Ударом ноги я выбил дверь и влетел в комнату. Бурлак в этот миг разворачивал пакет и успел только развернуться в мою сторону, как получил в челюсть и отлетел к стене. Нищий инстинктивно отпрянул в сторону и присел, прикрывая голову руками. Еще через минуту, оба уже лежали на полу, а жандармы, ворвавшиеся вслед за нами, деловито их обыскали, после чего поставили на ноги. Все найденные при обыске вещи были выложены на стол. Жандармский поручик, руководящий задержанием, подошел к Пашутину, так как тот официально руководил операцией, и вытянувшись доложил: — Господин подполковник, в результате обыска были изъяты наган, браунинг и два ножа. В бумажном пакете — пять тысяч рублей. Разрешите препроводить задержанных?

Пашутин посмотрел на меня. Я кивнул головой.

— Господин поручик, нищего, деньги и оружие забирайте и езжайте, а Бурлака оставьте нам. На время. Так же оставьте двух своих людей, которые позже доставят его в управление.

— Господин подполковник, мне строго приказано при поимке Бурлака, быть при нем постоянно!

— Приказ есть приказ! Тогда вы остаетесь, а ваши люди пусть ждут за дверью.

Когда жандармы вместе с бродягой вышли, Пашутин спросил Бурлака: — Где Арон?

— Не знаю. Даже если бы знал, ничего не сказал, — сейчас он говорил с каким-то показным спокойствием.

Первый испуг и ошеломление прошли, и хотя напряжение в нем осталось, он не выглядел запуганным насмерть человеком, которому до виселицы остался только шаг.

— Героя — революционера решил изобразить, так это зря. Советую рассказать нам все быстро и без утайки, — посоветовал ему Пашутин.

— Я секретный сотрудник, господа. Моя агентурная кличка Бурлак и господин ротмистр Неволяев может это может подтвердить! Его начальство так же в курсе!

— Поздно! Твой ротмистр уже покаялся в своих грехах! И тебе советую то же самое сделать!

— Может я что-либо противозаконное и сделал, но при этом не ведал, что творил. Я человек подневольный, что мне приказывали господа жандармы, то и делал. И на этом стоять буду! Хоть режьте меня!

— Как скажешь! — и я шагнул к нему.

В следующую секунду гримаса боли до неузнаваемости исказило его лицо. Он взвыл, но почти сразу, когда спазм охватил его тело, подавился своим собственным криком и захрипел. Поручик с бледным лицом, ошеломленно смотрел на бьющееся в судорогах тело. Выждав несколько минут, я наклонился над Бурлаком: — Повторить?

— Не-ет, — с трудом выдавил Бурлак сквозь деревянные, непослушные губы. — Все. Скажу.

— Миша, — я выпрямился, — принимай клиента.

— Где найти Арона?

— Не... знаю. Правду... говорю. Могу только... предположить. Старые конюшни. Там раньше пожарная часть была, — болевой шок прошел, и речь Бурлака стала намного более внятной. — Здание наполовину развалилось, но там есть подвал. Их тайное место.

— Откуда ты о нем знаешь?

— Бабы, ежели их хорошо ублажить, не просто становятся мягкие да шелковые, но и на язык легкие. Вот и Лизка из таких, царство ей небесное. Все героиней мечтала стать. Героиней революции. А оно вон как повернулось. Вот ведь дура, не за что пулю схлопотала. Я ей говорил....

— Заткнулся! — после чего Пашутин повернулся к поручику: — Забирайте!

Сидевший на полу Бурлак помертвел взглядом, понимая, что теперь ему не избежать виселицы, торопливо зачастил срывающимся голосом: — Я еще показания дам! Что скажите, то и подтвержу на суде! Я жить хочу! Про жандармского ротмистра Неволяева,... — но наткнувшись на злой взгляд Пашутина, поменял тему. — Все сделаю, как скажите! Что положено — отсижу! Сам понимаю, вина большая за мной! Так как насчет послабления?!

