Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Я чувствую себя неловко. Словно что-то подтачивает изнутри, грызет, не дает покоя. Наверное, это называется чувством вины? Очень неприятное чувство.
— Прости... — говорю я те слова, что не успел сказать намедни.
— Что? — рассеянно переспрашивает Виктор.
Он завинчивает крышку опустевшего термоса, но на этих словах останавливается и удивленно щурится на меня подбитым глазом.
— Прости... за вчерашнее, — повторяю я.
Слова даются с трудом — говорить их непривычно и больно. Виктор ухмыляется, отвечает:
— Ладно, — и убирает термос в рюкзак.
Мне на миг кажется, что одну руку он держит на весу, словно от любого движения испытывает боль. Силюсь вспомнить — кажется, я задел его ножом? А если да — то насколько сильно?
— Я ведь ранил тебя? — спрашиваю.
Торий пожимает плечами.
— Ах, это... пустяки! — повторяет он мое излюбленное словечко. — Доктор Поплавский осмотрел, сказал — ничего страшного. Пара перевязок — и буду, как новенький, — он усмехается нервно. — А вот как с такой мордой выступать перед коллегами?..
— Прости, — снова говорю я.
И на ум совершенно некстати приходят слова Пола:
"А будет ли извинений достаточно?"
Наверное, нет. Тогда я спрашиваю:
— Ведь если у тебя будут какие-то проблемы... с работой или с чем-то еще... ты ведь скажешь об этом мне?
Виктор, уже готовый уходить, останавливается на пороге и смотрит на меня, выкатив глаза, будто впервые увидел. Я выдерживаю его взгляд, хотя внутри меня так и колотит от волнения. Потом Виктор улыбается.
— Да все нормально, Ян, — легко отвечает он. — Ты отдыхай.
И уходит.
А я приваливаюсь спиной к стене и чувствую, как трясутся колени, словно я — совсем еще мальчишка, набедокуривший — но не умеющий ни признать свою вину, ни извиниться за нее. Наверное, я так и выгляжу в глазах Виктора, и за все время нашего общения он привык к моему эгоизму, и поэтому просто не допускает возможности, что и мне может быть до кого-то дело. Но все равно — не ненавидит меня и не шарахается, а предлагает свою помощь.
Люди нелогичны. И тем отличаются от механизмов вроде меня.
В реабилитационном центре нам говорили, что переживания событий заново способствуют их переосмыслению. Тогда я думал, что все это чушь. Сейчас считаю — они, черт возьми, правы.
14 апреля, вторник
Дарская школа учит не только выживать и убивать. Она учит проще смотреть на вещи. Выжил сегодня? Хорошо. Умер завтра? Не беда. Нечего жрать? Будешь мобильнее в бою. Попал в плен? Просто внеочередная тренировка на выносливость. Пустяки!
Поэтому и вынужденное затворничество не слишком тяготит меня. Это — время нажать на паузу. Время размышлений.
За последние два года я размышлял куда больше, чем за всю жизнь в Даре. Моя голова трещала от мыслей, и трещал по швам, распадаясь, привычный мир. Конечно, первоначальная идея была далека от той, из-за которой случился Переход. Пройдя по кромке смерти и заглянув за грань, я узнал то, чего еще не знал ни один васпа: тайну нашего происхождения.
Как она открылась — отдельная история. Ее принесли от самой границы Южноуделья, с заброшенной базы, где проводились первые опыты по созданию "живых мертвецов". И я жалел лишь об одном — что в мои руки так и не попал "код смерти". Но, вернувшись в Дар, я принес васпам знание, а человечеству — гибель.
— Вот огонь! — сказал я. — Так бросим его в мир, чтобы он запылал!
Ученые интересовались, что двигало нами после смерти Королевы? Я скажу. Этим огнем была наша ненависть к людям. Месть, согревающая наши черные сердца. Топливо для наших тел. Мы могли бы создать армию монстров, подобных нам или куда более страшных, чем мы — вот только никто из васпов не обладал достаточными знаниями. Нужен был человек. Ученый. И когда караульные сообщили о безоружном чужаке вблизи наших границ — я понял, кто именно.
