У хозяев родители покупали яйца и кур. Помню, как папа доверил мне отрубить курице голову. Делалось это в сарае. Если курицу положить головой на чурбак и провести мелом линию от ее клюва, она перестает биться и замирает. Такое у кур интересное свойство. Голову я отрубил топориком с одного удара. Курица начала сильно биться, я ее не удержал и она вырвалась. Дверь сарая была закрыта, но над дверью было небольшое квадратное отверстие для света. И безголовая курица, мечась по сараю, умудрилась вылететь во двор через эту небольшую дырку. Но, во дворе угомонилась и затем попала в суп.

В избушке мы прожили целую зиму, а потом отцу предоставили служебную трехкомнатную квартиру в пятиэтажном кирпичном доме. После избушки — райские условия. Просторная квартира с центральным отоплением, водопроводом и канализацией. Единственный недостаток, вода была только холодной, горячую воду для ванной приходилось греть в дровяном титане. Но, это уже мелочь.

Военные городки представляли собой весьма интересные образования. Находились они, как правило, в отдаленной сельской местности, но, условия жизни в них приближались к городским. По количеству жителей городки были небольшими. Гарнизон авиационного полка состоял из собственно авиационного полка, батальона аэродромного обслуживания (БАО), радиотехнического батальона (РТБ) и, как правило, строительного батальона, поскольку аэродромы непрерывно совершенствовались: строились ангары, капониры для самолетов, расширялись и бетонировались взлетно-посадочные полосы и рулежные дорожки.

В авиаполку было обычно порядка 30 самолетов. На каждый самолет офицер — летчик, офицер — техник, плюс десятка три офицеров в штабе и в командовании полка. Всего — примерно 100 офицеров. В БАО офицеров было меньше: ротные и взводные командиры, начальники аэродромных служб, всего порядка 30 офицеров. В РТБ — примерно столько же офицеров, как и в БАО. В стройбате — примерно 20 офицеров. То есть, в гарнизоне всего насчитывалось около 200 офицеров. Плюс примерно 200 старшин-сверхсрочников, ныне именуемых прапорщиками, как правило, из числа местных жителей. Старшины заведовали складами и командовали разными мелкими вспомогательными подразделениями. Отсюда получаем количество семей в гарнизоне — 400, отсюда следует численность и детей школьного возраста.

Большая часть офицеров гарнизона — лейтенанты и старшие лейтенанты, дети у них дошкольного возраста. Лейтенанты после училища начинали служить с 22 примерно лет, очередное звание при отсутствии нареканий по службе присваивалось офицеру каждые 4 года. Старшины-сверхсрочники были разного возраста, соответственно и дети у них были разновозрастные.

В школе гарнизона обучалось примерно 200 — 300 детей. В эту же школу ходили дети крестьян — колхозников из соседней деревни. Еще человек 50. Так что, в начальной школе было по два параллельных классов, а в средней школе — только по одному классу, поскольку в ней учились дети капитанов — майоров, а их в гарнизоне было немного. Школы были восьмилетками, поскольку в 9 и 10 классах учились только дети полковников и подполковников, а их в гарнизоне было совсем мало. Старшеклассникам приходилось каждый день ездить в райцентр.

В гарнизоне работали и гражданские служащие: поварихи и официантки офицерской столовой, учителя, работники клуба, продавцы магазина, работники бытовых служб, уборщицы. Все эти рабочие места были заняты, как правило, женами старшин — сверхсрочников.

Женам офицеров работы было мало. Только учителями и клубными работниками, поскольку для этого требовалось высшее образование, а у жен старшин — сверхсрочников его, как правило, не было. Моя мама до замужества закончила учительский институт и получила диплом учителя начальной школы. Потом, она заочно закончила педагогический ВУЗ и стала работать в гарнизонной школе учителем литературы и русского языка.

Все офицеры имели высшее образование. В советское время профессия военных была престижной, а конкурс в высшие военные училища был высоким. Летчики считались элитой военных, а истребители — элитой летчиков. Из летчиков — истребителей набирали космонавтов. Конкурс в истребительные училища был запредельным. Отсюда следовал высокий интеллектуальный уровень офицеров.

Выйти замуж за военного, а тем более за летчика, для девушек было завидным достижением. К тому же, летные училища располагались в довольно крупных городах. Поэтому, выбор подруг у курсантов был широким. Значительная часть жен офицеров тоже имели высшее образование. Так что, военный городок был довольно культурным поселением. Дети офицеров были способными к учению, а их учителя были квалифицированными.

Военный городок был оазисом культуры в окружающей сельской местности. Гарнизонный клуб работал весьма интенсивно: разнообразные кружки для офицерских жен, киносеансы, богатая библиотека, лекции на разные темы, вечера отдыха с танцами для лейтенантов, среди которых были и не женатые. К тому же, гарнизон был совершенно безопасным местом.

