Родственников выбирают

Название: Родственников выбирают

Авторы: buttonly(Пуговка), Ramika

Бета: Лимбо

Гамма:  Alanna2202

Персонажи(пейринг): Гарри Поттер

Рейтинг: PG

Тип(категория): джен

Жанр: AU, семья, дамбигад

Размер: миди

Статус: закончен

Дисклаймер: Все Ей, все Ей!

Аннотация: А что если Кровная Защита, о которой так уверенно толковал Дамблдор, существовала на самом деле?

Предупреждение Авторов: "Из вещества, такого же, как сон, мы созданы, и жизнь на сон похожа, и наша жизнь лишь сном окружена". Вильям Наш Шекспир. "Буря".

Фик родился из сна, что приснился Рамике, продолжился сном, приснившимся Пуговке, а Тио точно видела во сне, как этот фик выкладывают на СФ.

Глава 1

Гарри мчался, не разбирая дороги, перепрыгивая через невысокие кустики живой изгороди, продираясь сквозь кованные решетки длинного забора ("Дадли тут точно

не пролезет!"), ужом проскальзывая между прохожими. Полупустой ранец гулко шлепал по спине.  Топот башмаков его преследователей и вопли "Держи его, гада,

держи, бить будем!" остались где-то позади, а он все бежал и бежал.  Чистенькие улочки, вроде Тисовой, сменились многоэтажными домами, потом и многоэтажки

кончились, уступая дорогу старым домам-развалюхам, наполовину каменным, наполовину деревянным. Гарри и думать не мог, что в Литтл Уиннинге такие бывают.

Где-то впереди поблескивала река — это ничего себе, он оторвался! Река  -  значит, он вышел за пределы города, это уже пригород. Надо отдышаться... и возвращаться

потихоньку. Дадли с компанией вряд ли будут его выслеживать — упустив добычу, они обычно переключались на кого-нибудь более доступного. А вот ремня от

дяди Вернона за позднее возвращение из школы он точно схлопочет. Печально, но не впервой. Если выбирать между ремнем и кулаками, Гарри однозначно выбирал

ремень: дядя Вернон никогда не бил по почкам, только по заднице.

Гарри перевел  дух и огляделся по сторонам. Увиденное ему не понравилось. Старый и какой-то очень грязный район, облупленные вывески, забитые фанерой окна.Трущобы,

как есть, трущобы. А в трущобах, пугала их с Дадли тетка, водятся бандиты, хулиганы и алкаши. Вроде родителей Поттера, добавляла она себе обычно под нос.

Собственно, это было всем, что Гарри знал о своих родителях: алкаши, наркоши, погибли в автокатастрофе, отец не справился с управлением. Шрам на лбу —

напоминание о гибели семьи. Все. Ну... теперь Гарри понимал, за что тетка не переносит трущобы: здесь и впрямь казалось, что вот-вот из-за угла полезут

страшные бандиты с ножами. Даже солнце здесь светило как-то неправильно, словно через закопченное стекло.

Когда от забора отлепилась фигура в лохмотьях и что-то бурча, двинулась к Гарри, мальчик окаменел от ужаса. Вот сейчас его и убьют здесь, в трущобах, как

всегда и говорила тетка... страшные алкаши-хулиганы. От алкаша-хулигана несло прелой кислятиной и старым перегаром, будто он не просто бухарь, а еще и

спит где-то на помойке.

— О, глазищи-то какие зеленые, — восхитился бухарь, рассмотрев Гарри, как следует,  — совсем как у зазнобы щенка моего! Тоже зеленоглазка была... не к добру

такая зелень, вот что я тебе скажу, парень. Как ее... Лили? Точно. Лили ее звали. Цветочек-лилия, кого убили вы...

Гарри словно молнией прошило: это же он о маме! О маме говорит!

— Мою маму звали Лили, — громко сказал он. Пьяница повернулся к нему, пошатнулся и упал бы, если бы не схватился за подставленное вовремя плечо. — Держитесь

за меня, сэр,  — вздохнул Гарри. Он уже понял, что ремня от Вернона не миновать. Но может быть, этот пьяница действительно знал маму? И может быть... Гарри

зажмурился от внезапного озарения: может быть этот пьяница — его дед? Если уж тетка Петуния так уверенно говорила об алкашах в родне?

— Так ты действительно сын Лили? — спросил пьяница.

— Да, сэр.

— А папка твой где?

— Погиб.

— А сама Лили где шляется?

— Она тоже погибла, сэр. Вместе с ним.

Пьяница тяжело вздохнул.

— Говорил я, все эти ваши колдовские штучки до добра не доведут... Да не зови меня сэром, пацан, какой я тебе сэр? Тобиас меня зовут. Старый Тоби, пьянчуга-Тоб.

Гарри кивнул раздумчиво и набрался храбрости, чтобы спросить:

— Деда Тоби, вы знали мою маму? Я живу с теткой, ее сестрой, но она никогда не рассказывает мне о ней... может, вы могли бы... а какие колдовские штучки?

Тетка запрещает мне говорить слово "магия" у них в доме — это из-за того, что они до добра не доводят?

Вечером, получая заслуженную порку от Вернона, Гарри впервые в жизни был счастлив. Он столько узнал от деда Тоби о маме, сколько за все десять лет не слышал

от Дурслей! Оказывается, мама училась вместе с сыном деда Тоби в школе, и часто прибегала к ним в Тупик Прядильщика. А еще — она была волшебницей. И сын

деда Тоби — тоже. Гарри,  правда, не успел спросить фамилию деда Тоби, поэтому не знал точно, его ли это дед, но все впереди, завтра он к нему наведается

еще раз, после школы! Пьянчуга или нет — деда Тоби был гораздо добрее, чем тетка Петуния и дядя Вернон вместе взятые...

— —

О том, что они не родственники, старик и мальчик выяснили быстро, буквально на второй или третий день знакомства. Для Гарри это было настоящим ударом: ему

так хотелось думать, что Старый Тоби — его родной дед! Он, конечно, не заметил, как часто заморгал старик, скрывая те же чувства: в лохматом чернявеньком

пацане ему приятно было видеть ребенка Сева и Лили, сбывшуюся мечту сына и Эйлин... Не судьба. Да и разругались Лили с Северусом гораздо раньше, чем родился

Гарри. Видать, так и не простила девчонка глупостей, что мог наговорить щенок. Он со злости всегда бил по больному.

Ну... не судьба, значит. Но совсем не значит, что вот этого, зеленоглазого, вот-вот, слезами хлюпнет, от разочарования, надо гнать от себя. Все ж не чужой.

Лилин сын...

Тобиас задрал голову:

— Дожди скоро зарядят... А крыша протекает, и сама по волшебству не починится. Завтра займемся, как считаешь?

Мальчик сглотнул и степенно кивнул:

— Непременно. Завтра и начнем.

Больше они вопрос родства не поднимали, но Гарри искренне считал Тобиаса дедом, а старый Тоби души не чаял во внуке. Он даже принимать на грудь стал пореже,

чтобы не пугать малыша пьяными бреднями.

При ремонте крыши, на чердаке Тобиас обнаружил старый чемодан, с которым Северус когда-то ездил в школу. В нем лежали исписанные тетрадки, разрозненные

клочки странной, твердой бумаги — "пергамента", вспомнил Тоби, — и толстая потрепанная книжка с картинками — ее Эйлин читала маленькому Северусу перед

сном. Весь этот бумажный хлам он хотел поначалу выбросить, но потом вспомнил, как загорались зеленые глаза от упоминания волшебства... и отдал все мальчишке.

Видно же, что тоже из них, из волшебников. Мальчишка вцепился в чемодан, будто в сокровище.

— История магии... деда Тоби, значит, все правда! Все! И тетка мне врет, что магии не существует!

— Боится тетка твоя — и правильно делает, — мрачно заявил старик. — Простым людям, вроде нас, магия ничего хорошего не принесла. Что толку-то, что она существует?

Палочкой взмахнул — и что? И ничего. Крышу, конечно, руками чинить бы не пришлось... но... ее бы не пришлось чинить, если бы, например, у меня была куча

денег. Вызвал ремонтников, а сам палец о палец не ударил. Понимаешь? А если такая куча денег — у каждого? К кому поедут ремонтники сначала? Ко мне или

к мэру города? Или по-другому: к учительнице твоей, мисс Хопкинс, или к хозяину супермаркета? Ну-ка, подумай.

— То есть, магия, сама по себе — просто, как еще один слух или нюх? Дополнительное что-то. А меряются все равно другим. Силой или деньгами. Или умом, да?

Мама была круче тетки Петунии, поэтому тетка ее и не любит!

Выводы Гарри делал удивительно: верные, но на абсолютно пустом месте. Иногда Тобиасу казалось, что мальчишка читает его мысли, таким он был проницательным.

— Деда Тоби, а почему ты не хотел бросить пить раньше? Сам же жалуешься, что живот потом болит.

— Раньше не хотел. Незачем было.

Незачем. Потому что сейчас — есть за чем. Для чего. И для кого. Оглядывая отскобленные внуком от вековой грязи полы, выдраенную кухню, в которой даже донышки

кастрюль сияют ярким золотом вместо липкой черной сажи, отстиранные занавески — нет, Гарри сам не стирал, да и Тоб не знал, с какой стороны подступиться

к стирке, просто собрали все белье в кучу и сдали в прачечную на углу — Тобиас понимал, что ради внука не то, что пить бросит. Жить — будет. У пацана-то

тоже кроме старого Тоба никого нет. Не считать же за "кого-то" эту... как ее... Петунию. Изнутри развалюха старого Тоба сияла чистотой, как игрушечка.

И среди этой сияющей чистоты сидел лохматый маленький ангел в круглых очках и задавал вопросы. На которые иногда Тобиас боялся отвечать. Стыдно было.

— Я ее с первого взгляда увидел — она. И сразу понял, она чужая, не такая как я. Но остановиться уже не мог. Я только рядом с ней себя живым чувствовал.

И дышать мог только в ее присутствии. Но... с течением времени, мужик он всегда это чувствует, она стала отдаляться от меня. Все дальше и дальше. Спрашивал,

в чем дело? У тебя другой появился? Тебе чего-то не хватает?

А она смотрит своими глазищами и молчит. Я с ней раз, второй, третий... ну, поговорить пытался, понять... И такая злость накатывать стала. Тряхнуть бы

ее со всей силы. Да рука не поднималась. И глаза эти черные, глубокие. Вот я и уходил, чтобы не смотреть и пил, чтобы не видеть. Прихожу домой. А она там...

такая... Как будто ей все равно есть я или нет. Помню злость, обиду. Даже сам не понял, как я ее ударил.

Очнулся я уже в нашей заводской забегаловке. Так и пошло.

Я все понял потом, когда сын родился. Он такой же, как она — чужой. Они всегда вместе были, и я им мешал. Нет, я себя не оправдываю, и горя они со мной

хлебнули. Но и пить мне бросать было незачем.

Внук только покивал сочувственно. Не осудил, не нахмурился презрительно, как Сев. Пожалел. И жалость эта отрезвляла лучше любого эйлиного зелья...

О зельях тоже разговор зашел, когда Гарри начал разбирать записи в тетрадях из чемодана.

-Дед, дед, смотри! Вот тут написано "Антипохмельное зелье". Ты такое пил?

— Пил, — мрачно отвечал Тобиас. — Лучше бы не пробовал, такая пакость. По голове бьет, словно кувалдой. И трезвый потом становишься — аж противно. Заливал-заливал

себе горе целый вечер, хорошо так залил, на ногах не стоишь... а тебя кувалдой по башке — р-раз! И как стеклышко. Целый вечер впустую.

— М-м-м-м... но сейчас-то ты горе не заливаешь? Давай попробуем его сварить!

— А какие там еще зелья есть? — заинтересовался Тобиас.  — Помню, Эйлин варила что-то на травах, от болей в брюхе мне здорово помогало. Только ты учти,

любое лекарство в неправильной дозе — это яд. Слышал про такое?

Тетрадь с записями Эйлин они просматривали вдвоем. Старик тыкал пальцами в знакомые названия трав — все они раньше росли у них на огородике, это называлось

"травяной сад". А вот записи Сева разобрать было почти невозможно — незнакомые сокращения слов, половина которых и написана-то была не по-человечески,

какими-то иероглифами. Его тетради Гарри отложил на потом, может, в школе, где учатся волшебники всему такому и обучат? "Историю магии" он прочитал взахлеб,

изумляясь, что есть, оказывается где-то и великаны и драконы, гоблины и единороги.

Глава 2

В этом, несомненно, было что-то волшебное, но чем чаще Гарри проводил время в Тупике Прядильщика, тем реже о нем вспоминали Дурсли. Словно они и в самом

деле переставали быть ему родней. А вместо них родней становился Старый Тоби.

Синоптики никаких осадков не обещали и Тобиас решил сделать то, до чего у него никогда не доходили руки: отремонтировать забор и повесить на петли калитку.

Она у него обычно просто лежала. Он уже почти заканчивал, когда услышал знакомый топот. Гарри со всего маху влетел в его объятья. И улыбаясь выдал:

— Я контрольную по математике лучше всех написал.

   Тобиас, заметив свежую царапину под глазом и опухшую щеку, сказал:

— Я тобой очень горжусь, — прижал его к себе еще крепче, — иди на кухню. Сейчас приложим лед.

   Первое, что старик увидел, войдя в дом, рисунок на холодильнике. Покосившийся старый дом. Огромное кривое дерево перед ним. И двоих людей держащихся

за руки. Старого мужчину и маленького мальчика. А сверху с голубого неба, там где обычно рисуют солнце, на них смотрела молодая рыжеволосая женщина. И

улыбалась.

Рождество старик с мальчиком отмечали вместе. Конечно, особых изысков за праздничным столом не было — у Старого Тоби было туговато с деньгами, а у Гарри

их и вовсе никогда не бывало. Вместо елки они поставили букет еловых веток в старый кувшин на столе, а вместо домашнего рождественского пудинга закусили

обычным покупным, из кондитерской за углом — но праздник у них удался.

Все каникулы Гарри провел в Тупике Прядильщика. Дурслям было наплевать на то, где шляется их несносный племянник. Дадли с компанией сюда бы никогда не дошли.

А если бы они и появились здесь, то местные ребята быстро бы им показали, кто тут главный. Гарри, кстати, никто не трогал. Дед показал ему пару приемов,

научил правильно уходить из-под удара и показал как именно надо смотреть, чтобы его никто не трогал.

— Ты смотри в глаза противника, спокойно дыши и думай про себя: я сильнее тебя, со мной тебе не справиться.

  Гарри не думал, что это поможет. Спокойно дышать и думать. Но все было так, как говорил дед. И он ни с кем здесь не дрался. Правда, когда он мечтательно

проговорил, что стоит попробовать новые приемы на Дадли, дед грустно усмехнулся в ответ:

— Боюсь, с ним это тебе не поможет. Чтобы почуять чужую силу, надо хотя бы чуть-чуть уметь думать.

Пришлось согласиться: думать кузен был не приучен.

Все шло прекрасно, но через неделю после начала школьных занятий в Тупике Прядильщика Гарри встретил полузабытый запах перегара и заплетающееся бормотание

Тобиаса:

— Щ-щенок паскудный, даже на поминки не остался... С-сук-кин сын, и м-мать его такая же др-рянь была... Все бабы, как бабы, а эт-та... пацан приблудный

за месяц дом вычистил, ручками, тряпками, что ей мешало? Гордость колдовская?

— Дед, а, дед, — испуганно затеребил Тобиаса Гарри, — дед, что стряслось?

— Праздник у нас, внучок. Сыночке моему нынче стукнуло... сколько ж ему, поганцу... тридцать один годок, вот. Пятнадцать лет, как здесь не появлялся, гаденыш.

Нет у него отца, понимаешь. Не-ту... Наверное, ждет, пока я коньки откину, да домишку ему отпишу — больше-то с меня взять и нечего. Ну ничего. Это мы зальем...

где-то там у меня еще было...

— Дед, а может, ну его — заливать? Не хочет он тебя, значит, он дурак.

— Дурак, — согласился Старый Тоби. — Как есть, дурак. И я дурак, что мучаюсь из-за него. Это надо запить...

Гарри метнулся на кухню и запивать Тоби пришлось ледяной водой из-под крана. Старик, кажется, и не понял, что в его стакане уже не было джина.

На следующий день он был трезв и несколько стеснителен из-за того, что сорвался. Но Гарри запомнил эту дату: девятое января...

Всю зиму старик и мальчик потихоньку притирались характерами, неосознанно выстраивая себе семью — то ли гнездо, то ли логово, иногда думал Гарри. Ночевать

ему все равно приходилось у Дурслей: и дед не разрешал у него оставаться, и сам Гарри боялся — не то, что окончательно уйти от родственников, а подставить

деда, наверное. Он прекрасно понимал, что, как бы к нему ни относились Дурсли, документально именно они имели права на него. И представив себе однажды

разъяренного Вернона с полицией врывающегося в домик в Тупике Прядильщика, Гарри вздрогнул от ужаса. Нет, пока дед Тоби будет его личным секретом. Вот

потом, когда он немного подрастет... Он уже спросил старших пацанов, с какого возраста он может потребовать эмансипации у властей — и очень обрадовался,

что это можно сделать в четырнадцать-пятнадцать лет.

Но пока Дурсли не подозревали о наполеоновских планах племянника-невидимки. Утренняя рутина для них оставалась неизменной: Гарри вставал, готовил им завтрак,

уходил в школу — и пропадал до самого позднего вечера. Вечером он проскальзывал тенью в свой чулан, никому не мешая, ничего не требуя — о нем и не помнилось.

Петунья  не замечала, что вместо разношенных дадликовых кроссовок племянник носит старомодные кожаные боты, да и его одежка, хоть и поношенная, но все

же больше подходит ему по размеру.

А все было просто. Однажды  Старый Тоби увидел, как внук шлепает по полу мокрыми носками, внимательно осмотрел матерчатые кроссовки мальчика  и покачал

головой. Назавтра он поставил перед ним пару кожаных ботинок:

— Они, конечно, старенькие, но зато не протекают. Я их почистил, кое-где подкрасил. Не ходи с мокрыми ногами, понял?

Гарри только кивнул радостно и обнял деда.

Петуньина страсть к чистоте, видно передалась племяннику воздушно-капельным путем. Если он не был занят уроками или не разбирал рецепты настоев из тетради

Эйлин, то непременно что-то мыл, оттирал, отскабливал — Тобиас иногда думал, что Гарри проделывает все это машинально, на автомате и сам того не понимает.

Но нет — как-то раз он вошел с улицы в грязных башмаках и двинул прямиком на кухню, очень пить хотелось. Внук посмотрел на грязные следы, на деда, тяжело

вздохнул и потянулся за мокрой тряпкой. Никогда, наверное, Тобиасу не было так стыдно! Полы он в тот раз перемыл сам — и с тех пор снимал ботинки сразу

у дверей.

Как-то сама собой возникла традиция — обедать только вместе. Понятно, Гарри не привык шариться в холодильнике, как Дадли, в поисках чего-нибудь вкусненького.

Старому Тоби иногда и прикрикивать приходилось, чтобы впихнуть в тощего заморыша тарелку супа. А однажды, задержавшись на работе, он обнаружил внука спящим

на кухне — рядом с миской золотистых оладий, оставленных для Гарри и запиской: "Ешь сам, я задержусь. Дед." Есть в одиночестве внук так и не научился.

Работы у Тобиаса, по существу не было: перебивался случайными заработками. Кому он нужен — в его-то возрасте, пьющий, больной, чуть что, хватается за бок,

где скрежещут камни в желчном пузыре...  Но с появлением в его жизни внука он решил, что прежних заработков, может, и хватало на бутылку дешевого джина,

а теперь нужны другие деньги, хотя бы на фрукты для ребенка. Вот и бегал с утра по пригороду — где забор подлатать, где кран починить. Руки-то у него всегда

росли из правильного места.

Перед пасхальными каникулами табель за второй триместр Гарри принес не тетке Петунии, а деду Тоби. Учителя хвалили мальчика, говорили, наконец-то, мол,

он взялся за ум. И если бы он раньше за него взялся, то был бы лучшим учеником в классе. Они просто не знали, что Дурсли перестали его замечать — и самое

главное, сравнивать с Дадли. Не то непременно наказали бы за хорошие оценки.  Табель дед торжественно прицепил на холодильник, к рисунку. И долго потом,

когда Гарри ушел, проклинал Дурслей за тупую  бесчувственность — какими каменными сердцами надо было обладать, чтобы лишать мальчишку даже похвалы, пусть

и в пользу другого, родного и любимого?

На пасхальных каникулах Гарри впервые всерьез перепугался за здоровье своего деда. Тобиас постригал соседке живую изгородь, и видно, просквозил его обманчивый

весенний ветер, да так, что к вечеру старик разогнуться не смог. Гарри прыгал вокруг деда с градусником, грел молоко с медом, подсовывал горячий кирпич

под больную спину, а дед только отмахивался, мол, подумаешь, это же просто простуда. Но дышал он хрипло и со свистом и глаза у него были совсем-совсем

больные.