* * *
В ночь после допроса Тория не спится. Сижу на застеленных тонким покрывалом нарах, вглядываюсь в красноватый полумрак — работает только запасной генератор, остальные давно вышли из строя. За стенами Улья течет сырая весенняя ночь — в ней, будто в смоле, вязнут измученные дозорные. Каждый час докладывают: все тихо. Но какое-то смутное беспокойство мешает расслабиться, довериться тягучей ночной тишине. Я пытаюсь списать это на последний разговор с Полом — его слова беспокоят, они по кругу ходят в голове, бросая вызов моему агонизирующему миру. Я отмахиваюсь от них, как от назойливых мух. И под утро все-таки проваливаюсь в забытье.
И пропускаю момент, когда первый снаряд сносит верхушку Улья.
Удар подбрасывает меня с постели, и я чувствую, как сотрясаются и гудят стены. В комнату врывается взмыленный часовой.
— Атака! — с порога докладывает он.
Слова тонут в тоскливом вое сирены. Я узнаю этот страшный звук: так выла умирающая Королева. И голова плывет, и плывет в дрожащих отблесках лицо часового, и вибрируют стены Улья. Я вижу, как отслаивается пластами штукатурка, и толкаю часового плечом — он вываливается в коридор, а я прыгаю следом прежде, чем обрушивается потолок. А в голове пульсирует одна-единственная мысль:
"Прозевали! Атаку прозевали!"
Улей сотрясается снова. Коридоры наполняются топотом бегущих ног. Я тоже бегу — пандус дрожит под сапогами, пот стекает за ворот мундира. Я сворачиваю в четвертый коридор и сталкиваюсь с комендантом Рассом.
— Западный сектор разрушен! — стараясь перекрыть сирену, орет он во всю глотку — совсем не так, как полагается васпам. — Купол и три яруса в клочья! На четвертом пожар!
— Как проворонили? — рычу я.
Комендант болезненно скалится. В красноватом свечении он похож на демона, восставшего из подземных глубин Эреба.
— Управляемая ракета, — отвечает он. — Со стороны пальнули. Первая по касательной. Вторая в яблочко.
Он смотрит на меня исподлобья, говорит:
— Держим оборону с юга. Прикажете подкрепление?
Мне хочется рассмеяться коменданту в лицо.
Подкрепление? Чем?
В последнем уцелевшем Улье — около двух тысяч васпов. Полуголодных, измученных. Вертолетов нет. Бронетехники нет. В гараже несколько гусеничных вездеходов, но удастся ли добраться до них? Вооружения тоже по минимуму. Наша задача теперь — не победить, а выжить.
— Отступаем, — говорю я. — Согласно плану эвакуации.
Расс с облегчением выпускает воздух сквозь сжатые зубы.
— Так точно, — с готовностью отвечает он. — Есть отступать.
И ныряет в темноту соседнего коридора.
Сирена больше не воет — хрипит на последнем издыхании. Мигание ламп становится все интенсивнее, от этого мельтешения болезненно пульсирует глазное яблоко и я пробираюсь дальше почти на ощупь. Вниз. Мимо выломанной кабины лифта — бесполезной капсулы с оборванными проводами. Мимо тренажерных залов, а проще — пыточных. Надо спуститься еще на ярус — там находится вход в катакомбы. И мне мучительно больно осознавать, что вместо того, чтобы принять бой, мы бежим во мрак подземелья, как тараканы.
Улей содрогается, будто картонная коробка. Где-то вдалеке слышны выстрелы, и я замедляю шаг и инстинктивно выхватываю из кобуры маузер.
Я не присутствовал при первых бомбардировках, но узнал достаточно. После артобстрела и на волне разрушений и паники в Ульи высаживаются военные. Они добивают оставшихся в живых. Некоторых отлавливают, всаживая сонные пули — людям нужны подопытные жуки. Тех, кому удалось бежать — накрывают у выхода электрошоковыми сетями. Дернешься — получишь высокочастотный электрический удар, грозящий блокадой нервных окончаний (возможно, и получением мелких ожогов). Так на моих глазах схватили преторианца Дирка и весь его взвод. Не скажу, что им повезло. По мне лучше сдохнуть, чем снова попасть в лабораторию. И надежды нет. И Королева мертва. За что же нам сражаться теперь?