Вход в гарнизон был перекрыт контрольно-пропускным пунктом (КПП), посторонние лица на территорию не допускались. Конечно, забора вокруг всей весьма обширной территории аэродрома не было, имелась только охрана локальных объектов: складов, казарм, стоянок самолетов и техники. Однако, любой посторонний человек на территории был сразу заметен. Все всех знали в лицо. Помимо караула на КПП, по территории гарнизона ходил патруль.

Рядовых и сержантов срочной службы в гарнизоне было, вероятно, порядка тысячи, но, они обитали на огороженных территориях и в городке попусту не шатались. В клуб на киносеансы или для выполнения каких-либо работ на территории гарнизона их водили строем под командой старшин.

О семье. Папа мой был родом из Забайкалья, из Читинской области. Из крестьян, а точнее, из казаков. В гражданскую войну мой дед по отцу был красным партизаном. Мама — родилась в зажиточной крестьянской семье в Тамбовской области. В 30-е годы их семью раскулачили и выслали в Сибирь, потом через несколько лет разрешили вернуться. Папа был старшим в своей семье, а мама — младшей. В войну папу призвали в армию и направили в училище авиационных техников, а после его окончания — в училище военных летчиков. А там и война закончилась.

Папа был чрезвычайно ответственный человек, на все руки мастер. Служил и летал без нареканий со стороны командования. За освоение новых реактивных самолетов и выполнение сложных заданий командования был награжден двумя боевыми орденами и двумя медалями.

Папа на каждом новом месте службы быстро находил общий язык с местными сверхсрочниками, ездил с ними на рыбалку, узнавал грибные и ягодные места. И меня с собой брал. Ездили зимой на Волгу, на подледный лов. Летом меня знакомый старшина-сверхсрочник по просьбе папы тоже брал на Волгу на рыбалку. Как то раз, я поймал 20 штук крупных 200-граммовых окуней. Даже превзошел самого старшину. Повезло мне.

Летчикам ежегодно давали путевку в военный санаторий, расположенный на Черном море в городе Сухуми на полный месяц. Поскольку мама не хотела отпускать папу одного на курорт, она ехала с ним. Женам офицеров давали возможность купить путевку в этот же санаторий. А поскольку нас с братом оставить было не с кем, бабушек и дедушек рядом не было, мы тоже ехали в Сухуми на поезде. Покупали целое купе. Это были восхитительные путешествия. Поезда тащили огромные черные паровозы, пускающие черный дым на трубой, пыхающие паром на остановках. Мы с братом глазели в окна. В Сухуми родители пристраивали нас к какой-нибудь бабке поблизости от санатория на квартиру с питанием. Днем они заходили за нами, и мы все вместе шли на пляж санатория. Море, блеск волны, жара — полный восторг. Ловили крабов в камнях, ныряли под набегающую волну.

Привилегированное положение военных летчиков было вполне оправданным. Полеты на реактивных истребителях были чрезвычайно трудными физически из-за перегрузок и требовали большого расхода нервной энергии. К тому же, это было очень опасным делом.

Если для пассажирских самолетов главным требованием к их конструкции была надежность, то для военных самолетов главным была возможность достижения самых высоких параметров полета: скорости, маневренности и высоты. Поэтому все элементы конструкции истребителей были самыми новейшими, а, следовательно, в недостаточной степени отработанными в производстве. Как следствие, двигатели и другое оборудование самолетов довольно часто отказывали.

Летчики в таких случаях катапультировались. Но, удавалось это не всегда. Объявление траура в связи с похоронами погибшего летчика в гарнизонах было не таким уж редким событием. У папы была групповая фотография их учебной эскадрильи при выпуске их из училища. У некоторых фотографий стояли крестики. Я поинтересовался у папы, что они означают. 'Значит, этот летчик разбился', — ответил папа. Таких было примерно четверть выпуска.

В полку, помимо истребителей, был маленький связной самолетик типа Як-12. Использовался для полетов командиров в штаб дивизии и воздушной армии. Однажды, играя во дворе школы во время большой перемены, мы заметили, как этот самолетик поднялся с аэродрома. Поднялся не высоко, а затем резко пошел вниз. Оказалось, что у него отказал двигатель. Самолет разбился и все летчики в нем погибли.

Однажды мы летели из Горького на самолете Ту-124 в Адлер с промежуточной посадкой в Волгограде. Я сидел у окна по правому борту над крылом с двигателем. Через несколько минут после взлета из аэропорта Волгограда, самолет едва набрал высоту около километра, раздался громкий хлопок, и из двигателя, над которым я сидел, стали выбиваться языки пламени. Ремни еще не расстегивали. По салону в хвост самолета пробежал бортмеханик. Самолет сразу стал разворачиваться над Волгой. Папа сказал, что, в крайнем случае, пилот посадит самолет на воду.

Однако, этого не потребовалось. Очевидно, пилоты заглушили правый двигатель, и совершили посадку на аэродром, благо улетели мы от него недалеко. Полдня просидели в аэропрорту. Вечером нас посадили в винтовой самолет Ил-14. Поскольку он был меньше, чем Ту-124, одного пассажирского места не хватило, и моего брата взяли в пилотскую кабину. Там он и летел до Адлера. Вот ему повезло!

