Родственников выбирают

Гарри метнулся на кухню и запивать Тоби пришлось ледяной водой из-под крана. Старик, кажется, и не понял, что в его стакане уже не было джина.

На следующий день он был трезв и несколько стеснителен из-за того, что сорвался. Но Гарри запомнил эту дату: девятое января...

Всю зиму старик и мальчик потихоньку притирались характерами, неосознанно выстраивая себе семью — то ли гнездо, то ли логово, иногда думал Гарри. Ночевать

ему все равно приходилось у Дурслей: и дед не разрешал у него оставаться, и сам Гарри боялся — не то, что окончательно уйти от родственников, а подставить

деда, наверное. Он прекрасно понимал, что, как бы к нему ни относились Дурсли, документально именно они имели права на него. И представив себе однажды

разъяренного Вернона с полицией врывающегося в домик в Тупике Прядильщика, Гарри вздрогнул от ужаса. Нет, пока дед Тоби будет его личным секретом. Вот

потом, когда он немного подрастет... Он уже спросил старших пацанов, с какого возраста он может потребовать эмансипации у властей — и очень обрадовался,

что это можно сделать в четырнадцать-пятнадцать лет.

Но пока Дурсли не подозревали о наполеоновских планах племянника-невидимки. Утренняя рутина для них оставалась неизменной: Гарри вставал, готовил им завтрак,

уходил в школу — и пропадал до самого позднего вечера. Вечером он проскальзывал тенью в свой чулан, никому не мешая, ничего не требуя — о нем и не помнилось.

Петунья  не замечала, что вместо разношенных дадликовых кроссовок племянник носит старомодные кожаные боты, да и его одежка, хоть и поношенная, но все

же больше подходит ему по размеру.

А все было просто. Однажды  Старый Тоби увидел, как внук шлепает по полу мокрыми носками, внимательно осмотрел матерчатые кроссовки мальчика  и покачал

головой. Назавтра он поставил перед ним пару кожаных ботинок:

— Они, конечно, старенькие, но зато не протекают. Я их почистил, кое-где подкрасил. Не ходи с мокрыми ногами, понял?

Гарри только кивнул радостно и обнял деда.

Петуньина страсть к чистоте, видно передалась племяннику воздушно-капельным путем. Если он не был занят уроками или не разбирал рецепты настоев из тетради

Эйлин, то непременно что-то мыл, оттирал, отскабливал — Тобиас иногда думал, что Гарри проделывает все это машинально, на автомате и сам того не понимает.

Но нет — как-то раз он вошел с улицы в грязных башмаках и двинул прямиком на кухню, очень пить хотелось. Внук посмотрел на грязные следы, на деда, тяжело

вздохнул и потянулся за мокрой тряпкой. Никогда, наверное, Тобиасу не было так стыдно! Полы он в тот раз перемыл сам — и с тех пор снимал ботинки сразу

у дверей.

Как-то сама собой возникла традиция — обедать только вместе. Понятно, Гарри не привык шариться в холодильнике, как Дадли, в поисках чего-нибудь вкусненького.

Старому Тоби иногда и прикрикивать приходилось, чтобы впихнуть в тощего заморыша тарелку супа. А однажды, задержавшись на работе, он обнаружил внука спящим

на кухне — рядом с миской золотистых оладий, оставленных для Гарри и запиской: "Ешь сам, я задержусь. Дед." Есть в одиночестве внук так и не научился.

Работы у Тобиаса, по существу не было: перебивался случайными заработками. Кому он нужен — в его-то возрасте, пьющий, больной, чуть что, хватается за бок,

где скрежещут камни в желчном пузыре...  Но с появлением в его жизни внука он решил, что прежних заработков, может, и хватало на бутылку дешевого джина,

а теперь нужны другие деньги, хотя бы на фрукты для ребенка. Вот и бегал с утра по пригороду — где забор подлатать, где кран починить. Руки-то у него всегда

росли из правильного места.