Я останавливаюсь, приваливаюсь спиной к отсыревшей стене. Холод гуляет под мундиром, руки почему-то дрожат. Страха нет, но пустота гложет меня изнутри. И я не знаю, есть ли смысл сохранять популяцию или лучше сдаться на милость победителям и разом прекратить наше существование? Смерть всегда милостива. Иногда — это наилучший выход.
— Ян!
Кто-то окликает меня. Я поворачиваюсь и вижу сосредоточенное лицо офицера Пола.
— Выход "С" в другой стороне, — говорит он.
Киваю согласно.
— Знаю.
— Склады тоже.
— Я не иду на склады.
— Тогда куда?
Пол смотрит пытливо. И сказанные им слова сигнальными ракетами вспыхивают в моей внутренней тьме: "Надежда... она приятна на вкус..."
Я не отвечаю, но он словно читает мои мысли.
— Хочешь вытащить своего человечка? — спрашивает он.
Я не желаю спорить, поэтому отвечаю холодно:
— Возможно.
— Он болен, — говорит Пол. — Будет обузой. Если выживешь — найдешь другого.
Я сам думал об этом. Возможно, я бы так и поступил. В конце концов, Торий не знает, как синтезировать "мертвую воду". Он — всего лишь исполнитель. Винтик в уродливом и страшном механизме, породившим васпов.
Но он пришел один, без оружия — прямо в осиное гнездо. Он выдержал пытки и издевательства. Он был моим симбионтом когда-то. И предложил то, чего не предлагал васпам ни один человек.
Жизнь?
Не знаю, что именно он подразумевал, но мне почему-то очень хочется поговорить с ним об этом. К тому же, другого ученого надо еще найти, а вместе с ним — найти оборудование.
— И все же, — отвечаю Полу, — я попробую.
Наши взгляды пересекаются. Он не одобряет меня и не порицает. Просто пожимает плечами и советует спокойно:
— Иди по пути "С-2". Этим ходом давно не пользовались. Его нет на обновленных картах. Значит, и люди о нем не знают. Выйдем к болотам. Там и встретимся.
"Если повезет", — добавляю про себя.
Но вслух не говорю ничего. Пол не первый, кто открывает секрет — о заброшенных ходах я знаю от коменданта. И они — прекрасный вариант на случай, если кто-то слил информацию о месте нашей дислокации.
Я больше не бегу — иду широким размеренным шагом. От пыточных тянет сыростью и страхом — аура, сотканная из страданий многих и многих неофитов. Здесь васпы переживали новое рождение, здесь оставляли последние клочки своей человечности. И здесь я держу своего "ручного ученого"... Паразит держит взаперти своего хозяина? Ха! Что за ирония!
Отодвигаю засов. В нос ударяет смешанный запах мочи, крови и пота. Я не морщусь: за много лет Дарской службы привыкаешь и не к такому. Здесь тоже моргает лампочка, заливая помещение бледно-красным светом. Кровь на полу кажется черной, будто мазут. Но дыба пуста, лишь безжизненно свисают канаты и позвякивают кандалы, потревоженные сквозняком.
Торий лежит на топчане, застеленном дерюгой. Рядом на полу замечаю стакан воды и миску с остатками бульона. Думаю, без стараний Пола не обошлось: уж если он берется за дело, то подходит к нему со всей ответственностью, и мысль поставить человека на ноги за три дня не кажется такой уж фантастичной.
Если бы планы не нарушила бомбардировка, разумеется.
Я подхожу ближе, но Торий не слышит моих шагов. У него жар. Мечется, бормочет что-то. Губы стянуты коркой.
— Встать! — командую я.
Обычно этого достаточно, чтобы любой из васпов подскочил и вытянулся по стойке смирно, в каком бы состоянии он не находился. Но люди — не васпы.
