Сны осени

Правду говоря, Йаати вообще не верил в мальчиков с отличным поведением (даже Юхани, педагогическая икона их класса, был как-то раз замечен им на мачте ЛЭП, едва ли не у верхушки), — но, так или иначе, доступ в это высшее общество для него оказался закрыт. Зато, как образцового хулигана, его прошлым летом заслали в спортивный лагерь (которым отличников, типа того же Юхани, откровенно пугали). Но и там жизнь у Йаати не сложилась — в первый же вечер после приезда он (ладно, вместе с возмущенным коллективом) основательно отпинал троих придурков, которые почему-то решили, что отсутствие поблизости родителей дает им право отбирать деньги и вкусности у честных юношей. Йаати был признан зачинщиком и на следующее же утро отправлен в новосозданную секцию рукопашного боя, — для "элиминации агрессии". Секцией руководил смурного вида мужичонка, в боевых качествах которого Йаати немедля (и вслух) усомнился...

Вспомнив дальнейшее, он невольно усмехнулся. Оскорбленный в лучших чувствах мужичонка немедля вызвал его "на ковер", то есть в центр поляны, где проходили занятия, после чего предложил Йаати ударить его, очевидно, имея в виду показать на нем некий Секретный Прием.

Испытывать его на себе Йаати совершенно не хотелось, так что он просто лягнул мужичонку в живот — ногой с разворота. Тот упал и сложился, словно перочинный ножик, после чего целую минуту лишь икал — а потом разразился возмущенной речью на тему, что настоящие мужики дерутся только кулаками. Йаати умудрено заметил, что драться нужно всем, чем одарила природа — в том числе безжалостно кусать противника, если выпадет возможность. На этом история "секции боя" и кончилась — дружно заржавший при виде падения лжеучителя (он и впрямь оказался каким-то проходимцем без диплома) народ решил, что учиться у него нечему...

Сам же Йаати за столь вопиющее надругательство над старшими был извергнут из святыни спорта, пострижен в добровольную пожарную дружину и до конца дней (то есть, до конца смены, на целых две недели) был заточен в Башню Генджей — для наблюдения за фактом наличия присутствия возгораний. По идее, это должно было стать Страшным Наказанием, — но, вспомнив о нем, Йаати вдруг ухмыльнулся. Башня была высотой метров в тридцать и вид с неё открывался просто зафигительный. Он в чем мать родила валялся на её плоской бетонной крыше, честно наблюдая за лесами — а также принимая воздушные ванны и получая роскошный загар на всё тело. Когда ему надоедало это, он (всё ещё в чем мать родила) бродил по лесу вокруг, жрал лесную землянику, которой вокруг башни уродилось просто неприличное количество, и купался в протекавшей в овраге под башней же речке. По вечерам же к нему впирались Йинс и Йюн, приносили пожрать (столько, что хватило бы на десятерых), после чего они втроем устраивали обжираловку и подолгу сидели на крыше, болтая обо всем на свете и глазея на бесконечный летний закат. И уж это точно были едва ли не лучшие часы в его жизни...

Йаати вздохнул, вспомнив, как потом долго лежал там же, на крыше, всем нагим телом чувствуя прохладный ночной ветер, глядя на полосу негаснущего летнего заката и на редкие летние звезды. Там его посетил (то есть придумался, конечно) Звездный Принц — наследник звездной империи Валерия, который борется со своим старшим братом-узурпатором, Звездным Вором. Выпросив у друзей карандаши и толстую пачку бумаги, Йаати принялся упоенно рисовать историю о войне в космосе, со всем, что полагается — эпичными битвами и прочими "лучами смерти". Потом ему придумались "Робинзоны Вселенной" — история четырех подростков из будущего, двух пацанов и двух девчонок, улетевших в космос на угнанном ими звездолете, которые мотаются, ясное дело, по Вселенной и преодолевают всевозможные трудности, получая полезные советы от оставшегося на Сарьере гения — доктора Йаати...

