| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Так что наше наступление — точнее продвижение — на Кавказ и далее на юг отвлекало немало турецких и, что более важно — немецких сил от центральной части РСФСР, поэтому наше же продвижение от Старого Оскола на восток в сторону Дона мешало окончательно и полноценно окружить части РККА в Елецко-Тамбовском котле — фронт был непрочным и колонны с подкреплениями постоянно прорывались внутрь котла. Более того — наши с РККА встречные наступления окружили уже окружаемых, и на пространстве между линиями Саранск-Рязань-Тула-Калуга на севере и Сталинград-Белгород на юге — то есть на площади 450 с севера на юг на 600 с запада на восток километров — получалась эдакая матрешка из котлов — внутри — котел с частями РККА — размерами 70 на 280 километров, его опоясывает котел с частями Вермахта, ну и снаружи его опоясывает уже новый котел, что мы проделали в сентябре. И на этом котлы в европейской части СССР не заканчивались — наши части, прорвавшиеся к Киеву и Полтаве, немцы в свою очередь окружили встречным ударом — со стороны Коростеня на восток и со стороны Орла на запад — получалась тонкая кишка длиной 500 и высотой 10-50 километров, через которую, по идее, тульско-орловско-воронежская группировка немцев имела наземную связь с западом, хотя все-таки больше подкреплений поступало с юга — с линии Харьков — Россошь — Калач-на-Дону, откуда окруженная группировка получала подкрепления транспортными и военными колоннами — у обеих сторон фронт на юге состоял из отдельных кочующих частей и подразделений, поэтому если не нарвешься, то проскочишь или отодвинешь. Все окружали всех.
И вот — ко всему этому — мы еще переправили много войск на Кавказ. Сначала это происходило по просьбе наших соратников армянской и грузинской национальностей — те хотели защитить своих родных от турецкого вторжения. И эта защита в итоге вылилась в освобождение западной части Северного и Южного Кавказов, а также части Кубани и Ставрополья, да и по ходу движения от нашего Белгорода к нашему же Ворошиловску (который Ставрополь) образовались несколько освобожденных территорий на Донбассе — прежде всего в районе Ворошиловграда (который Луганск) — и, самое важное — Ростов-на-Дону. Получалось, что за счет успеха в окружении наших сил в районе Киева и в районе Полтавы, немцы не смогли купировать ни наше совместно с РККА встречное наступление по линии Балашов — Острогожск — Старый Оскол, что проходило южнее Воронежа, все еще остававшегося под немцами, ни переброску наших бронетанковых колонн на Кавказ, в результате чего и образовались освобожденные анклавы на Донбассе и у впадения Дона в Азовское море, но из-за чего наши части на севере УССР были ослаблены и в свою очередь не смогли сдержать немецкий прорыв.
Более того — от Кавказа наши части неспешно продвигались в армянско-курдско-греческие земли, которые были временно — всего несколько веков — оккупированы Турцией, с возможным прицелом в сторону Персидского Залива, а другие наши части, но гораздо быстрее — самолетами — рвались в сторону Кореи, где, напомню, упал наш высотник, что работал по заданиям РККА на отражении японской агрессии против СССР — вот и собирались всей республикой выручать экипаж. И попутно создавали анклавы в Афганистане, заодно уже начиная борьбу с басмаческими и пуштунскими бандами, что нацелились на Среднюю Азию и Казахстан, а в перспективе — и на Казань, на Челябинск, на Свердловск и Нижний Тагил — большие пространства и мало населения — самое то для подвижных кочевых орд. А далее — наши подразделения создавали анклавы на Тибете, договаривались о промежуточных базах с китайскими милитаристами и коммунистами всех мастей. И в сентябре совместно с корейскими товарищами под шумок высадились на Хонсю — южном крупном острове Японского архипелага. Забрались далеко.