Перед пасхальными каникулами табель за второй триместр Гарри принес не тетке Петунии, а деду Тоби. Учителя хвалили мальчика, говорили, наконец-то, мол,

он взялся за ум. И если бы он раньше за него взялся, то был бы лучшим учеником в классе. Они просто не знали, что Дурсли перестали его замечать — и самое

главное, сравнивать с Дадли. Не то непременно наказали бы за хорошие оценки.  Табель дед торжественно прицепил на холодильник, к рисунку. И долго потом,

когда Гарри ушел, проклинал Дурслей за тупую  бесчувственность — какими каменными сердцами надо было обладать, чтобы лишать мальчишку даже похвалы, пусть

и в пользу другого, родного и любимого?

На пасхальных каникулах Гарри впервые всерьез перепугался за здоровье своего деда. Тобиас постригал соседке живую изгородь, и видно, просквозил его обманчивый

весенний ветер, да так, что к вечеру старик разогнуться не смог. Гарри прыгал вокруг деда с градусником, грел молоко с медом, подсовывал горячий кирпич

под больную спину, а дед только отмахивался, мол, подумаешь, это же просто простуда. Но дышал он хрипло и со свистом и глаза у него были совсем-совсем

больные.

— Просто простуда, просто простуда, — ворчанию внук точно научился у деда, копировал, как попугай, — а вот что не просто?

— А не просто — как брюхо схватит, — вдруг серьезно ответил ему дед. — Тогда молиться приходится, чтоб или туда — или сюда, на тот свет или на этом подзадержаться.

Уж больно посередке-то неуютно...

Отвары, которые готовила ему Эйлин когда-то здорово помогали. Гарри тоже пытался их варить, и у него даже получалось, но видно, не простые травы были в

тех отварах, а чего именно в них не хватало — не знали ни Тобиас, ни сам юный зельевар. В подвале дома Гарри обнаружил закрытую дверь, мимо которой Тобиас

проходил, не видя ее — Старый Тоби вспомнил, что Эйлин и Сев варили зелья где-то внизу, может, как раз там, в подвале, — но ни увидеть дверь, о которой

толковал ему внук, ни, тем более, открыть ее, ему не удалось. Поэтому свои первые зелья Гарри варил на кухне, в кастрюльке, под дедовым приглядом. Мало

ли что — Тоби прекрасно помнил, как у Северуса в детстве что-то внизу взрывалось и иногда испускало такие миазмы, что никакому иприту не сравниться. Может,

дело было в неподходящей посуде, а может, действительно, в недостаче нужных трав. Впрочем, Гарри выучил все возможные лекарственные травки, просто помогая

местному аптекарю, мистеру Скотту, на каникулах. И в полезности своих отваров нисколько не сомневался. Только вот были они слабенькими на его взгляд.

— —

О том, что летом должно прийти письмо из волшебной школы, Гарри знал. Они с Тобиасом подробно  поговорили и о том, что Гарри наверняка волшебник — "ненормальностей",

как Дурсли называли его спонтанную магию, в детстве Гарри хватало с лихвой — и о том, что ни в коем случае не стоит отказываться от обучения магии. Еще

когда Тобиас пытался запретить сыну ехать в эту колдунскую школу, Эйлин внятно и с  довольно страшными подробностями объяснила ему, почему не стоит дергаться

и возмущаться. И даже не столько потому, что придут взрослые колдуны и заставят строптивца забыть о возражениях, сколько описав, что именно может натворить

необученный колдун от испуга. Тобиас тогда даже впечатлился, когда просох после очередной пьянки.