— Просто простуда, просто простуда, — ворчанию внук точно научился у деда, копировал, как попугай, — а вот что не просто?

— А не просто — как брюхо схватит, — вдруг серьезно ответил ему дед. — Тогда молиться приходится, чтоб или туда — или сюда, на тот свет или на этом подзадержаться.

Уж больно посередке-то неуютно...

Отвары, которые готовила ему Эйлин когда-то здорово помогали. Гарри тоже пытался их варить, и у него даже получалось, но видно, не простые травы были в

тех отварах, а чего именно в них не хватало — не знали ни Тобиас, ни сам юный зельевар. В подвале дома Гарри обнаружил закрытую дверь, мимо которой Тобиас

проходил, не видя ее — Старый Тоби вспомнил, что Эйлин и Сев варили зелья где-то внизу, может, как раз там, в подвале, — но ни увидеть дверь, о которой

толковал ему внук, ни, тем более, открыть ее, ему не удалось. Поэтому свои первые зелья Гарри варил на кухне, в кастрюльке, под дедовым приглядом. Мало

ли что — Тоби прекрасно помнил, как у Северуса в детстве что-то внизу взрывалось и иногда испускало такие миазмы, что никакому иприту не сравниться. Может,

дело было в неподходящей посуде, а может, действительно, в недостаче нужных трав. Впрочем, Гарри выучил все возможные лекарственные травки, просто помогая

местному аптекарю, мистеру Скотту, на каникулах. И в полезности своих отваров нисколько не сомневался. Только вот были они слабенькими на его взгляд.

— —

О том, что летом должно прийти письмо из волшебной школы, Гарри знал. Они с Тобиасом подробно  поговорили и о том, что Гарри наверняка волшебник — "ненормальностей",

как Дурсли называли его спонтанную магию, в детстве Гарри хватало с лихвой — и о том, что ни в коем случае не стоит отказываться от обучения магии. Еще

когда Тобиас пытался запретить сыну ехать в эту колдунскую школу, Эйлин внятно и с  довольно страшными подробностями объяснила ему, почему не стоит дергаться

и возмущаться. И даже не столько потому, что придут взрослые колдуны и заставят строптивца забыть о возражениях, сколько описав, что именно может натворить

необученный колдун от испуга. Тобиас тогда даже впечатлился, когда просох после очередной пьянки.

Вспомнил он и о факультетах, на которых учились его сын и Лили Эванс. В "Истории магии" не описывалась та вражда, чуть ли не война, которую вели между собой

Слизерин и Гриффиндор, но Старый Тоби напряг память — и выдал внуку получасовой спич о желто-красных и серо-зеленых галстуках, из-за которых в конце концов

и разругались Лили и Сев. Может, дело-то и не в факультетах было, конечно, характер у Сева был материн: надменный и язвительный, да и сам Тобиас особым

благодушием никогда не отличался. Это к старости он размяк, вот, птенцов подкармливать начал... Но помнил до сих пор, как шипел Северус о проклятых тупых

гриффах, больше напоминающих стадо баранов во главе с козлом-переростком. И как гневно возражала Севу Лили, что его змеи кусают всех, до кого только могут

дотянуться — и друзей и врагов, и сказка о змее, пригретой на груди — это и не сказка вовсе, а описание реальных слизеринцев. Тогда они еще не разругались

в пух и прах, было им лет по тринадцать, наверное. Внук историю выслушал внимательно, а потом задумчиво так заявил, что собирается стать врачом, вот тот

факультет, который на врачей готовит, ему и подойдет. Тобиас расхохотался:

— В десять лет ты уже знаешь, кем быть собираешься? Силен, мужик! А вдруг не выйдет?

— У меня выйдет,  — упрямо набычился внук. — Я знаю.

Это потом уже Тобиас поговорит с аптекарем и тот расскажет ему, как тщательно маленький Гарри выспрашивал его о том, где и как люди учатся на медиков и

что для этого нужно. И Старый Тоби поймет, почему внук захотел стать врачом. И расплачется. Впервые, с раннего детства — не пьяными слезами.

А пока предстояло плакать Гарри — да не просто плакать, а завывать от ужаса, забыв и о волшебстве, и о предстоящих переменах в жизни. А всего-то, дед решил

отпраздновать с ним конец учебного года, побаловать внучка застольем, не хуже, чем у Дурслей. Заодно праздновали неожиданно свалившуюся кучу денег за перестройку

гаража Кривого Стью, который неожиданно щедро расплатился с Тобиасом. Старик собирался прикупить одежки для внука к школе, не все же пробавляться ему благотворительностью

соседей да секонхэндами.

— Что-то ты у меня супы, да кашки ешь, — ляпнул он, совершенно забыв о своей диете, которой придерживался строго, не желая пугать мальца приступами колик,

— а ты мужик, растешь, тебе мясо нужно.

Дед приготовил настоящие свиные отбивные — с острым соусом, с жареной картошечкой, "хех, как в лучших домах, скажу я тебе!" Ничего вкуснее Гарри в жизни

не ел. Он жевал острое мясо, истекающее соком,  и размышлял, как же здорово он тогда, осенью, сбежал от Дадли и компании! Не попал бы к деду, был бы совершенно

один... Видно, судьбе непременно надо было щелкнуть по носу зарвавшегося Поттера, потому что его дед внезапно посерел лицом, отодвинул тарелку и схватился

за живот.

— Ах-х, ты черт, — прошипел он, — внук, ты только не бойся, это пройдет...

Какое — пройдет! Приступ был такой сильный, что Тобиас и не припоминал, когда его так крутило в последний раз. Он крепился, как мог, но все-таки не сдержался

и застонал, взвизгивая от боли, совсем позабыв об испуганном мальчишке рядом. А потом и вовсе потерял сознание, грохнувшись на пол. Очнулся он в больнице,

под капельницей.

— Хороший у вас внук, мистер Снейп, — сказали ему. — Не растерялся, вызвал Скорую, все симптомы описал правильно. Если бы не он, послали бы обычную карету,

а надо было реанимобиль, иначе бы не довезли вас...

Глава 3

Вот так и вышло, что долгожданное письмо из Хогвартса Гарри получил в растрепанных чувствах и не среагировал вовремя. Он всю ночь прокрутился в чулане,

как на иголках, раздумывая, как бы побыстрее добраться до деда в больнице и кузен углядел в его руках злополучный конверт. То, что последовало за получением

письма, походило на какой-то дурацкий водевиль. Дядя Вернон строил из себя полного идиота, заколачивая двери и окна, совы облепили все деревья на Тисовой,

обгадив попутно все ближайшие автомобили. Тетка поглядывала на Гарри с тоскливой ненавистью — он уже и забыл такой взгляд, почти год его не видел. Волшебники

эти кретинские, нет, чтоб прислать кого-нибудь вместе с письмом — сказано же было в "Истории Магии", что волшебники не должны показывать существование

своего мира магглам — а налет сов с письмами, это, наверное, в порядке вещей, так, что ли, они думают? И главное, дед, как там дед? Гарри даже до телефона

не мог добраться из-за этих дурацких писем!

Известие о том, что он знаменит, прошло мимо сознания Гарри, как очередная бессмыслица, которую он подсознательно ожидал от магического мира после явления

его сопровождающего — бестолкового великана Хагрида — на маяк, где внезапно отупевший от ужаса Вернон Дурсль прятал свою семью. Вообще, Гарри сильно подозревал,

что нашествие сов не обошлось одним только потоком писем, что-то они распылили в воздухе помимо помета. Какой-то вирус глупости. Ну как иначе объяснить,

что скрываться Вернон решил на торчащем, словно средний палец, маяке? Вот они мы, чур, мы в домике, нас не видно! Если уж совы находили их буквально через

час, на любом месте — кто сказал, что волшебники не смогут? Ружье это, против мага, вообще шутка. Вон, как Хагрид дуло узелком завернул...

Но и Хагрид в роли спасителя от злобных магглов выглядел не менее смешно. Гарри еще мельком подумал, что все выстраивалось в буффонаду для него только потому,

что о магии-то он знал... Но потом эта мысль куда-то ускользнула и продумать ее, как следует, он не успел, события покатились снежным комом с горы.

Хагрид Гарри не понравился — абсолютно.  Потому что, как ни странно, напомнил Гарри Дадли. Кузен никогда не зарывался с противниками "своего" веса и возраста

— он и его компания всегда шпыняли мелких и слабых. А вот с равными Дадли вел себя вполне уважительно. И то, что Хагрид зонтик наставил не на дядю Вернона

с ружьем, а на Дадли, показалось Гарри очень противным. Собственно, против волшебства и Вернон-то ничего не поделал бы, а уж Дадли...  Нет, Гарри решительно

Хагрида не одобрял. А еще он понимал, что дадлиным хвостом любые, даже самые слабые родственные чувства к нему были уничтожены в Дурслях раз и навсегда.

Это пока его прикрывало могучее пивное пузо Хагрида, Дурсли к нему не цеплялись. Но ведь Хагрид вернется в Хогвартс — а куда прикажете возвращаться Гарри?

В Дырявом Котле Гарри ошалел от приветствий восторженных магов, и его настроение, и без того скверное, понизилось еще на пару градусов ниже. Хагрид по дороге

сюда долго талдычил, какие замечательные ребята были Лили и Джеймс Поттеры, как их все любили, и вообще, Гарри, они были настоящие гриффиндорцы... Интересно,

думал Гарри — это что, в правилах Гриффиндора — громко и напоказ кричать, как ты кого-то любишь, но и пальцем не пошевельнуть, чтобы убедиться, все ли

хорошо у ребенка твоих "замечательных друзей и хороших людей"?

Сейф в Гринготтсе Гарри обрадовал до слез: деду можно было так не надрываться в поисках работы, им на двоих этого золота хватит и на еду, и на одежду, и

на лекарства! Поэтому он вцепился в гоблина, который сопровождал их к сейфу и начал методично его выспрашивать — о том, можно ли поменять галеоны на фунты,

как именно, по какому курсу, а еще — можно ли узнать, сколько всего у него денег и на сколько их хватит, если оплатить учебу и всяческие школьные принадлежности.

Дело кончилось тем, что гоблин Крюкохват предложил Гарри специальный бумажник для особо важных клиентов: для маггловских и волшебных денег, которые в бумажнике

оказывались по приказу владельца, прямо из сейфа. А еще в этот же бумажник приходили все банковские документы, совсем, как распечатки из банка Вернона,

сообразил Гарри. И ключик от сейфа гоблин прицепил к колечку на бумажнике. Теперь он не потеряется. Сам бумажник тоже не потеряется, и украсть его не смогут,

потому что Гарри капнул на него своей кровью — Крюкохват сказал, что это такая специальная гоблинская защитная магия.

Хагрид попытался было возмутиться, мол, ключ от сейфа нужно вернуть Альбусу, но Крюкохват оскалил острые акульи зубы и поинтересовался, чей сейф они сейчас

посещали? Альбуса или все же Поттера? И если Поттера — то при чем здесь Альбус? Какое отношение имеет Альбус Дамблдор к Гарри Поттеру, кроме того, что

он его директор школы? Хагрид замахал ручищами и умолк. А Гарри долго и искренне благодарил Крюкохвата на выходе из банка: он понял, что гоблин каким-то

образом не только защитил его деньги, но и дал повод для размышлений о личности директора школы... 

После гоблинских тележек шатающийся Хагрид отправился поправлять здоровье в Дырявый Котел, а Гарри снова сморщился: ну, знал он, знал прекрасно, что такое

"пропустить стаканчик"! Дед — уж на что сам себя пьянчугой называл, а таких вольностей на работе себе не позволял. Кто бы ему работу-то дал, если бы он

пил на ней? А Гарри явно был Хагридовой работой на сегодняшний день. Он покачал головой и отправился покупать себе школьную форму.

Белобрысый мальчишка в магазине Мадам Малкин, по терминологии местных пацанов из Тупика Прядильщика был из "чистеньких". Не то, что тамошняя шпана презирала

богатых людей — нет, каждый из них хотел бы стать богатым. Просто в это "чистенький" вкладывалось полное и абсолютное незнание мира, присущее слепым кутятам,

брошенным в воду. Нос, конечно задирать они умеют, а вот выжить в трущобах — никогда не смогут. Поэтому белобрысого Гарри всерьез не воспринял. Ну, болтает

он там что-то, пусть болтает. Такие только языком треплют, лают, но не кусают.

Выходя из магазина Мадам Малкин с кучей пакетов, Гарри сообразил, что ему нужна какая-то сумка — впереди была покупка книг и котлов, в чем-то это надо нести.

И не глядя на Хагрида, который принял "стаканчик" размером с ведро, отправился покупать себе рюкзак. Хагрид бубнил что-то про школьный сундук — посмотрел

Гарри на эти сундуки, его аж перекосило. Здоровенные такие чудища, с гравировками и кованными уголками. Как его тащить потом — и на поезд, и с поезда?

Даже если на них заклинание легкого веса, как продавец сказал — они же просто громоздкие, почти с Гарри размером! Нет уж. Рюкзаки в магазинчике были. С

расширенным пространством внутри, с разными отделениями — в них легко можно было запихать содержимое самого большого сундука, и еще место бы осталось.

И то же самое заклинание облегчения веса. Правда, стоили такие рюкзаки, как два сундука вместе, но у Гарри был бумажник, а в бумажнике перекатывались золотые

галеоны. "Мы не настолько богаты, чтобы покупать себе дешевые вещи", — говорил дед. Теперь Гарри понял, о чем это он. А недовольный бубнеж Хагрида за спиной

он проигнорировал.

В книжном магазине Хагрид решил показать, кто здесь взрослый. Он позволил Гарри купить только те книги, которые были в списке, уверяя мальчика, что библиотека

Хогвартса огромна и нечего тратить деньги на всякое разное и ненужное. Спорить с ним Гарри не стал — он уже понял, чем он займется на следующей неделе.

Точно так же быстро были куплены котел, телескоп и наборы ингредиентов для зелий. Оставалась только волшебная палочка. На ее подбор ушел почти час. Гарри

не столько удивился тому, что его выбрала палочка-сестра Волдемортовой, сколько странному почтению в голосе мастера Оливандера: "Ужасные, но все же великие

дела".

О них и думал Гарри, возвращаясь домой, с рюкзаком за плечами и совиной клеткой в руках — Хагрид внезапно решил купить ему сову. Не то, что Гарри не был

ему благодарен, сова была красивой, но очень приметной. Благоприобретенная в Тупике Прядильщика паранойя взвыла дурным голосом: "Зачем мне такая сова!

Чтоб все видели, как я отличаюсь от других? И так шрам на лбу!"

Так вот, о великих и ужасных делах Волдеморта. Об ужасных Хагрид поведал в подробностях: и то, что была война, и что магов и магглов убивали злобные приспешники

самого Темного Мага — учившегося, кстати, на Слизерине, куда так мечтал попасть белобрысый чистюля... А величие-то в чем? Надо бы разобраться, пока не

попал впросак.

Добравшись домой, в Тупик Прядильщика, Гарри увидел свет в окне кухни и пулей ворвался в дом:

— Дед!

— Я уже беспокоиться за тебя начал, куда-то ты пропал. Дурсли не пускали?

Дед выглядел немного серым и помятым, но не как с похмелья, чему где-то в глубине души Гарри порадовался. Но тут же и устыдился: дед не на курортах отдыхал,

а в больнице был, а Гарри к нему так и не добрался.

— Дурсли меня теперь, наверное, обратно не пустят, — сказал он, подумав. — Там такое было, дед!

И взахлеб, перебивая сам себя, начал рассказывать и про совиное нашествие, и про Хагрида, и про Косой переулок. Рассказ дед слушал внимательно, похмыкивая

и пристукивая ладонью по столу в особо интересных моментах. А потом неожиданно выдал:

— А прав тот пацан-то. Дикарь этот ваш лесник, вот, как есть дикарь! Посадил тебя на электричку и утек? Небось, Дурслям на глаза побоялся показаться, да

с рук на руки тебя сдать. Нагадил — и сбежал, гер-рой. Что он там тебе к школе-то купил? Давай, показывай.

И после внимательного осмотра всего приобретенного возмутился:

— Так я и знал. Как будто больше ничего не понадобится — ни обуви, ни белья, ни корма этой птице твоей. Она, конечно, и мышей ловить может... Нет, так не

пойдет. Завтра еще раз туда сходим, чтоб уж точно ничего не забыть.

Гарри только кивнул счастливо, он и сам собирался вернуться в Косой, рассмотреть все, как следует. А дед добавил ворчливо:

— Я там твою комнату в порядок привел. Кровать подтянул, шкаф подремонтировал. Иди спать, ты уже с ног валишься.

— Мою комнату? — изумлению Гарри не было предела.

— Ну а чего ты думал — я тебя теперь к Дурслям отпущу, что ли? Прибьют ведь они тебя. Только ты там на кровати постарайся много не прыгать, она еще деда

моего помнит — развалиться может.

— — — —

Весь август Гарри крутился, как белка в колесе. Он съездил в Косой переулок несколько раз, не забыв прихватить к тамошнему аптекарю тетрадь Эйлин с рецептами.

Накупил нужных ингредиентов и сварил деду несколько зелий — очищающих кровь и выводящих камни из желчного пузыря. Аптекарь сначала долго тыкал пальцами

в рецепты, уверяя мальчика, что они не совсем верны, но потом, когда выяснилось, что дед не волшебник, согласился: не все волшебные ингредиенты могли помочь

магглам, а еще посоветовал, как правильно хранить зелья, чтобы они не испортились за те несколько месяцев, что Гарри будет в школе. Зелья деду здорово

помогли, он перестал подволакивать ногу и держаться за левый бок.

А еще Гарри купил целую стопку книг  про волшебный мир, специально написанных для магглорожденных школьников. Он вспомнил, как "чистюля" в ателье фыркал

о людях, которые о Хогвартсе узнали только получив письмо из школы, и вполне справедливо посчитал, что он и есть такой человек. Из брошюры о способах передвижения

магов он понял, что это за загадочная платформа 9 и ? и как на нее добраться — Хагрид о ней забыл упомянуть. "Хорош бы я был, — думал Гарри, — с сундуком,

клеткой и круглыми глазами. Вряд ли полицейские на вокзале Кинг-Кросс в курсе, что есть такой поезд — Хогвартс-экспресс".

По вечерам Гарри читал новые, хрустящие учебники и учился писать непривычными птичьими перьями в специальной прописи. Правда, дед поглядев на его мучения,

расхохотался и принес откуда-то обычную чернильную ручку.

— Эти маги живут века два назад,  — сказал он. — Тоже мне, байроны какие. Вот, попробуй этой, получится — хоть без клякс обойдешься.  Я такими в школе писать

учился. Так это когда было... Отсталые существа. Хотя есть и у них хорошие идеи, вот, хоть очки твои взять.

Очки Гарри поменял по совету деда на волшебные — магией скрепленные тонкие стекла, которые не могли разбиться и запотеть. Тоненькие дужки были почти незаметны

и казалось, что очков и вовсе не существует. Дама-окулист в Косом переулке сказала, что такие красивые глаза грех прятать за оправой. Тетки вечно выдумают

что-то про красоту, подумал тогда Гарри. Самое ценное в очках было то, что они были прочными!

О Дурслях ни дед, ни внук не вспоминали. Они страшно удивились бы, узнав, что и Дурсли забыли и думать о ненавистном подкидыше, словно его и не было никогда.

Первого сентября на вокзале и дед и внук ворчали от души. Не по причине плохой погоды и не потому, что не могли найти платформу — просто ни тот, ни другой

не умели по-другому прятать тоску от предстоящей разлуки. Поэтому все, что находилось в их поле зрения они воспринимали в очень черных цветах.

— О, глянь, вот это — точно маги, — злобно бурчал дед. — На девчонке ночнушка и резиновые сапоги! Это что ж за мать у нее ехидна, девочку в таком виде на

люди выпустить! Ни своих мозгов нет, ни на других посмотреть не могут. Статут Секретности, ах ты ж, боже мой! Знаешь, почему его придумали? Чтобы дурость

свою прикрывать!

— Угу, — вторил ему внук, оказавшись по ту сторону барьера, — и орет на весь вокзал о магглах, как цыганка из табора. Ну и где этот Статут? Дед, может,

мне не ехать, а? — вдруг вырвалось нечаянно.

— И не думай даже. Помнишь, я тебе рассказывал, чем может кончиться? Просто пиши мне чаще, птице твоей полезно крылья поразмять. А на Рождество увидимся,

— дед крепко обнял внука и легонько оттолкнул его от себя.

— Увидимся,  — сглатывая слезы, пробормотал Гарри и полез в вагон.