Но то был все-таки второстепенный театр военных действий — ни у нас, ни у противников на них не было крупных сил. Точнее — у противников-то как раз были — немцы со своими индийскими корпусами, набранными из плененных в Африке индийцев бывшей Британской армии уже подходили к Индии, где и так вовсю полыхало антибританское восстание, поднятое на волне японских успехов в Юго-Восточной Азии и Китае, это помимо того что там также полыхали и междоусобные войны между княжествами и вообще непонятно кем — шла активная перекройка Индостана и вообще Британской Индии. Заодно немцы успешно подбивали персов, объявивших войну СССР и Великобритании за оккупацию 1941 года, пуштунов и басмачей Афганистана на северный поход, да и польская трехсоттысячная группировка генерала Андерса, что находилась в Иране — тоже нависала над южным флангом дамокловым мечом. Хотя поляки еще окончательно не определились в своих пристрастиях — все-таки, подкормившись за счет советских людей, они в 1942 году перешли на обеспечение к англичанам, поэтому еще возможно намеревались от них что-то выцыганить. Если еще было что — ведь у англичан в Азии оставалось лишь несколько прибрежных городов на Индийском полуострове, так что окончательному переходу поляков под крыло немцев мешали политические проблемы с Генерал-Губернаторством, что было образовано на месте остатков от Польши. Впрочем, по донесениям разведки, с 'иранскими' поляками сейчас активно работали поляки из Вермахта — их там служило под полмиллиона человек (РИ), так что было кому рассказать о принятых порядках и перспективах.
Но в любом случае — куда бы ни качнулись 'иранские' паны, мы не могли перебросить туда достаточно войск, чтобы активно воздействовать на все эти враждебные силы — ведь наша высадка в порту Данцига в сентябре 1943 года внезапно превратилась из обычного набегового рейда в довольно успешную операцию по взлому с тыла немецкой обороны около Данцигской бухты, и сейчас наши части понемногу начинали растекаться на юго-юго-запад по Кашубии и на юг по землям древних пруссов — Помезании, Погезании, Любавии, дойдя уже и до начала мазовшанских земель — до Млавы — города, вокруг которого в 1914 году шли особо упорные бои — он четырнадцать раз переходил из рук в руки. Мы сюда тоже дошли и дальше на юг идти пока не собирались — мы и так удалились от Данцига на 170 километров на юго-юго-восток — еще сотня — и уже Варшава, фактически центр мазовшанских земель, захваченных полянами в давние времена с помощью немецких рыцарей, пруссов, ятвягов и русинов. И мы не собирались снова повторять ту давнюю историю, да и делать нам там было нечего — ранее мы уже заходили в Варшаву два раза, да еще там было одно польское и одно еврейское восстания — в результате город был разрушен в пыль.
Но, самое главное, так и не была уничтожена оборонительная полоса немцев на востоке — прорвать-то мы ее прорвали, ударом с тыла и затем добавив и с фронта, но только у самого побережья Балтики — к северу от Эльблонга, установив сухопутное сообщение с нашим десантом в Данциге, ну и понемногу растекаясь уже за спиной этой оборонительной линии — повторю, у нас не было сил чтобы ее прорвать надежно и на большом участке. То есть сначала надо было расширить прорыв, чтобы его нельзя было заткнуть одним-единственным контрударом, и уже потом понемногу — по мере переброски дополнительных сил — сворачивать остальные участки. Поэтому, когда случился еще один прорыв этой обороны — совсем в другом месте — я выругался, причем в плохом смысле, так как радоваться было нечему. И виновата была как раз новая бронетехника — держали мы ее в тихом месте — и додержались.
ГЛАВА 2.
Как я уже отмечал, к осени 1943 основные бои шли в европейской части РСФСР и на севере УССР, а фронт в Прибалтике и на западных границах СССР (и, соответственно, нашей республики) как застыл осенью 1942, так особо и не двигался — после захвата Кенигсберга мы смогли отбить немецкое контрнаступление, после чего обе стороны уже не имели там достаточно сил чтобы нанести решающее поражение войскам противника. Поэтому подразделения окапывались на высотах, командование подбрасывало новые силы, но скорость их наращивания была примерно одинаковой, так что равновесие так и застыло на месте.