Вспомнил он и о факультетах, на которых учились его сын и Лили Эванс. В "Истории магии" не описывалась та вражда, чуть ли не война, которую вели между собой

Слизерин и Гриффиндор, но Старый Тоби напряг память — и выдал внуку получасовой спич о желто-красных и серо-зеленых галстуках, из-за которых в конце концов

и разругались Лили и Сев. Может, дело-то и не в факультетах было, конечно, характер у Сева был материн: надменный и язвительный, да и сам Тобиас особым

благодушием никогда не отличался. Это к старости он размяк, вот, птенцов подкармливать начал... Но помнил до сих пор, как шипел Северус о проклятых тупых

гриффах, больше напоминающих стадо баранов во главе с козлом-переростком. И как гневно возражала Севу Лили, что его змеи кусают всех, до кого только могут

дотянуться — и друзей и врагов, и сказка о змее, пригретой на груди — это и не сказка вовсе, а описание реальных слизеринцев. Тогда они еще не разругались

в пух и прах, было им лет по тринадцать, наверное. Внук историю выслушал внимательно, а потом задумчиво так заявил, что собирается стать врачом, вот тот

факультет, который на врачей готовит, ему и подойдет. Тобиас расхохотался:

— В десять лет ты уже знаешь, кем быть собираешься? Силен, мужик! А вдруг не выйдет?

— У меня выйдет,  — упрямо набычился внук. — Я знаю.

Это потом уже Тобиас поговорит с аптекарем и тот расскажет ему, как тщательно маленький Гарри выспрашивал его о том, где и как люди учатся на медиков и

что для этого нужно. И Старый Тоби поймет, почему внук захотел стать врачом. И расплачется. Впервые, с раннего детства — не пьяными слезами.

А пока предстояло плакать Гарри — да не просто плакать, а завывать от ужаса, забыв и о волшебстве, и о предстоящих переменах в жизни. А всего-то, дед решил

отпраздновать с ним конец учебного года, побаловать внучка застольем, не хуже, чем у Дурслей. Заодно праздновали неожиданно свалившуюся кучу денег за перестройку

гаража Кривого Стью, который неожиданно щедро расплатился с Тобиасом. Старик собирался прикупить одежки для внука к школе, не все же пробавляться ему благотворительностью

соседей да секонхэндами.

— Что-то ты у меня супы, да кашки ешь, — ляпнул он, совершенно забыв о своей диете, которой придерживался строго, не желая пугать мальца приступами колик,

— а ты мужик, растешь, тебе мясо нужно.

Дед приготовил настоящие свиные отбивные — с острым соусом, с жареной картошечкой, "хех, как в лучших домах, скажу я тебе!" Ничего вкуснее Гарри в жизни

не ел. Он жевал острое мясо, истекающее соком,  и размышлял, как же здорово он тогда, осенью, сбежал от Дадли и компании! Не попал бы к деду, был бы совершенно

один... Видно, судьбе непременно надо было щелкнуть по носу зарвавшегося Поттера, потому что его дед внезапно посерел лицом, отодвинул тарелку и схватился

за живот.

— Ах-х, ты черт, — прошипел он, — внук, ты только не бойся, это пройдет...

Какое — пройдет! Приступ был такой сильный, что Тобиас и не припоминал, когда его так крутило в последний раз. Он крепился, как мог, но все-таки не сдержался

и застонал, взвизгивая от боли, совсем позабыв об испуганном мальчишке рядом. А потом и вовсе потерял сознание, грохнувшись на пол. Очнулся он в больнице,

под капельницей.

— Хороший у вас внук, мистер Снейп, — сказали ему. — Не растерялся, вызвал Скорую, все симптомы описал правильно. Если бы не он, послали бы обычную карету,

а надо было реанимобиль, иначе бы не довезли вас...

Глава 3

Вот так и вышло, что долгожданное письмо из Хогвартса Гарри получил в растрепанных чувствах и не среагировал вовремя. Он всю ночь прокрутился в чулане,

как на иголках, раздумывая, как бы побыстрее добраться до деда в больнице и кузен углядел в его руках злополучный конверт. То, что последовало за получением

письма, походило на какой-то дурацкий водевиль. Дядя Вернон строил из себя полного идиота, заколачивая двери и окна, совы облепили все деревья на Тисовой,

обгадив попутно все ближайшие автомобили. Тетка поглядывала на Гарри с тоскливой ненавистью — он уже и забыл такой взгляд, почти год его не видел. Волшебники

эти кретинские, нет, чтоб прислать кого-нибудь вместе с письмом — сказано же было в "Истории Магии", что волшебники не должны показывать существование

своего мира магглам — а налет сов с письмами, это, наверное, в порядке вещей, так, что ли, они думают? И главное, дед, как там дед? Гарри даже до телефона

не мог добраться из-за этих дурацких писем!