Это было, наверное, не вполне скромно — но Йаати утешал себя тем, что имя всегда можно сменить, а такая вот история — научно-популярная, но со множеством всевозможных приключений и схваток со злобными инопланетянами — наверняка тепло будет воспринята в Центре Мультипликации, и, если ему повезет, даже и экранизирована, может, и при его прямом участии...

Вспомнив о Звездном Принце, Йаати снова вздохнул. Всевозможных рисунков у него набралось, наверно, с тысячу — десять разных папок, тянувших килограмма на три. Тем не менее, он был твердо намерен взять все эти сокровища с собой — для предъявления на экзаменах и просто для души. Не всё, понятно, он собирался предъявлять (о том, чтобы показать хоть кому-то истории о крайне близком общении с девами некого крайне похожего на него юноша не могло быть и речи), — но один взгляд на эти труды его рук здорово поднимал ему настроение и побуждал к новым творческим подвигам...

Проходивший мимо крепости мужчина как-то подозрительно посмотрел на него — и, едва он скрылся, Йаати быстро спрыгнул на землю, опасаясь появления сторожа. Отойдя в сторону, он снова посмотрел на крепость — на сей раз, с неожиданно острой печалью. Летом, когда с совсем близкого пляжа туда набегала толпа мальчишек (и начинающих дев, одетых лишь в купальники — а случалось, и меньше) — там было очень весело, шумно и интересно. Но сама крепость была всё-таки ненастоящей — и теперь это очень бросалось в глаза...

Вздохнув, Йаати снова вспомнил детство, огромный двор у дома тети Шуфы, занятый в середине старым фортом — наследием Веков Безумия, когда вся Лахола была крепостью, грозным форпостом Директории Линна против Сурнейской Империи. Зимой он часто сидел на скамейке на краю его вала, словно на берегу какого-то странного сухопутного острова, глядя на голые стройные деревья за серой бетонной стеной похожего на овраг рва. А за ними поднимались почти сплошь окружавшие двор желтые четырехэтажки — только сейчас, зимой, их и можно было отсюда увидеть. А совсем рядом со смотровой площадкой была составленная из кольца вертикальных стальных труб смотровая же вышка — и, если подняться на неё, можно было увидеть бесконечные кварталы одноэтажных деревянных домишек на востоке, похожий на застывшую волну зеленый вал хребта Анса на юге и темный ковер северных лесов, где-то бесконечно далеко сливавшийся с темнеющим небом. На западе же, за железными крышами, поднималось плоское, увенчанное исполинским карнизом, белое здание облсовета с его невероятным главным залом...

Уже быстро шагая по улице, Йаати вспомнил, как они с друзьями катались на санках с крутых откосов двух внутренних дворов форта. Но попасть в его подземелья, конечно, было нельзя — все ведущие внутрь тяжелые железные двери были, казалось, навечно закрыты изнутри, а в бетонных казематах бывшей казармы обосновался продовольственный склад главного городского гастронома и маленький тогда Йаати часто наблюдал за работой биндюжников, которые спускали или поднимали тюки, туши и бочки по деревянным желобам с ручными лебедками и тросами. Бог весть отчего, но эта работа казалась ему невероятно привлекательной...

Идти было, в общем-то, недалеко, да и ходил он очень быстро — вслед ему даже оглядывались — и всего-то минут через десять он зашел в знакомый до последней кочки двор. Форт всегда притягивал Йаати, как магнитом. Снаружи его ров был огорожен простой железной решеткой из тонких гладких прутьев — чтобы в него никто не свалился. В детстве он любил прижиматься к ней лицом и смотреть в глубину этого заросшего бурьяном рва, на крутой высоченный склон вала, у основания которого стояла другая решетка — высотой метра в три, из толстенных, загнутых вперед прутьев, усаженных страшными крючьями. Казалось, что там, в глубине, между этой могучей решеткой и бетонной стеной обитают некие чудовищные звери, причем, невидимые, — и его даже пугало, когда он видел гуляющих по дну рва детей. Туда можно было спуститься по двум древним деревянным лестницам, но он долго не решался это сделать — в земле там до сих пор попадались осколки стали и костей, и вовсе не звериных...

