Ленка-пенка

— Ну... ну, если так, то, конечно. Чтобы Гитлер. Лопнул. А ты тоже будешь учиться или только меня учить?

— Буду. Конечно, буду, Вов. Я же школу не окончила, мне много что ещё выучить нужно. Хуже всего у меня с математикой. Потому, с неё и начну. Эти суки убили мою мамочку. Так я обещаю, что за это решу все задачи из нашего задачника. Все-все. Не те, что задают нам, а вообще все, сколько есть их там. Даже которые со звёздочками — тоже решу! Назло фашистам! И тебе помогу, Вов. Не нужно тебе целый год терять. В следующем сентябре во второй класс пойдёшь. Пусть у нас нет света и отопления, всё равно мы будем учиться! Давай, неси свои учебники. Мы с тобой атакуем фашистов здесь, с карандашами в руках!..

Глава 15

Холодно. Буржуйка остыла давно, и стало опять холодно. Всё-таки буржуйка — это совсем не то, что настоящая печь. Она быстро нагревается, чуть ли не докрасна, а потом ещё быстрее остывает. Пока огонь в ней горит — вроде тепло. А как погаснет — мы опять мёрзнем.

Особенно Вовка сильно мёрзнет. Он маленький. Вон, накрылся так, что только носик торчит из-под кучи одеял. Я это в свете стоящей на буржуйке коптилки разглядела. Сашка, что ли, коптилку зажёг?

Где он сам-то? В кровати нету его. Но пальто Сашкино здесь, в ногах у Вовки. Значит, где-то по дому ходит. На улицу бы он без пальто не пошёл. Вставать? Не хочется. В постели тепло, страшно из-под одеял на холод выбираться. Поваляюсь ещё чуть-чуть. Тем более, занятий нет сегодня в школе по причине праздника.

Но в школу мы всё равно пойдём обязательно. Все втроём пойдём. Сегодня же 7 ноября, праздник! Будет линейка, а потом нас обещали даже покормить обедом! Причём, без выреза из карточек! Интересно, что нам на обед дадут в школе? Хорошо бы кашу.

Кушать хочу. Я теперь всё время кушать хочу. Но у нас нет ничего. В доме осталось лишь шесть кусков сахара и одна картофелина, что тётя Шура привезла вчера. И всё. Вообще ничего съедобного нет. Кроме хлеба, конечно. Свои двести грамм мы исправно получаем каждый день. Но этого же мало! Ноябрьские продуктовые карточки мы получили. Непонятно только, зачем они нам. Может, где-то в городе по этим бумажкам и дают что, но мне такие места неизвестны.

Нужно бы к дедушке Кондрату съездить. Может, у них с бабой Таней есть что покушать? Но стыдно как-то. Они ведь последнее мне отдадут, а сами ни с чем останутся. А они старенькие. Им хорошо питаться нужно. Нет, не поеду. Тем более, в школе обед сегодня будет! Кушать хочу.

Голуби тоже как-то закончились все. Саша снова в школу стал ходить. Всё равно нет голубей. Он не один такой умный, ловить их. Там и без него охотников хватало. Переловили всех голубей. Воробьи ещё попадаются, но их и ловить сложнее и толку с них чуть. Там есть нечего.

Вовка завозился в своей постели, высунул мордочку и посмотрел на меня. Наверное, тоже вылезать из-под одеял не желает, как и я.

Кругловы теперь с нами живут, в нашей комнате. К нам переехали. У них ведь и стекло разбито в окне и буржуйки нет. А у нас и стёкла целы, и какая-никакая, а печь. Всё лучше, чем совсем ничего. На улице уже снег ведь выпал! Да и нам с папой теплее. Комната у нас просторная, для двоих места в ней слишком много.

Мамочка милая, ну...

Нет! Не буду плакать сейчас. Не добьются, фашисты проклятые. Сейчас я встану, сейчас.

Папы дома нет. Да, он же в мастерскую собирался с утра, точно. Папе ещё тяжелее, чем нам. Он ведь взрослый, ему больше еды нужно. А получает он хлеба, как и мы, по двести грамм в день. И даже ещё пытается хитрить и от своей пайки мне чуть отрезать. Когда думает, что я не вижу.