— Поручик, забирайте эту мразь!

— Слушаюсь, господин подполковник!

Спустя два часа развалины бывшей пожарной части были оцеплены. Никто не знал, есть ли они еще там или уже перебрались в другое место, поэтому было решено ждать, потому что при прямом штурме подвала, не миновать человеческих жертв, а если у них еще и бомба есть....

Осенний холодок тянул от пустынной Невы. Здесь, за городом, особенно остро пахло сыростью, прелым листом, тяжелой и вязкой землей. Мы стали ожидать наступления сумерек, так как если боевики находились в подвале, то выходить они должны наружу только с наступлением темноты. Прошло около трех часов, когда крышка подвала приподнялась, о чем нам, с Пашутиным, доложил один из двух наблюдающих в бинокли жандармов.

— Ваше благородие, гляньте! — и протянул мне бинокль.

Я взял бинокль. Чуть отрегулировав, стал смотреть. В открытом лазе появилась голова боевика. Медленно и осторожно он сначала осмотрелся, потом быстро выскочил наружу, в руке у него был револьвер. Следом за ним вылезли еще три человека, но кто из них Арон в подступающей темноте, мне так и не удалось понять. Сначала они прогуливались, разминая ноги, потягиваясь и справляя нужду. Потом сели на развалинах, закурили, и стали о чем-то говорить. Даже сейчас вдали от человеческого жилья, они курили тайно, пряча огонек папиросы в сомкнутой ладони. После короткого совещания двое из них двинулись по тропинке, ведущей к заброшенной сторожке. Им на перехват был отправлен отряд из шести жандармов. Спустя какое-то время прибежал жандармский унтер и доложил, что боевики схвачены, но главаря, согласно описаниям Бурлака, среди них нет. Больше не было смысла ждать. Пашутин отдал приказ, и жандармы осторожно двинулись вперед, все теснее смыкая кольцо окружения.

Видно они услышали какой-то звук или сработала звериная интуиция, как вдруг они вскочили на ноги и выхватили оружие. Какое-то время крутили головами, а потом стали медленно отступать к подвалу. Еще минута и они скроются в подвале. Пашутин это понял, поэтому отдал приказ:

— Огонь!! Стрелять по ногам!!

Темноту разорвали вспышки выстрелов. В ответ раздались выстрелы, затем раздался вскрик, потом кто-то громко застонал.

— Прекратить огонь!!

Стрельба разом прекратилась, и мы кинулись к развалинам бывшего пожарного депо. Недалеко от входа в подвал я наткнулся сначала на одно тело, а в двух шагах от него уже увидел лежащего навзничь второго боевика. Вскоре весь отряд столпился возле лежащих тел. Возбужденные, шумно дышащие, бестолково переминающиеся жандармы неожиданно вызвали у меня прилив злости.

"Стрелки, мать вашу! Простейшее дело провалили".

— Свет дайте!

Неровный свет нескольких фонарей осветил два лежащих на земле тела. По описанию, данному Бурлаком, в одном из них, мы сразу определили Арона. Он был мертв. Второй боевик еще жил, но судя по состоянию ран — явно не жилец на этом свете. О том, кого мы брали, знали только трое: ротмистр, командовавший жандармами и мы с Пашутиным. Повернувшись к стоящему рядом ротмистру, я сказал: — Александр Степанович, теперь это ваше дело. Мы поедем.

— Сделаем все, как полагается, Сергей Александрович!

Уже на следующее утро мне позвонил Мартынов. Интенсивные допросы двух подручных Арона прояснили кое-какие подробности покушения на царя, но при этом прямых улик, указывающих на конкретных лиц, найдено не было, а вот находки в подвале подкинули новые загадки. Шесть совершенно новых маузера с большим запасом патронов и довольно внушительная сумма в тридцать шесть тысяч рублей. Откуда это у них?

