Ленка-пенка

Но зато уж в понедельник Лёнька притащился к военкомату за два часа до начала приёма. И всё равно там уже была очередь. Когда лейтенант, который занимался Лёнькой, узнал, что тот является водителем грузовых автомобилей, то плюнул на формальности и согласился с тем, что три месяца погоды не сделают и Лёньку записать добровольцем можно прямо сейчас. Наверное, водителей не хватало. Так Лёнька попал в нашу Красную Армию.

Завтра мы все с утра пойдём на вокзал провожать Лёньку. Мама с папой даже специально отпросились на два часа с работы, чтобы проводить сына. А ещё баба Таня со своим мужем, дедушкой Кондратом, приехали к нам сегодня. Лёньку провожать. Они и на ночь останутся. Мама с папой им свою кровать уступили, а себе на полу постелют.

Война. Опять война. Недавно ведь с Финляндией воевали, я хорошо это помню. Ленинград тогда прифронтовым городом был. Помню учения по противовоздушной обороне. Как мы в бомбоубежище прятались. Помню зенитки на улицах и дирижабли в небе. В городе несколько военных госпиталей было. И пару раз наш пионерский отряд давал для раненых концерты. Только вот ни со спичками, ни с солью проблем никаких не было. Так что думаю, что это дедушка Кондрат глупость придумал — спички запасать. Действительно, старорежимное воспитание проявляется, тут Лёнька прав. Опять же, они с бабой Таней пережили голод в Петрограде в 18-м году. Не могут забыть этого. Не понимают, что сейчас СССР уже совсем не такой, каким был тогда. Сейчас наша армия так близко врагов к городу не подпустит.

Ой, только бы Лёньку не ранило на этой войне! Папа вот поймал ногой осколок на Финской, теперь хромает. Говорит, это на всю жизнь. Не лечится. Зато теперь его в армию не призовут — куда ему, с его ногой-то!

Да, Мишка же ещё тоже в армии! Впрочем, за Мишку я меньше волнуюсь. Он на подводной лодке. Наверное, это не так опасно, как в пехоте. Хотя ещё неизвестно, куда Лёньку распределят. Но я, отчего-то, думаю, что в пехоту.

Ну всё, мужики наши совсем переругались. Лёнька кричит, что пытаться делать личные запасы на случай перебоев со снабжением — это старорежимный атавизм и неверие в мощь Красной Армии. А дедушка Кондрат говорит, что бережёного бог бережёт и хочет превратить свою квартиру в филиал Бадаевских складов. Старенький он уже. Совсем переклинило старичка с этими его воспоминаниями о голоде в 18-м году. К тому же он, кажется, немного перебрал водки. Шумит, волнуется. Да и папа тоже перебрал. Только у него это иначе проявляется. Он стал какой-то задумчивый и соглашается по очереди то с Лёнькой, то с дедушкой Кондратом.

Наконец, маме это всё надоело, и она разогнала спорщиков спать. Ну, и мне пора. Сейчас помогу маме убрать со стола и тоже пойду спать. Завтра утром рано вставать...

Спала я этой ночью плохо. Сначала долго уснуть не могла. Мешал громкий храп дедушки Кондрата и мысли о начавшейся войне и о том, как она может изменить мою жизнь. Успеет ли Лёнька повоевать или, как он боится, война закончится раньше, чем он попадёт на фронт? Ведь сразу на фронт его не пошлют же! Сначала в тылу будут обучать чему-нибудь. Возможно, несколько месяцев обучать. Глупый мальчишка! А по мне — так лучше бы не успел. А то будет потом как папа, всю жизнь с палочкой ходить.

Наконец, я всё-таки уснула. Мама разбудила меня в шесть утра. Мы быстро позавтракали бутербродами с колбасой, оделись и тронулись в путь.

На Московском вокзале, несмотря на ранний час, было людно. Лёнька обратился к одному из дежуривших там милиционеров с вопросом, куда ему идти с его предписанием. Тот показал ему, где собираются такие же добровольцы и мы стали прощаться.

Я немножко поревела, повисела у брата на шее и измазала ему щёки слезами. Он же наказал мне не шалить, слушаться маму с папой, а ещё попросил передать Сашке Круглову, что если тот будет обижать меня, то Лёнька вернётся после войны и оторвёт ему все уши.

