрала тебе сухарей полпуда, полбы пять фунтов и десяток печеных яиц. Остальное добудешь в пути. Матери скажешь, чтобы дала новую рубаху, штаны, кафтан, портки да две пары онучей. А это тебе от меня.

Нож был длиною в аршин, прямой с узким хищным клинком и тёмной ребристой рукоятью из рыбьего зуба. Зелёные сафьянные ножны в серебряных перехватах. Посреди крестовины — камушек мороженой вишенкой.

— Береги его, Даниил! — голос Клыча сделался строг и внушителен. — Я с ним тысячу вёрст прошагал, нигде не споткнулся, и не видел такой кольчуги, какой бы он не пробил. Имя ему Раз. И об этом, кроме тебя, никому знать не надо. Не продавай, не меняй, не хвались — отплатит добром. Благословляю. Ступай!

Через сорок минут Данилка встретился с Хортом у тропы, уводящей в лес. Солнце ещё не поднялось над верхушками древ, тропка мокрая от росы, и тихо — ни ветерка.

— Долгонько ты, — хмуро заметил Хорт, играючи взмахнув в седло Чалого. — Садись!

Серый недовольно подёргался, но стоило хозяину подать голос, мгновенно унялся, пошёл дробной пружинистой рысью. Хорт ехал впереди, конь под ним неспешно трусил плавной иноходью. Настолько плавной, что перемётные сумы, притороченные позади седла, даже не вздрагивали.

— Куда мы, Хорт? — спросил Данилка, и получил в ответ вполне резонное:

— На кудыкину гору.

— А почему не по дороге?

— Экий ты любопытный, как я погляжу! — отозвался хозяин. — Для нас до самой зимы дороги нет, парень. Тропе вскорости рад будешь.

И верно: стоило дорожке свернуть с южного направления, Хорт двинул прямиком в лес. Ехать было пока что легко: вблизи деревни подлесок давно был сожжён в печах, огромные сосны не терпели тесного соседства подруг, высились раздельно. Мощные ветви проплывали в нескольких саженях над головами. Толстые отростки корней выпирали из-под наслоений прошлогодних игл. Кони перешли на широкий, размашистый шаг.

Лес между тем становился всё гуще, всё чаще приходилось объезжать участки, сплошь поросшие сухостойным молодняком.

— Смотри внимательно и запоминай, — сказал Хорт, указывая на старые, оплывшие буграми затёсы, — я этот путь два года тропил.

К полудню устроили стоянку на крохотной — десятина, не больше — полянке у маленького ручья, текущего в Цну. Пока разборчивые хортовы кони брезгливо ощипывали молодые стебельки свежетравья, Хорт велел Данилке следовать за ним. Они направились в центр полянки к большому валуну, покрытому ржавыми островками мха. Хорт остановился у самого камня, вынул из ножен оба своих тесака, вздел над головой рукоятями вверх.

— На Море-Окияне , на острове Буяне, лежит Бел-горюч камень Алатырь, — зашептал Хорт, — и кто камня того коснётся, рано ль поздно к нему вернётся. Ты, камень-валун, олатырева племени. Полети к батюшке скорою думою, обскажи тугу нашу. Чтобы вернуться нам к тебе, как к батюшке твоему странники ворочаются.

— Стук-стук, — он позвенел ножами, — жизни круг; стук-стук, грома звук! Всё уходит, всё приходит... Слово моё твёрдо и верно — ходить нам с Данилой, тебе почитаючи. Поклонись, дурило!

Данилка поклонился, взирая на хозяина с неприкрытым ужасом. Хорт нагнулся, сковырнул дёрн, бросил серебряную монетку, аккуратно примял бугорок.

— Идём, — сказал Данилке, не глядя.

— Ты зачем камню молишься? — спросил несчастный потомок своевольного Клыча. — Нехристь ты что ли?

— Успокойся, парень! — отмахнулся Хорт. — Крещён, как положено. Только в таких делах, как у нас с тобой, помощи Божьей просить грешно. Учитель мой дубу молился, да не уберёгся. Вернулся я к дубу, а его молнией спалило... Во как! Хорошо, Крест — приятель мой стародавний — от дел по старости отошёл; пожаловал мне новый наговор. Запоминай, дурило, тебе он, почитай, задарма достался.

— А что за дела-то — насмелился Данилка.

— Узнаешь в своё время.

"Разбойник! Ей-ей, разбойник и душегуб" — решил Данилка и дал себе самую страшную клятву бежать при первом удобном случае.