Глава 4

В полном расстройстве чувств он влетел в первое попавшееся пустое купе и с силой хлопнул дверью. Хогвартс и волшебство уже не казались заманчивыми, по сравнению

с тем, что придется как-то жить без деда. Гарри посмотрел в окно: дед стоял напротив его вагона и хмурился. Увидел внука в окне, резко взмахнул рукой на

прощанье и пошел к выходу с платформы. Гарри вздохнул. Все казалось каким-то неправильным. Он же радовался, что он волшебник, в конце концов! Предвкушал,

как будет учиться магии, варить зелья, а потом, когда вырастет, станет врачом (у магов это называется "колдомедик", напомнил он себе) и у деда не будет

никаких приступов... Почему же сейчас он так раскис? "В будущее, — вспомнил он слова аптекаря, мистера Скотта, — нужно смотреть с оптимизмом. Потому что

если ты не ждешь ничего хорошего в будущем, то с тобой будет происходить только плохое". Поразмыслив немного, он решил, что будет ждать Рождества и встречи

с дедом.

Кто-то распахнул дверь купе и крикнул назад, в коридор:

— Ребята, вот тут мест полно, заходим!

И потом, углядев скорченную фигурку у окна, поправился:

— Ну, тут первачок сидит, ты же не будешь возражать против компании?

Гарри пожал плечами. Разговаривать ни с кем не хотелось, а компания была явно постарше, чем он, такие и сами поговорят, может, даже знакомиться не придется.

Он снова отвернулся к окну, наблюдая, как давешний рыжий табор загружается в соседний вагон. Мать-ехидна вращала головой, точно сова, на все триста шестьдесят

градусов, умудряясь одновременно одергивать старших сыновей, вытирать нос младшему и что-то втолковывать дочке в ночнушке. При этом она, как локатор, поворачивала

голову и оглядывала платформу цепким взглядом, наверное, искала кого-то.

Старшекурсники рассовали свои вещи по багажным полкам, не прерывая разговора, начатого, вероятно, еще на улице.

— И я думаю, что Дамблдор учил его лично!

— Нет,  вряд ли. Сам подумай — когда бы он его учил, он всегда в школе. А когда не в школе, то в Министерстве или в МКМ. Директор слишком занятой человек.

Но вот отдать его куда-нибудь на учебу — вполне мог, вполне. Представляете, например, в какой-нибудь тибетский монастырь, как они там на посохах бьются...

— Ты еще скажи, в джунгли.

— Не знаю, насчет джунглей, а вот в ученичество к аврору, вроде Аластора Грюма... Или к Невыразимцам из Особого Отряда. Он же не просто — герой, он же символ

борьбы с Темными магами.

— Ага-ага. Точно. Его готовил Грюм в дебрях Амазонки, а в Тибете он учился медитации, чтобы одним взглядом вилки заворачивать.

— Зачем вилки? И потом, вы зря недооцениваете дебри Амазонки. Тамошние шаманы — ой-ей-ей, какие крутые, оборотня пополам рвут, голыми руками. А вампиры

им и вовсе на один прикус.

— Супер-боец... — мечтательно протянул светловолосый парень, сидевший рядом с Гарри. — Вот, первачок, прикинь, ты будешь с таким учиться, он тоже в этом

году в Хогвартс поступает.

Гарри неопределенно пожал плечами. Не то, что он не верил в существование Супермена или Человека-Паука — просто это же сказка. А магический мир вовсе не

сказочный, несмотря на наличие магии.

— Интересно, на каком факультете он будет учиться? Скорее всего, пойдет по стопам родителей, к львам.

— А твоя барсучья душа требует немедленного удовлетворения? Супер-Пупер-Барсук?

— Или Супер-Пупер-Змея? — расхохотался кто-то из дальнего угла.

— Супер-Пупер-Вороном ему точно не быть, если уж он боец, то вряд ли мозгами умеет работать, — с сожалением ответили ему с сиденья напротив. — Лев, конечно.

Но все равно, круто. Подумайте: мы будем учиться в одно время с Легендой Магического Мира...

Мальчик так выделил эти слова, что были слышны заглавные большие буквы.

Купе затихло, а потом предположения перешли на внешность Легенды, кто бы там ни был этой легендой, и наблюдая в окно, как уплывают вдаль городские кварталы,

сменяясь скошенными полями, Гарри мимолетно слышал о высоком для своих лет, вот, наверное, как эти старшекурсники ростом, могучем и мускулистом парне...

в круглых очках и со шрамом в виде молнии на лбу. Сначала он просто онемел от изумления. И разозлился. Потом постепенно ирония ситуации все же дошла до

его сознания и с превеликим трудом ему удалось не расхохотаться. Удерживая подергивающиеся губы ладошкой, он пристально рассматривал пейзажи за окном,

да так увлекся этими наблюдениями, что очнулся, когда его похлопали по плечу и спросили:

— Первачок, тележка приехала, будешь что-нибудь?

Старшекурсники оказались приятными ребятами, рассказали, чем волшебные сладости отличаются от маггловских, посоветовали взять шоколадных лягушек и не брать

Берти-Боттс (разве только на пробу, в первый раз), потому что статистически гадких вкусов в конфетках было значительно больше, чем приятных. Это заявление

тут же породило волну насмешек над говорившим — и обратно: "Эти вороны вечно все статистически рассчитывают, бери, малыш, не бойся, будет вкусно!" — "Эти

барсуки такие заботливые, они тебя откачают, если что!" — " А эти змеи такие ехидные, что будут язвить, даже когда сами загибаться станут!" Что, само собой

породило вопросы Гарри не только о сладостях, но и о факультетах присутствующих. Из пятерых парней двое оказались рэйвенкловцами, двое — хаффлпаффцами

и один был слизеринцем. А на недоуменное, гаррино "Я думал факультеты не дружат между собой" парни только засмеялись необидно.

— Не дружат у нас исторически только Змеи и Львы, — объяснили ему. — И то, просто потому, что гриффы довольно простодушны и все воспринимают в черно-белом

виде. А слизни и рады их поддразнить. Если бы гриффиндорцы немножко умели думать...

— Если бы у бабушки были колеса, — в тон говорившему, мрачно добавил единственный слизеринец в компании, — то это была бы не бабушка, а Хогвартс-Экспресс.

Вы не забывайте про наших деканов, и как они баллы снимают один с другого. Это только кажется, что они с факультетов их режут. Погавкаются на Пиру из-за

ставок, потом весь сентябрь друг другу козьи морды строят.

— Каких ставок? — изумился Гарри.

— Сколько новичков куда попадет, — объяснил ему любитель статистики с Рэйвенкло. — Все преподаватели до распределения делают ставки, а проигрывать никто

не любит, знаешь...

— А что до дружбы факультетов, тут, понимаешь, почти все мы родственники, если не считать магглорожденных. А если семья одна, то какая разница, на каком

факультете твой кузен или дядя? Все равно летом встретитесь дома. Хотя... всякое бывало. Есть семьи, для которых факультет — главное. Некоторых даже из

Рода выжигали после распределения.

Гарри вспомнил белобрысого чистенького мальчишку из ателье и содрогнулся, представив, что вот такого, неприспособленного, вышвыривают из семьи, за то, что

он не попал в Слизерин. И пожелал белобрысому оказаться у вожделенных Змей.

— Ну, а ты на какой факультет собираешься? — спросил его хаффлпаффец.

— Еще не знаю,  — честно ответил Гарри. — Вот, спросить хотел, если я собираюсь в колдомедицину потом — какой факультет лучше?

— Ух, какой серьезный мужик, — восхитился слизеринец, напомнив Гарри на мгновение деда. — Амбиции — это к нам, к Змеям.

— А знания — это к нам, к Воронам, — не согласился рэйвенкловец.

— А забота — это наше, барсучье дело!

— Одно понятно: Львам ты точно не подойдешь, — резюмировал слизеринец, пристально разглядывая Гарри. — Так что выбирай, чего тебе хочется больше, чего тебе

не хватает. Амбиций, знаний или заботы. И... когда Распределять будут, концентрируйся на этом.

— Спасибо,  — очень серьезно поблагодарил его Гарри. Ему действительно нужно было как-то разложить мысли по полочкам, и этот разговор очень ему помог.

— Так, народ, еще пять минут и объявление. Давайте переодеваться, что ли...

Ребята полезли по сундукам и сумкам, за мантиями, стараясь не мешать друг другу. Гарри неловко стащил с себя джемпер и накинул школьную мантию, он, собственно,

уже был одет в школьную форму. Пока он возился, раздался голос проводника:

— Через пять минут поезд подъедет к Хогсмиту, вещи оставьте в вагонах.

— А мы так и не представились,  — вдруг сказал слизеринец. — Какой пассаж! Майкл Стюарт, к твоим услугам.

— Седрик Диггори, — сказал хаффлпаффец, сидевший рядом с ним.

— Саймон Мюррей, — прогудел еще один хаффлпаффец.

— Говард Мюррей, — улыбнулся райвенкловец.

— Роджер Девис, — сказал тот светловолосый парень, что сидел рядом с Гарри.

Гарри покраснел. Ох, как они сейчас разочаруются!

— Гарри Поттер.

Последовало долгое ошеломленное молчание, потом парни расхохотались.

— Да ну тебя! Шутник... — начал Саймон, но тут Седрик дернул его за рукав и указал глазами на лоб Гарри — снимая джемпер, тот растрепал заботливо уложенную

челку и шрам теперь был выставлен на всеобщее обозрение.

— А чего же ты не сказал, что ты тот самый Гарри Поттер, пока мы о нем разговаривали? — удивился Роджер.

— С вашим Поттером я и сам не прочь познакомиться, — честно признался Гарри. — Супер-пупер-воин, бровью поведет, все враги падают... А я про магический

мир всего месяц, как официально узнал. А раньше только догадывался, что я не такой, как все, когда парик учителю перекрасил.

— Слизерин, — вынес вердикт Стюарт.

— Рэйвенкло, — не согласился Дэвис.

— Но точно не Гриффиндор, — подытожил Мюррей.

Оказавшись, наконец, под Распределяющей Шляпой, Гарри, как ему и посоветовали, изо всех сил старался думать о том, чего бы ему хотелось получить в Хогвартсе:

о знаниях, которые нужны, чтобы стать колдомедиком. Шляпа только крякнула изумленно — "Какой настойчивый молодой человек!" но отправила его к Воронам.

Подсаживаясь к Роджеру Дэвису, и получая одобрительный хлопок по плечу, Гарри спросил его тихонечко:

— Как ты думаешь, сколько ставок сегодня потеряли учителя?

Роджер заржал на весь зал:

— И все-таки ты слизеринец наполовину!

Пока заканчивалось Распределение оставшихся учеников и директор произносил какую-то абракадабру перед едой, Гарри оглядывал стол преподавателей, а Роджер

шепотом называл их имена.

— Это — наш декан, Филиус Флитвик. Не смотри, что он такой крохотный, он — Мастер Чар и чемпион мира по дуэлингу. Рядом с ним — Помона Спраут, декан барсуков,

Мастер Гербологии, "зеленые пальцы". Если что-то можно вырастить в теплице, у нее это вырастет. Вон та Стрекоза в очках — профессор Трелони, преподает

Прорицания. Девчонки ее любят, она здорово на картах гадает. Но как предметник — абсолютный ноль, еще и потому, что для Прорицаний нужен Дар. Если его

нет — только карточным фокусам и научишься. В фиолетовом тюрбане — профессор Квиррел, раньше преподавал маггловеденье, с этого сентября взял ЗОТИ, но явно

дольше года не продержится. На этой должности вообще никто долго не задерживается, говорят, — тут Роджер изобразил кавычки пальцами, — что она проклята.

На самом деле просто не могут найти подходящего человека, нужен Мастер ЗОТИ, а их не так много, в основном, они либо в Авророате, либо в Особом Подразделении

при отделе Тайн. А там их мастерство гораздо важнее, чем простое преподавание основ школьникам.

— А рядом с Квиррелом кто? — спросил Гарри. Профессор, сидящий рядом с фиолетовым тюрбаном сверлил его неприязненным взглядом вот уже добрых пять минут.

— Это декан Слизерина, Мастер Зелий, профессор Снейп. Злющий, но свое дело знает.

— Сне-е-ейп, — протянул Гарри задумчиво. — А как этого Снейпа зовут?

— Северус. А ты что, с ним знаком?

— Нет. Просто слышал. Наверное, у Аптекаря в Косом переулке, — открестился Гарри от такого знакомства.

На столах между тем появилась еда и Гарри мельком увидел, как Северус Снейп накладывает себе на тарелку сочные свиные отбивные. Те самые, которые отцу его,

Тобиасу, врачи запретили даже пробовать. А Снейпу почему-то стало неуютно под взглядом сына Джеймса Поттера, полыхающим настоящей, неподдельной ненавистью.

Глава 5

Гарри не раз и не два порадовался, что стал Вороном, когда началась первая учебная неделя и все ученики, даже старшекурсники, провожали его глазами и шептались

вслед : "Поттер, тот самый Поттер, смотрите, у него шрам, смотрите, это Поттер". Все, кроме родного факультета, на котором общее собрание в первый же день

постановило, что своих доставать нехорошо, а все домыслы о дошкольной подготовке великого бойца — только сплетни. Гарри рассказал, что до школы жил с маггловскими

родственниками, о магии знает только то, что успел прочитать в книгах, воевать с Темными Лордами не собирается, а собирается пойти в колдомедицину. На

недоуменный вопрос однокурсника, Майкла Корнера, мол, он же Поттер, он же ... должен? — Гарри просто челюсть уронил.

— Прости, конечно, но кому именно и что именно я задолжал? Где-то написано, что Гарри Поттер обязуется уничтожать Темных Магов всю свою жизнь, начиная с

полутора лет? Вот когда ты эту запись найдешь, тогда и поговорим. И потом, насколько я понимаю, той же колдомедицине нужно учиться еще несколько лет после

школы. И если уж магический мир решил, что Поттер должен уничтожать Темных Лордов, то могли действительно обучать меня с детства, а не сплавлять меня магглам,

которые в магию не верят. Так что — или одно, или другое. Да и что там действительно произошло — никто не знает. Может, Тому-кого-нельзя-называть моя погремушка

под ноги попала, вот он и промахнулся. Как вы вообще себе представляете годовалого ребенка, победившего Темного Мага, с которым даже авроры не сладили?

Чушь это все, вот что я скажу.

Декан факультета, до этого сидевший в углу на высоком стуле, вскочил на стул и радостно захлопал в ладоши:

— Браво, мистер Поттер! Блестящие логические выкладки! Приятно видеть, что острый ум и острый язык вашей матери передались вам по наследству. А вам господа,

— обвел декан гостиную взглядом, — напоминаю, что ни один настоящий рэйвенкловец не станет верить в неподтвержденные экспериментами теории. Базарные сплетни

— это не для нас. Поэтому предупреждаю сразу, распространители таких сплетен будут наказаны снятием баллов и отработками у мистера Филча.

С того самого собрания на своем факультете Гарри чувствовал себя спокойно и тепло, почти, как дома. Вороны быстро разобрались, что ничего сверхъестественного

Поттер из себя не представляет: обычный мальчишка, как и все остальные. Читать на факультете любили, обсуждать прочитанное было принято, а особенно приятны

были обсуждения, в которых участвовали все — от мала до велика. Гарри постепенно узнавал о мире магии вещи, в книгах не описанные, но для жизни в нем —

необходимые. Вроде Кодекса Чистокровных Семей, который разбирался не только с точки зрения чистокровных, но и с точки зрения магглорожденных студентов,

для "наилучшей ассимиляции", как сказала одна магглорожденная девочка с третьего курса.

— В чужой монастырь, — сказала она, — со своими уставами не лезут. Раз это принято в магическом мире, стоит об этом знать, если и не выполнять, если не

хочешь быть белой вороной, как эта... лохматая, с Гриффиндора.

Лохматая гриффиндорка надолго заняла первую строчку в анекдотах факультета, как "безумная маггла". Воронята помладше натащили в гостиную комиксов о Безумном

маггле и долго взахлеб сравнивали героя комиксов с Гермионой Грейнджер, приговаривая, что вот теперь-то им ясно, с кого пишутся такие книжки. На совместных

занятиях с гриффиндорцами они то и дело прыскали со смеху, находя все новые и новые подтверждения своей теории. Грейнджер обычно очень громко — и главное,

бессмысленно, озвучивала все, что успела прочитать, и по предмету, и просто так. Чего стоила ее громкая реплика на Распределении о потолке Большого зала!

Создавалось впечатление, что она просто транслятор школьной библиотеки. При этом она как-то не обращала внимания на то, что вся эта озвучка никому не интересна:

гриффиндорцы ее называли чокнутой заучкой, а рэйвенкловцы и сами читать умели.

Совместные уроки у Рэвенкло были со всеми факультетами. С грифиндорцами они учили Трансфигурацию, с Хаффлпаффом — Гербологию, а Зелья шли у них со Слизерином.

Просмотрев расписание первокурсников, староста Рэйвенкло, Пенелопа Кристалл только изумленно подняла брови:

— Странно, раньше расписание было другим — и не менялось несколько лет. Похоже в этом году его перекроили начисто. Интересно, зачем? У нас всегда Зелья

были с Хаффлпаффом, а Гербология с гриффиндорцами.

На первом практическом занятии по трансфигурации у Поттера не получилось превратить спичку в иголку. Профессор использовала слишком сложные термины и математические

формулы, не расшифровывая их. Поттер сидел в ступоре. Он не очень понимал, каким образом эти цифровые обозначения соотносятся с превращением спички в иголку.

У Грейнджер же это получилось. И она торжествующе смотрела на своих гриффиндорцев и Поттера, которые сидели с осоловевшим видом, не зная с какого боку

приступать к заданию.

— Трансфигурация, Поттер?

— А? — очнулся Гарри. Оказывается уже время обеда и он сидит за факультетским столом в Большом зале.

— Обычно с такими лицами выходят от Макгонагалл, — Роджер положил вилку и отодвинул тарелку. — На самом деле, в этом нет ничего сложного. Отнесись к заданию

как к обычной задаче по математике в маггловской школе. Нам нужно превратить спичку в иголку, то есть изменить ее физические свойства: длину, ширину, высоту,

материал, форму. Примем их за а, b, h, d, f и различие в материале обозначим С.

Роджер взял лист бумаги и начал записывать на нем.

— В виде формулы можно представить, что одна сторона спички — это a+bs1+hs1+ds+fs+Cs,

вся спичка — s=a+bs1+bs2+hs1+hs2+ds+fs+Cs, причем ширина и высота у нас равны bs1=bs2, hs1=hs2.  Иголку сам зашифровать сможешь?

Гарри принцип уловил, но он еще не был совсем уверен.

— Хорошо, иголка в целом виде записывается как: i=a+bi1+bi2+hi1+hi2+di+fi+Ci, причем высота у нас отличается, то есть hi1 не равно hi2. На практике мы пошагово

меняем эти свойства: длина остается прежней, сужаем спичку, заостряем один из концов, во втором проделываем ушко, делаем ее круглой по форме и заменяем

материал. Это только звучит очень трудно. Потренируйся и ты будешь делать такие простые превращения, не задумываясь.

После этого объяснения Роджер придвинул свою тарелку обратно.

— Чуть не забыл. Всегда в голове держи образ, — покрутил он наколотой на вилку котлетой, — предмета в который превращаешь. И у тебя все получится

Гарри вначале научился превращать спичку в иголку, затем в перо, свечу, карандаш и так далее. Затем он уже без проблем делал из шкатулки книгу, а из пуговицы

— пепельницу. Но все равно особого практического смысла в этом он не видел.

Грейнджер сидела в библиотеке и выписывала для каждого предмета свою формулу превращения. Вывести их самой ей не приходило в голову. Она всегда считала

количество учебников, по которым готовились вороны. Когда стопка книг оказывалась меньше, чем у нее, она фыркала:

— Ваша слава, как любителей учиться, сильно преувеличена.

Почему-то Грейнджер была уверена в том, что только она одна прочитала учебники первого курса. Может быть, на Гриффиндоре все именно так и было. Просто вороны

не хвастатались своими знаниями. Она всегда следила за соответствием лекции и текста в учебнике и дотошно выспрашивала учителей при обнаружении отличий,

и всегда недовольно хмурилась, если кто-то слишком свободно обходился с условиями заданий. Со временем, когда при одном ее появлении у стола рэйвенкловцев

в библиотеке, раздавался громкий шепот: "Внимание, безумная маггла!" а за ним следовало сдавленное хихиканье, попытки заговорить с воронами она прекратила,

но все так же ревниво отслеживала чужие баллы и успехи в учебе.

Первые Зелья со Слизерином прошли довольно спокойно. Снейп поначалу попытался вывести Гарри из себя, назвав "нашей новой знаменитостью", а потом гоняя его

вопросами по всему учебнику первого курса, но Поттер на "знаменитость" усмехнулся, переглянувшись с соседом по парте, а на вопросы ответил, скучающе глядя

куда-то в потолок: смотреть на Снейпа ему было физически неприятно. Придраться же к зелью у профессора просто не получилось: зелье Поттера было сварено

почти идеально. Баллов ему профессор не начислял, но и оценки за зелья и эссе не занижал, видно, профессионализм брал свое.

Деду о своем профессоре Зельеварения Гарри написал после первого же урока и с нетерпением ждал, как же отреагирует дед на живого и здорового сына, преподающего

в Хогвартсе. Дед с ответом не задержался.