Во время службы в Истомино папу по состоянию работы списали с летной работы. Он стал заместителем начальника, а затем и начальником штаба полка, подполковником.

В 1963 году командование за успехи полка в боевой подготовке выделило папе для приобретения автомобиль Москвич-403. Цвета 'слоновая кость'. Помню, папа пригнал машину рано утром, часов в пять. Мы с братом сразу вскочили, влезли в машину и просидели в ней все утро, трогая разные рукоятки и рычаги. Помню восхитительный запах новой машины. На задах гарнизона папа построил гараж для Москвича.

На этой машине мы ездили в отпуск на Украину, к маминой старшей сестре тете Лене. Отлично проводили время. В первую поездку её муж дядя Витя был председателем сильного колхоза. У них было двое сыновей старше меня на два и четыре года. На двух машинах, а у председателя был служебный 'газик', каждый выходной выезжали 'на природу'. Ловили бреднем в колхозных прудах раков, на удочку ловили карпов, которые брали даже на простую тряпочку. На природе улов варили, жарили и ели. Мужчины брали себе ящик пива, а детям — ящик лимонада. Красота!

А во второй приезд дядя Витя был уже председателем районного исполкома, у него была служебная Волга. Снова ездили на пикники в его бывший колхоз.

Родители, как сельские уроженцы, осенью охотно и умело занимались заготовками. У каждой семьи в гарнизоне имелся сарай с погребом. Закладывали в погреб картошку, морковь, свеклу, квасили капусту. Пилили и кололи дрова на зиму для титана. Я в этом принимал полноценное участие.

Осенью и летом ездили за грибами, их тоже заготовляли на зиму. Зимой всей семьей катались на лыжах, которые папа брал в спортивной базе гарнизона.

Летом после пятого класса папа принес мне с работы спортивный пистолет системы Марголина под патрон калибра 5,6 мм. В мои тогдашние годы у себя на родине папа уже работал курьером на почте и ездил в районный центр на лошади с почтой, имея при себе револьвер типа наган. Он рассказывал, как ему пришлось однажды отстреливаться от стаи волков. Так что, доверить подростку пистолет он считал делом обычным. Мама не возражала. Патронов для пистолета было сколько душе угодно. С этим пистолетом я расхаживал по гарнизону, с дружками ходил в лес пострелять по мишеням и по воронам. Никого в гарнизоне это не 'напрягало'.

О гарнизонной школе. Одноэтажное здание, П-образное в плане, располагалось на самом краю городка. Из удобств в школе, насколько я помню, было отопление и электричество. Уборные — во дворе. В школе — рукомойники. Зато, в школе был столярная мастерская с токарными станками, слесарная мастерская и школьный огород с садом. На уроках труда мы точили на станках деревянные балясины, делали железные кронциркули, копали огород, сажали и убирали урожай. Мало того, мальчиков и девочек учили шить, штопать, вязать крючком, делать поделки из папье-маше и бумажные цветы.

Учиться мне нравилось. Начальную школу закончил с грамотой за отличную учебу. Да и потом учился на пятерки, изредка разбавленные четверками по русскому. Особенно я любил арифметику и природоведение. Не любил чистописание, поскольку, написать текст перьевой ручкой, макая ее в чернильницу, и не посадить кляксу на страницу, было практически невозможно. К тому же, писать требовалось по прописям, с постоянным наклоном букв, меняя толщину линий.

Директором школы был однорукий фронтовик, Василий Павлович, с орденом и медалями. Очень авторитетный человек, для нас школьников, практически — Зевс-громовержец.

Помню два эпизода с его участием. Как то он заглянул в наш класс на урок, и задал вопрос:

— Кто ел яблоки? — именно в такой неопределенной форме. Я, однако, руку не стал поднимать, странный, думаю какой-то вопрос. Все мы ели яблоки, поскольку дело было осенью. А мой друг Димка Созанский, непоседливый и шустрый мальчик, тут же вскочил:

— Я! Я ел яблоки!

— Ну, тогда, пойди и убери в коридоре с пола огрызки.

И Димка пошел, хотя именно сегодня он яблоки не ел, и огрызки в коридоре накидал не он. Спорить с Василием Павловичем он даже не попытался.

Другой запомнившийся случай произошел, когда я учился в шестом классе. В нашем классе обучались пятеро детей местных колхозников: двое мальчиков и трое девочек. Что про них можно сказать? Несчастные дети. Жили колхозники очень бедно, в некоторых избах были земляные полы! В 60-х годах 20 века!!! В сенях изб колхозники зимой держали скотину. Часто эти дети приходили в школу со вшами в головах. Их постоянно проверяла на этот предмет школьная медсестра. Одеты они были бедно, от них плохо пахло. К тому же, все они были некрасивыми. Девочки очень старались, но с трудом учились на тройки. Одна из них была косоглазая. А пацаны учились на двойки, с трудом переползая из класса в класс. Были они просто глупыми. Один из них был дважды второгодником, другой — даже трижды. То есть, нам было по 12 лет, а Сяве, так звали треьегодника, было уже 16.