Попасть в сам форт было не так просто — фасадом-то он выходил на окна тети Шуфы, а вот чтобы войти в него надо было обойти полдвора и выйти в итоге на узкую площадь за громадным семиэтажным темно-красным домом, тоже похожим на крепость со своими полукруглыми бастионами на фасаде, — и уже с неё попасть на верхнюю часть форта по паре древних деревянных мостов, установленных на высоченных сваях. В настиле их кое-где зияли дырки и идти по ним ему каждый раз было страшновато. А потом ещё надо было подниматься по крутой широкой деревянной лестнице, которая поскрипывала под ногами. Это тоже было страшновато — и потому невероятно привлекательно...

Сейчас в заднем дворике форта никого не было — даже обычно играющих тут детей. Ну да, все они сейчас в школе — в школе, которая кончилась для него навсегда...

Миновав короткий П-образный проход (с наглухо закрытой броневой дверью в середине) Йаати вышел в один из двух передних двориков — и по второй древней деревянной лестнице поднялся на вал, к наблюдательной вышке. Она всегда притягивала его...

Вышка представляла собой кольцо из десятка толстых стальных труб высотой, наверное, метров в двадцать. Внутри него вверх, вокруг пустой сердцевины башни, тоже охваченной другими, более тонкими трубами, вела широкая железная лестница. В самой середине помещался круглый лифт, но он никогда не работал. Понизу между трубами были вставлены железные решетки и узкая решетчатая дверь почти всегда была заперта на амбарный замок. В такие дни Йаати оставалось лишь подходить к вышке и с тоской смотреть на такие близкие и такие недоступные ступеньки, ведущие туда, наверх, да трогать темно-коричневый металл древних труб, покрытых остатками облупившейся темно-синей краски. Лишь совсем редко ему удавалось подняться наверх, — туда, где деревья и крыши постепенно уплывали вниз и открывался совершенно неожиданный после замкнутого двора простор...

Сейчас, к его радости и удивлению, дверь оказалась открыта. Воровато оглянувшись — взрослых, готовых запретить ему безобразие, вокруг, к счастью, видно не было, — Йаати нырнул внутрь и быстро пошел, почти побежал вверх по ступенькам. Сердце у него вдруг забилось — в последний раз он был тут лет пять (целую вечность!) назад...

Башню венчал кольцевой железный балкон под конической железной же крышей. Выйдя на него, Йаати невольно глубоко вздохнул, когда сырой холодный ветер с силой толкнул его в лицо, потом замер, осматриваясь. Двор лежал под ним сплошным зеленым морем, замкнутым железными крышами домов. За ними же смутно темнела полускрытая хмарью полоса далекого северного леса. Глядя на неё, Йаати вновь вздохнул, вспомнив их летний поход. Он, конечно, увенчался ослепительным успехом (он, Йаати, даже удостоился статьи в областной газете! — понятно, с друзьями), — но сейчас его слава уже сгинула, как дым. Конечно, открытие их наделало массу шума — он даже удостоился чести служить проводником настоящей научной экспедиции! — но ритуальный нож черноверов Йаати всё же заныкал (он был зарыт на чердаке, вместе с прочими его сокровищами) — и сейчас его глодала совесть. И некие смутные опасения. Здравый смысл подсказывал ему избавиться от этой жуткой в самом деле штуковины — которой, наверняка, зверски зарезали множество невинных людей. Но он же говорил ему, что никаких проклятий, тем более на вещах, не бывает. А нож был нужен ему — просто для подтверждения факта, что он, Йаати, не фигня какая-то. Он совершает настоящие Открытия, у него есть настоящая Древняя Вещь (найденная им лично, между прочим!) и общепризнанные Научные Заслуги. И всё же, всего этого ему было слишком мало...

Йаати вновь вздохнул, понимая, что и сам не знает, чего именно хочет. Точнее, хотелось ему очень много чего — стать танкистом, стать знаменитым на весь Сарьер режиссером мультфильмов, стать первооткрывателем чего-нибудь такого, ну просто очень этакого, полететь к звездам на манер Сверхправителя — да просто потерять невинность, наконец! Но он никак не мог решить, чего ему хочется больше. Иногда одного, иногда почему-то другого. Сейчас, например, ему просто хотелось летать — просто так, безо всего, — и Йаати страшно злила мысль, что как раз эта вот его мечта несбыточна. Не далее, как этой ночью, он взлетел — причем, с этого самого балкона! Тогда, взмыв над крышами, он вдруг понял, что никогда ещё не вылетал за пределы города. В груди у него вдруг ёкнуло от мысли, что сейчас он может это сделать... и он помчался на юг. Низкие двух-трехэтажные дома заскользили под ним, потом город наконец оборвался. Йаати помчался над долиной неширокой реки, над какими-то дачами. Слева мелькнули обшитые темно-красным рифленым железом массивные корпуса какого-то завода с поднимавшимися к их крышам наклонными галереями. Их, словно крепостные валы, окружали огромные насыпи щебня, перед ними в два ряда тянулась ржавая железная ограда и неширокий заросший канал...

Потом завод тоже ушел назад, дачи оборвались — и перед ошалевшим Йаати открылся первозданный дикий простор, рассеченный лишь единственной дорогой, идущей к синевшим впереди горам. Сердце у него сладко замерло от мысли, что он сможет, наконец, узнать, куда она ведет... и он проснулся. Жутко злой от мысли, что не увидел самое интересное...

Впрочем, эти мысли тут же вылетели из головы, едва он понял, что лето уже кончилось — и от этого его настроение стало ещё хуже...

Вздохнув, он представил, как идет в жарком июльском мареве по широкому, пустому тротуару, между раздавшимися на полкилометра стенами многоэтажных домов, выбегает на ослепительно-белый песчаный пляж — и, сбросив с себя всё, бросается в прохладные волны...

Увы, от мыслей о купании его вдруг передернуло — очень уж некстати забрался под легкую куртку холодный ветер. Да уж, до весны бесконечных полгода — а до жары и того больше. Йаати в очередной раз вздохнул, вспомнив, как гулял этим летом с Йисом — на дачах за городом. Разувшись, они неспешно брели по прохладной пыли немощеной дороги, в тени нависавших над ней крон не слишком высоких, но густых деревьев. Пейзаж был довольно-таки роскошный: слева крутой склон, поросший этими деревьями, справа же — широкая, залитая солнцем долина реки Уйиу-Та. Оттуда налетали порывы жаркого ветра, забираясь под футболку Йаати и ероша ему волосы. Йис был доверху заполнен клубникой — как и сам Йаати — и потому пребывал в несвойственном ему благодушном настроении. Вместо всевозможных ужасов он трещал на неожиданную (для него) тему дев прекрасных — о том, что видел соседскую деву (его ровесницу!) вообще в нибезчего — и, быть может, даже совершенно не врал. По крайней мере вид данной девы был описан подробно — и совершенно натурально, насколько Йаати мог судить по своему (увы, небогатому) опыту...

Заметив внизу подозрительный взгляд пожилой женщины, выгуливающей у края рва здоровенную собаку, Йаати торопливо скатился вниз и почти что выбежал на улицу. Не то, чтобы он боялся скандала (вот ещё!) — но сейчас ему не хотелось портить настроение, да и вообще с кем-то общаться. Завтра он сможет сунуть кому угодно в нос свой паспорт и гордо заявить, что он отныне — взрослый человек, который имеет право ходить везде, где ему только вздумается — но сегодня он ещё оставался ребенком...