А тётя Шура, мама Кругловых, как раз есть дома. Слышу, возится за шкафами. Кругловы притащили из своей комнаты кровать, на которой теперь тётя Шура спит, если дома ночует. Эта кровать сейчас стоит на том месте, где раньше Лёнькина кровать стояла. А саму Лёнькину кровать мы передвинули поближе к буржуйке. И мою тоже передвинули. Так вот мы и спим — я на своей кровати, а мальчишки вдвоём рядом на Лёнькиной. Между кроватей же буржуйка стоит. По-моему, за последние несколько недель у меня поголовье братьев удвоилось. Кто бы мог подумать, что вредные Кругловы вдруг мне братьями станут? Зато я теперь не самая младшая. Со мной ведь всё время нянчились, помогали во всём. Конечно, младший ребёнок в семье. А теперь самый младший — Вовка. Старшей сестрой я не была ещё. Интересно, как это?

Сашка же старше меня почти на полгода. Я девятого мая родилась, а у Сашки день рождения двадцатого ноября. Я знаю, хотя меня он ни разу не приглашал. И не поздравляла я его никогда раньше. Теперь же вот придётся. Брат, всё-таки.

Чёрт! Подарок! Меньше двух недель ведь осталось! Что ему подарить? Что?! Сейчас ценным подарком лишь еда считается. Или дрова. Но где я еду-то возьму? Была бы у меня еда лишняя, давно бы и так поделили, не дожидаясь двадцатого числа. А дарить сейчас книгу... не, не то. Да Сашка и так любую мою книгу взять может, вон они, на полке стоят. Тем более, у Кругловых книг заметно больше, чем у нас. Мои родители не очень читать любили до войны. Мишка да, тот много читал. Но он в две библиотеки записан был. Даже в три, если школьную считать. Там книги и добывал.

Дров же на подарок найти ещё труднее. Ну, нет их нигде! Остаётся лишь какие-то ненужные деревянные строения или заборы разбирать. Иначе придётся топить мебелью. Плохо. Дров уже совсем мало осталось у нас. Как-то они расходуются быстро. А ведь зима-то ещё и не наступила! Чем топить станем, когда настоящие холода начнутся — не представляю. Хорошо бы, зима потеплее была бы в этом году. Я терпеть не могу слякоть и грязь на улице. Всегда радовалась, когда снег осеннюю грязь скрывал. А вот теперь мне наоборот хочется, чтобы подольше была грязь и дождь. И было не так холодно.

Кровать за шкафами сильно заскрипела пружинами. Наверное, тётя Шура встаёт. Вообще-то она далеко не каждый день домой возвращается. Она на швейной фабрике работает, а ей туда добираться и далеко и неудобно. На двух трамваях, с пересадкой. Поэтому она и ночует чаще на фабрике, чем дома. Да и с едой у них там лучше. Она вчера приехала — привезла плавленый сырок и одну картофелину. Им на фабрике к празднику выдали. Сырок мы с братьями поделили на четыре части. Папе ещё дали, хоть он и упирался. Он тоже кушать хочет. А картофелину пока оставили. Может, вечером сварим суп из неё?

Всё, пора вставать. Нужно умыться ледяной водой (хорошо хоть, воду не выключили в доме, работает водопровод), поднять и умыть Вовку, причесать его и себя (Сашка сам причешется), а потом собираться в школу. В десять часов там начало линейки. А затем обед!!

Но только хотела встать, как в комнату вихрем влетел Сашка. Он почти по-уличному одет. Тёплые носки, брюки, толстый свитер. Конечно, холодрыга такая в квартире стоит. Сашка бегом подбежал к моей кровати, вскочил на неё, едва мне ноги не отдавив, встал и потянулся рукой к чёрному репродуктору. Тот на стене, над моей кроватью висит. Включил, а оттуда...

...Говорят все радиостанции Советского Союза. Центральная радиостанция Москвы начинает передачу с Красной площади парада частей Красной Армии, посвященного 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции...

Глава 16

Киса. Хорошая. Мягкая такая. Тёпленькая. Лежит у меня на коленях и тихо мурлычет. Я глажу её. Жалко кису. Она красивая. Шёрстка беленькая, а правая передняя лапка чёрная. Но...

По радио только что передали её приговор. С завтрашнего дня, с тринадцатого ноября, хлебную норму снижают. Опять. Казалось бы, куда уж меньше-то? А её снижают! Нам с папой по 150 граммов хлеба полагается теперь. Сто пятьдесят граммов! Триста граммов на двоих! Да что там есть-то, в этих трёхстах граммах?! Я и так всё время кушать хочу, а тут ещё меньше хлебушка будет.