"...Надо же живой, не убили. А могли из-за его характера-то. Ты, внук, не слушай, что он тебе говорить будет. Натура у него такая, не умеет он с людьми

разговаривать".

Не умеет, мысленно согласился с дедом Поттер. "Не слушать снейповых придирок" постепенно превращалось в довольно увлекательный процесс отшелушивания лекции

от собственно придирок. К лекциям Гарри готовился старательно, но еще старательнее он готовился к снейповой язвительности и неожиданным вопросам. Странно,

но похоже, даже слизеринцы в этом противостоянии ставили не на декана, а на Поттера. Вообще-то Снейп со своей манией уколоть Поттера побольнее, напоминал

ему Дурслей. Тем тоже ни в коем случае нельзя было показывать слабости: узнав о них, они старались непременно надавить на больное место. Поэтому то, что

Зелья, как предмет, очень нравились Гарри — да что там, именно Зелья-то его интересовали больше, чем Чары и Трансфигурация! — он научился тщательно скрывать. 

И за все время уроков умудрился ни разу не посмотреть прямо в лицо профессора, чем, кажется, злил его просто до белого каления...

Учиться пользоваться столовыми приборами Гарри пришлось в экстренном порядке. Нет, он знал, конечно, что вилку держат в левой руке, а нож — в правой, многолетняя

сервировка для Дурслей способствовала... Только вот, оказывается, чтобы управляться разом ножом и вилкой, требовалось умение, которого, увы, не имелось.

Но сидеть за общим столом и неловко ковыряться в тарелке было стыдно. Тем более, что вороны, хоть и читали во время еды, подвешивая книги над столом и

окружая их щитами от случайных капель, умудрялись в то же время сканировать взглядами весь Большой Зал, иногда сообщая результаты своих наблюдений вслух,

для увеселения соседей по столу.

В последнее время они просто затаив дыхание каждый обед и ужин отслеживали стол Гриффиндора — происходящее там было веселей любой комедии. Роли комментаторов

менялись, а вот объект наблюдения всегда был одним и тем же.

— Господа, номер шесть садится на место. Ну-с, приступим! Левая рука тянется к колбаскам... правая — к яичнице... замена, колбаска во рту, левая подгребает

блюдо с картофелем, ап! Высший пилотаж, не прожевав колбасы, закинуть в себя картошечки. Столовых приборов не замечаем, как факта...

— Мерлин мой, он еще и говорит все это время, какой разносторонне одаренный молодой человек. Юлий Цезарь удавился бы от зависти. Правая сторона стола забрызгана,

переходим к левой, отвечаем на вопрос...

— Рон, — прорезал ровный гул негромких голосов пронзительный взвизг Безумной Магглы, — прожуй, прежде, чем говорить!

— Отвали, — после мычания, означавшего примерно то же самое, последовал ответ объекта.

"И вот там-то я должен был учиться, — думал в это время Гарри. — Туда меня старательно, как волка на красные флажки, загонял Хагрид. Ну как же, мама-папа-гриффиндорцы,

ты не можешь не быть гриффиндорцем, Гарри... Вопли, тычки постоянные со всех сторон, и не хочешь — подавишься, отстраненно наблюдал он попытки какого-то

старшекурсника проглотить еду, — стол весь залит соками и соусами... Ну, пролил ты, случайно, что, некому Эванеско или Тергео показать? Старшие братья

номера шесть перебрасываются едой с каким-то парнем в дредах, весело им. А тем, по кому случайно прилетело колбаской или куском ветчины — ну, наверное,

тоже должно быть весело. Это ж самый дружный факультет в мире... Вопли стоят, как будто там режут кого-то. Львятник. Да какой это львятник, это птичий

базар!"

— Прелесть какая, — восхитился кто-то из "комментаторов", — вы посмотрите, как элегантно и не побоюсь этого слова, эстетически верно, свисает салат с головы

нашего номера шесть! Светло-зеленое на рыжем, какие умопомрачительные оттенки!

— А какие оттенки красного приобретает, не побоюсь этого слова, физиономия нашего объекта. Есть, есть где разгуляться живописцам, господа!

Кстати, номер шесть, он же Рон Уизли, пару раз попытался подойти к Гарри на перемене с какими-то глупыми вопросами, вроде "а покажи шрам". Гарри смерил

его задумчивым взглядом и спросил:

— А если бы он был не на лбу, а на заднице, ты тоже просил бы его показать?

Окружающие грянули хохотом, а Гарри Рона с тех пор обходил по широкой дуге. Нет, Рон-то, кажется, даже не понял, что ржали над ним, просто самому Гарри

неприятно было.

Глава 6

Урок Полетов, предварительно намеченный на одну из пятниц сентября, перенесли на следующую неделю: тренер, мадам Хуч, устроила громкий скандал директору,

поставившему в расписание Полеты разом для Гриффиндора и Слизерина. О том, какая бойня в воздухе разгорелась между двумя факультетами, поведала Падма Патил:

ее сестра-близняшка, Парвати, имела сомнительное удовольствие наблюдать за бойней с земли, вместе с парочкой неприсоединившихся слизеринцев и Грейнджер,

которая летать боялась. Началось все из-за пустяка: неуклюжий, похожий на плюшевого мишку, гриффиндорец Невилл Лонгботтом упал с метлы, повредив запястье

в процессе и выронил стеклянный шарик-напоминалку, только тем утром присланный из дома. Невилла мадам Хуч отвела в Больничное Крыло, а пока она ходила

с ним, за напоминалку Лонгботтома перегрызлись Уизли и Малфой. Слово за слово, метлы взвились в воздух, все, кто мог держаться на них и одновременно махать

кулаками, от души продемонстрировали свое умение... К возвращению тренера из Больничного Крыла квиддичное поле было усеяно обломками метел и стонущими

от боли первокурсниками обоих факультетов: неповрежденными оставались только те четверо, которые с самого начала в драку не влезли. Хотя Безумная Маггла

и хотела — но страх высоты оказался сильнее ее.

Оба факультета лишились ста баллов каждый, а мадам Хуч во всеуслышанье заявила, что уволится, если увидит еще раз "чертову парочку — Слизерин и Гриффиндор"

в своем расписании. И чтобы не создавать прецедентов,  для Полетов разделили все четыре факультета.

Летать Гарри неожиданно понравилось.

— — —

Вечером Хэллоуина Гарри остался в своей спальне в полном одиночестве. Он загодя предупредил Пенелопу, что на пир не пойдет: негоже наследнику Поттеров,

убитых в этот день, участвовать в маггловском карнавале. А то, что будет именно маггловский карнавал, его заранее предупредили. В очередном совместном

обсуждении как раз затрагивались темы различия в праздниках магов и магглов, и кто-то из старшекурсников изрядно проехался по нововведениям, принятым в

школе. Различия были иногда незаметны, например, обряды Йоля и Истера* вполне можно было выполнять на Рождественских и пасхальных каникулах, а то, что

сами каникулы были названы в честь христианской религии, проигнорировать.

— Но Самайн и Бельтайн, — горячился старшекурсник, — обряды и их значение словно специально стираются из учебников, а ведь для магов и тот и другой праздник

священны! И мы, как идиоты, устраиваем маггловскую пирушку на Самайн, вытесняя из сознания, что это не просто день, когда Завеса прозрачна, но и то, что

этот день наиболее благоприятен для всяческих защитных чар! А потом удивляемся, как так — артефакторов в Британии днем с огнем не сыскать! А Бельтайн —

и его значение? И такое же совпадение, надо же, со способными зельеварами. Ламмас — и тот празднуют только так называемые "Темные" семьи, ну Ламмас-то

чем им не угодил — и Луг-искусник? Нельзя, — плевался огнем оратор, — нельзя забывать наше отличие от магглов, мы не магглы, мы просто — другие. Нет, не

лучше или хуже: принципиально — другие, понимаете? То, что для них сказочки, мы видим и осязаем ежедневно. И если не хотим потерять это зрение и осязание

— обязаны поддерживать в себе Магию...

Гарри тогда заинтересовался, прочел, все, что нашел в библиотеке о старинных обрядах и праздниках, понял, что нашел непозволительно мало — и заинтересовался

еще больше. Оказалось, чтобы не смущать юные умы картинами кровавых жертвоприношений и прочих непотребств, якобы совершаемых на "Темных обрядах", дирекция

школы упрятала все более-менее познавательные книжки в Запретную секцию. А в категорию "Темных" попали, собственно, все старинные обряды, творимые на старинных

(иначе сказать, дохристианских) праздниках. Вот так. Замкнутый круг какой-то. Впрочем, праздновать он в любом случае ничего не собирался. Именно на Хэллоуин

десять лет назад погибли, защищая его, родители — идти на пир и пялиться на вырезанные тыквы казалось ему кощунственным. Когда все ушли в Большой зал,

он сжег в камине подношение духам Самайна и как мог, помолился за то, чтобы родители его не были среди Плачущих Пустошей одинокими и озлобленными, за их

перерождение и новую жизнь, которая будет длиннее и спокойнее старой. А он, пока жив, будет помнить о них и гордиться их жертвой и любовью. Была ли то

Магия ритуала, а может, ему просто надо было выговориться в тишине, глядя на огонь, но Гарри показалось, будто мамины ладони прикрыли его от враждебного

мира, а папины объятия подарили тепло.

Долго в одиночестве он не оставался: пир по случаю Хэллоуина в Большом Зале прервали из-за сообщения профессора ЗОТИ о тролле в подземельях и перенесли

празднования в гостиные факультетов. Гарри с интересом выслушал мнения соседей по спальне о вероятности попадания отдельно взятого тролля в Хогвартс, согласился

с тем, что скорее всего, это либо чья-то глупая шутка(и все прекрасно знали, чья она в таком случае), либо диверсия неизвестных лиц с неизвестной целью(в

этом случае неизвестную цель представлял собой разрекламированный директором первого сентября запретный коридор на третьем этаже), но в гостиную спуститься

не пожелал: все вороны были целы, живы и здоровы, а праздновать он все-таки не собирался.

Первого ноября на завтраке взбудораженная Падма плюхнулась за стол, всем видом излучая "а что я узнала!" Разумеется, такую явную просьбу расспросить человека

уважили.

— Вы себе не представляете! — делилась Патил. — Вчера Номер шесть на Чарах сорвался на Безумную Магглу — она поправляла его произношение заклинания. Ну,

сорвался и сорвался — все знают, что Номер шесть обладает многими талантами, но учтивости ему с рождения не досталось. Безумная Маггла, вопреки здравому

смыслу, на Номер шесть обиделась.

— Ну и где же здесь ее хваленый ум? — вопросил кто-то дальше по столу, — обижаться на идиота... "Умна" девица, ничего не скажешь.

— Бог с ним, ее "умом", — возразила Падма. — Главное, она ушла с уроков и прорыдала в туалете на втором этаже целый день. И объявления на пиру про тролля

не слышала.  Зато услышала тролля, который топал по коридору второго этажа, закрылась в туалете и орала все время, что тролль выламывал двери.

— Может, он просто в туалет хотел?

— Не сбивайте меня, а то я не закончу до конца завтрака. По этим крикам и грохоту учителя, наконец, догадались, что в подземельях тролля нет — и в последний

момент его остановили. С Безумной Магглы сняли баллы за прогулы лекций и за "нахождение в ненужное время в ненужном месте", а Номеру шесть их декан устроила

разнос прямо в гостиной, да такой, что у него кусок в глотке застрял.

— О-о-о-о,  — слитно выдохнул стол Рэйвенкло в священном ужасе, — он не смог есть?

— Можете себе представить! — гордо завершила рассказ Патил, словно это была ее заслуга: Номер шесть, которому кусок не лезет в горло. — Еще она, правда,

закатила лекцию всему факультету, про дружбу и взаимовыручку, мол, львы обязаны поддерживать друг друга...

"Воронья слободка" пронзительно каркнула смехом. Сдавленное фырканье и шипенье с соседских столов барсуков и змей подтвердило, что именно думают в Хогвартсе

о львиной дружбе и взаимовыручке.

— — — —

Вечером старосты собрали общее собрание факультета. Гарри показалось, что лекция декана Гриффиндора просочившись мимо ушей ее воспитанников, каким-то образом

зацепила рэйвенковцев.

— Итак, господа, — начал староста седьмого курса, Стивен Макдугал, — утром мы получили свидетельство того, что вчерашний тролль был настоящим. Следовательно,

это не шуточки рыжих клоунов. Посещение третьего этажа, как всем известно, запрещено с первого сентября. Логично было бы предположить, что именно из-за

таких вот сюрпризов. В сентябре рыжие пугали народ, мол, на третьем этаже сидит злая трехголовая собака, им тогда по привычке не поверили. Я сходил туда

сегодня и проверил, снимаю с себя пять баллов за нарушение приказа директора. Цербер действительно там. На цепях. Но дверь открывается, оцените юмор —

Аллохоморой. Никаких щитов на коридоре нет, сигнальные чары, если и есть, то в самой комнате цербера, не на входе на этаж, что, вообще-то подразумевалось

бы.

Юмор почему-то не оценили, смеяться никто не спешил.

— Церберов держат для охраны, — начал перечислять шестикурсник Ален Кромби, — на троллей слабо влияет магия, как минимум, там проект Дамблдора, требующий

охраны и нейтральной к магии среды.

"Проект Дамблдора" разбудил в Гарри полузабытое уже воспоминание о посещении Хагридовой хижины в сентябре. Тогда он посчитал неудобным отказаться от приглашения

на чай, и лесник целый час гудел ему то про разных зверюшек, которые водятся в Запретном лесу, то про то, какими храбрыми ребятами были Лили и Джеймс Поттеры,

правда, Гарри, видать, умник, что попал не на Гриффиндор, а на Рэйвенкло. А еще лесник ненароком проговорился, что вовремя выполнил поручение Дамблдора

в банке. Мол, не успел он вытащить из сейфа то, что там лежало, как, глянь, Гарри, в газете описано — сейф тут же попытались ограбить. Газета была аж за

первое августа, Хагрид ее любовно свернул и спрятал. А на вопрос, что же там такое было, в том сейфе, ответил, что это дело Дамблдора да Фламеля, а им

с Гарри в дела таких магов лучше и не лезть.

Макдугал заметил вспыхнувшие глаза первокурсника и спросил:

— Похоже, ты знаешь что-то, а, Поттер?

Гарри пожал плечами:

— Я не знаю, связано ли это, но... — и пересказал всю историю.

— Фламель, — задумчиво протянул Стив. — Понятно.

— А нам непонятно, рассказывай!  — выкрикнул кто-то из второкурсников.

— Николас Фламель — величайший алхимик магического мира, прославился в первую очередь тем, что создал Философский Камень, — сказал Стив. — Камень, по легенде,

обращает металлы в золото и с его помощью готовят Эликсир бессмертия. Судя по тому, что чета Фламелей живет больше шестисот лет, второй пункт считается

доказанным. А наш директор известен тем, что с Фламелем не только дружит, но и работал под его руководством, изобрел двенадцать способов использования

драконьей крови. Вопросы есть? Вопросов нет: в Хогвартсе хранится для каких-то директорских нужд Философский камень, его охраняют цербер и тролль. Впрочем,

тролль может быть и для опытов. Дело не в самом проекте, дело в потенциально опасной живности в замке, полном детей. Отбиться от этих зверушек могут не

всякие взрослые... Ну-с, господа вороны, что предпринимать станем?

Декан факультета тенью сидел на своем высоком стуле в углу и изображал из себя скульптуру. Каменную и очень молчаливую. К нему все так привыкли, что и не

замечали его присутствия, только первокурсники втихомолку косились, да сравнивали: это не Макгонагалл, с ее указанием дружить.

— В первую очередь, — сказала Пенелопа, — нужно удостовериться в том, что там нет еще и драконов. Мало ли.

Она подошла к статуе Основательницы Ровены, положила руку на ее сомкнутые ладони и произнесла:

— Леди, нам нужна ваша помощь.

Минут через пять напряженного молчания в стену факультетской гостиной вплыла Серая Дама, призрак Рэйвенкло. Пенелопа присела перед ней в реверансе.

— Спасибо, миледи, что откликнулись так быстро. Нам действительно необходима помощь.

Макдугал и Кристалл пересказали призрачной Леди все выводы, сделанные в гостиной, и попросили узнать, нет ли еще потенциальных живых опасностей в запретном

коридоре. Когда Леди (или Дама, Гарри не очень-то понял, как к ней обращаться) кивнув, исчезла, он шепотом поинтересовался у второкурсницы Мариэтты Эджкомб,

сидевшей рядом с ним:

— Это что, сама Основательница Ровена?

— Нет, это Хелен, ее дочь, — так же, шепотом, — ответила Мариэтта. — Ее убил Слизеринский Барон из ревности, а потом и сам бросился на меч, не хотел без

нее жить. Очень романтическая история.

"Девчонки! Какая в этом романтика — убить любимую и зарезаться самому?" — недоумевал Гарри. А Мариэтта продолжала:

— Вот, с тех самых пор они в Хогвартсе и существуют. Если правильно к ним обратиться, помогают своим факультетам. Или если действительно происходит что-нибудь

опасное, то они могут сообщить об опасности директору или деканам. Сам понимаешь, это не почтовые совы, их просто так заставить никто не сможет...

Пока они болтали, Леди вернулась и о чем-то негромко переговаривалась со старостами. Макдугал спешно чертил что-то на пергаменте. Флитвик наблюдал и хитро

улыбался. Наконец, старосты поклонились призраку, громко сказав: "Спасибо, Леди", — факультет нестройным хором повторил, а Серая Дама величественно кивнула

воронам и растворилась в тенях.

*Безусловно, от названия этого праздника и произошло английское слово Easter (Пасха) — одно из тех языческих слов, которые так и не смогли искоренить хpистиане

("Библейское" название пpаздника Пасхи — Passover — так и не прижилось в английском языке).

Отредактировано Пуговка (2012-08-06 02:13:17)

Глава 7

— Гхм. Ну что, ж, господа вороны и воронята, подытожим, — наконец проговорил Стив. — Имеется запретный коридор на третьем этаже. Система ловушек — простейшая,

думаю, сегодня наши первокурсники ее не одолеют, но к концу года — вполне. Спешу обрадовать, кроме тролля и цербера живности нет, но есть дьявольские силки,

прямо после собаки, за ними — масса летающих ключей, один из которых открывает следующую дверь. Для удобства рядом с ключами стоят метлы, на которых предлагается

погоняться за ключиком, как за снитчем. Дверь ведет на шахматное поле, фигуры расставлены, чтобы пройти его, необходимо выиграть партию — впрочем, если

предположить, что ключи зачаровывал Мастер Чар, — он цепко взглянул на декана и уловил незаметный другим знак согласия, — то шахматы — работа Мастера Трансфигурации.

Она, как известно, неплохой игрок. Но раз фигуры преобразованы, то и обратное преобразование, либо уменьшение доски — дело нехитрое. Еще более нехитрое

дело...

— Раздолбать их Бомбардой? — предположил кто-то.

— Еще проще. Ну, команда, соображаем!

— У нас же метлы в соседней комнате! — воскликнул Роджер.

— Вот именно. Лети -  не хочу. Прилетим мы в комнату, где держат тролля. Аккуратно, поверху, все на той же метле...

Вороны от души хохотали.

— Далее — комната Мастера Зелий. Семь пузырьков в ряд, листочек с загадкой рядом. Требуется решить логическую загадку, в котором из пузырьков зелье, позволяющее

проходить через огонь. Огонь — натуральный, фиолетовый такой... За огнем еще один зал, в зале — тренога, на треноге — камень. Все.

— И никакой лаборатории? — усомнились слушатели. — То есть, полоса препятствий для школьников уровня первого-второго курса с призом в конце? Зачем такое

в Хогвартсе? И если это для детей, то к чему там опасные животные? А если для старших, то почему такие легкие препятствия? И ладно бы, препятствия — но

зачем объявлять о мучительной смерти на третьем этаже первого сентября? Чтобы все гарантированно туда сходили и убедились, что их, мягко говоря, обдурили?

Гриффиндор, благодаря клоунам, в курсе. Мы — в курсе. Змеи — скорее, всего тоже там отметились. Барсукам, если им лениво задницы приподнять, не наши, так

змеи все расскажут. А в чем прикол-то такой, кто понял?

— Ну, положим, полоса препятствий для настоящего Камня действительно примитивная. Значит, отвлекалочка. Камень — есть он, нет его, неважно в принципе. Артефакты

такого уровня хранят совсем по-другому. И вряд ли, — прости, Поттер, — доверяют о них информацию болтливым лесникам. Значит, это на что-то нацеленная дымовая

завеса. Но звери-то настоящие. И тролль уже один раз удрал. В следующий раз может не обойтись без жертв. Возвращаемся к потенциальной от них опасности.

Что мы должны — и главное, можем — сделать?