Веки Тория дергаются, но не размыкаются. С губ срывается стон, и до меня долетает осмысленная фраза:
— Лиза... прости... я должен... я правда должен ехать...
Я наклоняюсь, встряхиваю Тория за плечо.
— Встать!
Он дергает головой, корочка на губах лопается, с уголка рта начинает сочиться слюна вперемешку с сукровицей.
— Кто-то должен... остановить это, — бормочет он. — Если не я... тогда кто?
И открывает глаза.
Его взгляд водянист. Он смотрит на меня — но будто мимо. От тела исходит жар. Я чувствую это также хорошо, как если бы снова был связан с ним ментально. А, может, связь так и не разорвалась до конца? Может, осталась некая ниточка, вросшая глубоко в мою суть? И теперь она саднит и болит, как старый рубец.
Торий, наконец, фокусирует на мне взгляд. Его лицо сначала искажается в гримасе страха, потом страх сменяется упрямством.
— Я... не скажу... ничего нового, — шепчет он. — Можешь меня... запытать до смерти... но даже если бы... я знал формулу... все равно...
— Молчи! — велю я и подхватываю его под руки.
Новый удар. Стены трясутся, качается пол под ногами. С потолка сыплется труха. Торий дергается, спрашивает взволнованно:
— Что...?
— Уходим.
Выволакиваю его в коридор. Сирена на этом ярусе почти не слышна, зато отчетливо слышны выстрелы и время от времени дрожат стены, словно кто-то снаружи лупит по Улью многопудовой кувалдой.
— Почему? — хрипит Торий.
И я не понимаю, что он имеет в виду. Почему уходим? Почему я тащу его за собой? Почему мы вообще делаем хоть что-то, когда наша Королева мертва?
Я не знаю ответа ни на один вопрос и поступаю так, как велит... не инстинкт, нет. Что-то еще. Нелогичное. Странное. Не присущее васпам.
Иду назад так быстро, как только позволяет моя ноша. Торий послушно переступает заплетающимися ногами и больше не задает вопросов. Пандус идет под уклон. Вижу мелькающие впереди спины. Это отступление — самое позорное на моей памяти. Но оно — единственное, что нам остается.
Добраться до катакомб мы не успеваем.
Выстрелы раздаются совсем рядом. Коридор делает петлю, я огибаю угол, и в тот же момент справа и за спиной раздается взрыв. Я едва успеваю оттолкнуть Тория в сторону и навалиться на него следом, как спину жалят размельченные камни и куски арматуры. Чувствую удар по затылку, уши закладывает от звона, и я слепну — всего на какой-то миг. Но его хватает, чтобы почувствовать неприятный холодок под ложечкой. Когда-то я уже лишился одного глаза, и не хотел бы ослепнуть окончательно. Только не теперь.
Но противная пелена скоро пропадает, хотя воздух все еще полнится дымом и пылью. Разламывающий голову звон стихает, и я обнаруживаю себя лежащим рядом с внушительным обломком бетона. Мои ноги завалены камнями и присыпаны каменной крошкой, но кости целы. Я пробую пошевелиться, и камни скатываются, как комья глины. Рядом со мной корчится Торий — он не ранен, просто слишком слаб, чтобы идти самостоятельно. Его окровавленные пальцы с поврежденными ногтями цепляются за мой мундир, и я не могу понять, ищет ли он защиты или пытается вытащить меня, оглушенного, точно так же, как до этого тащил его я.
Пытаюсь подняться, но не получается. Меня немного шатает и подташнивает: контузия. Ощупываю затылок — пальцы липкие. Кровь. Но череп не проломлен. И на том спасибо.
Выстрелы слышатся снова.
Мимо нас, прихрамывая, проносится солдат. Не добежав до поворота, он вдруг спотыкается, будто налетев на корень, взмахивает руками и падает ничком. Я пытаюсь сфокусировать взгляд и вижу, как из дыма выходит военный Южноуделья — на его лице противогаз, в руках — автомат. Он идет спокойно и уверенно — охотник, загнавший зверя в ловушку и знающий, что тому теперь не уйти.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |