* * *
Коридор был великолепен. По его потолку волнами катился светящийся туман, отливавший расплавленной медью и золотом. Шершавый упругий пол покрывали подвижные живые узоры, — они струились и переливались под ногой. Толстые стены были прозрачны до невидимости. За правой темнели джунгли — сумрачная глубина зелени с редкими пятнами ослепительно ярких цветов. За левой светилась заполняющая почти полнеба желто-красная сфера Таллара. Сквозь бритвенно-острое кружево колец просвечивали струйчатые, словно бы жидкие течения темных облаков на экваторе. Так же ясно был виден узкий серп темноты с левого бока и тысячи ярко вспыхивающих и гаснущих в нём точек атмосферных разрядов. Легко, в подробностях, смотрелись три межпоясных вихря: рваный вал внешнего приподнятого обвода, пушистое круглое плато и четкая отвесная воронка глаза бури. Диаметр каждой был двести-триста миль, но отсюда они казались иглами абсолютной тьмы, лишь чуть побольше точек. Между ними, волоча по тучам черное пятно тени, медленно плыла Аннита — зеленоватый диск трех угловых градусов в диаметре, с геометрически четким узором пятен и яркими белыми искрами автоматических заводов, рассыпанных по ним.
Пара, идущая по этому коридору, также была весьма примечательна. Обоим на вид лет по двадцать, оба босые, с серебряными браслетами у щиколоток, но на этом их сходство кончалось. Юноша — рослый, гибкий, крепкий, одет в подбитую очень густым пепельно-серым мехом тунику из небольших, неправильной формы пластин. Отражая свет, они сияли ртутным серебром, в тени казались непроглядно черными. В их стыках блестели мириады крохотных черных глазок. Между ними росли короткие иглы, так густо, что почти казались шерстью, но, когда юноша касался туники локтем, иглы мгновенно прятались, потом показывались вновь. Тяжелый сегментированный пояс выглядел так же, только глазки и иглы побольше. У юноши были длинные черные волосы и длинные зелёные глаза, сейчас сонно прикрытые, светлая кожа, высокие скулы, по-мальчишески пухлые губы. На красивом лице — выражение ленивой, снисходительной насмешки.
Девушка не уступала ему в росте, её ловкие и отточенные движения завораживали страшноватой грацией. О фигуре нельзя было сказать ничего — её скрывала масса радужно переливающихся бус, свисающих до колен и до локтей. Темно-фиолетовые волосы заплетены во множество тонких косичек, кончавшихся медными когтями. Стянутые в высокий пучок на макушке, они, словно щупальца, струились по спине, доставая до бедер. Пучок косичек обрамлял венок из больших темно-зеленых листьев и множества мелких белых цветов, таких свежих, что, казалось, они росли там. Её блестящая кожа была темно-золотой, скулы тоже высокими, нос — короткий и закругленный. Большие, длинные глаза, косо поднятые к вискам, сияли ртутным, непроницаемым зеркалом. Уголки красиво очерченных губ загнуты вниз, придавая лицу хмурое выражение.
— Предсказуемая неудача, госпожа Верховный Ученый, — юноша смотрел вниз, на ветвящиеся струи радужного света, что молниями разбегались из-под его босых ног. — Вы так и не смогли раскрыть секрет ару, и решили обратиться к грубой силе. Я бы сказал даже, к очень грубой.
— Зато это наверняка сработает, Аннит, — девушка пожала плечами. — Мощность Бездны будет в восемь раз больше. Дальность — до шестисот миллионов миль. На таком расстоянии Деформатор ничего не сможет сделать.
— Глубины выброса не хватит, и ты сама это знаешь, — ответил Аннит. — Глупая трата ресурсов, не более того.
— По крайней мере, Бездна сможет увести верфь в безопасное место, и у нас будет время для более... глубоких изысканий.
Аннит Охэйо вздохнул.
— Маула, я давно уже говорю Мэтлаю, что нам нужны нормальные крейсеры вместо твоих Ловушек. Двадцать четыре тысячи торпед, — этого вполне хватит.