Еще генерал сказал, что Мерзлякин срочно выправляет себе отпуск по состоянию здоровья и собирается выехать на лечение за границу. Нам это было только на руку. Как только слежка донесла о покупке им билета на поезд, нам тут же были забронированы два соседних с ним купе.

Проводник международного вагона только вышел из своего купе, как его перехватили двое плотного сложения мужчин с жесткими взглядами и суровыми лицами, от которых за версту несло полицией.

— За нами. Живо.

Проводник, как под конвоем, пошел между ними по коридору.

— Стой, — остановил его один из полицейских, пока другой открывал дверь купе. — Заходи.

Проводник международного вагона Савелий Кузьмич Савелов за много лет своей службы видел разных людей: купцов-миллионеров, депутатов Думы, министров, различной столичной знати и со временем интуитивно научился распознавать, что от каждого из них можно ожидать. Вот от этих людей прямо несло большими неприятностями, поэтому Савелов без звука перешагнул порог купе. В нем находилось два человека. Один из них, мощный, атлетически сложенный человек бросил на него мимолетный взгляд и отвернулся, став смотреть в окно. Второй, тоже крепкий мужчина, с решительным и цепким взглядом, обратился к нему с просьбой, которая мало чем отличалась от приказа.

— Значит так, Савелий Кузьмич. Дело это особой государственной важности. От тебя требуется только: через пару минут постучать в дверь соседнего с нами купе и сказать, что принес чай. Потом иди к себе. Ни на какие звуки не реагировать. Ты понял?

— Как не понять, ваше высокоблагородие.

Проводник сделал в точности, как ему велели, а для большего спокойствия даже запер свое купе.

— Кто вы, господа?!

Задавая вопрос, подполковник уже знал, кто эти люди. И что его ждет. Сердце заколотилось. Ударило в пот.

"Они не знают! Они не могут все знать! — судорожно заметались в его голове мысли. — Я подполковник особого корпуса жандармов и с этим им придется считаться!".

Но с ним даже разговаривать не стали и уже спустя несколько секунд его лихорадочные мысли оказались сметены, разлившейся по его телу волной такой острой боли, что в первое мгновение она показалась ему самым настоящим кипятком. Когда он очнулся, над ним наклонился здоровяк с массивной шеей и покатыми плечами борца. Жандарм уже знал кто он: подполковник разведки Пашутин Михаил Антонович, так же как узнал в его напарнике поручика в отставке Богуславского.

— Значит так, подполковник. Речь у нас пойдет о заговоре и заговорщиках. Вы нам все рассказываете или мы продолжим ломать вас, как плохие дети игрушку. Вам выбирать.

Остаточная боль и колотившая его тело дрожь никуда не исчезли, но теперь к ним добавился страх смерти. Он обвил своими холодными щупальцами его сердце и мозг, мешая нормально думать.

"Успокойся! Господи, пронеси! Раньше надо было уезжать! Меня повесят! Что делать?!".

— Поздно призадумались о своей судьбе, Мерзлякин, — неожиданно сказал Богуславский. — Говорите. Мы слушаем.

— Сейчас. Соберусь с мыслями.

Неожиданно он почувствовал себя плохо. Заломило нещадно затылок. Боль накладывалась на боль, в глазах замельтешило, в висках застучали молоточки.

— Мне дурно. Стакан воды, господа. Пожалуйста.

Выпитый жадными глотками стакан газированной воды частично привел подполковника в чувство. В голове прояснилось, да и мельтешение исчезло. Неожиданно вместе с физическим облегчением к нему пришло равнодушие к своей судьбе. Он еще не понял, что на предельное напряжение последних дней наложились боль и страх смерти, которые окончательно сломали Мерзлякина, а сейчас почувствовав какое-то странное облегчение, он стал рассказывать все, что знал.

— Ну, вы и придумщики! — этим восклицанием подполковник Пашутин подвел итог исповеди бывшего подполковника особого корпуса жандармов.