Одним из таких тихих углов был Ковель — город в 120 километрах на юго-юго-восток от Бреста и в 160 километрах на северо-северо-восток от Львова. Мы зашли в город на волне успешного контрнаступления осенью 1942, когда гнали обратно немецкие войска, что фашисты перебрасывали против нас с Украины, когда пытались отбить Кенигсберг. Освободить-то город мы освободили, но он так и оставался эдаким островком нашей территории к югу от Припятских лесов — фронт аккуратно огибал город почти ровной окружностью — на три ее четверти — на расстоянии в 30-50 километров от северо-запада через юг и до северо-востока, дальше уже снова шел на на восток — сначала по Стыри, затем примерно до границы между бывшей БССР и УССР и далее почти вдоль нее на восток. Город был примечателен тем, что в нем сходилось несколько веток железных и автомобильных дорог, включая Брестское шоссе Киев-Брест, так что немцам по идее он был бы полезен. Да вот фиг вам — даже в 1941 году немцы смогли занять его лишь через неделю — 28 июня, и то лишь потому, что оборонявшийся там 15й стрелковый корпус получил приказ на отход, так как южнее немцы прорвались уже гораздо дальше на восток. А так — в первый же день войны две советские дивизии численностью 20 тысяч человек отбросили обратно за границу две немецкие численностью 48 тысяч 17го армейского корпуса. И в последующие дни отбрасывали немцев и ликвидировали их плацдармы — лишь вступление в дело немецкой танковой дивизии позволило фрицам закрепиться здесь на территории СССР, ну а там и части РККА начали планомерный отход на восток.
Мы действовали по привычной схеме — разрушили железнодорожные и автомобильные мосты в радиусе трехсот километров и город стал никому не нужен — все-равно большую часть грузов немцы сплавляли по Дунаю, что было дешевле и производительнее. Да и распутица вкупе с подвижной обороной первых месяцев — сентябрь-декабрь 1942 — не позволила фрицам быстро подойти к Ковелю. А там уж и не получилось — мы подняли планы постройки ковельского УРа и все-таки возвели намечавшиеся ДОТы, дополнив ими построенные в 1940-41 годах батальонные районы предполья. И успели как раз к тому моменту, когда нас выдавили из Холма — Хелма, если по польски — первого и самого северного города Червонной Руси. Хотя и Ковель вроде бы находился на тех землях, а название Галиция было введено уже австрияками — даже поляки и те называли эти земли Русским Воеводством. Но вот австрияки были мастерами в порабощении других народов, и стирание памяти было в этом деле наипервейшим пунктом — как только по очередному разделу Польши эти земли в 1772 году отошли к Габсбургской монархии — так австрийцы и переиначили местные названия — земля превратилась из Червонной Руси в Галицию, русские — в галичан, на худой конец в русин — и все шито-крыто — Украиной-то тогда называли области вдоль среднего Днепра, поэтому называть местных украинцами никто даже и не думал, впрочем, как и волынян, подолян, покутян — да, тоже русские, но живут в других областях, как и украинцы. Впрочем, само название Галиция австрияки тоже долго не искали — оно происходило из названия Галицко-Волынского княжества, что существовало на этих землях до конца 14го века и называлось так по столице — Галичу. Вот венгры на него и претендовали — постоянно и неуспешно, ну а от венгров название переняли и австрийцы.
Жаль, мы немного не успели спасти местных евреев. Заключенных из 'бесполезного' гетто — то есть тех, кто не имел нужных профессий — немцы уничтожили в июне 1942, а 'ремесленное' гетто — в августе — всего более 15 тысяч человек только в Ковеле и его окрестностях. Так-то эти люди нам очень бы помогли в борьбе против отрядов обеих УПА и перешедшей в них почти что полностью украинской вспомогательной полиции. Собственно, и к востоку от города — в Припятских лесах — мы основную войну вели не столько с немцами, сколько с отрядами Украинских Повстанческих Армий, причем обеих.