— Торпеды взрывоопасны. Шансы на успех ничтожны.
— Можно поставить торпеды на Разведчики. Если разработать торпеды с гамма-лазерами — то справится и один.
— А кто должен этим заниматься? — спросила Маула. — Мэтлай? Может быть, я? Война может начаться в любой миг, и наши шансы на победу незначительны. Если ару уничтожат верфь — они выкинут нас из галактики. Я думаю, ты это понимаешь. И, вместо того, чтобы доводить до ума наши торпеды, ты возишься тут с марьют!
Охэйо замер и глубоко вздохнул.
— Ну хорошо, допустим, я увлекся. Но я смог достичь успеха... кажется.
— И что же это за успех? — спросила Маула.
— Смотри, — Охэйо коснулся тяжелого браслета на запястье.
За прозрачной стеной раскатилась мелодичная трель. Через минуту из зарослей показался другой юноша, всего лет восемнадцати, одетый лишь в кусок алого шелка, повязанный вокруг бедер. Маула внимательно разглядывала его. Гибкое тело юноши состояло, казалось, из одних красиво скругленных мышц, гладкая кожа отблескивала влажным темным золотом. Грудь была широкой, живот впалый. Масса блестящих черных волос, спутанных крупными кольцами, отброшенная за уши, падала на спину. Скулы тоже были высокие, глаза — большие, широко расставленные и длинные, удивительного темно-синего цвета.
— Какая прелесть! Это марьют для любви?
— Выглядит им. Можешь познакомиться ближе, — Охэйо вновь коснулся браслета, и часть стены ушла в пол.
Маула вошла внутрь, осторожно подбираясь к марьют. Юноша внимательно следил за ней, готовый исчезнуть при любом её слишком резком движении. Он весь казался ей иллюстрацией из какой-то забытой книги, слишком красивой, чтобы отражать реальность.
— Можешь попытаться поймать его, — насмешливо предложил Охэйо. Юноша встрепенулся.
— Он понимает, что мы говорим?
— Разумеется. И сам говорит так же хорошо. Малла, если ты намнешь бока этой наглой девице, она не обидится. Верно, Маула?
Она фыркнула и потянулась за трофейным факельником, стараясь, чтобы движение не выглядело угрожающим. Тем не менее, оно было именно таким, и юноша не оглядываясь отпрыгнул на три шага назад, повернулся, готовый в следующий миг скрыться. Маула не сомневалась, что искать его в зарослях — занятие бесполезное, даже с помощью биометра. Одним скользящим движением она отстегнула факельник и подняла его, переводя в парализующий режим. Поток фиолетово-зеленого света сбил юношу с ног. Распластанное тело лежало как мертвое. Маула, нахмурившись, подошла к нему, поддела носком за плечо, стараясь перевернуть...
Взметнувшаяся рука выхватила у неё факельник, затем сомкнутые босые ноги ударили её в живот так, что она отлетела шагов на пять. Малла мгновенно вскочил.
Маула тут же перекатилась и поднялась на ноги, но юноша уже навел факельник. Второй поток света швырнул её на землю. Охэйо поднял руку. Малла замер, и, когда Маула опомнилась, неохотно отдал ей оружие. Когда она вышла, Охэйо закрыл стену.
— Он притворился! — возмутилась она. — И... он не мог опомниться так быстро! Факельник...
Охэйо насмешливо посмотрел на неё. В его длинных глазах не осталось и следа почтения.
— Нервная сеть шунтирована наносталью. Я делаю марьют не для того, чтобы кто-нибудь резал их на ленточки перочинным ножом. Как видишь, он может за себя постоять. Я натравил на него пять парней из твоей последней боевой линии Б-1Б — он побил всех, отделавшись несколькими синяками.
Маула с сомнением хмыкнула.
— Как там его зовут?
— Малла. Если испытания пройдут успешно, я назову линию его именем.
— У него есть пара?
— Нет. Ты же знаешь — для проб всегда берут мальчиков. Но я могу сделать женскую версию.