— Это по-прежнему остается проектом директора, согласись, Стив. Значит, стоит известить его о том, что его "дымовая завеса" развеяна, и попросить убрать

опасных животных из школы. Как-то мне не очень уютно знать, что в одном замке с нами находятся эти звери... — проговорила Пенелопа.  — Сэр, — обратилась

она к Флитвику, сияющему широчайшей улыбкой от гордости за своих воронов, — вы не могли бы...

-Я поговорю с директором, мисс Кристалл, — пообещал декан. — Не совсем уверен, что остальные факультеты так споро разобрались бы в подоплеке происходящего,

но ученики факультета Ровены всегда обладали острыми и любознательными умами. Пятьдесят баллов Рэйвенкло! Я вами доволен, дамы и господа.

Дамы и господа радостно захлопали и заулюлюкали.

Убрал ли директор опасную живность из школы, осталось неизвестным. Но коридор на третьем этаже с того времени перегородили защитными чарами, как объяснил

всем желающим Стивен, по всей вероятности, настроенными на возраст и еще несколько параметров. Школьники там пройти больше не могли. Это не значило, конечно,

что они не пропускали вообще никого, а самое главное, никто не знал, могут ли нарушить такие чары с той стороны сбежавшие тролли или церберы, но вороны

славились кроме цепких умов, еще и отсутствием ненужных рефлексий. Они сделали все, что могли, пусть те, кто сможет, сделают лучше.

Гарри нашел в факультетской библиотеке жизнеописание Фламеля, внимательно его прочитал и понял, что Философский Камень — вовсе не панацея от всех болезней,

как он первоначально предположил, а скорее, наоборот, ядовитая дрянь с наркотической составляющей. Эликсир, дарующий бессмертие, выжигал из крови практически

все, кроме чистой магии — а значит, совершенно не подходил для лечения магглов, а именно о них, точнее, одном-единственном маггле на свете, Гарри заботился.

Как бы ни странно это звучало, но проще всего Гарри давались предметы, непосредственно связанные с "глупыми помахиваниями волшебной палочкой". Трансфигурация

после объяснения Роджера с упором на маггловскую математику(а ее Гарри в последний год здорово подтянул) не представляла собой ничего сложного. Чары Флитвик

и на уроках разбирал так, что никаких дополнительных объяснений не требовалось. Кстати, декан заметил его возню с перьевой ручкой и дал неожиданный совет,

за который Гарри был ему потом страшно благодарен:

— Мистер Поттер, вам все-таки лучше пользоваться перьями, хотя бы первое время. Перья для волшебников — не глупый анахронизм, а осознанная необходимость.

Они... — подбирая слова продолжил профессор, — своеобразный тренажер для развития мелкой моторики рук. Перо очень узкое — вам приходится прилагать больше

усилий при письме и одновременно контролировать свою силу, чтобы его не сломать. Это упражнение делает движения руки более отточеными и заклинания выполняются

намного проще.

Спустя неделю тренировок Гарри сам убедился в правоте своего декана.

На уроках ЗОТИ заклинаний они еще не разучивали, и Гарри всерьез сомневался, что будут: бедный профессор Квиррел, казалось, заикался сильнее с каждым уроком.

А что бывает с волшебниками, если неправильно проговорить заклинание, им популярно объяснял декан на уроках Чар. Впрочем, по вечерам старшекурсники иногда

показывали малышне простенькие чары вроде Ступефая или Риктусемпры, которые были в учебнике ЗОТИ за первый курс. Сами старшекурсники занимались вместе

со змеями и барсуками в клубе по изучению Защиты. Змеи всегда были сильными дуэлянтами, с ними было интересно и полезно оттачивать заклинания. Со второго

курса в этот клуб принимали всех желающих и Гарри собирался в него вступить.

А вот Гербология оказалась для Гарри неожиданным ударом по самолюбию. Год занимаясь травами, он тешил себя надеждой, что кое-что в этом деле понимает...

Как же он ошибался! Начать с того, что деление магических растений на низшие и высшие связано не только с наличием корней, стеблей и листьев, а с их разумностью

и магической составляющей. Вот почему магглы относят грибы к низшим, а маги — к псевдовысшим. Растения делились не только на виды и семейства, но и на

стихии. Причем последних было пять. Помимо огня, воды, земли, воздуха, существовала еще стихия дерева. А еще было влияние на них времени суток, лунных

фаз и астрономического цикла. У каждой части растения было свое время созревания и сбора. И все это надо было учитывать. Вот почему отвары Гарри получались

такими слабыми: он просто ничего этого не знал.

— Теперь ваша очередь, мистер Поттер, опишите любое присутствующих здесь растений.

— Эмм... Полынь горькая. Аrtеmsiа аbsintium. Или абсент. Семейство Астровые. Стихия земли. Растение высотой до 50 дюймов, стебли прямостоячие, ребристые.

Листья очередные... Цветет в июне-июле. Плоды собирают в августе. В зельеварение используются цветущие верхушки с листьями. Применяется при лечении болезней

мочевого и желчного пузыря, усиливает секрецию желчи, панкреатического и желудочного сока. Кроме того полынь в виде благовоний способствует ясновиденью

и предсказаниям. Ее используют и как защитное средство. В канун Самайна (Хэллоуина) ее бросают в огонь чтобы отпугнуть злых странствующих духов...

— Пять баллов Рэйвенкло и просыпайся, Поттер, — заржал Майкл Корнер. — Эта Гербология тебя доконает. Еще чуть-чуть и ты станешь вторым Лонгботтомом.

— А он-то здесь при чем, — злой и невыспавшийся Гарри сел на кровати.

— Это лучший ученик Спраут.

— Еще один энтуазист? Мало им Бешеной маглы, так у них еще и Чокнутый Ботаник завелся. На Гриффиндоре уже можно филиал Мунго открывать.

— Зря ты так, — тихо сказал Майк. — Он хороший.

Услышать такое от Корнера с его нелюбвью к гриффам было очень... странным.

Большую часть свободного времени Гарри проводил в библиотеке. Отдел Гербологии он прошерстил от и до. Все растения, которые могли помочь деду, были выписаны

и систематизированы. Затем ему удалось получить разрешение у профессора Спраут на создание собственного травяного сада. Она, обрадованная таким интересом

к своему предмету, даже помогла наложить ему погодные заклинания на выделенную теплицу. Дело шло к зиме, с каждым днем становилось все холоднее.

Именно там, в теплицах, Гарри и обратил внимание на Лонгботтома. Застенчивый и неуклюжий в школе, здесь он казался выше и стройнее. Растения сходили с ума

от одного его присутствия. Трепетные кустики начинали громко трещать как цикады. Серебристая лилия — на редкость гордое растение, даже Спраут к себе не

подпускала — ластилась к нему как сиамская кошка. Даже заунывники и те пели ему ирландские риллы и хорнпайлы. А уж видеть то, как дьявольские силки нежно

его щекочут, и вовсе было жутко.

— Охренеть, — только и мог сказать Поттер. — Как это у него получается?

Он раздумывал несколько минут, стоит ли спросить про это у самого Лонгботтома, но решил не приставать к явно занятому человеку. Грядки в выделенной ему

теплице сами не вскопаются и не разрыхлятся. И ухаживать за травками, с таким трудом выпрошенными у профессора Спраут, должен он сам, иначе что это будет

за травяной сад Поттера? Слово "ответственность" Гарри понимал, как "самостоятельность" — и никак иначе. Впрочем, Лонгботтом тоже определил в теплицах

собрата по увлечению и теперь посматривал в его сторону со сдержанным интересом. А когда взошли первые ростки, пришел сам, посмотреть, чем именно собрат

занят. И даже дал несколько действительно полезных советов по подкормке почвы и удобрениям.

— У меня всегда это хорошо получалось, — стеснительно улыбаясь, поведал он Гарри, — я растения... ну, чувствую, что ли. Я их понимаю.

— Они тебя — тоже,  — кивнул Гарри.

С той поры, пересекаясь в библиотеке, они дружелюбно кивали друг другу, а иногда даже писали вместе эссе. После того, как Безумная маггла выкинула свой

очередной фортель, заявив на всю библиотеку, мол, ваши родовые обряды просто привязаны к календарным датам, ничего в них такого нет, просто каждая семья

делает их по-своему, — Лонгботтом, уж на что тихий и терпеливый, демонстративно встал и отошел от нее подальше. И с тех пор предпочитал делать уроки в

одиночестве, или вот, с Гарри, если удавалось.

В гостиной Рэйвенкло по-прежнему проходили совместные обсуждения самых разнообразных тем, в основном, по Кодексу Чистокровных или по обрядовой политике

магов. Выпад Грейнджер в библиотеке был услышан, обсмеян и рассмотрен со всех сторон. А когда Гарри заикнулся, что все книги по этой теме в школьной библиотеке

перекочевали в Запретную секцию, Пенелопа только хмыкнула и показала ему полку в гостиной, на которой спокойненько стояли дубликаты.

— Не бывает запретного знания, — сказала она, — это либо неправильно понятое, либо специально извращенное для невежд. Читай на здоровье.

— А мадам Пинс сказала, это сделали для того, чтобы не волновать юные умы кровавыми жертвоприношениями...

— Ну да, конечно, — улыбнулась Пенелопа, — ваши юные умы чем-то можно напугать.  Читай, потом расскажешь, что ты понял.

Понял Гарри практически все. У них в школе уже проводили уроки сексуального воспитания — чего там не понять. И когда он, все же смущаясь и краснея, пересказал

старшим, что именно он понял из обрядов Брака, Благословения Урожая и Дома, те одобрительно покивали.

Глава  8

— Они говорят — кровавые жертвы! — Начал сегодняшний оратор, Ален Кромби, тот самый, что разбирался в церберах. Кто именно "они" оставалось за кадром, но

скорее всего, это были именно Безумные магглы или бездумные маги, забывшие родство. Такие тоже попадались — Уизли, например, именно поэтому считались Предателями

Крови. — Кровавые — вдумайтесь! — жертвы. Не пролив пота — не вспахать земли. Не пролив семени — не зачать сына. А не пролив крови, этого сына не родить.

Может, нам уже и роды запретить, как Темнейшую магию — ведь процесс-то болезненный и кровавый! Что есть жертва, которую приносят маги? Кровь, сила и пот.

Чем она отличается от такой же жертвы магглов? Да практически, ничем, разве что в наше понятие "сила" входят, как физическая, так и магическая составляющие

— не более.

Они говорят: Темные маги ненавидят грязнокровок — какая чепуха! Сильного магглорожденного волшебника с радостью примет любой Род, и Темный, и Светлый.

Простейший ритуал принятия — и магглокровка становится Новой кровью. А ею не разбрасываются, она бесценна. И знаете, почему? Потому что не несет в себе

случайных родовых проклятий. Если Род силен и защищен от них, магглорожденные ему ни к чему.А вот если предки накосячили, обзавелись парочкой врагов, схлопотали

от них порчу — такая Новая кровь вполне способна очистить Род. И ведь просчитывается это элементарно: загляни в родословие, посчитай количество детей,

рожденных каждой парой твоих предков! Это же видно! Если в роду в нескольких поколениях рождается только один наследник — Род проклят. Кстати, Поттер,

я считаю, именно поэтому твой отец женился на магглорожденной. Его отцу не помогло вливание крови Блэков, а те всегда были многодетными. Но Дорея Блэк,

хоть и из многодетной семьи, родила только одного сына — Джеймса.  Значит, дело было в какой-то родовой порче. Такая же проблема сейчас, например, у Малфоев:

Нарцисса Блэк из семьи, где было трое дочерей, а сын у нее всего один, Драко. Значит, Драко должен жениться, как минимум, на полукровке, если не найдет

сильную магглорожденную ведьму.

— Это получается, мы с Драко родственники? — удивился Гарри.

— И не только с Драко, — хмыкнул Ален. — Глянь на досуге Бархатную книгу, там все Родовые связи расписаны. Кто, кому и в какой степени кузен.

"А Хагрид сказал, что Дамблдор отдал меня Дурслям, потому что они мои единственные выжившие родственники, — растерянно подумал Гарри. — Как же так, получается,

что родственники у меня не только среди магглов, но и среди магов имеются! Почему же меня отдали магглам, да еще — таким?"

— Конечно, отыскать бриллиант среди кучи дерьма, — продолжал Кромби — бывает практически нереально. По-настоящему сильные магглорожденные так же редки,

как Великие Магистры среди магов. Один на тысячу, а то и на десять тысяч. А еще нужно учитывать направление вектора магии сопоставимого с Родом.

— А вектор магии — это что? — заинтересовался Гарри.

— Это не "Светлая" или "Темная" магия, если ты так подумал. Это дополнение к родовым Дарам чистокровного, который принимает Новую кровь в род. Вот, к примеру,

если Род традиционно занимается Зельеварением, то им подойдет кто-то со способностями к Гербологии. Или к Чарам. Трансфигураторы принимают Чароплетов и

Зельеваров, тогда из их детей выходят неплохие артефакторы. То есть, таланты родителей в этом случае складываются. А вот если к Боевым магам прибавить

Герболога, то ничего из ребенка не выйдет. Нет, магом он, разумеется, станет, но вряд ли будет обладать Даром, который сможет передать детям.

— А Светлая или Темная магия?

— А это — страшные сказки для тупых магглов. Или таких же тупых магов, которые сами думать не умеют. Что значит — Темная и Светлая? Почему все кровные чары

постепенно объявляются Темными? Потому что какой-нибудь министерский чин падает в обморок от вида крови? Ритуал побратимства: разрезание ладоней, рукопожатие

— кровь к крови. Ритуал принятия в Род: кровь за кровь. Введение в Род Наследника — кровь кровью подтверждаю... Ну и где тут Тьма, скажи мне?

— Одно время считалось, что к разделу Темных относятся те чары и заклинания, которые направлены на разрушение, а Светлые — на созидание. Потом, правда,

одумались — во-первых, Светлые заклинания могут быть не менее разрушительны, чем Темные, а во-вторых, отток сил на них идет гораздо больший. А разрушение

подчас, так же необходимо, как и созидание: вместо того, чтобы к сарайчику-развалюхе пристраивать несколько лишних этажей, не проще ли развеять его в прах,

а уж потом выстроить нормальный дом?

— Сейчас к Темным относят чары, необратимо влияющие на человека, их применяющего — ну и на того, на кого они направлены — тоже. Непростительные заклинания,

числом три: Круцио, Империо, Авада Кедавра. Болевое, Подчиняющее волю(а точнее, лишающее воли) и смертельное. Кроме вреда здоровью и жизни "объекта", каждое

из них приносит вред и "субъекту". Поэтому те, кто часто ими пользовался — Пожиратели Смерти и Авроры, — столь же часто сходят с ума. Статистически (это

было любимое слово на факультете), они все не очень-то нормальны, но чем чаще использовали, тем это виднее невооруженным взглядом. Того же Грюма вспомнить:

псих-психом. И "клиенты" его — треть Азкабана — не лучше. И опять — если вспомнить Грюма... — Грюм, пожалуй, был самым ярким примером, о котором знали

все, а кто не знал, тому быстро объясняли, что к чему. — Если бы ногу и глаз он потерял, пострадав от светлого заклинания, то его просто было бы снять

и вырастить ему новые, и глаз, и ногу. Но поскольку заклинание было темномагическим, без отменного — у нас есть Безумный глаз, спешите любить и жаловать.

Полчеловека, все остальное — протезы.

— То есть, если я правильно понял, достаточно придумать для заклинания Финиту — и оно переходит в разряд Светлых?

— Теоретически — так. Практически — Министерству проще запретить все скопом, чем разбираться с каждым отдельным случаем.

Декабрь проносился мимо Гарри огромным котом на мягких, пушистых лапах из снега. Надо было успеть доделать такую прорву дел, что он не успевал даже вспомнить

о завтраке или ужине. Вместо него вспоминали старосты и тащили его за стол. За питанием малышей на факультете следили внимательно.

Во-первых, он решил, что варить зелья у деда на каникулах — неконструктивно. В его распоряжении всегда была факультетская лаборатория, со всеми полагающимися

инструментами и достижениями последней алхимической мысли: вытяжными шкафами, перегонными кубами и прочими радостями Психического зельевара. Ну да, Гарри

и себя прозвищами не обижал, он не только гриффиндорцам диагнозы ставил...

Во-вторых, надо было позаботиться о подарках к Рождеству. Тут ему существенно помогли девчонки-однокурсницы. Мало того, что они расписали ему правила, по

которым в чистокровных семьях дарили подарки — кому просто открытки, кому сладости, кому что-нибудь более личное — в зависимости от близости к дарящему,

но и посоветовали, где все это заказать. Адресаты получали такие подарки прямо из магазинов, потому что гонять на каникулах свою сову (Гарри назвал ее

Хедвиг), он не собирался.

В-третьих... Вот третье было несколько странным и непонятным. В начале декабря к Гарри подошел староста Стивен Макдугал и сказал, что на доске объявлений

висит список тех, кто остается на каникулы в школе. И если Поттер захочет остаться, то надо вписать свою фамилию. Поттер пожал плечами и сказал, что едет

домой. Через пару дней, после урока Чар декан попросил его задержаться и тоже спросил, не желает ли мистер Поттер остаться на каникулы в Хогвартсе. На

что мистер Поттер, едва сдерживаясь от гнева, заявил:

— Но, профессор, Рождество — это семейный праздник. С какой стати мне праздновать его в школе? Я еду домой.

Декан недоверчиво покачал головой, но спорить не стал и вопрос, казалось, был решен. Только с этого момента Гарри пристально следил за списком на доске,

совершенно не желая, чтобы его имя каким-нибудь случайным образом в нем оказалось. Что за дела, в самом-то деле! Десять лет никого не интересовало, как

Герой магического мира справляет Рождество — а тут вдруг такая странная забота! Не иначе, Хагрид растрепал про Дурслей. А Гарри непременно нужно было попасть

к деду. И потому, что очень соскучился. И потому, что вез деду новые, свежесваренные зелья. А еще — потому, что собирался провести на Йоль обряд Защиты

Дома, а сделать из Хогвартса такой обряд было бы невозможно...

Перед самой поездкой он поднялся в совятню. Хедвиг производила впечатление очень умной птицы, казалось, она понимала каждое слово, которое он произносил,

разве что ответить не могла по-человечески. Поэтому Гарри счел необходимым спросить у нее — как она предпочитает добираться до дома, сама или в клетке

и на поезде. Хедвиг выбрала самостоятельное путешествие — очень независимая птица оказалась. Гарри помахал ей рукой из окна совятни и со спокойной душой

спустился вниз: теперь клетку можно было уменьшить и пристроить в рюкзак. Или вообще не брать с собой — зачем ему дома совиная клетка, которую он не сможет

еще раз уменьшить для обратной дороги? Увеличилась бы она сама, в заклинании можно было задать время на преобразование.

Обратная дорога из Хогвартса в Лондон занимала почему-то вдвое меньше времени. Так что уже в полдень Гарри обнимал деда на маггловской стороне платформы

9 и 3/4. До дома им предстояло трястись на электричке, которая в Суррей уходила через четверть часа. Несмотря на то, что письма Гарри писал деду длинные

и обстоятельные, а дед столь же обстоятельно отвечал, очень многое в письмах не напишешь. Вот как передать смутное ощущение, что вокруг Гарри затеяны какие-то

непонятные игры? Непонятно кем, с непонятными целями? Как рассказать о разнице между знанием и зазубриванием, чтобы описать деду Безумную Магглу? Как описать

потрясение от вида Лонгботтома в теплицах, где вместе с плюшевым медвежонком из Большого Зала бродит свободный дух земли и травы, расправляя медвежонку

крылья за спиной? А как рассказать о том, что чудовищно, до слез, соскучился по деду, по его спокойствию, по уверенности, что все на свете можно решить?

В суррейской электричке Гарри просто вцепился в деда (мог бы — и ногами обвил тоже) — и не отпускал. Только вздыхал прерывисто, вдыхая знакомые запахи

табака и старого дерева. Дед прижимал его к себе и иногда похлопывал по плечу, успокаивая — все уже позади, мы почти дома. И только закрыв за собой двери

дома в Тупике Прядильщика, Гарри в полной мере поверил в это. Словно тяжелый мешок, набитый кирпичами сняли с его спины. Он дома. Наконец-то...

— Отнеси рюкзак к себе и спускайся, — подтолкнул его в спину дед, — а я пока обед разогрею.

Гарри рванув было наверх, затормозил и начал медленно подниматься по знакомым ступенькам. Он хотел снова почувствовать этот старый дом, который принял его

с первого дня и всегда ждал его — гарриного — возвращения. Как бы, наверное, удивились его однокурсники, узнав, что не великолепный Хогвартс с его зачарованными

потолками, двигающимися лестницами и привидениями, а это старое, слегка покосившееся здание, стало для Гарри самым лучшим, самым волшебным местом на земле.

Старый Тоб немного суетливо двигался по кухне. Суп, картошка, котлеты и оладьи — все, что так любит внук, были готовы еще с утра. Надо было только разогреть

их и поставить на стол. Само собой пришло воспоминание о спящем пацане, который не дождавшись его, уснул за столом. Как выяснил Тобиас за четыре месяца

отсутствия внука, есть в одиночестве сам он тоже не любил.