Мама тоже плакала и просила обязательно вернуться. И баба Таня плакала. Папа и дедушка Кондрат по очереди крепко обняли Лёньку и ещё раз велели ему служить честно. Затем Лёнька поднял с земли свой сидор с вещами, развернулся, и, не оглядываясь, ушёл. Ушёл на войну. Возможно, навстречу смерти. Потому что это его долг — защищать нас. Всех нас, кто остался в мирном и безопасном тылу. А баба Таня напоследок тайком перекрестила Лёнькину спину. Может быть, это ему как-то поможет, хоть он и комсомолец...

Глава 3

— Ленка-пенка-колбаса, рыжий поросёнок!

— Стой!!

...

— Стой, гадёныш!

...

— Стой, всё равно поймаю!

— Б-э-э-э

— Стой, паразит!

— Что, поймала? Поймала? Рыжая! Б-э-э-э

Вот гад! Ушёл. Вырвался. Через забор перелез и был таков. Знает, что через забор я за ним не полезу. Как же мне надоели эти постоянные выходки братьев Кругловых! А мелкий Вовка в последнее время стал совсем невыносим. Мелкий-то он мелкий, но бегает быстро. Мне его поймать удаётся далеко не всегда.

Ведь что произошло-то? Мне повезло в библиотеке достать замечательную книгу — "Белый вождь" Майн Рида. Вышла я с ней в сквер, посидеть на солнышке да почитать спокойно. Люблю я читать, сидя вот так на солнышке. Жалко, что у нас в нашем узком дворе-колодце солнца почти никогда не бывает. Приходится мне в сквер выходить.

Так вот. Сижу, значит, читаю. Пару раз мимо знакомые девчонки проходили, здоровались. И тут ШЛЁП!! Прямо на книжку падает дохлая мышь. Я так испугалась! Книжка с мышью улетают в одну сторону, я в другую отпрыгиваю. Зачем-то на лавку ногами вскочила. Ну и визг, конечно. А как иначе? Я и живых-то мышей боюсь, а тут дохлая.

А этот гад, Вовка Круглов, стоит от меня в трёх шагах и ржёт, как ненормальный. Меня тут такое зло взяло. Сейчас, думаю, прибью поганца. Соскочила с лавки, да за ним бегом! Но не тут-то было. Бегает он хорошо, стоит признать. А через забор он как ловко сиганул? Раз — и он уже с той стороны. Хорошо ему, в штанах-то. А я как полезу через забор в платье? Я же все голые коленки обдеру себе. Да и зацепиться подолом за забор легче лёгкого. Порву ещё платье.

Ну что вот за люди эти Кругловы? Всё-то им нужно вредить и ломать. Не могут по-хорошему. И ведь такой отличный папа у них, дядя Игорь. На той неделе в армию его всей квартирой провожали. Его и ещё дядю Серёжу, другого нашего соседа.

Дядя Серёжа уже пожилой, ему почти шестьдесят. Я думала, его не станут призывать. А он, оказывается, добровольцем пошёл. Чего, говорит, в пустой комнате сидеть одному? У него этой весной жена умерла, вот он один и остался. Оба его сына уже взрослые и не живут с ним. У них свои семьи.

Мой папа переживает, что сам не может пойти на фронт. Он даже в военкомат ходил, узнавал, нельзя ли его призвать. Ведь он и в Гражданскую воевал, и в Финскую. Но в военкомате папу завернули обратно. Нельзя ему с такой ногой. Спросили только, кто он по профессии. Папа честно сказал, что художник. Может, был бы он каким-нибудь лётчиком, что-нибудь ему бы и нашли. Но художники в армии, наверное, не слишком нужны.

Вы подумали, что раз папа художник, то он картины пишет? Кисточки там всякие, мольберты. Нет, папа у меня не такой художник. Он афиши разные рисует. Для кинотеатров, театров. Без дела не сидит, работы много у него. Кинофильмы ведь часто меняются в кинотеатрах.

Я подобрала свою валявшуюся на земле книгу и села обратно на лавочку. Дохлой мыши уже нигде не было видно. Может, в траве потерялась, а может ворона какая успела утащить. Впрочем, я её особо и не искала. Нужна она мне больно. И где этот паразит Вовка достал её? И ведь не противно было в руке тащить, чтобы мне гадость сделать. Бывают же такие мерзкие люди!