Маула криво усмехнулась.
— Спасибо, но мне нравятся парни. Что ты хочешь с ним делать?
— Знаешь, я пока даже не думал. Мог бы подарить тебе, но зачем? Он дикий и пугливый, но, если загнать его в угол — он может напасть.
— Он агрессивен?
— В общем — нет. Он независимый. Если ты его схватишь, он будет вырываться. Ударишь его — немедленно получишь сдачи.
— А если я попытаюсь его убить — он убьет меня?
— Он будет защищаться. И, если единственным способом выжить будет убийство, он прикончит тебя. Я имею в виду — твое тело.
— Он обучен?
— Немного. Я закончил синтез всего три месяца назад. Его память — чудо намного большее, чем тело. Вся его жизнь, его воспоминания о жизни в джунглях, о детстве, его знания — всё это создал я. На это ушло двадцать лет, и скомбинировать воспоминания было намного сложнее, чем гены.
— Почему бы тебе его не отпустить?
— Куда? Где он — такой — будет в безопасности? И в нем есть ещё кое-что. Пошли, я тебе покажу.
Они вернулись в комнату Охэйо. Он вызвал на видеостену целую галерею рисунков — не менее сотни. На первый взгляд, ничего особенного — обычные плоские рисунки линейным пером. Сюжеты тоже не отличались разнообразием — обнаженные девушки на фоне зарослей, горы, облака... но все линии были безукоризненно точны, тела девушек словно светились на темном, со множеством деталей, фоне. Трудно сказать, как это достигалось, но в каждом рисунке ощущалось движение, глубина, объем. Девушки казались, пожалуй, слишком стройными, но, в то же время, — совершенно реальными, живыми.
— Он рисует, — сообщил Охэйо. — И, как видишь, неплохо, хотя я его этому не учил. Но это не главное, конечно. Вот, смотри...
— Он рисует девушек, которых видел?
— Не совсем. Посмотри на оригиналы. Вот.
Рисунки разбавила дюжина стереограмм очень красивых марьют. Маула с минуту ходила от одной к другой. Ей не пришлось смотреть дольше, чтобы понять.
— Он рисует лица, которых раньше не видел! Даже не комбинирует их из частей знакомых ему! В нем есть Неделимую Сущность?
Охэйо весело, беззлобно рассмеялся.
— Нет, и в этом вся прелесть. Как видишь, творческие способности порождаются вовсе не ей. А ведь, казалось бы, всё просто. У нас, сарьют, они есть, у марьют — нет. Они могут как угодно комбинировать части известного им, однако создать что-либо новое они не в силах. Но, если Неделимая Сущность возникает на основе творческих способностей, великий вопрос будет решен. И мы сможем... создавать себе подобных. Иметь детей.
— И сколько времени это может занять?
— Не знаю. Но если получится...
— О, ты станешь знаменит.
— К чему бы? Я стану создателем великой расы. Марьют мы производим миллионами. Если они смогут превращаться в сарьют... если две тысячи смогли сделать так много, то что же смогут миллионы? Миллиарды?
— Ты должен немедленно разослать его матрицы. Если мы все объединим силы...
— Я немедленно этим займусь. Генетическая и мнемоническая матрицы у меня есть, и я обязательно разошлю их коллегам — всё равно, они мне не поверят, пока не воссоздадут его сами.
— А что с ним?
— Надо будет ещё немного обучить его — он действительно пока слишком пуглив. А вот потом... потом... я думаю, что тут нужна серьёзная проверка. Вот что: флот ару уже двадцать лет держит в осаде мою Тайат, и я хочу этим заняться. Если я всё сделаю правильно, эти твари надолго разучатся хватать чужое. Я думаю, Малла сможет помочь мне. По крайней мере, я узнаю, как он ведет себя на воле. Свобода — главное испытание, разве нет?
— А если его там убьют?