По сахару и жирам норму тоже снизили с начала ноября. Но это не так заметно. Их всё равно не было, сахара и жиров. Даже у кого и были карточки, те всё равно не могли отоварить их. Наверное, где-то кто-то и получал что-то. Но у меня таких знакомых нет. Все, с кем бы я ни говорила, в один голос утверждали, что достать что-то помимо хлеба практически невозможно. Если только у спекулянтов. За золото или какие ценные вещи выменять еду можно. Но по совершенно грабительским ценам. Про деньги лучше и не вспоминать. За буханку хлеба триста рублей просят. Триста рублей за буханку хлеба! Сволочи.

Жалко кису. Я хотела её Белянкой назвать. Но... Теперь уж не буду. Она худая вся. Тоже кушать, наверное, хочет. А кушать нечего у нас. Это Саша кису поймал. Он на воробьёв охотился, а тут киса. Она тоже охотилась на воробьёв. Кушать хотела. Не поняла, глупая, что и она тоже теперь дичь. Вот Саша и поймал её.

Со мной Вовка. Против нас мой папа, Сашина мама и сам Саша. Они скушать кису хотят. А нам с Вовкой жалко её. Но... раз опять норму по хлебу снизили, значит киса обречена.

Тётя Шура обещала всё сделать быстро и не больно. Саша взял кису у меня из рук, тётя Шура достала большой нож и тазик. Наверное, для крови.

Не могу смотреть на такое. Попросила подождать десять минут, оделась, и вышла на улицу. Сегодня или никогда! Они кису убьют и сварят. Значит, сегодня будет мясо. То есть, не один лишь хлеб на ужин. Надо решаться! А то завтра, наверное, не смогу.

Я вот уже неделю по чуть-чуть откладываю со своей ежедневной пайки. За это время смогла скопить целую пайку и ещё чуть-чуть. Вот эту-то свежую сегодняшнюю пайку я и хочу отдать. С завтрашнего дня хлеба будет ещё меньше. Тогда отдать его будет много сложнее. Тем более, у нас сегодня будет на ужин кошка. Потерплю, как-нибудь, один день. Завтра в школе пообедаю.

Да, в школе нас теперь каждый день кормят. Супом. Если это можно так назвать. На самом деле суп сейчас в школе — это едва тёплая подсоленная вода с плавающими в ней отрубями. И ещё дают сто грамм соевого молока или кефира. Суп мы с Сашей съедаем в столовой, а молоко или кефир всегда сливаем в баночку и приносим домой Вовке. Вовка в школу не ходит.

Обидно. Первые и вторые классы не учатся. Соответственно, и обед им не полагается. А Вовка, что-то сдавать стал. По утрам с трудом из постели поднимается. И мы тоже в школу больше обедать ходим, чем учиться. Холодно там. Ну, невозможно долго сидеть, даже в одежде. У нас три или четыре урока по пятнадцать минут бывает, затем обед, и распускают нас. Да и на этих крошечных уроках учителя всего лишь задания раздают и объясняют что-то непонятное. И спрашивать о том, что непонятно, нужно конкретно. Учительница математики сказала, что для того, чтобы правильно задать вопрос, нужно больше половины ответа знать. И отговорки типа "я не понимаю", больше не принимаются. Сейчас война! Что ты не понимаешь, конкретно говори. Какое именно место непонятно? Покажи своё решение задачи и тебе покажут твою ошибку. Вот, так нас учат теперь.

Эх, жалко, что трамвай встал. Не ходит больше трамвай наш. Вроде бы, по центральным улицам ещё трамваи ходят. А на нашей улице движение прекращено. Приходится пешком тащиться. Две остановки. А потом ещё две.

Темнеет. Скоро вечер уже, сейчас рано темнеет. Тьфу ты, сволочи. Опять воздушную тревогу объявили. Как же они надоели, тревоги эти! Сашка, кстати, теперь тоже у нас на чердаке иногда дежурит. Зажигалки-то тушить нужно кому-то. А народу в подъезде мало осталось. Ну, тех, кто в состоянии вообще это делать. Мой папа, например, не может. Тётя Шура часто не ночует дома. Вовка мелкий. Да и в других квартирах похожая история. Кто в силах — тот воюет или работает. Девушек из МПВО на все дома не хватает. Остаются школьники лет десяти-четырнадцати. Вот на них-то теперь почти все дежурства и падают. Сашка с Валькой обычно дежурит, вдвоём. Одному тяжело, можно не успеть потушить зажигалку.