Гарри ссыпался по лестнице:

— Там панель отошла, я поправил, и надо перила ошкурить, это я завтра, наверное, а потом...

— Садись, ешь, помощник! — ворчливо приказал Тоб, пряча в густых усах довольную усмешку.

Глава 9

Гарри не отходил от деда целыми днями. Старик сам почти силой отправлял его погулять: "Что ты целый день со мной, иди с ребятами пообщайся и воздухом подыши.

Не дело это постоянно в доме сидеть, особенно когда такая погода на улице стоит". А Гарри не хотелось, он же еще столько всего не рассказал, они же еще

столько не обсудили. И надо ему было снова и снова слушать степенные рассуждения деда о том, что храбрые люди не звенят словами, как погремушкой, что из

маленьких и смешных медвежат вырастают большие и сильные медведи, которые защищают свою территорию и мало кто пытается оспорить их право на нее. Говорили

и о Грейнджер и ее маггловском отношении к магическому миру. Надо сказать, для Тобиаса многое открывалось с совершенно иной стороны, чем прежде. Он до

сих пор не простил ни Эйлин, ни Сева за их пренебрежительное <<Маггл!>>, но внук подробно и самое главное, совершенно бесстрастно, расписал ему все отличия

между маггловским и магическим мирами — да взять хоть те же писчие перья и их необходимость для магов! Во всем открывались такие пласты и бездны смыслов,

что у Тоба даже голова закружилась, словно не сидел он в старом кресле, в гостиной дома Тупика Прядильщика, а стоял над сияющей

пропастью, в которой переливались целые галактики. Не в том было дело, что Эйлин оказалась чужой, и Сева таким же вырастила, а в том, что она просто не

обеспокоилась объяснить мужу разницу — ту самую, которая в результате разделила их не хуже каменной стены...

— Да, маги и магглы — разные, — говорил внук. — Ну и что? Дело-то не том, чтобы эту разность подчеркивать, а в том, чтобы вписаться. Положим, вот, я — волшебник.

Но если я начну бегать по улице в мантии, размахивать палочкой, проклинать прохожих — где я окажусь, понятно? Правильно — в психушке. Ну, предположим,

удрать из психушки взрослый маг в состоянии, и даже не попасть туда — не сложно. Но зачем? Вот, помнишь, на вокзале, рыжая семья была? И девчонка в ночнушке?

Мне рассказали, что у их родителей репутация магглолюбов, представляешь? То есть, они магглов, типа, уважают и все такое. А не знать элементарного -  какое

же это уважение? Это не уважение, это презрение такое, ксенофобия, замаскированная громкими словами — и только.

То же самое, только — наоборот: магглорожденные в магическом мире. Есть те, которые вписываются, по ним и не скажешь никогда, что они пришлые. К таким и

отношение совсем другое, ребята реально стараются понять и принять другой мир и его законы. Мне в этом плане тяжелее: все помнят, что у меня родители волшебники

и ждут, что я все знаю от

рождения. Так вот, как мне объяснили, сама по себе проблема нашего различия — и не проблема вовсе. То есть, не больше, чем, например, у обычных эмигрантов:

переехать в другую страну, узнать ее законы, соблюдать, если и не все традиции — мало ли, какие традиции тебе не по душе, но, по крайней мере, не устраивать

революций. Вот, полно же в Британии индусов — никто из них на улицы не выходит с протестами против говяжьих антрекотов, правильно? А мусульмане не протестуют

против свиных стейков, хотя их религия такую еду запрещает. Ну вот, примерно так же и магглорожденные должны себя вести. А Грейнджер почему-то считает,

что только ее взгляд на вещи — правильный. Все равно, как и какие-нибудь ортодоксальные маги, которые магглов за людей не считают — это уже другая сторона

монеты.

— Глупая она еще, и маленькая, — вздохнул дед. — Оно, конечно, жизнь длинная, всему научит, особенно, если будет вот так из себя выпрыгивать — быстро обломают.

"Как меня, — думал Тобиас, — обломают, и даже не объяснят, за что ломали-то. Маггл! Ну, да, маггл. Что ж ты, Эйлин, дорогуша, за своего-то, мага, замуж

не пошла? Жила ведь с магглом, презирала от души, но — жила. Сына воспитала, чтоб отца родного за человека не считал... Справедливости ради, признай, Тоб,

что ты и не давал поводов-то человеком себя считать. Пил, как свинья, обращался с ними, как свинья — только ли их вина, что смотрели на тебя, как на свинью?

А ты и хрюкал радостно... Только если бы она объяснила все с самого начала — разве я бы пил? Из-за этого — не пил бы. Вот, мальчонка хоть и волшебник,

а меня человеком видит — так разве я смогу с ним свиньей-то быть? И мать его такая же была..."

Рождество они отметили тихо, по уже сложившейся традициии, поставив нарезанных еловых ветвей в кувшин на столе. А утром перед этим кувшином громоздилась

целая куча пакетов с подарками — и от однокурсников — Гарри, и от деда — внуку, и от внука — деду. Радостно шурша упаковками, внук просматривал открытки,

жевал какие-то сладости, предлагая деду попробовать, примерял теплый свитер, подаренный дедом (его связала на заказ старушка-соседка, которой дед помогал

поправить забор). Его подарок деду тоже был вязанным: теплый шарф и перчатки, заказанные им по каталогу. Наконец, остался всего один пакет, на котором

была надпись "Гарри Поттеру". Внутри лежала какая-то легкая серебристая ткань и записка: "Накануне своей смерти твой отец оставил ее мне. Используй ее

с умом. Счастливого Рождества". Подписи не было. Гарри еще раз внимательно осмотрел пакет — казалось, его пронесли через огонь: краешки пакета немного

обуглились и потемнели. Серебристая ткань оказалась мантией-невидимкой, что сразу вызвало недоверчивое хмыканье деда: "Интересное дело, кому твой отец

мог оставить мантию невидимку, когда сам скрывался, вместе с Лили и тобой?" Личность доброхота осталась неизвестной. Мантию же Гарри закинул в школьный

рюкзак, на самое дно. Раздумывать, могла ли спрятать такая мантия его семью от Волдеморта, было немного больно. Возможно — и не могла, но...

Обряд Защиты дома Гарри проводил в Двенадцатую ночь. Вообще и у магов и у магглов Двенадцатая ночь Рождества праздновалась почти одинаково и приметы были

общими. Считалось, что загаданные желания в эту ночь исполняются, а слова, сказанные перед рассветом — наиболее сильны. И как встретишь ее — так и проведешь

весь следующий год. Магглы закатывали вечеринки, запускали фейерверки, а маги творили свои обряды. Конечно, предварительно Гарри все в подробностях деду

объяснил. И что он собирается делать, и зачем.

— Понимаешь, дед, это не просто защита от огня, воров или живности, вроде всяких тараканов или крыс. Здесь еще и защита против недоброжелательно настроенных

лиц. Магов или магглов — неважно. Потому что Дом — это Крепость. Потому что Дом — это Защита. И мы защищаем дом, чтобы он защитил нас. Вот, примерно так,

что ли.

— Хорошее дело, — выслушав внука, серьезно кивнул дед, — не скажу, что шибко во все это верю, но хуже всяко не будет. Действуй.

Гарри обошел весь дом — изнутри и снаружи, рисуя специальной палочкой руны на стенах, рамах окон и дверных косяках. Палочку он обмакивал в зелье, в которое

перед применением капнул крови — своей и дедовой. Руны он еще в школе вызубрил наизусть — их и было всего четыре — и наловчился выводить вязью  даже с

закрытыми глазами. А накладывая защиту, он одновременно вкладывал в каждую руну толику магии, как на уроках Чар при произнесении заклинания. Зелье ему

помогал варить Говард Мюррей, тот самый старшекурсник, с которым он ехал в Хогвартс. Впитывалось зелье мгновенно, не оставляя ни малейших следов. Когда

Гарри, ему показалось — или было это на самом деле? — что над домом встал прозрачный купол, мягкий внутри и шипастый снаружи, словно каштановая скорлупа

невероятных размеров. Теперь он мог не беспокоиться за деда: если не случится никаких чрезвычайных происшествий, дом сам поддержит своего хозяина. А от

чрезвычайных происшествий, увы, не застрахованы ни маги, ни магглы.

Каникулы промелькнули так быстро, что Гарри и опомниться не успел, как уже собирал вещи для обратной дороги. Теперь до самого лета им с дедом предстояла

только переписка: на пасхальные каникулы школьников не отпускали. Ему все казалось, что они с дедом не наговорились до конца, не проговорили чего-то важного

и интересного, и он досадливо хмурился, припоминая, о чем же они еще не разговаривали? Нет — о Снейпе было, дед хмыкал, что Гарри использует на зельеваре

тактику взгляда "в лицо, но не в глаза", раздражающую профессора тем, что привязаться не к чему. И о нежелании декана отпускать его на каникулы — было.

Понятное дело, после рассказа Хагрида о Дурслях, любой учитель предложил бы вариант с каникулами в школе. А о том, что никаких Дурслей уже нет и не будет,

Гарри рассказывать не собирался. Ни к чему это. Если уж Дамблдор смог его маленького отправить магглам, невзирая на кучу магической родни — не стоит давать

ему повода вмешаться в жизнь еще раз. А о чем он не знает, о том у него душа не болит. О дымовой завесе вокруг Философского Камня дед с внуком тоже поговорили

— и дед, что интересно, первым увидел ту несуразность, которая смущала Гарри.

-А кто тебе сказал, что именно тебе ваш лесник должен был проговориться? Может, он всем так проговаривался, язык-то без костей. И если действительно нужно

было сплетню запустить, то он самый лучший кандидат: что сказал, кому сказал — и сам не вспомнит.

Гарри тогда согласился и вздохнул облегченно: параноить по пустякам ему страшно не нравилось. Смутное чувство, что не все так просто — оставалось, но никаких

конкретных зацепок не было, так что волевым усилием Гарри задвинул мешающие сосредоточиться мысли куда подальше и сконцентрировался на сборе школьного

рюкзака.

Впереди была школа, вороны и теплицы с травами. А потом — лето. Всего-ничего, полгода каких-то подождать...

— —

Девятого января на уроке зельеварения Гарри был занят. Он изо всех сил мешал самому себе вспоминать в подробностях прошлый год и жалобное лицо пьяного деда.

Нет, никаких иллюзий относительно Снейпа-старшего и Снейпа-сына у него не было: дед вообще мало что скрывал от внука. И с себя вины не снимал, и чужую

на себя не навешивал. Ни вмешиваться, ни, боже упаси, способствовать их контактам, Гарри не собирался. Деда он о местонахождении его блудного сына известил,

сам блудный сын прекрасно знал домашний адрес: не хотят они видеться — их дело. Тобиаса, конечно, в прошлом году было жаль. А уже в этом, он вполне с юмором

рассказывал о каких-то проделках маленьких Северуса и Лили, не зацикливаясь на том, что Северус, в отличие от Лили, жив-здоров. А на прямой вопрос дед

ответил так:

— Он ведь уже Снейп только по фамилии. А мог бы — наверное, Принцем бы стал, по матери. У него отца нет, ну что ж я поделаю. Не смею препятствовать. Сам

выбрал.

За всеми этими мыслями Гарри не заметил, что профессор стоит прямо за его спиной и вот уже несколько минут пристально наблюдает, как он режет корень валерианы:

сначала повдоль, а потом мелкой косой соломкой. Так в записях Эйлин советовала — для наилучшего растворения корня в зелье. В учебнике было написано просто

"соломкой". Снейп молчал, пока Гарри шинковал свою соломку, молчал, когда Поттер бросил ее в котел и помешивать начал не посолонь, а противусолонь, первые

три раза — это тоже было в тетради Эйлин, как способ консервации зелья в дальнейшем. Класс затих, с ужасом ожидая взрыва профессорского гнева: Поттер явно

делал что-то неправильно. Но Снейп молчал, только бровь задирал, все выше и выше. А зелье у Поттера вышло — как всегда, на "Превосходно".

— Гарри, — шепотом спросил Терри Бут, когда они уже вышли из класса, — а что это сегодня было?

— А что сегодня было? — страшно удивился Гарри.

— Ну как же, Снейп стоял у тебя за спиной пол-урока — и молчал!

— Да? Ну надо же, а я не заметил... Если бы он рявкал, по обыкновению, я б тебе сказал, почему. А раз молчит, значит, привязаться не к чему, — радостно

резюмировал Поттер.

Если бы Гарри мог сейчас прочесть мысли профессора зельеварения, радости бы у него поубавилось. Снейп злился. Снейп просто кипел в ярости. Какой-то маггловоспитанный

щенок машинально — Снейп видел, что мысли мальчишки были заняты отнюдь не зельями! — интуитивно нашел наилучший способ нарезки корней, которому самого

Снейпа обучала мать, и уже далеко не в одиннадцать лет! Да как он посмел! И только потому, что зелье в результате не пострадало, Снейп промолчал. А теперь

глушил ярость, расхаживая у себя в комнатах перед камином, успокаиваясь и смиряясь... И напоминая себе, что Лили тоже зелья любила — вдруг мальчишке досталось

что-то, кроме ее зеленых глаз? Поймать взгляд которых Снейпу так и не удалось с самого сентября.

В теплицах, ухаживая за своими травками, Гарри наконец рассказал Невиллу, для чего он затеял этот проект. И про зелья, которые магглам не помогают, и про

вытяжки из трав, которые помогают и магглам, и магам. Невилл печально вздохнул:

— Я с зельями вообще не очень... И Снейп, как заорет, у меня последние мысли из головы улетучиваются.  Только котлы взрываются, да баллы летят.

— А, — махнул рукой Гарри, — я поначалу тоже дергался и подпрыгивал. А потом начал разделять, знаешь? Вот есть Снейп — злобное чудище, орет, слюной брызжет,

подлавливает каждое неправильное движение, чтобы носом ткнуть. А есть профессор зельеварения, который приходит на урок и лекцию читает. Вот второй — вполне

приличный учитель. Главное их с чудищем не перепутать. Записывать лекцию, запоминать, в учебнике потом смотреть, мало ли, вдруг что-то дополнить можно.

И готовиться к лекции и уроку заранее, чтоб когда чудище полезет, было понятно, о чем профессор говорил...

— Ну ты даешь, — потрясенно выговорил Невилл.

— Учиться-то надо, независимо от профессоров, понимаешь... Потом, когда мы вырастем и школу закончим, кто-то разве спросит, почему мы неучи такие? Или пожалеет

нас, если у нас сплошь тролли в оценках? Нет, точно тебе скажу — не будет такого. Смотрят только на нас и в дипломы. И если дипломы в троллях, значит,

это мы тупые, а не профессора плохие. Или вот, Историю Магии возьми. Каждый год пятикурсники сдают СОВы, а семикурсники — ТРИТОНы. У нас на факультете

все вопросы СОВ и ТРИТОНОВ заранее размножены, каждый год, если что-то новое на экзаменах спрашивают, в список вносится. И готовиться легче, и жить, знаешь,

как-то спокойней, когда заранее готов. А просто годовые экзамены — Бинз по учебнику шпарит, не заморачиваясь. То же самое с ЗОТИ, профессора на нем вообще

не держатся почему-то, каждый преподает, кто во что горазд, а спрашивать-то будут на экзаменах не с них, а с нас... Так что, — подводя итоги, Гарри рубанул

кулаком по ладони, — если на всех профессоров внимание обращать, только невроз себе обеспечишь, а выучиться — не выучишься.

Невилл только вздохнул: неврозом он, похоже, себя уже обеспечил.

Глава 10

Суть проекта Поттера сводилась к двум вещам: он искал травяные составы, способные лечить, как магов, так и магглов, а заодно — учился готовить из этих составов

не просто отвары или настойки, а концентрированные вытяжки, чтобы не заставлять больных пить горькие настои литрами. Известные рецепты работали именно

с шинкованными травами и Гарри было любопытно, почему никто не додумался до того, чтобы выпаривать, к примеру, сок, добытый из трав, и добавлять в зелье

именно его, вместо того, чтобы пихать в котел сено-солому, как ехидничал дед. Когда он впервые обратился к мадам Спраут, это показалось ей интересным:

первокурсник не просто перелопатил библиотеку, он нашел все, что уже было использовано в этой области и предложил свой вариант. Именно поэтому она согласилась

курировать его проект по Гербологии.

Для того чтобы измельчать полученную травяную массу, Гарри привез из дома старинную мясорубку. Но помня, что любое соприкосновение трав с металлом может

"убивать" травы, попросил старшеклассников проверить его формулу преобразования металла в кость, убедился, что все верно и перекручивал теперь свои травки

в мясорубке из слоновой кости. Преобразования как раз хватало на партию трав, потом выдыхался и "рубщик" — повращай-ка рукоятку так долго! — и сама мясорубка

снова становилась металлической.

Затем сок отжимался через специальные сита, и вываривался в котле, прямо у вытяжного шкафа на медленном-медленном огне. Концентрированный травяной сок напоминал

консистенцией желе. Вот с этими желе Гарри и варил несколько лекарственных зелий. И для сравнения — зелья по обычным рецептам, с нашинкованными травами.

А еще проект предусматривал способ хранения концентратов в стазисе. И в конце года Гарри собирался проверить, насколько хорошо сохраняются его компоненты

магическими способами. Понятное дело, что маггловских способов хранения, кроме быстрой крио-заморозки не было. Ее эффект Гарри имитировал заклинанием замораживания

и кубики желе складывал в холодильный шкаф, все там же, в факультетской лаборатории.

В общем, дни его были заполнены по самую маковку, не разделяясь на будни и выходные. Бремя утренних новостей за столом воронов героически взвалила на себя

Падма Патил. Гарри не очень понимал, чем "новости" Падмы отличаются от обычных школьных сплетен, но слушать ее щебет иногда было очень забавно. А еще на

Падму всегда можно было положиться — она не давала Гарри пропускать квиддичные матчи, всегда начиная свой щебет о них загодя.

К пасхальным каникулам Гарри уже не просто вжился в школьную рутину, но и приобрел любимые маршруты, по которым было быстрее передвигаться от кабинета до

кабинета, привык обходить завхоза и его кошку, миссис Норрис — не потому, что боялся или не любил их, а потому, что бурчание завхоза иногда напоминало

ему дедово, и тогда больно щемило сердце и хотелось скорее домой. Иногда в ежедневную рутину внезапным диссонансом врывались какие-то новости — то о шалостях

рыжих близнецов, то о болезни профессора ЗОТИ, или сам профессор Квиррел попадался на пути — худющий, бледный той  зеленоватой бледностью, что бывают у

тяжелобольных. В его болезни никто не сомневался, и профессора было жаль чисто по-человечески. Непонятно было, что держит его в школе: с таким нездоровым

видом нужно лежать в Мунго и пить предписанные колдомедиками зелья, а не детишек учить. Тем более, что преподавал он с каждым уроком все меньше и меньше,

иногда за весь урок не произнося ни слова, просто кивая на доску, где были записаны страницы учебника к заданной теме.

На пасхальных каникулах Гарри варил два контрольных образца своего зелья. Профессор Спраут обещала отдать их на проверку специалистам, а пока посоветовала

Гарри расписать не только все стадии проекта, но и способы хранения концентрированного сока. А еще она сказала, что зачтет этот проект вместо экзамена

по Гербологии. "Еще бы вместо экзамена по зельям его зачли, — проворчал про себя Гарри, — я ж не за экзамен старался! Я ж для дела!" Но вслух он профессора

поблагодарил, конечно.

В конце апреля квиддичная команда Воронов вернулась с тренировки чумазая, пропахшая дымом и кое-где в подпалинах.

— Хагрид рехнулся! — с порога заявил Дэвис, — он у себя в хижине вывел дракона. Норвежского горбатого. И сегодня этот дракон устроил хозяину день Гая Фокса.

Мы тушить помогали, изгваздались все...

— А дракон?

— А его в пять палочек усыпили, теперь директор связывается с драконьими заповедниками, кто быстрее его заберет, тем и отдадут. Вообще-то, Хагрид нарушил

закон: нельзя драконов разводить в частном порядке. Но я думаю, директор нашего лесника отмажет — первый раз что ли? У него каждый год какой-нибудь опасный

питомец случается, все уже привыкли. Ну, разве дракона пока не было... Теперь есть. То есть, был.

— Странно, — проговорил Гарри, нарушив потрясенную тишину, — если он так любит драконов, почему не устроится в драконий заповедник, ну, хоть сторожем? Он

мне про драконов еще летом рассказывал, когда меня по Косому Переулку водил, — объяснил он. — Все мечтал заполучить себе дракончика и воспитывать его.

А в школе заводить опасных питомцев все-таки как-то... рискованно.

— Его в свое время из школы за это исключили, и палочку сломали, — сообщили из дальнего угла гостиной. — Говорят, Плакса Миртл тогда была убита каким-то

хагридовым питомцем. Правда, раз его до сих пор при школе держат, значит, это был несчастный случай, не преднамеренное убийство. И тем не менее...