— Его генетический код и память — исходная — записаны в Антологической Сети. Они не могут быть утрачены — разве что вся она погибнет. Если его можно будет спасти — я вмешаюсь. В конце концов, это — мой сын.
Глава 1.
Пришедшие раньше.
Когда-то мир был совершенно другим. Каким — мы не знаем. Все знания тех лет утеряны. Мы можем лишь гадать о них. Нам кажется, что Вселенная непрерывно идет от простого к сложному и прошлое всегда и обязательно хуже будущего. Но это неправда. Будущее — это всегда непрерывное сужение возможностей, открытых в прошлом: мы выбираем немногие из них, остальные теряются. Прошлое — это мир, который ещё ничем не был ограничен. Происходившие тогда события — и плохие, и хорошие — мы теперь даже не можем представить. И величайшее доступное нам счастье — соприкоснуться хотя бы с тенью этого мира утраченных возможностей.
Аннит Охэйо. "О тщетности истории".
Вайми развернулся — так резко, что перехватило дыхание и потемнело в глазах — и нырнул в вертикальную шахту. Здесь не было ни коридоров, ни лестниц, ни лифтов — одни эти туннели, в которых дико носились их сферические обитатели. Вайми тоже дико понравилось летать — об этом наслаждении он мечтал, но всю его полноту не мог даже представить. Силовые линии минн оплетали его тело множеством воздушно-мягких, упругих жгутов, вибрирующий теплый выхлоп бил по ногам. Голова у него слегка кружилась, а сердце замирало от страха и восторга. Разлинованные длинными штрихами ламп стены шахты стремительно неслись навстречу.
Он вновь резко свернул, влетев в обширную многогранную полость. Её стены состояли из сплетения труб, кабелей и балок. В вершинах граней сияли тускло-жёлтые, туманные шары, изучая его несколькими парами зеркальных, непроницаемо чёрных или матово-фасеточных глаз — Вайми уже знал, что у симайа могло быть сразу несколько их разновидностей, видевших всё, от радиоволн до гамма-лучей. Они могли почти с абсолютной точностью узнать химический состав любой вещи лишь по оттенкам отраженного ею света. У них было и множество иных, пока ещё непонятных ему способностей.
Никто не запрещал ему носиться по всему кораблю, но тот был слишком огромен, чтобы он мог облететь его весь. Он побывал в ангарах, в промышленной зоне, даже у Эвергета — главного реактора и двигателя "Тайны" — и разнообразие увиденного с трудом укладывалось в голове. Это был целый мир — несравненно больше его родного мира — и он был лишь ничтожно малой частью целого. Йэннимурский Союз Многообразий был столь огромен, что Вайми ещё не мог поверить в это до конца.
* * *
Налетавшись до одури, Вайми растянулся на полу в своей комнате. Он плавал в приятной, томной усталости — совсем как после любви. Минны были рассыпаны вокруг него — они очень нравились юноше, но их назойливая услужливость порой всё же его раздражала.
Откуда-то из-под него донёсся протяжный мелодичный звук. Вайми коснулся одного из цветных огоньков, и на фоне звездной пыли экрана возникла Наммилайна — точно такая же, как в реальности.
— Мы нашли то, что искали, — сказала она. — Разведчики уже запущены. Ты не хочешь посмотреть?
Вайми мгновенно вскочил, и минны закружились вокруг, окутывая его тело пепельно-белым сиянием.
— Хочу. Разумеется!
Изображение мигнуло, на нём возник чёрный диск, казавшийся дырой в пространстве. Вайми включил мультипланар — небо вспыхнуло, засияло миллионами звёзд. Дыра в их свете превратилась в покрытый кратерами шар — тридцати километров в диаметре, как сообщила Наммилайна. Не мертвый планетоид, а труп — в его боку зияла дыра. Внутри он был пуст, и к пробоине устремились разведчики "Тайны". Вайми увидел роскошную россыпь золотых огней, выделявшихся даже на звёздном фоне — для симайа космический вакуум был вполне естественной средой обитания. Впереди них мчались плоские треугольные корабли, везущие тяжелое оборудование.