Хорошо ещё, Сашка вроде попритих. Гадит, конечно, но исподтишка. Больше мелкого подсылает ко мне. Совсем не вредить он, по-моему, не может. Это я Сашке рассказала, что Лёнька пообещал оторвать ему после войны все уши, если он будет продолжать меня изводить. Вот Сашка с тех пор и стал себя не так нагло вести.

А от Лёньки никаких вестей. Не знаю, где он сейчас. И от Мишки ничего, но это как раз нормально. Если он в море, что весьма вероятно, то писем от него ждать глупо.

Идёт война. Где-то там, далеко на западе страны, люди сейчас стреляют в других людей. Зачем? Почему? Какая-то глупая, нелепая и непонятная война. Зачем немцы напали на нас? Что мы им сделали? Отчего-то эта война сейчас напомнила мне недавнюю Вовкину выходку с дохлой мышью. Очень похоже. Интересно, а может этот Гитлер, когда был маленький, тоже вот так же кидался дохлыми мышами в своих соседок?

По радио несколько раз в день передают сводки Совинформбюро. Сообщают о десятках сбитых немецких самолётах и сожжённых танках. Уже несколько тысяч или даже десятков тысяч немцев убили наши красноармейцы. А те всё лезут. Невероятная наглость! Неужели Гитлер не понимает, что как только подойдут основные силы Красной Армии, то они так треснут, что все, кто выживут, побегут до самого Берлина быстрее собственного визга?

Как бы то ни было, но пока немцы ещё пытаются наступать. Уже июль месяц наступил, а наши ещё даже не всю территорию СССР от них очистили. Но здесь, в далёком Ленинграде, войны почти не чувствуется. Город живёт своей обычной жизнью. Разве что, пару раз были налёты фашистской авиации. Мы в бомбоубежище спускались. Сирены выли. Но, по-моему, фашисты либо к городу не прорвались, либо никуда не попали. Во всяком случае, я взрывов не слышала и разрушений никаких в городе не заметила.

Ещё в связи с началом войны крышу нашего, да и всех соседних домов покрасили какой-то специальной краской, против пожаров. Не знаю, из чего её делают, но вонючая она — жуть! Мне это хорошо известно, так как кто-то из Кругловых однажды ночью испачкал этой краской подошвы моих сандалий. Два дня пришлось их на верёвке во дворе проветривать, прежде чем снова можно стало носить.

Да, а ещё на чердак дома подняли четыре бочки и пару больших деревянных ящиков. Говорят, если зажигательная бомба провалится сквозь крышу на чердак, так её нужно будет или в бочке с водой утопить или в ящике с песком закопать. Впрочем, всё это знакомо. В Финскую точно так же было. И краска, и бочки, и бомбоубежище. Разве что, в тот раз Сашка мне обувь краской не пачкал. Не додумался, должно быть.

Ладно, домой пора. Скоро папа на обед придёт. У него недалеко мастерская, он всегда домой обедать ходит. Мама вчера борщ сварила. Ой! Мне ведь хлеба купить сказали, а я забыла! Дырявая голова. Папа придёт — а в доме хлеба пол горбушки осталось. Скорее в булочную, может, успею ещё.

Я подхватила свою книжку, проверила, на месте ли кошелёк, и торопливо зашагала в сторону булочной. Но едва несколько шагов сделать успела, глядь — мама навстречу от трамвайной остановки идёт. Почему? Что-то случилось? Мама у меня кассиром в кинотеатре работает. Ей до работы далеко ехать — целых пять остановок. Она на обед домой не приезжает.

— Лена? — увидела меня мама.

— Здравствуй, мам.

— Лена, ты куда так спешишь?

— Я хлеб забыла купить. А сейчас папа обедать придёт. Нужно быстрее. Я вернусь сейчас.

— Забыла хлеб купить? Растяпа.

— Извини, мам. Да я сейчас сбегаю.

— А впрочем, так даже лучше. Ты две буханки купи. И сухарей каких-нибудь. Или баранок. Ну, сама посмотри. Что-то такое, что долго хранится.

— Сухарей? Две буханки? Мам, зачем?

— Надо. Я с собой возьму. Неизвестно ещё, как там с кормёжкой будет.