Известие о том, что он знаменит, прошло мимо сознания Гарри, как очередная бессмыслица, которую он подсознательно ожидал от магического мира после явления

его сопровождающего — бестолкового великана Хагрида — на маяк, где внезапно отупевший от ужаса Вернон Дурсль прятал свою семью. Вообще, Гарри сильно подозревал,

что нашествие сов не обошлось одним только потоком писем, что-то они распылили в воздухе помимо помета. Какой-то вирус глупости. Ну как иначе объяснить,

что скрываться Вернон решил на торчащем, словно средний палец, маяке? Вот они мы, чур, мы в домике, нас не видно! Если уж совы находили их буквально через

час, на любом месте — кто сказал, что волшебники не смогут? Ружье это, против мага, вообще шутка. Вон, как Хагрид дуло узелком завернул...

Но и Хагрид в роли спасителя от злобных магглов выглядел не менее смешно. Гарри еще мельком подумал, что все выстраивалось в буффонаду для него только потому,

что о магии-то он знал... Но потом эта мысль куда-то ускользнула и продумать ее, как следует, он не успел, события покатились снежным комом с горы.

Хагрид Гарри не понравился — абсолютно.  Потому что, как ни странно, напомнил Гарри Дадли. Кузен никогда не зарывался с противниками "своего" веса и возраста

— он и его компания всегда шпыняли мелких и слабых. А вот с равными Дадли вел себя вполне уважительно. И то, что Хагрид зонтик наставил не на дядю Вернона

с ружьем, а на Дадли, показалось Гарри очень противным. Собственно, против волшебства и Вернон-то ничего не поделал бы, а уж Дадли...  Нет, Гарри решительно

Хагрида не одобрял. А еще он понимал, что дадлиным хвостом любые, даже самые слабые родственные чувства к нему были уничтожены в Дурслях раз и навсегда.

Это пока его прикрывало могучее пивное пузо Хагрида, Дурсли к нему не цеплялись. Но ведь Хагрид вернется в Хогвартс — а куда прикажете возвращаться Гарри?

В Дырявом Котле Гарри ошалел от приветствий восторженных магов, и его настроение, и без того скверное, понизилось еще на пару градусов ниже. Хагрид по дороге

сюда долго талдычил, какие замечательные ребята были Лили и Джеймс Поттеры, как их все любили, и вообще, Гарри, они были настоящие гриффиндорцы... Интересно,

думал Гарри — это что, в правилах Гриффиндора — громко и напоказ кричать, как ты кого-то любишь, но и пальцем не пошевельнуть, чтобы убедиться, все ли

хорошо у ребенка твоих "замечательных друзей и хороших людей"?

Сейф в Гринготтсе Гарри обрадовал до слез: деду можно было так не надрываться в поисках работы, им на двоих этого золота хватит и на еду, и на одежду, и

на лекарства! Поэтому он вцепился в гоблина, который сопровождал их к сейфу и начал методично его выспрашивать — о том, можно ли поменять галеоны на фунты,

как именно, по какому курсу, а еще — можно ли узнать, сколько всего у него денег и на сколько их хватит, если оплатить учебу и всяческие школьные принадлежности.

Дело кончилось тем, что гоблин Крюкохват предложил Гарри специальный бумажник для особо важных клиентов: для маггловских и волшебных денег, которые в бумажнике

оказывались по приказу владельца, прямо из сейфа. А еще в этот же бумажник приходили все банковские документы, совсем, как распечатки из банка Вернона,

сообразил Гарри. И ключик от сейфа гоблин прицепил к колечку на бумажнике. Теперь он не потеряется. Сам бумажник тоже не потеряется, и украсть его не смогут,