Они попили водички, сжевали по сухарю, потом Хорт достал из переметной сумы мелкоплетенную кольчатую рубашку и бросил её ученику.

— Надень под кафтан.

Эта кольчуга пришлась Данилке почти что впору, не сходился лишь ворот. Подол её достигал середины бедра и имел короткий разрез, позволявший шагать без труда, рукава прикрывали запястья и скреплялись кожаным ремешком с железными пластинками поверху. Вес не превышал десяти фунтов. После старинной неуклюжей брони, этой Данилка практически не ощущал. Ну что же, теперь он был почти уверен, что Хорт в его отношении ничего особенно худого не замышляет.

— Спасибо, хозяин, — сказал, поклонившись.

— Коней седлай, — ответил Хорт.

Лес становился всё гуще, всё темней. С гигантских сосновых и еловых стволов свисали бурые бороды мха, над головами всадников проплывали густые жёлтые сети вьюнка, оплетшего ветви. Справа и слева, там и сям виднелись гнилые колоды поваленных буреломами вековой давности древ. Под ногами коней хрустели отсохшие сучья. В этом сумрачном царстве было глухо, как в склепе. Редкие вскрики птиц и рассерженный медвежий рёв только подчёркивали нелюдимое безмолвье урмана. Кони тревожно стригли ушами, пританцовывали в нервной возбуждённости. Данилка тоже озирался по сторонам, ехал, не спуская руки с рукояти кинжала. Как и любой из его сверстников, он уже бывал на охоте, но так далеко забредал впервые. Тем более вдвоём.

В тревоге и бесплодных сожалениях незаметно подкрались сумерки. Хорт ехал, не останавливаясь.

-Долго ещё? — осмелился подать голос Данилка.

Хорт взглянул на ближний затёс, ответил миролюбиво:

— Примерно с версту.

И правда, минут через пять лес заметно поредел, а вскорости показалась довольно большая поляна, поросшая травой и орешником.

— Коней обиходь, — велел Хорт, спешиваясь. — Собери хворосту. Огонь высекать умеешь?

Данилка кивнул.

— Значит запали два костра. В правой суме — котелок, наберёшь воды, вон там — за кустами. Выруби ещё колья для костра, да перевесину не забудь.

Он отвязал от седла колчан со стрелами, накинул тетиву на рог лука и бесшумно скользнул в лес. Не человек — волк! Данилка всё сделал, как велено. Выгулял понурившихся от усталости коней, отвёл к воде, спутав им ноги и едва увернувшись от удара копытом. Дикари! Не лучше хозяина...

Хорт вышагнул прямо из темноты, Данилка в ужасе чуть Богу душу не отдал.

— Я гляжу, ты не только трусишка, но и глухарь впридачу! — неодобрительно молвил Хорт, сбрасывая наземь косулю-первогодка. — Уши в походе надо торчком держать. Те, на кого мы охотиться собрались, сами изрядные добытчики. Хочешь целым вернуться, мамку-батяню ещё повидать? Тогда учись быть терпеливей лисы, быстрей и неутомимей волка, осторожнее барсука и свирепей росомахи. Нападай бесшумно, как рысь, рази змеиным броском и не считай противника дурнее себя.

Читая нотации, он сноровисто освежевал и выпотрошил косулю: несколькими жестокими взмахами тесака разделал её на части. Пока варилось мясо, несчастный Данилка исполнял свой обычный урок фехтования. К удивлению, на сей раз однажды ему удалось коснуться Хорта острием Раза. Клинок слушался хозяина, будто старый преданный волкодав. В одно и то же время был он надёжно увесист и невесом, рукоять покоилась в ладони, будто влитая.

— Ну что ж, — признался хозяин. — неплохо, неплохо. Успех налицо. Да, кстати, откуда у тебя этот кинжал?

— Дед подарил, — коротко ответил Данилка, пряча клинок в ножны.

По лицу Хорта скользнуло выражение недоверия, смешанного с великим почтением.

— Дорогой подарочек! В людных местах показывать остерегись.

— Это почему же?

— Знающий человек на любую гадость пойдёт, чтоб такой клинок залучить

— "Так!" — подумал Данилка Клычов. — "Спать, видать, не придётся!"

В ту же секунду железные пальцы Хорта больно впились в горло ученика, твёрдые цепкие ноги, оплетя, придавили руки мальчонки.

— Если понадобиться, я тебя, как цыплёнка в кулаке расплющу, — сказал Хорт с холодной усмешкой. — и ночи ждать не придётся. Так что не трусь, парень, спи спокойно.