— Дурдом какой-то, — пожал плечами Поттер. — Приходи к нам, Фредди Крюггер, нашу детку покачать. Как можно допускать такое в школе? Не понимаю. Ну и что,

что он — добрый и мухи не обидит? Сознательно — не обидит, а нечаянно сядет на ту муху, а потом еще и поплачет, раскаиваясь. Сегодня только его хижина

сгорела, а завтра он Хогвартс подпалит? Случайно, разумеется. И переживать будет...

Перед самыми экзаменами Гарри вызвал к себе декан. У декана в кабинете сидела профессор Гербологии и сияла, как солнышко.

— Гарри, дорогой! — Гарри показалось, что она собирается кинуться на него с объятиями и поцелуями, и только присутствие Флитвика ее от этого удерживает.

— Гхм, — откашлялся декан. — Мистер Поттер, позвольте принести вам самые искренние поздравления. Ваш проект по Гербологии заслужил самое пристальное внимание

и одобрение Гильдии зельеваров и Гербологов, о чем они известили профессора Спраут.

Профессор Спраут, по-прежнему сияя, помахала свитком пергамета:

— Они пишут, что зелья на основе твоих вытяжек срабатывают быстрее и надежнее, а сами зелья имеют меньше побочных эффектов, чем те, что сварены по старым

рецептам. И вот тут... — она развернула свиток и нашла в нем нужную строчку, — предлагают тебе оформить патент на изобретение "метода сбора, производства

и хранения  концентрированных ингредиентов"! Поздравляю, дорогой, это просто замечательно! Первокурсник с патентом — кто бы мог себе представить!

Декан тоже улыбался, награждая такого "перспективного ученого" пятьюдесятью баллами за вклад в науку.

— Если вам понадобится помощь в оформлении заявки на патент, Гарри, обращайтесь. Где-то у меня были специальные формы... Их достаточно заполнить, ну и конечно

же, расписать все стадии проекта... Но я понял, что вы все это уже сделали, так?

Гарри покивал:

— Да, и хранение желе в стазисе описал, оно надежнее заморозки оказалось.

Заклинание заморозки имитировало обычное замораживание объекта в морозилке — и держать объект тоже надо было потом в морозилке, чтоб не растаял. А вот стазис

был своеобразной остановкой всех процессов, происходящими, как в объекте(в данном случае, кубике желе), так и вокруг него. Еще удобство этого заклинания

было в том, что позволяло наложить стазис на определенное заклинателем время, то есть, самое то, для долгого хранения...

— Тогда все это можно оформить прямо сейчас, мы с профессором Спраут послужим двумя независимыми свидетелями-поручителями. Замечательное достижение, мистер

Поттер! Просто за-ме-ча-тель-но-е! Очень рад, что мой факультет служит взлетной площадкой такому восхитительному уму! Браво! Брависсимо! — Флитвик чуть

не свалился со стула в порыве эмоций.

Заявка на патент ушла в Гильдию тем же вечером.

После всех экзаменов, как раз во время проходящего экзамена по Гербологии, Гарри Поттер блаженно щурился на яркое майское солнышко, лежа на траве у Черного

озера и пуская иногда "блинчики" в сторону Гигантского Кальмара. Жизнь была прекрасна и удивительна: через неделю заканчивались занятия и экзамены у старшекурсников

и Хогвартс-Экспресс на всех парах помчит Гарри домой, к деду. Гарри мечтательно прикрыл глаза, представляя, что именно он будет делать дома: травяной сад,

наверное, весь зарос, половину придется выпалывать, а ведь можно из этой половины...

Он не понял, что его сдернуло с места, и как он оказался в полутемной сводчатой зале, где у одной стены мерцало огромное зеркало, а перед зеркалом пошатывался

профессор Квирелл в фиолетовом тюрбане. Гарри попытался дернуться или хотя бы заговорить — но понял, что находится под Петрификусом. "Наверное, он хлопнул

меня заклинанием, а уж потом перенес сюда, — сообразил он. — Но зачем?" Квирелл производил впечатление полностью сошедшего с ума человека, он то стонал,

то злился, говорил на разные голоса, словом, явно был не в себе и довольно опасен: палочка по-прежнему оставалась у него в руках. "Зачем я ему нужен? —

продолжал недоумевать Гарри. — Может, он хочет принести меня в жертву? Тогда была бы пентаграмма. Или алтарь. Просто так убить, потому что маньяк? На маньяка-то

он, положим, похож, но почему именно меня? Просто первого ухватил, кого увидел — или потому что я — Мальчик-Который-Выжил? А у него сегодня как раз крыша

съехала, звезды сошлись... но зачем ему зеркало? Будет отслеживать эстетичность поз убийства?" Тут он вспомнил предупреждения Макдугала: недели две назад

на собрании факультета Стивен строго-настрого запретил всем подходить даже к кромке запретного леса: какая-то тварь убивала единорогов. А кровь единорога

снимала практически любые проклятья. Только Квиррелу, похоже, не помогла и она, раз он решил заменить кровь единорога кровью Мальчика-Который-Выжил. А

зеркало, стало быть, чтобы видеть, куда мазать? Не то, что Гарри не было страшно — просто в такой странной готической манере все происходило, что если

бы не Петрификус, он, пожалуй, сейчас рассмеялся бы... С яркого солнца в какое-то подземелье, зелень травы сменяется изжелта-зеленой физиономией ненормального

профессора, фильм ужасов какой-то. Профессор изломанной тенью метался перед зеркалом, не обращая никакого внимания на своего пленника.

— Я вижу, — завывал он, — вижу камень, я вижу, как отдаю его своему господину, но почему я не могу взять его?

Тут он переключился на какое-то шипение:

— Иссспользуй мальчишшку...

— О, да, мальчишка! Но, господин мой, вы уверены, что этот мальчишка сможет достать его?

Гарри в это время ощутил, что Петрификус постепенно сходит с него, но прыгать в сторону не решился. Квирелл подошел к нему, вздернул на ноги за шиворот

и подтащил к зеркалу:

— Смотри в него! — приказал он, — что ты видишь, говори!

В зеркале почему-то отразился травяной сад за домом деда в Тупике Прядильщика. И сам дед, улыбающийся Гарри. А у калитки стояла... мама? И папа рядом с

ней. И тоже улыбались. Гарри так засмотрелся, что пропустил рывок за воротник, развернувший его от зеркала:

— Что ты там видишь, мальчишка?

— Дом, — прошептал Гарри.

— Дай мне поговорить с ним, — шипящий голос исходил откуда-то сбоку, все-таки, похоже Квирелл болтал не сам с собой.

Профессор заскулил, но начал разматывать свой вонючий тюрбан. Когда он развернулся спиной к Гарри, тот, наконец, увидел профессорского собеседника и его

отчетливо замутило. Плоская харя с глазами-щелочками, носом-щелочками, рот, как кривая щель — наискось,  не то змея, не то ящерица, и оно — говорило!

— Ты... Гарри Поттер... это твоя вина, что я здесь, и в таком откровенно непрезентабельном виде... ты умрешь, если не отдашь мне мое!

— Да что твое-то? — изумился Гарри. — Я что-то у тебя взял? Украл? Выпросил, наконец? Ты кто такое, чудо-юдо?

— Отда-а-ай... — вроде и шипеть в этом слове было нечем, а оно шипело.

— Забирай, — махнул рукой Гарри. — Мне твоего — ничего не нужно: забирай все! И — сгинь, наконец!

Он чувствовал, как его зеркального двойника обнимают родители и дед. Их горячие ладони лежали у него на плечах и не давали ему сдвинуться с места. Прислонившись

спиной к волшебному зеркалу, он подпитывался их любовью и уверенностью: никакие свихнувшиеся профессора ничего ему не сделают, ведь мама с папой очень

его любили, а еще — его любит деда Тоби.

— Сгинь, -  повторил он. — Сгинь, со всем своим!

Шрам на лбу лопнул с противным треском, кровь залила левый глаз, и Гарри прищурился: ему показалось, что от его лба отделилась темная гибкая тень, похожая

на змею, и полетела к ящеричьей роже на затылке Квиррела. Квиррел дернулся всем телом и застыл статуей, а тени окружали его со всех сторон, дымными веревками

просачиваясь под кожу, обвивая неподвижного профессора хороводом, проходя сквозь него и возвращаясь. В какой-то момент Квирелл закричал, тоненько, пискляво,

словно ему не хватало сил. Потом кричать прекратил и обмяк стоя, но на ногах держался, будто его подпирали со всех сторон эти странные тени. Уже сползая

в обморок, Гарри видел, как рожа на затылке Квиррела тоже распялила рот в беззвучном крике — и внезапно то, что было когда-то профессором ЗОТИ распалось

в клочья, словно взорвалось изнутри. Ладонь деда из зеркала прикрыла глаза внука — мол, не смотри, не надо на такое смотреть, — и больше Гарри ничего не

видел.

Глава 11

Потом, кажется что-то еще взрывалось и шипело вокруг, словно фейерверки, а он, покачиваясь плыл по волнам, на мягких подушках и удивлялся, что в хогвартские

лодочки постелили мягкие перины, голоса вокруг бубнили сердито и хлопали какие-то двери, и звякало стекло, и снова взрывы и вопли, но, скорее всего, все

это ему снилось. В какой-то момент, он решил, что выспался и попытался открыть глаза. Над головой был светлый побеленный потолок — ничего общего с каменным

мешком, в который его приволок Квиррел. Он лежал на широкой кровати, отгороженной ширмой, а за ширмой почти по-квирреловски шипел его декан:

— Альбуссс, ты должен мне объяссснение! Что ты за игры затеял с мальчиком?

Скрипнули пружины, вероятно на соседней кровати кто-то сидел:

— Филиус, я и сам не пойму, почему такое произошло! Вот чем хочешь могу поклясться...

— Мне твои клятвы сто лет не нужны. Ребенок под моей опекой, я его декан, а его защиты реагируют на тебя, как будто ты Тот-кого-не называют! Да еще и в

бессознательном состоянии — это тебе не шуточки твоих любимых гриффиндорцев! Что ты сделал, Альбус?

— Не знаю, Филиус, честное слово — не знаю. Если позволишь, я поприсутствую при вашем разговоре, когда он очнется, может быть, сумею рассмотреть, что на

нем за защиты...

— Я разговаривал с Северусом. Похоже, мальчик что-то сделал с Неназываемым: метка Северуса исчезла, будто ее и не было никогда. Его шрам, кстати, тоже исчезает,

Поппи сказала, что это обычная ссадина, на пару дней работы заживляющей мази. Если эти его защиты воспримут тебя, как врага, я просто тебе не завидую,

Альбус.

Невидимый Альбус по-стариковски закряхтел, совсем, как дед, когда стеснялся признать, что опять выпивал в одиночестве. Тут края ширмы раздвинулись, и в

поле зрения Гарри появилась школьная медиведьма, мадам Помфри, с подносом в руках. На подносе яркими цветами переливались пузырьки с зельями.

— Мистер Поттер, с возвращением, — обрадованно проговорила мадам Помфри. — Как вы себя чувствуете?

Голоса за ширмой замолчали, будто обрезанные. Гарри подумал немного, потом пожал плечами:

— Нормально я себя чувствую. Ничего нигде не болит. А должно?

— Слабость? Головокружение? Темные точки в глазах? — продолжала настаивать медиведьма.

— Нет, ничего такого. Выспался. Э-э-э-э-э... голоден немного, и в туалет бы... А так — все в порядке.

Медиведьма пристроила поднос на тумбочку рядом с кроватью и вытащила палочку, объясняя:

— Сейчас я наложу на вас диагностирующее заклинание, оно покажет уровни вашего магического и физического состояния.

Гарри кивнул, посмотреть на диагностику было интересно. Рядом с кроватью заколыхалась призрачная проекция, как графики в классе геометрии, отметил Гарри

про себя. Медиведьма пристально их изучила и улыбнулась:

— И в самом деле, все в порядке. Вот видите: это ваша магия, а вот это — ваша физическая форма. — Две линии шли параллельно друг другу и уходили куда-то

вверх по графику. — Можете встать, душ и туалет — в конце коридора, направо. После душа выпьете вот эти зелья — это укрепляющие, и ложитесь. Сегодня я

за вами еще понаблюдаю, но думаю, завтра вас уже можно будет выписать.

Гарри покосился на ширму, но ничего не сказал. Разговор декана и директора был очень интересен, и он собирался его обдумать в тишине и уединении.

Когда он вернулся в кровать, ширму уже убрали, и на соседней кровати Гарри почти без удивления обнаружил директора Хогвартса. Рядом на высоком табурете

сидел декан Рэйвенкло Филиус Флитвик.

— Доброе утро, — поздоровался с ними Гарри.

— Доброе, мистер Поттер, доброе, — ответил декан. — Если позволите, мы зададим вам несколько вопросов о вчерашнем дне. Скажите, как вы оказались в запрещенном

коридоре третьего этажа?

— Я даже не знал, где мы, — ответил Гарри озадаченно, — это был тот самый коридор? Скорее всего, профессор Квиррел приволок меня туда под Петрификусом,

потому что последнее, что я помню — это то, что я сидел у озера. А потом сразу — комната с зеркалом. И морда у него на затылке... такая... неприятная,

знаете. А как же он пронес меня через защиту на третьем этаже, она вроде должна была не пускать школьников? — вспомнил он объяснения Макдугала.

— Альбус? — повернулся декан к директору, — ты что, оставлял лазейку? Для кого?

— М-м-м... — видно было, что директору очень не хочется отвечать на этот вопрос, — Я подумал, если кто-нибудь... вроде Гарри... захочет спасти камень, то

его не стоит останавливать.

— То есть, — резюмировал Флитвик, — ты намеренно включил в защиту Гарри Поттера? Для чего? Мне казалось, еще в ноябре мы с тобой прояснили этот вопрос с

ловушками и героическим их преодолением? Разве ты не понял, что мальчику было наплевать на все твои "секреты"?

— Надежда — такая хрупкая, но в то же время — такая прочная вещь, Филиус... Как видишь, она оправдалась.

— Простите, я не понял, как оправдалась ваша надежда, — жестко произнес Гарри. — И если можно, мне хотелось бы узнать, что за игру вы играли со мной и со

всей школой, поселяя в замке тролля и цербера. Это что — игра на выживание для сильнейших?

— Видишь ли, мальчик мой...

Гарри вопросительно взглянул на декана, тот покачал головой:

— Альбус, боюсь, твоих мальчиков в этой палате нет. Гарри воспитан магглами, может неправильно тебя понять. Ты продолжай, продолжай.

Директор продолжил. И Гарри вместе с его деканом с ужасом услышали о том, что в школе действительно хранился Философский камень — но вовсе не для опытов,

как предположили вороны в ноябре, а как приманка для выжившего в Хэллоуин восемьдесят первого года Волдеморта. И поскольку его победитель собирался поступить

на первый курс Хогвартса, Альбус Дамблдор не нашел ничего лучшего, как постараться столкнуть в стенах замка двух кровных врагов. И у него получилось: Волдеморт

повержен навсегда! И если Гарри не против, то директору очень бы хотелось посмотреть на их финальное противостояние, если возможно. Он попытался взглянуть

на это вчера, по горячим следам, но видимо, защита мистера Поттера восприняла попытку Легиллименции, как проявление враждебных намерений... приложив почтенного

директора о стену, да так, что и сегодня он еще не может передвигаться. Посему пришлось просить милейшего декана Воронов вытащить своего подопечного из

опасного коридора и доставить его в Больничное крыло — самого директора от Гарри откидывало, даже при полном и несомненном обмороке последнего...

— Легиллименция — это способ проникновения в воспоминания, — объяснил декан Поттеру, — магглы называют ее телепатией. Но поскольку активную Легиллименцию

ваши щиты не пропускают, могу предложить поделиться воспоминанием в Омуте памяти. Я научу вас, как им пользоваться.

Омут памяти был доставлен коротеньким ушастым существом, замотанным не то в тогу, не то в наволочку — "Это домовой эльф, они служат волшебникам испокон

веков" — и водружен на табуретку между кроватями. Флитвик показал Гарри, как сосредоточиться на воспоминании и вытянуть его палочкой в Омут. Втроем они

отсмотрели сцены в комнате с зеркалом, при этом Флитвик комментировал движение щитов вокруг Гарри:

— Смотрите, вот вы прислонились к зеркалу — и щиты утроились. И когда вы отказались от "его", что бы там "его" ни было, смотрите — лопается шрам, из него

вместе с кровью вырывается что-то темное и летит прямо к нему. Альбус, что это было?

Альбус невнятно пробормотал что-то и закашлялся.

— Вот еще несколько таких же темных пятен — все они входят в него, прошивают тело насквозь, и похоже, именно они способствуют тому, что Волдеморта с нами

больше нет.

Несомненно, ваше "Сгинь", Гарри — новое и неизвестное науке заклинание. Что вы имели в виду, когда произносили его?

— Именно то, что произнес. Это... ну... из фильма про экзорциста, вообще-то. "Сгинь-пропади, нечистая сила!" Как-то так.

Директор снова закашлялся — подавился чем-то, что ли?  Но тут воспоминание закончилось и их вышвырнуло из Омута памяти.

— Я хотел бы узнать,  — начал Гарри, и декан благожелательно кивнул, — почему Волдеморт вообще так настроен был убить именно меня. Мне, конечно, интересно,

почему у него не вышло, но основной принцип я понял. Но вот его зацикленность на мне... Почему?

— Видишь ли, мальчик мой, — начал Дамблдор, потом поправился, — видите ли, мистер Поттер, вас спасла любовь. Любовь вашей матушки, пожертвовавшей ради вас

своей жизнью.

— Вы хотите сказать, что каждая мать, закрывая собой ребенка спасает его от Авады? А почему я единственный, который выжил? И потом, что значит — мать? А

отца у меня не было, что ли? При чем здесь любовь, я вообще-то спрашивал о причинах, по которым Волдеморт пришел в октябре восемьдесят первого года в дом

Поттеров, убил моих родителей и собирался убить меня. А через десять лет повторил эту попытку.

Дамблдор мялся, жался, юлил, но под напором двух рэйвенкловцев, один из которых был еще и мастером дуэлинга, наконец, спекся. Видно здорово его вчера приложило

о стенку, отстраненно подумал Флитвик, быстро сдался. Альбус наконец рассказал о пророчестве, о том, как прятали Поттеров, о предательстве лучшего друга,

который по сей день сидит в Азкабане — и снова перешел к любимой теме:

— Любовь — великая сила... Она хранила тебя все эти годы, живым и невредимым...

— Да какая любовь, — наконец взорвался Поттер, — обычная кровная магия, защита Последнего в Роду, что вы тут сказки рассказываете? И устанавливала ее не

мама, которая, хоть и была принятой в Род, как Новая Кровь,  таких возможностей не имела, а отец, как Глава Рода, защищая маму и меня — Наследника Рода.

Если бы мама выжила тогда, защита стояла бы и на ней до моего совершеннолетия. Ее жертва могла усилить эту защиту, но не намного — у магглорожденных сил

меньше. Что? — вызверился он на Дамблдора, скорбно качающего головой, — у нас на факульете, если чего не понимаешь, принято спрашивать. Я — спросил.

— Там, где течет кровь твоей матери, ты защищен наиболее, — убежденно пробормотал Дамблдор.

— Да откуда вы вообще всю эту галиматью вычитали? А еще Верховный маг Визенгамота... Как-то неудобно вас поправлять, но защита крови ставится не на "кровь",

а на "кров". То есть, на дом, который я искренне считаю своим домом. И кто в нем живет — родня мне по крови или нет — не имеет никакого значения. Главное

условие — они принимают меня, как родного, я принимаю их, как родных. Все. Хоть волки в лесу, хоть тигры в зоопарке. Мало того, в любом доме своих магических

родственников — хоть какой степени родства — такая защита распространялась бы и на них. Но вы отдали меня магглам. Почему?

— Я не хотел, чтобы ты вырос избалованным принцем, купаясь в лучах своей славы...

— Поэтому отдали меня тем, кто гарантированно лупил меня ремнем за малейшую провинность, а за любой всплеск магии наказывал недельной голодовкой на хлебе

и воде в чулане. Спасибо, добрейший Верховный маг!

Последние слова сочились таким горьким сарказмом, что Дамблдор вскинул голову и потрясенно уставился в глаза мальчика. Из них на Дамблдора смотрела Смерть.

Лютая, мучительная — только подойди, только протяни руку...

— Гарри, я... не знал... я не догадывался, что твои тетя и дядя так плохо к тебе отнесутся. Мои наблюдатели рассказывали мне, что ты не очень счастлив с

ними, но...

— То есть, и наблюдатели были. И рассказывали, — удовлетворенно кивнул Поттер. — Героев воспитывают в лишениях, не так ли? А подумать, что не было бы тех,

кто меня любит, не было бы дома, в котором я не боюсь этих ваших "лишений для героя" — и вчера был бы у вас мертвый Герой? Потому что... пророчества там

или не пророчества, а я в Герои не собирался. Или вам не рассказали? Или рассказали, но вы не поверили?