— С собой? Куда с собой?

— Я завтра с утра уезжаю, Лен. Вот, с работы отпустили. Нужно подготовиться, вещи собрать.

— Уезжаешь? Куда ты уезжаешь?

— Куда-то под Лугу. Точно не знаю.

— А зачем?

— Будем строить новые укрепления. Там наши остановят немцев, а затем погонят их обратно...

Глава 4

Ох, вроде успела. Всего шесть человек в очереди. Нет, ну дедушка Кондрат совсем спятил. Погнал меня на ночь глядя в магазин. До закрытия булочной всего полчаса осталось, как я чуть ли не бегом примчалась туда. Зачем? За хлебом, конечно.

Что, думаете у нас хлеба дома нет? Как бы ни так! У нас хлеба почти целая буханка в хлебнице валяется. У папы карточка служащего, а у меня детская. Нам с ним на двоих килограмм хлеба в день полагается. Но нам столько не нужно, мы столько не съедаем. Потому и отовариваем хлебные карточки через день. Смысл какой деньги тратить, чтобы потом заплесневевший хлеб выбрасывать на помойку?

Но сегодня дедушка Кондрат к нам в гости приехал. Приехал — и сразу скандал учинил. Как же так, да почему, да как вы так можете! Ужас. И всё это из-за того, что мы хлеб не весь выкупаем из того, что положено нам. Говорит, весь обязательно выкупать нужно, а потом сушить лишний. Он все голодный восемнадцатый год забыть не может никак.

У нас в городе ещё в конце июля карточки на продукты ввели. Впрочем, не только у нас. Война всё же. Никак не прогонят наши фашистов. Во многих крупных городах продукты теперь по карточкам распределяют, даже в Москве. Чтобы со спекулянтами проще было бороться. Так мне папа объяснил.

И карточки не только на хлеб. На многие другие продукты тоже ввели карточки. На мясо, на крупу, на сахар — на всё это ввели карточки. Кстати, насчёт сахара. У нас от августовской нормы ещё полкило сахара не отоварено. На двоих с папой, понятно. А сахар дома есть.

Хм, а если не хлеб купить, а сухари сладкие, а? Действительно, чем хлеб сушить, можно готовые, фабричные сухари взять. Едва ли мы дома лучше сделаем. Правда, за сухари вырежут не только из хлебной карточки, но и из сахарной, но это не важно. Сахара у нас много, килограмма три ещё есть. Вот, и очередь как раз моя...

— ...Кондрат Степанович, да не может того быть! Не может!

— Ага, "не может". Петь, германец позавчера Новгород взял. Новгород! А сколь от Новгорода до Питера дороги, а? Молчишь? То-то.

— А всё одно. Не бывать Ленинграду под немцами. Не бывать!

— Оно так. Но ты о дочке подумай. Новые бомбёжки могут быть. Пока наши не отгонят их, налететь на город ещё пару раз смогут. Зачем рисковать?

— Нда. Ленку жаль, конечно. Она-то и вовсе ни при чём тут. А что ж делать-то?

— Эвакуироваться тебе с Ленкой нужно, вот что.

— Куда? У нас же нет никого. Только моя мама, но она в деревне под Смоленском живёт. Туда уж совсем глупо эвакуироваться.

— Это да.

— И вас с Татьяной Фёдоровной как мы бросим? Вы же одни пропадёте. Опять же, Маринка скоро приедет. Приедет — а нас нет. Где искать будет?

— Ну, Маринка, положим, и у нас поживёт. А вы с Ленкой как обустроитесь, так письмо напишете. Она к вам и приедет. Если надо будет. Или вы вернётесь обратно. Как, а?

— Нет. Не хочу. Тут у меня работа, мастерская. А приедешь куда — ни жилья, ни денег, ни работы. Куда я там, на незнакомом месте, да с больной ногой, да ещё и с ребёнком?

— Как знаешь, Петь. Вот случится что с Ленкой — сам всю жизнь мучиться будешь потом.

— Да что случится-то? Даже если и будет налёт, ничего страшного. Опять спустимся в бомбоубежище, переждём

— Верно, пап, — влезаю я в разговор. — Не нужно никуда уезжать. У меня тут подруги, школа.

— Цыть, пигалица! От горшка два вершка, а лезет. Мозгов меньше, чем у курицы.