— Страшно с тобой, хозяин! — честно признался данилка. — Ты не сердись, но для тебя, похоже, что человека задавить, что барана зарезать — всё едино...

Хорт неторопливо зачерпнул из котелка, подул на густ ой, маслянистый бульон, попробовал...

— Это ты правильно, — согласно кивнул головой. — В одном только ошибся. От барана-то зла никакого...а человек... Почему ж ты безвинного барана на одну доску с таким зверем ставишь?

Он порылся в суме, извлёк берестяную коробку и всыпал соли в котелок. По жемчужине серьги гуляли зловещие красные отсветы, изумруд мигал уклончивым кошачьим глазом.

— Не знаю как ты, парень, но мне зверь лютей человека не попадался. Говорят, есть такие крысы, которые ничего, кроме крыс же жрать не могут. Чокнутые, потому что. И люди — такие же чокнутые, только в двадцать раз больше.

Если раньше Данилке было просто страшно, то теперь стало жутко вдвойне. Мало того, что лешие да кикиморы за спиной шастают, так ещё и сумасшедший напротив. И не докричишься никого...

— Видно здорово тебя обидели, — сказал он, пряча глаза.

— Кто меня обидит, тот и дня не проживёт, — ответил Хорт. — Разочаровали — да, это верно. Ты, Данилка, не трусь, я всё-таки хорт, а не крысолов; своих рвать не приучен.

— А почему не говоришь, куда идём? — Данилка решил выжать из ситуации всё, что возможно.

— Какая тебе разница — куда? Ты слышал когда-нибудь про речку Ворону?

— Краем уха.

— В её сторону и шагаем. В степь.

— Зачем?

— Послушай, мальчуган, — сказал Хорт, — я не разбойник. Я пластун. Знаешь что это?

— Разведчик?

— Что-то вроде того. С одним исключением — жалованье своё в степи сам беру. Каждую весну крымчаки шарят вдоль засек... думают поживиться за наш счёт, — Хорт тихо, нехорошо рассмеялся, — но, пока есть пластуны, их крымское дело — пластунов кормить!

Вот оно что!

— Погоди, — ошарашено проговорил Данилка, — так это ты, значит, ногаев у засеки держишь?

— Сейчас я, — буднично ответил Хорт, снимая котелок с перевесины.

Спали на груде лапника меж двух костров, укрываясь кафтанами. Роль караульных выполняли кони, с наступлением ночи подошедшие ближе. "Хороший конь надёжней собаки", — сказал Хорт.

В путь тронулись с первыми лучами солнца, часам к двум вышли на очередную поляну, сделали короткий привал... Фехтовали, стреляли в цель из лука. Опять ехали... лес по обе руки тянулся сплошной стеной. Дважды натыкались на лосей, видели молоденького кабана, змеино-гибкий горностай-чернохвостик провожал их с версту, ловко шмыгая с ветки на ветку...

Поляна, открывшаяся ввечеру, была небольшой. Ручеек протекал метрах в двухстах в стороне. Данилка расседлал коней... Хорт, прищурясь, смотрел в Закат.

— Встретишь волка, — предупредил ученика, — поздоровайся, передай поклон от меня и скажи, что мы у него поживем — пусть коней посторожит.

Волк оказался здоровенным зверюгой, ростом с теленка. При появлении Данилки он поднял от воды огромную лобастую башку и уставился на него немигающими желтыми глазищами; верхняя губа медленно приподнялась, обнажая клыки величиной в добрые три вершка. Данилка волков почти не боялся, тем более, будучи в кольчуге и с ножом вроде Раза, но перед этим невольно оробел.

— С нами святые Егор и Власий, — прошептал неслышно; волчья губа изогнулась в недоброй усмешке, и Данилка поспешно добавил с поклоном. — Привет от Хорта тебе, господин лесной, доброй охоты и долгих лет. А еще просил тебя мой хозяин оказать нам радушие и гостеприимство. Постеречь коней, если уйдём, куда по делам.

Зверь слушал, не сводя с человека пронзительных прищуренных глаз, отчетливо выделявшихся на седой, изборожденной шрамами морде. Видя, что Данилка молчит, странная животина еще с минуту смотрела на него, будто продолжения ожидала, потом снова нагнулась к ручью. Кони спокойно стояли на месте, только ноздри шевелились в предчувствии водопоя. Ждать пришлось недолго — волчара довольно скоро ушел прочь, даже не оглянулся...