Сойдя на ближайшей станции, где нас ждал автомобиль, мы поехали обратно в столицу, где Мерзлякина временно поместили на одну из конспиративных квартир, где его уже ждал следователь. На основании показаний сразу была установлена слежка за генерал-майором Обниным Ильей Давыдовичем. Чтобы не встревожить остальных заговорщиков, его взяли по дороге домой, когда он возвращался из театра. Когда его ознакомили с признательными показаниями жандарма, генерал-адъютант заявил, что его оклеветали, и стал требовать личной встречи с императором, но спустя какое-то время скис и исписал три листа убористым почерком. Следователь, прочитавший их первым, срочно послал за мной и Пашутиным. Когда он подал нам показания Обнина, то выглядел так, словно его только что приложили по голове чем-то тяжелым. Правда, стоило нам пробежаться по званиям и фамилиям людей, которых упомянул бывший генерал— адъютант его величества, мы поняли состояние следователя. Почти два десятка фамилий, и две трети из них состояли в звании генералов. Нити вели, как в военное министерство, так в Генштаб и Ставку.

— Езжай, Сережа, — напутствовал меня Пашутин. — Время не ждет.

Время приближалось к полночи, но, несмотря на поздний час, мне пришлось просить срочной аудиенции у государя. Тот, похоже, еще не ложился, потому что уже через сорок минут император принял меня.

— Что случилось? — спросил меня встревожено царь.

Вместо ответа я, молча, протянул ему показания. Пробежав мельком первую страницу, он поднял голову, и я увидел его ошеломленное лицо: — Что это?!

— Письменное свидетельство вашего, наверно, уже бывшего, адъютанта, ваше императорское величество.

Какое-то время император смотрел на меня растерянным взглядом, потом снова, с первой строчки, принялся читать. Закончив чтение, он выкурил подряд две папиросы, потом снова пробежался глазами по записям. Я видел, он все никак не мог поверить в предательство. Потом по его приказу привезли Обнина. Император попросил меня выйти. Когда бывшего генерал-адъютанта увели, меня снова пригласили в кабинет. Государь, до крайности взволнованный, не мог усидеть на месте, и сейчас непрерывно ходил по кабинету взад-вперед, пока, наконец, вдруг не остановился передо мной и не спросил: — Что делать?

— Арестовывать, допрашивать и вешать, — императора прямо передернуло от моей прямоты. — Другого пути у вас нет, ваше императорское величество. Помилуете их — им на смену придут другие, которые примут ваше великодушие за слабость.

— Сергей Александрович, мне известно, что вы жестокий и сильный человек, что вы не боитесь крови, но жизнь человека священна. Так завещал нам Господь. Поэтому я хочу, чтобы следствие велось беспристрастно, а к людям, чьи фамилии находятся в этом списке, отнестись с должным уважением. И еще. Вы с подполковником Пашутиным проведете только предварительное следствие, затем это дело перейдет в руки прокуроров и судей.

Соответствующие распоряжения о ваших полномочиях я отдам прямо сейчас. Теперь я хочу остаться один. Ступайте, Сергей Александрович.

Ночь и все утро шли аресты, но не обошлось и без инцидентов. В столице и в Ставке двое заговорщиков все же сумели застрелиться и все из-за элементарного почтения офицеров к высоким чинам и должностям. Восемнадцати арестованным заговорщикам было предъявлено обвинение в государственной измене, после чего начались допросы. В то же самое время жандармы принялись за тщательные обыски рабочих кабинетов, квартир, домов и дач заговорщиков в поисках бумаг, доказательств и свидетельств. Были допрошены близкие, прислуга, коллеги по работе. Неожиданность и одновременный арест изменников скоро дали свои плоды и уже через двое суток я смог привезти императору не только часть уличающих показаний, но так же устав тайного общества "Защитник отечества", списки его участников, подробный план заговора и документы, свидетельствующие о связи с посольствами Франции и Англии. Император, осунувшийся за эти дни, просмотрел все это, затем брезгливо отодвинул их от себя. Посмотрел на меня и спросил: — Это все?