Задумалась я, а тут тётка какая-то ко мне подскочила и куда-то тянет.

Чего? Что Вам нужно от меня? Куда? Ну, нафиг. Не хочу. Некогда мне. И что, первый раз, что ли, налёт? Я их уже десятки пережила. Да плевать, что опасно. Некогда мне! Спешу я. Ну, не хватайте меня за рукав! Пустите! Ай!!

Тьфу, пропасть! Ненормальная какая-то. Первый раз, что ли, в патруле? Схватила меня посреди улицы, да в бомбоубежище запихала ближайшее. А я уж больше месяца не была в них. Да тут, в подвале этом, ещё, может, и опаснее, чем на улице! Бомба в дом над нами попадёт — нас и засыплет. Лучше уж сразу тогда под бомбу, чем потом неделю в этом подвале помирать. Конечно, есть шанс, что отроют. Иногда засыпанные бомбоубежища откапывают. А иногда — нет.

Бух!! Ой, что-то совсем рядом где-то рванула фугаска. Чувствую, как качается дом над нами. Но нет, устоял дом. Вроде, пока рушиться не собирается.

Опять вспомнила тот страшный случай с попаданием в дом бомбы. Это в октябре было, ещё до того, как Сашка карточки потерял. Мы с ним тогда решили сходить к Неве и посмотреть на корабли нашего Балтийского флота. Интересно же. Когда ещё крупные боевые корабли увидим своими глазами?

Кораблей мы, правда, толком не разглядели. Что-то там такое стояло под масксетями, но видно плохо было. Мы так и не поняли, видели мы крейсер "Киров" или то была ложная цель для фашистских лётчиков, а настоящий "Киров" совсем в другом месте стоит. Тем более, милиционеры всех гоняли с набережной рядом с этой штукой, чем бы она там ни была, не позволяя подойти поближе.

Так вот, я, вообще-то, не о том. Мы когда обратно шли, тоже налёт фашистов случился. Переждали мы его в каком-то подъезде, да дальше и пошли. Прошли пару домов и заметили кучу народа, столпившуюся около развалин дома. Что там? Подошли поближе, а там...мамочки, что ж творится-то!

Фугаска в дом попала, наполовину разрушив его. От дома всего одна стена осталась стоять. А на четвёртом этаже уцелела половина комнаты. Просто кусок пола висит в воздухе, за эту последнюю стену непонятно как держится. Внизу под ним куча битого кирпича, а кусок пола держится как-то.

А на этом полу, около самой стены, двое мальчишек стоят. В тапочках, майках и домашних штанах. Младшему, наверное, года четыре. А старшему около шести. То есть, это я так думаю. Стоят молча и спокойно. Не ревут, не дёргаются. За руки держатся. Хотя пол под ними в любой момент рухнуть может.

Люди же внизу не знают, что им делать. Как снимать их оттуда? Притащили какие-то лестницы, связали три штуки, но это больше от отчаяния. Чтобы хоть что-то сделать. Приставить лестницы к стене боятся. Рухнет запросто. Да и коротко. Явно мало трёх лестниц.

И тут стоящий в толпе моряк в чёрной форме что-то крикнул, снял с плеча свой сидор, сунул его кому-то, да и полез вверх. Прямо по стене, без лестниц. Совсем молодой, даже моложе Мишки он был. Помню, как полз он, зажав в зубах ленточки от своей бескозырки.

Не знаю, как он там полз, за что цеплялся. Может, занимался раньше альпинизмом? Но залез. Как-то вскарабкался до четвёртого этажа. Мы с Сашкой внизу стояли, смотрели, чем это закончится.

Моряк же над полом голову выставил, да что-то мальчишкам сказал. И тот, что помладше, сразу, без криков, лёг на пол и пополз к моряку. Там как-то зацепился ему за шею, переполз на спину, да там и повис, вцепившись в моряка руками и ногами. А тот медленно, гораздо медленнее, чем поднимался, начал спускаться. Ниже, ниже... У мальчишки слетел с ноги и упал вниз правый тапочек. И вот они оба уже на земле.