С украинским национализмом ведь все изначально было непросто, так как слишком много сил было заинтересовано в его создании и использовании — вот они и тянули каждая на себя, создавая под себя же и все эти боевые отряды. Так, еще до Первой Мировой в Австро-Венгрии существовали под эгидой правительства военизированные отряды, и с началом войны они были преобразованы в Украинский Добровольческий Легион, который присягнул на верность Венгрии (то есть даже не главной силе в двуединой монархии). И они начали худо-бедно воевать против русских войск, причем и худо, и бедно — к зиме 1915 года было потеряно две трети первоначального состава, остававшиеся в живых австрийские укронацики пытались мобилизовывать в легион местных крестьян — таких же русинов — бойков, лемков, гуцулов и прочих — только не зараженных национализмом головного мозга. Крестьяне воевать против своих же — то есть против русских — ни в какую не желали, поэтому при первой же возможности либо разбегались либо сдавались в плен — текучка была высокой и численность легиона не раз снижалась с нескольких тысяч до нескольких сотен человек.
Все поменялось в 1918 году, когда Австро-Венгрия решила ввести в действие свой запасной план и легион был передан под командование Василя Вышиваного, который был нифига не Василь, но очень даже вышиваный, а местами и проштопанный. В том плане, что от рождения 'Василь' был Вильгельмом Франц Габсбург-Лотарингским, эрцгерцогом Австро-Венгрии. Но, согласно написанной под него биографии, 'настолько проникся любовью к украинской культуре, что очень любил разъезжать по галицийским селам, где раздавал помощь сирым, убогим и прочим нуждающимся', изучил украинский язык (который на поверку оказался гуцульским — но это неважно — там все-равно говоры были в каждой деревне свои), и вот в самом начале войны, когда пареньку только-только стукнуло восемнадцать, его тут же назначили командиром уланского полка, где служили одни украинцы (это не украинский легион, а нормальная армия Австро-Венгрии), а в 1918 ему подчинили и Украинских Сечевых Стрельцов — как к тому времени назывались остатки того что осталось к тому времени от легиона. С вышиванками у Франца-Василя тоже было нормально — вышиванки он любил разные и цветастые и всегда ходил только в них (как говорилось в ориентировке на него — 'имел гомосексуальные наклонности'). А целили Франца-Василя ни много ни мало на украинский трон — в пару к польскому трону, на который претендовал его отец — троюродный брат предпоследнего императора Австро-Венгрии Франца-Иосифа. Так что и 'глобус украины' — это не такая уж шутка, если потребуется кому-то с достаточными ресурсами. Но в данном случае все пошло не так — и Австро-Венгрия развалилась раньше чем успели создать нужные троны, и поляки с поддержкой французов — самой сильной силы в Европе — заявили претензии на эти земли вплоть до Кубани, и там уж РККА УССР совместно с РККА РСФСР погнали всех националистов, беляков и интервентов начиная от поляков и заканчивая греками. Так что оставили австрияки Франца подкармливать да присматривать за своими подопечными. И ждать нового случая.
А подопечные не сидели сложа руки, классически разосравшись к началу 1940 года на меньшевиков и большевиков — ой то есть на мельниковцев и бандеровцев — и появились ОУН(м) и ОУН(б). Да, выстрел Павла Судоплатова 23 мая 1938 года в Роттердаме стал одним из самых удачных в плане разрушительного действия — ведь после гибели предыдущего главы ОУН Коновальца и еще даже до начала Великой Отечественной Войны с обеих сторон националистов полегло по несколько сотен — выясняли между собой кто самый главный украинец. Мельниковцы как более старшие и типа авторитетные хотели все делать медленно но верно, а бандеровцы — это был молодняк, которому не терпелось, поэтому они участвовали во всех боевых столкновениях с польской и советской властью. Соответственно, к моменту голосования за нового главу ОУН все молодые сидели по польским тюрьмам, а когда немцы их выпустили — все уже было решено более старшими.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