— Я могу только попросить прощения, Гарри. Все, что я делал — я делал на благо магического мира... — Альбус уже трижды проклял и этого мальчишку и его неудачное

распределение! Готовые шаблоны для разговоров с героями-гриффиндорцами у него были, с политиками-слизеринцами — тоже, пусть и не настолько отточенные,

но чертовы вороны вцеплялись в любую логическую неувязку и начинали долбать по ней своими клювами, пока не пробивали насквозь, а этот, конкретный вороненок,

похоже был из лучших...

— А какое отношение имею я — к магическому миру и его благу, позвольте спросить? Вы вышвырнули меня к магглам, среди них я вырос и живу, и собираюсь жить

там дальше. Что именно дал мне лично магический мир, кроме как — убил моих родителей и попытался убить меня, в первый же мой год в нем? Да даже элементарно

— о том, что у меня есть деньги, я узнал только прошлым летом. Если вы так лихо распоряжались моей судьбой и моим ключом от сейфа, может, мне попросить

гоблинов провести ревизию — мало ли, на какое благо шли мои деньги, пока я носил обноски кузена и слушал тетку, какая я неблагодарная тварь, выращенная

ими из благотворительности?

— Если соберетесь, я могу помочь, — кивнул Флитвик, — у меня с гоблинами налажены хорошие связи.

— Спасибо, профессор. Непременно воспользуюсь вашим щедрым предложением.  И что теперь?

— В смысле — что теперь, — не понял Флитвик.

— Ну, я так понял, что директор школы воспользовался случаем и устранил с моей помощью Волдеморта. Окончательно. Поэтому и интересуюсь — что теперь? Надеюсь,

у вас, господин директор, нет на меня каких-то дальнейших планов героя-победителя Темных Лордов? Потому что я заранее от них отказываюсь. Я вообще-то в

школу учиться пришел, а не с Волдемортами сражаться. Поэтому... мне нужна страховка.

— Страховка? — опять переспросил декан.

— Клятва. О том, что магический мир в лице директора школы не участвует более в моей жизни. Как-то накладно мне его участие оборачивается, знаете ли.

— Для Нерушимой клятвы вы должны взяться за руки, я скреплю. Альбус, рискнешь?

Альбус предпочел не рисковать браться за руки.

— Магией своей клянусь, что не буду вмешиваться в жизнь Гарри Джеймса Поттера отныне и навсегда.

И тут же рухнул на кровать, в сильнейшем магическом истощении. Похоже, планов у Альбуса все-таки было много и все они учитывали Гарри, как средство их исполнения.

К тому же из его покаянного бормотания выяснилось, что в кабинете директора лежало несколько ценных фолиантов из библиотеки Поттеров, и Омут Памяти — надо

же, досада какая! — принадлежал Роду Поттеров уже которое столетие. При помощи Флитвика все, что несло на себе магию или печать Рода Поттеров было собрано

в большой сундук и отправлено эльфами к кровати Гарри в Башне Рэйвенкло.

— Он что, клептоман? — разочарованно спросил декана Гарри.

— Нет, скорее, анархист, — хмыкнул декан. — Искусство принадлежит народу. И он, как представитель народа, пользуется, иногда забывая у кого и что одолжил.

— Мантию-невидимку он тоже у отца одолжил, — догадался Гарри. — Но ведь вернул. Интересно, почему пакет был паленый...

Ради интереса, спросили у Дамлдора, который все еще дышал с трудом после такой неразумно данной клятвы. Оказалось, ни одна сова не согласилась искать Мальчика-Который-Выжил,

и только феникс Дамблдора смог доставить пакет по назначению. Но тут же  самовоспламенился — и теперь директор просто представления не имел, где живет

его герой. Потому что приставленные к Дурслям наблюдатели, как и сами Дурсли понятия не имели ни о каком Гарри Поттере... А любые следилки, прицепленные

на одежду или очки самоуничтожались, стоило Гарри оказаться дома. Кровная Защита в действии была действительно сильна.

Глава 12

Июль, 1996г.

Летом в Хогвартсе пусто и гулко: ничто не нарушает покой древних залов — ни заполошные звонки школьного колокола, ни суматошные вопли подрастающего поколения,

перемежаемые то кошачьим мявом, то совиным уханьем. Тишина, покой, благодать. Снейп очень любил летний Хогвартс — без учеников. Когда он был совсем маленьким,

мама рассказывала ему о старинном замке, в который он поедет, когда подрастет. "И стану там королем?"  — спрашивал маленький Северус, а мама смеялась:

"Нет, только Принцем". Он не стал королем, и Принцем тоже не удалось: дети выжженных с гобелена не имеют права на фамилию. А Снейпом ему быть не нравилось

еще с начальной школы, потому что Снейп — это клеймо неудачника, сына местного алкаша. Кто-то из маггловских приятелей — да, у него и такие были! — подшутил

однажды, мол, а ты замуж выйди и фамилию смени. Только то, что приятель был магглом и не понимал, на что он замахнулся, спасло его от немедленной и мучительной

смерти... Впрочем, эту шуточку Сев потом слышал не один раз, оказалось, была она весьма расхожей среди магглов. У них и перемена фамилии ничего сакрального

из себя не представляла: захотел поменять — и поменял. Заявление только напиши, да в полиции заверь.

Лето для Снейпа было временем отдыха: полного, расслабляющего; временем, когда он сознательно отодвигал любые неприятные мысли подальше, растягивался где-нибудь

под деревом у кромки Запретного леса или у Черного озера — и представлял себя прозрачным насквозь и пустым до звона — не было ничего, никого, ни его самого,

ни сожалений, ни надежд, ни планов на будущее... Это осенью все начнется заново: школьная рутина, пустоголовое племя орущих и вопящих маленьких обезьян,

тупые сотрудники, сумасшедший директор, мерцающий глазками и строящий какие-то монструозные интриги, которых кроме него никто не поймет, да уже давно и

не пытается. Лето принадлежало Северусу целиком и полностью, и даже директор, пару раз, в самом начале, нарвавшийся на неприятные сглазы, в конце концов,

это уяснил.

Поэтому появление Фоукса с запиской свидетельствовало, как минимум, о Конце Света. На всякий случай Северус закатал левый рукав — нет, метка, слава Мерлину,

как пропала четыре года назад, так больше и не появилась.

Директор выглядел откровенно плохо: весь сморщенный, как печеное яблоко, потемневший лицом и  задыхающийся. Северус спросил его, как он себя чувствует,

но Дамблдор только рукой махнул, старость — не радость.

— Северус, мальчик мой, — затянул он свою волынку, и Сев понял, что ничего-то с директором страшного не случилось: раз он тянет разговор, значит, Конец

Света отодвигается. Сглазом его, что ли, приложить,— лениво подумал он, — знает ведь, старый пенек, что летом меня трогать нельзя...

-...Поттер.

— Что — Поттер? — не понял Снейп, под мерную директорскую речь придремавший в кресле.

Альбус попытался грозно сверкнуть глазами, но вышло только обиженное помаргивание:

— Ты меня не слушал, — обвинил он.

— Лето, директор, это такое время...

— Хорошо, хорошо, я помню. Извини. Я постараюсь кратенько.

Кратенько у директора все равно не получалось, но основное Снейп уловил: Академия колдомедицины и зельеварения прислала на адрес Хогвартса подтверждение

для Гарри Поттера, что с сентября этого года он принят в Академию в качестве студента. В конце письма стояла приписка Ректора Академии, Арсениуса Джиггера

для Дамблдора, о том, что любые препятствия, чинимые столь многообещающему студенту, будут рассматриваться, как противодействие Академии и Ректору Джиггеру*

лично.

— Ну, а я тут при чем? — неподдельно изумился Снейп.

— Я хотел бы, чтобы ты поговорил с мальчиком — вероятно, он не до конца понимает, что такое Академия, это ведь не Хогвартс, с нашей простенькой школьной

программой. Мальчику там будет сложно — только после СОВ, у него даже ТРИТОНОВ еще не было...

— Ага, — понятливо покивал Снейп, — то есть приписку Ректора считать верной, противодействие имеет место быть, только если получится — не вы, Альбус, палки

в колеса ставили "многообещающему студенту", а злой профессор зельеварения. Так?

Дамблдор стеснительно потупился.

— Я не понимаю, Альбус, зачем это вам? Академия колдомедицины — это не Гильдия Некомантов, Темного Лорда из Поттера не вырастит. Хогвартсу в любом случае

есть, чем гордиться: пятикурсника только с СОВами принимают полноправным студентом, я даже не припомню, когда такое вообще случалось. Учится Поттер отлично,

даже я не могу сказать, что он лентяй или тупица. Пусть едет в Академию, нам-то от этого какая беда?

"Одно облегчение — не видеть эту физиономию, сочетающую прекрасные глаза Лили и ехидную ухмылку Поттера-старшего".

— Северус, пожалуйста... Сделай все возможное. Мальчик должен закончить обучение в Хогвартсе! Я сделал тебе портал — к самому дому он тебя не доставит,

только поблизости. Постарайся донести до Гарри, с какими трудностями он собирается столкнуться по своему незнанию и неопытности... Пожалуйста, Северус,

— и взгляд смертельно больного, умирающего тяжкой смертью, тьфу ты, актер погорелого театра!

— Альбус, я ничего вам обещать не буду. Ваш Поттер может меня послать с порога — и правильно, в сущности, сделает. Я — не его любимый учитель, чтобы он

ко мне прислушивался. Максимум, мы поговорим. Вас такое устроит?

Лето было испорчено напрочь.

В этом Северус уверился и тогда, когда портал выбросил его не где-нибудь в Лондоне, а в Тупике Прядильщика. Прямо напротив дома его детства.

Кстати, он вспомнил только теперь, почему портал не мог сработать с привязкой на Поттера: был ведь уже инцидент с Блэком... Он тогда смеялся, наверное,

неделю, закрываясь у себя в кабинете. Чтоб никто не видел хохочущего профессора зельеварения — такая потеря лица была просто недопустима.

На третьем курсе Поттера Дамблдор в очередной раз не смог найти профессора ЗОТИ, и не придумал ничего лучшего, как пригласить Люпина на должность. А чтобы

исключить возможность огласки, приказал Снейпу варить для Люпина волчьелычье зелье. Снейп плевался, шипел, но зелье варил. В начале учебного года стрясся

грандиозный скандал с участием близнецов Уизли: они умудрились наловить боггартов и высыпали их прямо перед гостиной Слизерина. Боггартов как раз проходили

третьекурсники под руководством Люпина, поэтому именно Люпина Снейп тогда и обвинил во всем, заставив собственноручно — вместе с близнецами — всю эту дрянь

собирать. В процессе совместной профессорско-ученической отработки, Люпин обнаружил у близнецов какое-то свое школьное изобретение. Изобретение он конфисковал,

а потом, с его помощью отыскал все у тех же Уизли — только у младших — истинного предателя Поттеров: Питера Питтегрю, который все эти годы притворялся

обычной крысой-фамилиаром. Последовал еще один скандал, суд, на котором осудили Питтегрю и освободили Блэка... А потом Блэк явился в Хогвартс. К крестнику.

Снейпу до сих пор было приятно вспомнить о том разговоре — благо, Блэк по гриффиндорской привычке все делать с максимальным шумом, явился в Хогвартс не

один, а с репортерами... Прямо на ужин. И громко разочарованно вопросил:

— Гарри, а почему ты не в Гриффиндоре? Твои родители были истинными гриффиндорцами...

Поттер скептически глянул из-под длинной челки, но даже вилки не отложил. Хотя, надо сказать, вороны всегда придавали большое значение этикету — и столовому

и обычному. Такое вопиющее нарушение правил поведения понимающим людям говорило о многом.

— Гарри, — не замечая ничего, вещал Блэк, — я твой крестный! Теперь ты должен жить со мной — с министром я как-нибудь договорюсь.

— Я знаю, что вы мой крестный, мистер Блэк. Но это ни меня, ни вас ни к чему не обязывает, — последовал ответ Поттера.

— Ну как же — не обязывает? — удивился Блэк, — конечно, ты не станешь жить с какими-то грязными магглами, раз у тебя есть я!

Блэк не понял, что такого он ляпнул. Зато это поняли все в Большом Зале. Поттер встал, внимательно оглядел Блэка с ног до головы, бросил на стол салфетку

и вышел. В следующий раз Блэк попытался выпросить у Дамблдора портал, направленный на Поттера — начались зимние каникулы и Гарри уехал к своим "грязным

магглам". Портал сработал, вот только Блэка вернуло в Хогвартс, расшибленного в лепешку. Защиты дома Поттеров не пропускали враждебно настроенных личностей.

Лечили Блэка как раз до конца каникул. А покинув Больничное Крыло, Блэк завернул в кабинет Люпина и зазвал приятеля в Хогсмит, залить горе.

Горе они заливали долго, громко и успешно, позабыв о полнолунии. Поэтому весь Хогсмит и половина Хогвартса (Рэйвенкло почти всем составом) имели удовольствие

наблюдать, как из Трех Метел выходит профессор ЗОТИ и превращается в оборотня. Его приятель, мистер Блэк, видимо, сохранив какую-то унцию здравого смысла,

перекинулся в свою аниформу, громадного медведеподобного пса — Гримма — и погнал оборотня в Запретный лес, где они славно повыли на луну.

А утром за завтраком Снейп просто таял от восторга, подслушивая разговор Поттера-младшего и Люпина:

— Не сочтите это местью, профессор, — говорил Поттер, — но если к полудню вы все еще останетесь в школе, вечером здесь будут репортеры с просьбой об интервью:

"Каково быть оборотнем и преподавать ЗОТИ". Меня не волнует ваша звериная ипостась, но девчонки вчера до Хогвартса добирались каминами — боялись идти по

открытому пространству.

Люпин уволился в тот же день. А злорадствующий поначалу Снейп, потом проклял и мстительного Поттера и собственную злорадную мстительность, потому что до

конца года ему пришлось вести не только Зельеварение, но и ЗОТИ.

Тем же летом "Пророк" напечатал скромное объявление, о том, что Наследник Рода Поттеров получил эмансипацию и стал совершеннолетним по закону, в силу того,

что предполагаемые опекуны, в числе которых назывались и Дамблдор и Блэк, обязанностей своих не исполняли и Наследника ничему не учили.

Только что делает Поттер в Тупике Прядильщика?

Снейп наложил на себя скрывающие чары и потихоньку придвинулся поближе к дому, из окна которого слышен был чей-то разговор.

— Дед, — узнал Снейп ломкий басок Поттера, — ты сегодня зелье принимал?

Невнятное, но расстроенное ворчание.

— Дед, ну что ты, как маленький, а? Как на крышу лазать — большой, да? Как с крыши летать — так летчик? А как зелье потом пить — я не я, и лошадь не моя?

Пей, говорят! Ну и что, что противное. Нет, с сахаром нельзя. Дед, не зли меня, меня в гневе и Дамблдор опасается!

Бульканье, звяканье, кашель. И такой знакомый с детства, омерзительный голос:

— Какая гадость, эти ваши колдунские зелья — просто невероятная гадкая гадость!

— Зато полезная, — возразил Поттер. — Вот, ты уже и ругаешься сегодня. А вчера только мычал.

Снейп зажмурился и проморгался: нет, ему не привиделось. Он действительно стоял во дворе дома своего детства — правда дом выглядел как-то по-другому...

не таким обшарпанным, что ли... а внутри разговаривали Тобиас Снейп, ничтожный алкаш и маггл, и Гарри Поттер, волшебник, без пяти минут студент Академии

колдомедицины и зельеварения. И Поттер Снейпа называл дедом! Дедом-то — почему?

Потом он задумался на минуточку — и представил себе, как уговаривает Поттера отложить учебу в Академии, чтобы еще целых два года тот мозолил ему глаза в

школе, напоминая не только о Джеймсе Поттере и его "забавах", но и о Тобиасе, один голос которого всколыхнул в Снейпе детские прекрасные воспоминания о

перегаре и трупном запахе из унитаза по утрам, о плачущей матери, о насмешках одноклассников... Вынырнув из мыслей, он заметил, что его трясет от ненависти

к прошлому — и к Тобиасу, и к собственной юности, которую только идиоты могут считать прекрасною порой. Потом, приложив титанические усилия, закрыв все

воспоминания надежными щитами — это ж надо, как мало потребовалось, чтобы пробить в окклюментивных щитах такую брешь! — успокоился. Нет, надо Дамблдору

— пусть сам мальчишку уговаривает остаться. Да и вряд ли у него это выйдет — парень-то явно не дурак. Снял с себя чары и постучал.

— Профессор Снейп? — с Поттера можно было писать картину "Изумление". — Вы ко мне, или... — он неловко двинул головой куда-то в сторону.

— Я к вам, мистер Поттер. По делу.

— Н-ну... проходите. Чаю? Кофе?

— Благодарю, не стоит. Дело в том, мистер Поттер, что директор Дамблдор по каким-то своим соображениям решил оттянуть ваше поступление в Академию. И послал

меня, чтобы я... гхм... уговорил вас остаться в Хогвартсе.

Глаза мальчишки ярко сверкнули.

— Директор Дамблдор, похоже, забыл о клятве невмешательства, которую он дал мне четыре года назад, — прошипел Поттер. — Он не боится стать сквибом? Впрочем,

можете ему сообщить, что ваши усилия не увенчались успехом: я уже принял приглашение Ректора Джиггера.

— В таком случае, позвольте откланяться, — слегка дернул подбородком Снейп.

— Постойте, профессор. У меня тоже есть к вам дело — очень удачно, что вы сюда заглянули...

Северус хотел зашипеть, в привычной ему манере, да как он смеет, щенок, попытается с Тобиасом его мирить? Потом сообразил, что про Тобиаса не было сказано

ни слова, словно мальчишка и не сопоставлял своего профессора с "дедом"-магглом. А Поттер уже вел его вниз к подвалу, где когда-то была лаборатория мамы,

а потом и самого Северуса.

— Поскольку защиты на дом устанавливал я, — говорил Поттер, — то закрытых дверей для меня нет. Я подумал, что вам могут быть дороги эти вещи: все они были

в лаборатории, я ничего не трогал — только переложил их в сундук. Можете забрать его, если хотите.

Северус с трудом припомнил, что могло быть в закрытой лаборатории: мамины рабочие журналы, книги, которые он перед ее похоронами стащил "Акцио" со всего

дома и уменьшил, чтобы не пропали, лабораторная посуда и котлы... Жил он без всего этого двадцать лет — не понадобилось. Стоит ли забирать? Разве что —

просто на память. Поэтому он кивнул, подхватил сундук и вышел, сквозь зубы попрощавшись с Поттером и демонстративно не замечая Тобиаса, который все это

время, не двинувшись, сидел в гостиной и, подперев ладонью подбородок, в упор рассматривал своего блудного отпрыска.

Отойдя от дома на приличное расстояние для аппарации, Снейп незаметно для себя вышел на старую детскую площадку. Когда-то сто лет назад здесь звенел смех

рыжей девочки: "Тунья! Смотри, как я могу!", а он говорил ей, что она — ведьма. Как странно сложилась жизнь, внезапно подумал он: если бы все получилось,

как хотелось мне когда-то... Мои дети, мои и Лили — никогда не назвали бы Тобиаса дедом. А поттеровский щенок, похоже, не видит в этом ничего странного.

Более того, судя по расследованию, которое пять лет назад проводил Дамблдор, именно с кровными родственниками мальчишку не связывало ничего, кроме взаимной

ненависти. Кровь — не главное? Родственников — выбирают? Вот так, нашел себе кого-то — и выбрал? И выбрал, что характерно, того, от кого так же, ненавидя,

отказался единственный кровный родич. О да, какая замечательная парочка, дед и внук — по собственному выбору. Он прикрыл глаза, мысленно вернувшись в дом:

в нем было... чисто. Уютно. Пахло травами и сдобой. Не было ни запахов тления, ни вони перегара, ни тошнотворного запаха грязного белья, преследовавшего

его все детство. Словно одно присутствие Поттера... нет, ну не может такого быть.

А еще он сообразил внезапно, что Поттер, хоть и играл роль гостеприимного хозяина, все время стоял между ним и Тобиасом — прикрывая маггла, как когда-то

он сам прикрывал маму от него. И руку держал на палочке, не доверял, значит. Можно подумать, стал бы Северус мараться о какого-то... "грязного маггла"

— вспомнились слова Блэка и последовавший результат.

С другой стороны, столь же внезапно дошло до него, защиты дома его пропустили. Его, если и не ждали — кого можно ждать двадцать лет? — то, по крайней мере,

дали возможность для возвращения. Только вот возвращаться он не собирался. Случайно вышло. Родственников — выбирают, снова подумал он. Обратное — тоже

верно.

А Защиты дома в Тупике Прядильщика схлопнулись и закрылись навсегда, отсекая возможность возвращения.

*Жиг Мышьякофф, или, как было написано в оригинале, Арсениус Джиггер — автор учебника с первого курса "Магические отвары и зелья", он же написал "Защита

от темных искусств" — учебник для третьего курса, по нему Люпин учил. Судя по всему, очень уважаемый специалист.